Восточноазиатская модель демократии (на примере Японии)

Здесь следует подчеркнуть, что в принципе некорректно рассматривать восточные культуры как исключительно коллективистские, а западные – как сугубо индивидуалистские, при этом ассоциируя первое начало исключительно с пассивностью и застоем, а второе – преимущественно со способностью к развитию. Как представляется, коллективистское и индивидуалистское начала, взятые сами по себе, присутствуют во всех культурах, как в восточных, так и западных, но выражаются и проявляются они с разной интенсивностью. В этом смысле можно говорить лишь о преобладании (а не о полной монополии или об отсутствии) в том или ином регионе или стране того или иного начала.

Но дело не только в этом. Если вникнуть в суть ценностей, норм и установок демократии, то обнаружится, что в них в принципе отсутствует какое бы то ни было противопоставление коллективизма индивидуализму, солидаризма – эгоизму, государственного вмешательства – рыночному началу. В этом контексте немаловажный интерес представляет опыт Японии и некоторых других стран Азиатско-Тихоокеанского региона.

По сей день не затихают дискуссии относительно того, насколько укоренилась демократия в Японии и можно ли назвать институционализировавшуюся там политическую систему демократией в общепринятом смысле слова. Это во многом объясняется характерным для японской демократии национальным колоритом, который действительно отличает ее от западных моделей демократии. Более того, констатируя ее историческое своеобразие, специалисты говорят о существовании "демократии японского типа", которая представляет собой некий гибрид, возможно, превосходящий оригинал, т.е. западную модель, по своей жизнестойкости и продуктивности.

Анализ сущностных характеристик национального сознания народов Японии и других стран Восточной Азии свидетельствует о том, что в базовой ткани их менталитета присутствуют те элементы, которые при соответствующих условиях готовы к восприятию и воспроизводству ценностей и отношений рынка и политической демократии.

Остановимся на некоторых из них. Как показывают многие исследования, в отличие от иудео-христианской и исламской традиций, которые основываются на вере в единого трансцендентного бога, ценностные системы в японской и китайской традициях характеризуются преимущественной ориентацией иа реальные, земные проблемы. К тому же как в конфуцианстве, так и в буддизме неприемлем монотеизм, что, в сущности, делало их открытыми вероисповедными системами, хотя буддизму не чужда вера в трансцендентную божественность.

Обращает на себя внимание тот факт, что японцы всегда проявляли большую гибкость и готовность принять иноземные новшества, если они рассматривались как полезные для развития страны или усиления позиций правящего класса. Как писал японский исследователь Т. Ишида, Япония уже в VI в. заимствовала отдельные элементы из китайской, индийской (буддизм через Китай и Корею) и других культур. По мнению специалистов, превращение иностранных заимствований в нечто, по сути, японское уже само по себе является японской традицией. В силу этой традиции различные европейские "-измы" были органически интегрированы в структуру японского менталитета. Это, по-видимому, облегчалось прежде всего отмеченным выше отсутствием идеи трансцендентного бога и монотеизма, что служило фактором, в определенной степени амортизирующим возможный конфликт с автохтонной (местной, коренной по происхождению) японской культурой. Христианство с его единобожием создало определенные проблемы культурной совместимости с японской традицией. Показательно, что даже в наше время численность христиан в Японии составляет лишь 1% всех верующих.

В культурной матрице многих восточных народов несколько начал, вступающих в диалог друге другом. Характерно, что, например, в Китае один из императоров династии Мин издал специальный эдикт, согласно которому Конфуций, Лао-цзы и Будда объявлялись покровителями Поднебесной. Показательно также то, что в Индии и Китае не было религиозных войн, наподобие тех, которые время от времени возникали в Европе. Поэтому невозможно представить себе китайский, индийский или японский аналог инквизиции.

Что касается Японии, то для нее характерна особая форма культурного плюрализма, отличная от западных форм. Как писал профессор Осакского университета Я. Масакадзу, "западный плюрализм с его полной интеграцией различных влившихся в него элементов можно сравнивать с легированием металлов или химическим соединением. В отличие от этого в Японии элементы хотя и вступали в тесную связь друг с другом, но сохраняли все же свою самобытность, как это имеет место в ткани из смешанной пряжи"^[1].

В западном культурном плюрализме гомогенные единицы или группы базируются на едином основании, например, на христианстве (хотя в нем и выделяются различные направления). В Японии же, напротив, обнаруживается плюрализм гетерогенных единиц или групп, воззрения которых базируются на различных основаниях. Наряду с буддизмом и синтоизмом здесь видную роль играет христианство. Причем их сосуществование не приводило к каким-либо формам противостояния.

Сущность японского плюрализма выражается в сочетании и сосуществовании различных вкусов, форм ментальности, обычаев, стилей жизни в одной и гой же личности. Показательно, например, что многие японцы отправляют обряды, связанные с рождением ребенка или бракосочетанием, по синтоистскому ритуалу, хоронят покойников согласно буддийским обрядам, в их повседневной жизни преобладает конфуцианская мораль, в то время как во многих японских семьях пустила корни христианская этика.

В целом в японский вариант человеческого фактора экономического развития вошли такие компоненты нравственного кредо конфуцианства, как человеколюбие (жэиь), чувство долга (и), уважение к старшим (сяо), преданность (чжун), соблюдение норм общественных, внутрисемейных и групповых отношений. Хрестоматийной истиной стало признание большинством специалистов важной особенности японской политической культуры – приверженности японцев групповым, коллективистским и иерархическим нормам и ценностям.

В Японии синкретическое соединение морально-этического учения Конфуция и важнейших элементов синтоизма и буддизма составляет основу феномена, который принято называть "японским духом". По мнению некоторых исследователей, приверженность этим принципам позволила превратить каждого японского работника в "самурая XX века", действующего точно и энергично, в соответствии с поставленной целью. Именно этот принцип стал одним из факторов экономического взлета Японии. Синтез японского духа с западным техническим гением по формуле "японский дух – западная техника" вылился в "японское чудо", выдвинувшее Страну восходящего солнца на первые роли в мировой экономике.

Симптоматично, что, учитывая эти и множество других особенностей, ряд авторов называет японскую экономическую систему "некапиталистической рыночной экономикой Японии". Один из важнейших принципов этой системы состоит в том, что все члены фирмы связаны узами взаимных обязательств в своего рода "семью". Считая, что все члены "семьи" в неоплатном долгу перед ней, как сыновья перед матерью, японцы стремятся укреплять гармонию внутри группы, для чего широко практикуют систему продвижения но службе и оплату труда по старшинству.

В японской политике на общенациональном уровне сильны процедуры и механизмы согласования интересов и принятия решений, которые весьма напоминают корпоративистские. Это способствует усилению позиций тех сил, которые могут действовать скрыто, обходя выборные органы и представителей общественности, используя неофициальные закулисные обсуждения и согласования, что, в свою очередь, придает японской демократии определенные параметры корпоративной демократии. Более того, некоторые исследователи не без оснований говорят о существовании некоей "Джапан Инкорпорейтед", основанной на необычной для западных стран системе тесных связей между корпорациями и государственной бюрократией.

Как показывают многочисленные исследования, подобного рода национально-культурные особенности, послужившие в качестве несущих опор модернизации, характерны и для других стран и народов Востока. Так, по существующим данным, корейцам несвойственно мыслить себя вне тех социальных коллективов, к которым они принадлежат. Они, как правило, соотносят собственное поведение с интересами и целями "своего" коллектива.

Например, семья, в которой отношения более или менее жестко регулируются нормами конфуцианской этики, представляет собой главную доминанту, определяющую поведение корейца в важнейших сферах жизни. Наряду с семьей в качестве регулятора поведения корейца важную роль играют землячества, родственные, клановые, школьные, институтские и иные связи. Зачастую обнаруживается, что споры между различными группировками в Южной Корее основываются на противоречиях между различными регионами страны, в частности разногласиях между элитарными группировками столицы и провинций.

Очевидно, что важной особенностью политической культуры этих стран является приверженность групповым, коллективистским и иерархическим нормам и ценностям. В отличие от западной модели демократии с ее акцентом на защите индивидуума от давления общества и государства, японская модель концентрируется "на самоограничении личности", стремлении контролировать ее порывы, встраивать их в систему общественных и государственных интересов.

Все это имеет мало общего с индивидуалистическими ценностями, установками и ориентациями, которые, как правило, ассоциируются с западной демократией. В целом в Японии и некоторых других странах Азиатско-Тихоокеанского региона достигнут своеобразный синтез традиций и современности. Модернизация осуществлена при сохранении важнейших традиционных начал в социокультурной и политико-культурной сферах. В частности, неизменным остается важное значение таких ценностей, как иерархия, долг, обязанность, консенсус, приверженность группе, подчинение интересов личности интересам группы, приверженность принципам корпоративизма, коммунитаризма в отношениях между фирмой и наемными работниками.

При решении конфликтов часто используются неформальные механизмы принятия решений в духе патернализма, сохраняются половозрастная дифференциация и неравенство в социальной и профессиональной иерархии. Все сказанное позволяет сделать вывод о неправомерности отождествления демократии преимущественно или даже исключительно с индивидуальной свободой. Тем более неправомерны построенные на этом постулате позиции тех авторов, которые, по сути, говорят о вестернизации восточных обществ путем механической трансплантации западных ценностей, норм, установок, прежде всего индивидуализма, рационализма и свободной конкуренции.