Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат[1]
ВИТГЕНШТЕЙН Людвиг (1889–1951) – австро-английский философ. В молодости был близок к авангарду. Получил инженерное образование, затем увлекся чистой математикой и логикой. Был учеником и другом Б. Рассела. Преподавал в Кембридже (1939–1947).
При жизни опубликовал единственный труд – "Логикофилософский трактат" (1921), ставший неопозитивистской версией лингвистического поворота, а также своеобразной "библией" для сторонников неопозитивизма. Посмертно вышли "Философские исследования" (1953), где автор внес в свои взгляды определенные изменения: дополнил формальный язык обыденным, естественным; ввел понятие "языковые игры". Однако негативное отношение к метафизике (философии) сохранилось.
Мир есть все, что происходит.
Мир – целокунность фактов, а не предметов.
Мир определен фактами и гем, что это все факты. (...)
Мир – это факты в логическом пространстве. (...)
Мир – целокупность существующих событий. (...)
Действительность – существование и не-существование событий. (...)
Мир – действительность во всем ее охвате.
Мы создаем для себя картины фактов. (...)
Картина – модель действительности. (...)
Картина – факт. (...)
То, что картина изображает, – ее смысл. Ее истинность или ложность состоит в соответствии или несоответствии ее смысла действительности. (...)
Мысль – логическая картина факта. "Событие мыслимо" означает: "Мы в состоянии представить себе ту или иную его картину". Целокупность истинных мыслей – картина мира. (...)
Знак, с помощью которого выражается мысль, я называю знаком-предложением. (...)
Что не удается выразить в знаке, показывает его употребление. Что проглатывают знаки, договаривает их применение. (...)
Если знак не используют, он не имеет значения. (...)
Примененный, обдуманный, знак-предложение есть мысль.
Мысль – осмысленное предложение. Целокупность предложений – язык. (...) Язык переодевает мысли. (...)
Большинство предложений и вопросов, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны. Вот почему на вопросы такого рода вообще невозможно давать ответы, можно лишь устанавливать их бессмысленность.
Большинство предложений и вопросов философа коренится в нашем непонимании логики языка. (...)
И неудивительно, что самые глубокие проблемы – это, по сути, не проблемы.
Вся философия – это "критика языка".
Целокупность истинных предложений – наука в ее полноте (или целокупность наук).
Философия не является одной из наук.
(Слово "философия" должно обозначать нечто, стоящее под или над, но не рядом с науками.)
Цель философии – логическое прояснение мыслей. Философия не учение, а деятельность.
Философская работа, по существу, состоит из разъяснений.
Результат философии не "философские предложения", а достигнутая ясность предложений.
Мысли, обычно как бы туманные и расплывчатые, философия призвана делать ясными и отчетливыми.
Психология не более родственна философии, чем какая-нибудь иная наука.
Теория познания – это философия психологии. (...)
Философия ограничивает спорную территорию науки.
Она призвана определить границы мыслимого и тем самым немыслимого.
Немыслимое она должна ограничить изнутри через мыслимое.
Она дает понять, что не может быть сказано, ясно представляя то, что может быть сказано. Все, что вообще мыслимо, можно мыслить ясно. Все, что поддается высказыванию, может быть высказано ясно. (...)
Границы моего языка означают границы моего мира. (...)
То, что мир является моим миром, обнаруживается в том, что границы особого языка (того языка, который мне только и понятен) означают границы моего мира. Мир и Жизнь суть одно. Я есть мой мир. (Микрокосм.)
Не существует мыслящего, представляющего субъекта. (...)
Субъект нс принадлежит миру, а представляет собой некую границу мира. (...)
"Я" привносится в философию тем, что "мир есть мой мир".
Философское "Я" – это не человек, не человеческое тело или человеческая душа, с которой имеет дело психология, но метафизический субъект, граница – а не часть – мира. (...)
Смысл мира должен находиться вне мира. В мире все есть, как оно есть, и все происходит, как оно происходит; в нем нет ценности – а если бы она и была, то не имела бы ценности.
Если есть некая ценность, действительно обладающая ценностью, она должна находиться вне всего происходящего и так-бытия. Ибо все происходящее и так-бытие случайны.
То, что делает его неслучайным, не может находиться в мире, ибо иначе оно бы вновь стало случайным.
Оно должно находиться вне мира.
Потому и невозможны предложения этики.
Высшее не выразить предложениями.
Понятно, что этика не поддается высказыванию.
Этика трансцендентальна. (Этика и эстетика суть одно.) (...)
Правильный метод философии, собственно, состоял бы в следующем: ничего не говорить, кроме того, что может быть сказано, то есть кроме высказываний науки... – А всякий раз, когда кто-то захотел бы высказать нечто метафизическое, доказывать ему, что он не наделил значением определенные знаки своих предложений. Этот метод не приносил бы удовлетворения собеседнику – он не чувствовал бы, что его обучают философии, – но лишь такой метод был бы безупречно правильным.
Мои предложения служат прояснению: тот, кто поймет меня, поднявшись с их помощью – по ним – над ними, в конечном счете признает, что они бессмысленны. (Он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того как поднимется по ней.) Ему нужно преодолеть эти предложения, тогда он правильно увидит мир.
О чем невозможно говорить, о том следует молчать.