Творчество периода изгнания

Для того чтобы понять, какой была Флоренция, еще раз прибегнем к авторитетному свидетельству Н. Макиавелли. Он находит довольно парадоксальное доказательство ее величию в XIII в.

"На мой взгляд, ничто не свидетельствует о величии нашего города так явно, как раздиравшие его распри, – ведь их было вполне достаточно, чтобы привести к гибели даже самое великое и могущественное государство. А между тем наша Флоренция от них словно только росла и росла. Так велика была доблесть ее граждан, с такой силой духа старались они возвеличить себя и свое отечество..."

Кто с кем спорил? "...Раздоры возникали сперва среди нобилей, затем между нобилями и пополанами и, наконец, между пополанами и плебсом"^[1].

Нобили, или гранды, – те дворяне, чьи замки за стенами города были уже разрушены, чьи укрепленные башни в его стенах время от времени подвергались разрушению, но чей воинственный дух оставался несломленным. Пополаны – разбогатевшие горожане, с ростом богатства все более ищущие власти и берущие ее в свои руки. Это были во Флоренции прежде всего представители семи старших городских цехов, среди которых – "шерсть", "шелк", "меховщики", "менялы", "судьи и нотариусы", "врачи и аптекари". Снизу их подпирали младшие цехи – мясников, сапожников, торговцев... Плебс – наемные рабочие, масса которых была занята в знаменитом флорентийском сукноделии.

В общеитальянской расстановке сил Флоренция традиционно примыкала к гвельфскому лагерю и даже стояла во главе его. После того как с прекращением штауфенской династии императоров гибеллины были сильно подорваны, новый порядок закрепился не только традиционным изгнанием гибеллинов из гвельфских городов, в том числе из Флоренции, но и принятием соответствующих законов. Первая конституция во Флоренции принимается еще в 1250 г., устанавливая как властный принцип городское самоуправление, в котором все более веско звучит голос цехов, а в 80-х гг. XIII в. фактическая власть переходит в руки их выборных представителей – приоров. Система их власти вырабатывается постепенно, но именно они – слуги и воля народа, избираемые на короткий срок в два-три месяца и в течение его не имеющие права покидать специально для них построенный дворец иначе, как по делам службы.

В 1293 г. вступает в силу новое законодательство - "Установление справедливости". Такого рода конституция существовала и в других городах, но флорентийская отличалась небывалой резкостью в отношении не только грандов, но всего дворянства, лишенного гражданских прав. Затем, правда, будут сделаны смягчающие оговорки, и скоро номинальная принадлежность рыцаря к одному из цехов возвращала его к гражданской жизни. Униженные, они не собирались сдаваться, и новый виток борьбы в городе принял форму противостояния двух гвельфских партий – белых и черных.

Как уже было сказано выше, Данте оказался в лагере белых гвельфов. Принадлежавший по рождению к дворянству, связанный узами брака с лидером партии черных – Корсо Донати, он остался верен пополанскому законодательству, а более всего – независимой Флоренции. Ей угрожал папа Бонифаций VIII, при чьей поддержке по Италии продвигался Карл Валуа, грабя все, что попадалось на его пути. Карл был братом короля Франции Филиппа IV Красивого, злейшего врага Бонифация, ставшего в 1303 г. причиной его смерти и последовавшего за ней авиньонского пленения папства (см. "В контексте средневековой культуры"). Однако с Карлом у Бонифация были отчасти совпадающие цели: руками этого политического авантюриста папа надеялся привести в зависимость от Рима бо́льшую часть Италии и едва ли не в первую очередь Флоренцию.

Готовясь к защите, Флоренция пытается сплотить гвельфскуго лигу итальянских городов. В одном из посольств участвует Данте. Однако ясно, что перед лицом Карла она остается почти одна. Выход: попытаться договориться с папой. В июле 1301 г. снаряжается посольство в Рим. В него включен Данте. Он колеблется, ибо слишком серьезно положение в самом городе. Боккаччо передает его слова: "Если я останусь, кто поедет? Если я поеду, кто останется?" Их часто приводят как свидетельство его гордости, понимания им своего значения, а также и оценки тех, с кем вместе он вынужден делать политику.

Данге едет. Лишь еще один раз и то тайно сможет он посетить родной город – в декабре, ибо месяцем раньше в него вошли французские войска и прежде изгнанные черные гвельфы. Пришло время отправиться в изгнание белым. Приговор Данте вместе с другими был вынесен в январе 1302 г. Проиграв борьбу внутри города, белые выносят ее на поля Италии, последующие два года охваченные гражданской войной, но и она проиграна. Данте не дожидается ее завершения. Может быть, именно тогда он избрал позицию, за которую воздаст себе хвалу устами своего предка Каччагвиды в "Рае" ( Песнь XVII ): "...ты стал сам себе партией".

Во всяком случае, с этих пор лишь однажды Данте действует вопреки избранному принципу. Надежда затеплилась, когда осенью 1310 г. он услышал о начале итальянского похода императора Генриха VII. Одухотворенный мечтой о возрождении империи в прежнем ее значении и блеске, этот идеалист явился с немецкой армией в Италию, увяз в ней на три года, превратил своих первоначальных друзей во врагов и неожиданно умер. Данте горячо принял его сторону и вместе с ним проводил свою мечту об идеальной всемирной монархии как универсальном средстве от раздоров, партий и прочих бед нарождающейся демократии, в чем некогда участвовал.

Что осталось? Искать пристанища, меняя дворы итальянских правителей.

Ты будешь знать, как горестен устам

Чужой ломоть, как трудно на чужбине

Сходить и восходить по ступеням^[2].

Рай, Песнь XVII

(Пер. М. Лозинского)

Как ни горек хлеб изгнанничества, Данте предпочтет его унизительной амнистии, которой мог бы воспользоваться в 1315 г. Да и куда возвращаться? Его дом, по обычаю и по закону, срыт до основания. Во Флоренции осталась жена: о ней поэт нигде не говорит и имени ее не упоминает. Это мог быть обычный в то время договоренный брак, известно, что их помолвили детьми. Его собственные дети – дочь и сын Якопо поселяются с ним, когда после 1318 г. он обосновывается в Вероне; второй сын – Пьетро туда часто наезжает. Оба сына пишут стихи и после смерти Данте будут в числе первых комментаторов "Божественной комедии".

Что бы поэт ни потерял, покинув Флоренцию, он приобрел досуг, необходимый для творчества, к которому он и обратился. Ему хочется написать нечто, способное принести славу и заставить сограждан горько пожалеть о своем неразумии. Замыслу долженствует быть значительным и важным. Вероятно, именно с этим намерением Данте задумывает "Пир". Помимо введения, он написал еще три части: каждая – комментарий к канцоне. Всего их должно было быть 14. Некоторые канцоны были старые, из написанных во Флоренции. Да и сама жанровая форма напоминала первую книгу Данте, с которой, впрочем, он сразу же обозначил и различие: "Если в настоящем сочинении, которое называется “Пиром”, – и пусть оно так называется – изложение окажется более зрелым, чем в “Новой Жизни”, я этим ни в коей мере не собирался умалить первоначальное мое творение, но лишь как можно больше помочь ему, видя, насколько разумно то, что “Новой Жизни” подобает быть пламенной и исполненной страстей, а “Пиру” – умеренным и мужественным".

Ему предписано быть философичным в том смысле, как это понимали в эпоху компендиумов и сумм, одним словом, подведения интеллектуальных итогов. Ценилось знание. И Данте с его феноменальной памятью (о ней свидетельствует Боккаччо) было чем блеснуть: "Как говорит Философ..." – начинает он свое новое сочинение привычной для Средних веков ссылкой на неназываемого даже по имени Аристотеля, непревзойденного мудростью. Может быть, сам он хотел превзойти славой другого знаменитого флорентийца, иногда именуемого его учителем, – Брунетто Латини, составившего трехтомную "Книгу сокровищ" - демонстрацию учености.

Как бы то ни было, "Пир" завершен не был. То ли такого рода сочинение требовало покоя, размеренной жизни, каковых Данте был чаще всего лишен в своем странничестве; то ли он почувствовал, что интеллектуальное собирательство и даже обсуждение мудрых мыслей не в его страстном характере и едва ли принесет ту славу, о какой он мечтал... Ведь самое поразительное в "Пирс" – язык. Жанр требовал латыни. Брунетто Латини избрал французский, отдавая должное университетской славе Парижа, где долгие годы жил. Данте писал по-итальянски!

Это был сознательный выбор. И хорошо обоснованный: параллельно с "Пиром" в 1303–1304 г. писался (и также остался недописанным) трактат "О народном красноречии". В одном – философия, нравственность. В другом – очерк происхождения языка, набросок истории поэзии на народном наречии, провансальском, итальянском. Данте говорит о языке с вдохновением поэта. Но вопрос этот для него имеет значение и за пределами филологии, и даже за пределами поэзии. Здесь звучит мотив объединения нации и страны; то, что не осуществилось средствами политики, так естественно открывается разуму и слуху во всеобщей понятности итальянской народной речи, что "не составляет собственности никакого отдельного города Италии, а принадлежит им всем вместе...". Поэтому, полагает Данте, лучше всего ее характеризуют следующие прилагательные: "...блистательная, осевая, придворная и правильная...".

Осевая, ибо на ней как на оси поворачивается "все скопище городских говоров"; придворная, поскольку, чтобы ей не быть ничьей частной собственностью, "ей следует пребывать и обитать при дворе...". Которого в Италии нет? Нет, и Данте все более сожалеет об этом, и тем легче верит в возможность его появления, возрождения вместе со всемирной империей, обещанной Генрихом VII.

Весть о начале его итальянского похода, возможно, застает Данте в Париже, где он, по свидетельству Боккаччо, участвовал в диспутах, блистая памятью и ученостью. Был он там или не был, но в январе 1311 г. он уже на коронационных торжествах в Милане. Оттуда звучит его обращение "К правительствам и народам Италии".

"Возрадуйся отныне, о Италия, ты, которая даже у сарацин способна вызывать сострадание; скоро ты станешь предметом зависти всех стран, ибо жених твой, утешение Вселенной и слава твоего народа, милостивейший Генрих, божественный и августейший кесарь, спешит па бракосочетание с тобой. Осуши слезы и уничтожь все следы скорби, о прекраснейшая; ибо близок тот, кто освободит тебя из узилища нечестивцев, тот, кто, мечом рассекая злодеев, сокрушит их и вверит свой виноградник другим земледельцам, чтобы ко времени они взрастили плоды справедливости".

Данте не ограничился вдохновенной риторикой, но начал и на сей раз закончил трактат – "Монархия" на латинском языке, все еще остававшемся языком политики и права, сообщающим важность трактуемому предмету. В данном случае Данте не хотел, чтобы у кого-то возникло малейшее сомнение относительно серьезности и возвышенности его намерения. Мощный аппарат христианской и античной учености обращен им на решение единственного вопроса: "...Необходима ли должность монарха для благосостояния мира?" Его ответ – безусловное "да".

Мы не знаем точно, сколько месяцев или, быть может, всего лишь недель прошло со времени завершения "Монархии" до смерти императора Генриха VII, не принесшего с немецкими солдатами ни блага, ни мира Италии. Мы знаем, что спустя буквально несколько дней после его смерти Данте скрывается от мира в горном монастыре ордена бенедиктинцев Санта Кроче и пишет первую часть "Божественной комедии" – "Ад".

Круг понятий и проблем

Самоопределение Данте в борьбе гвельфских партий, Данте как приор Флоренции, обращение к политической философии