Процессуальное положение судебных представителей

Вопрос о процессуальном положении судебных представителей на протяжении длительного времени вызывал споры в науке гражданского процессуального права и решался в процессуальном законодательстве неоднозначно. Так, в ГПК восьми бывших союзных республик (РСФСР, Казахской ССР, Узбекской ССР и др.) судебные представители не были отнесены к лицам, участвующим в деле, а в ГПК семи союзных республик (Украинской ССР, Белорусской ССР, Литовской ССР и др.) включены в их число. Различные подходы к решению данного вопроса сохраняются и в настоящее время.

В основе существующих расхождений относительно процессуального положения судебных представителей лежит прежде всего различное решение проблемы наличия у этой категории участников гражданского процесса юридической заинтересованности в исходе дела. Не углубляясь в дискуссию по данному вопросу, следует отметить особый характер юридического интереса судебных представителей, заключающегося непосредственно не в получении благоприятного для представляемого (а не для представителя) решения суда, а в предоставлении им судом возможности беспрепятственного использования имеющихся у них полномочий для обеспечения защиты прав и законных интересов лиц, от имени которых они ведут дело в суде.

Помимо этого существуют и другие признаки, отличающие судебных представителей от лиц, участвующих в деле, которые имеют важное с практической точки зрения значение и являются следствием того, что судебные представители выступают в процессе не от своего имени, а от имени других лиц. Так, само участие в процессе судебного представителя (за исключением представителей в силу закона) зависит от воли другого лица; допуск представителя в процесс возможен только при условии, что его полномочия будут специальным образом оформлены; представитель, в отличие от лиц, участвующих в деле, может быть лишен возможности совершения распорядительных действий (изменения предмета или основания иска, отказа от иска, признания иска, заключения мирового соглашения и т.п.); решение суда не влияет на права или обязанности представителя либо на исполнение им своих обязанностей (как это имеет место у прокурора и иных субъектов, защищающих в суде права других лиц от своего имени).

Таким образом, выступление в процессе судебного представителя от имени другого лица является не просто формальным моментом, а обусловливает целый ряд особенностей его положения в процессе, делающих его специфическим по сравнению с положением участвующих в деле лиц. В связи с изложенным нельзя согласиться с тем, что совершение процессуальных действий представителями не от своего имени, а от имени представляемых лиц есть не более чем особенность их процессуального положения, подобная тем особенностям, которые отличают юридическое положение прокурора от положения органа государственного управления, защищающего в суде права другого лица, правовое положение третьего лица без самостоятельных требований от положения третьего лица, заявляющего самостоятельные требования на предмет спора, и т.д^[1].

К сказанному следует добавить, что включение законодателем судебных представителей в состав лиц, участвующих в гражданском деле, подобно тому, как это имело место ранее в ГПК некоторых союзных республик (Украинской ССР, Белорусской ССР и др.) и имеет место в настоящее время в ГПК республик Молдовы, Беларуси, Таджикистана^[2], означает не более чем формальное признание наличия у судебных представителей юридической заинтересованности в исходе дела и не оказывает никакого влияния на характер их участия в процессе, т.е. по существу сводится к простой декларации.

Немаловажно отметить и то, что, формально как бы повышая процессуальный статус судебных представителей, отнесение последних к числу лиц, участвующих в деле, лишь отвлекает от тех особенностей, которые отличают судебных представителей от этих лиц. В свою очередь это может способствовать формированию неправильной установки на фактическое приравнивание представителей по их правовому положению в процессе к сторонам и третьим лицам. Такое приравнивание выражается, в частности, в допуске к участию в процессе в качестве представителей лиц, чьи полномочия надлежащим образом не оформлены, в принятии судом отказа от иска, признании иска, мирового соглашения и других распорядительных действий, совершенных не уполномоченным на то представителем. Очевидно, что признание представителей лицами, участвующими в деле, не только не помогает предотвратить подобные нарушения закона, но и может послужить источником новых судебных ошибок.

В связи с изложенным требуется критический подход к высказанным некоторыми авторами отрицательным оценкам невключения судебных представителей в состав участвующих в деле лиц в действующем ГПК^[3].

Исключение составляют лишь лица, осуществляющие представительство в силу закона. Поскольку забота об охране прав представляемых ими лиц является их прямой обязанностью, наличие которой составляет неотъемлемый элемент их правового статуса, такие представители юридически заинтересованы в деле (родители, усыновители, опекуны, попечители, консулы и т.п.). Соответственно, названную категорию представителей в суде следовало бы отнести к лицам, участвующим в деле.

В силу односторонней направленности действий судебного представителя на защиту прав, свобод и законных интересов представляемого лица неверно также включать его и в группу лиц, содействующих осуществлению правосудия, наряду со свидетелями, экспертами, переводчиками, которые выполняют совершенно иные процессуальные функции.

С учетом весьма специфического положения, которое занимают в процессе представители, существенно отличаясь как от лиц, которые реализуют в процессе свои личные, государственные или общественные интересы, так и от лиц, оказывающих в той или иной определенной законом форме помощь суду при рассмотрении гражданских дел, наиболее точным было бы выделение судебных представителей в самостоятельную группу участников процесса. Именно так применительно к арбитражному судопроизводству в настоящее время фактически определяет процессуальное положение представителей АПК (ст. 54).