Трудности морали добродетели

Теоретическое понимание морали через призму понятия "добродетель" и организация моральной жизни вокруг этого понятия порождают целый ряд серьезных проблем. В их числе прежде всего проблема универсальности. Может ли система моральных ориентиров, которая опирается на натуралистические посылки, быть действительно общезначимой? Отрицательный ответ на это вопрос возникает в том случае, если понятия природы человека и человеческого процветания начинают рассматриваться в качестве постоянно меняющихся культурных конструктов, подвижных образов самого себя, которые человек постоянно создает и пересоздает в ходе своей истории. Апеллировать к природе существа, которое является бесконечно пластичным, значит находиться под властью губительной иллюзии. Этика добродетели может защищаться от этого обвинения либо приняв историчность человеческой природы, либо ее оспорив.

Первый подход был реализован американским этиком А. Макинтайром, который предположил, что различные номенклатуры добродетелей всегда встроены в целостную нравственную традицию, включающую в себя определенные антропологические представления. Практическая рациональность, переходящая от человеческой природы к человеческому процветанию, от процветания к характеру, от характера к поступку, не может не опираться на подобный фундамент и имеет обязывающий характер только для тех индивидов, которые интегрированы в традицию. По предположению А. Макинтайра, традиция - это единственное "место", в котором может обитать мораль, а язык добродетелей - ее единственно возможный язык. Поэтому упрек в неуниверсальности морали добродетели не только бессмыслен, но и чреват попытками создавать и поддерживать внетрадиционные, универсалистские суррогаты морали. Внедряясь в тело моральных традиций, разрушая и замещая их, такие суррогаты наполняют существование морального субъекта неразрешимыми, плохо замаскированными противоречиями. Второй подход нашел выражение в современной католической этике и аристотелианской теории "функциональных возможностей человека". Его сторонники полагают, что, несмотря на разницу между каталогами добродетелей, свойственными разным культурам, эти каталоги и их отдельные элементы отвечают на общечеловеческие вопросы, которые формулирует сама природа человека (комплексная человеческая ситуация в мире). Некоторые их ответы можно считать более точными, более сбалансированными, другие - гораздо менее удачными.

Вторая проблема - проблема эффективности добродетели в качестве критерия морального выбора и ориентира нравственного совершенствования. В центре морали, ориентированной на достижение добродетели, находятся такие требования, как "будь добродетельным" и "поступай, как поступил бы добродетельный человек". Однако их исполнение изначально заблокировано, поскольку тот, к кому обращены эти требования, добродетельным человеком еще не является. Он может указать на тех людей, которые, по его мнению, более добродетельны, чем он. Однако он знает их лишь внешним образом, по словам и поступкам, имеющим отношение к иной ситуации, чем его собственная. Он даже не может быть уверен в том, что правильно опознал добродетельных людей.

Нравственный принцип в отличие от добродетели не заставляет морального субъекта опираться на нечто такое, что но определению закрыто для его непосредственного восприятия. Дополнительные трудности возникают в связи со значительной долей уникальности, которая содержится в каждом добродетельном характере. Это требует от морального субъекта ориентироваться не просто на суждение и выбор добродетельного человека, а на свое собственное суждение в качестве добродетельного человека, которым он пока что не является. Идентификация и исполнение моральных принципов не предполагают такой немыслимой психологической эквилибристики. Сторонники этики добродетели считают все эти трудности мнимыми. Совершенствующийся человек, но их мнению, имеет достаточно информации о добродетели как таковой (она заключена в самом каталоге добродетелей), в его распоряжении достаточно жизненных нарративов и наглядных примеров, наконец, его собственные переживания в достаточной мере созвучны переживаниям более добродетельного человека.

Третья проблема - проблема адекватности психологических основ морали добродетели. Данные социальной психологии позволяют ряду теоретиков оспаривать существование такого явления как "черта характера", играющего важную роль в свойственной для морали добродетели модели рационального нравственного выбора. Эксперименты С. Милгрэма, Дж. М. Дарли и Ч. Д. Бетсона, Ф. Зимбардо, охарактеризованные в параграфе, посвященном злу, и показывающие, что социально-коммуникативный контекст легко превращается в ведущий фактор человеческого поведения, могут интерпретироваться не как свидетельство слабости нравственных устоев значительного количества испытуемых, а как довод в пользу отсутствия соответствующей этому понятию психологической реальности. В таком случае теории, помещающие в центр этики понятие добродетели, идут на поводу у наивных и ошибочных обыденных психологических представлений, приписывающих совершение тех или иных действий устойчивым структурам личности. В действительности же психологическая реальность человека гораздо менее согласованна, в гораздо меньшей степени подчинена внутренним "силовым линиям", пронизывающим и организующим его поведение в различных морально значимых ситуациях. Скорее, это "силовые линии" самих сменяющих друг друга ситуаций направляют поведение. С точки зрения психологов, критикующих мораль и этику добродетели, разница поведения добросовестных священников и преступников-рецидивистов определяется в первую очередь различиями в наборе "ситуационных вызовов". Ответ сторонников этики добродетели состоит в том, что такая аргументация не превращает понятие добродетели в фикцию. Она лишь указывает на подлинную глубину трудностей, с которыми сталкивается совершенствующийся человек, и на тот хорошо известный уже Аристотелю факт, что успешность стремления к добродетели существенным образом зависит от структуры межчеловеческих отношений и общественных институтов, хотя и не определяется ею.

Четвертая проблема касается возможности на основе морали добродетели решать конкретные спорные вопросы совместной жизни. Апелляция к воображаемой фигуре добродетельного человека и к его гипотетическим поступкам вполне соответствует ситуации, в которой отдельный человек выбирает одну из нескольких линий поведения, сопряженных для него с большими или меньшими потерями, или определяет нюансы наилучшей эмоциональной и деятельной реакции на вызовы со стороны жизненных обстоятельств. Однако та же самая процедура выглядит сомнительно в случае, когда результатом морального рассуждения должны стать такие общественно значимые решения, которые претендуют на одобрение множеством людей, стоящих на разных ступенях морального совершенствования и опирающихся на разные интерпретации человеческого совершенства. Критики морали и этики добродетели подмечают искусственность и недостаточную убедительность таких формулировок, как, например, "добродетельный человек, т.е. тот, кто действует во имя прекрасного (или стремится к реализации человеческого предназначения), не одобрил или, напротив, одобрил бы проведение аборта в отношении семимесячного человеческого эмбриона, имеющего такие-то и такие-то дефекты".

Однако, по мнению сторонников морали, ориентированной на понятие добродетели, подобная формулировка содержит ее карикатурное изображение. Она искажает корректный переход от представлений о добродетельной жизни к обсуждению спорных вопросов, требующих взаимоприемлемого институционализированного разрешения. Применительно к проблеме аборта первым шагом должно было бы служить обращение к различным сторонам человеческого процветания, в числе которых находится осуществление родительских функций. Это обращение демонстрирует моральную проблематичность прерывания беременности, создает сильную презумпцию против него, однако не формирует однозначного запрета, поскольку есть другие стороны процветания и есть другие обстоятельства, которые ему препятствуют. Так создается комплексная рамка для обсуждения проблемы, которая, конечно, не является однозначным и полным ответом на вопрос о моральном статусе и условиях допустимости аборта, но позволяет людям приходить к временным компромиссам по этому поводу. С точки зрения защитников морали добродетели, в этом не недостаток, а еще одно ее достоинство. В отличие от морали, ориентированной на действие, соответствующее принципу, она не создает иллюзий в отношении возможности определения однозначных и постоянно действующих алгоритмов решения таких вопросов.

Последняя проблема - степень укорененности морального мышления, использующего понятие добродетели, в современном нравственном опыте. Существует предположение, что не только понятие "добродетель" является устаревшим, но и сама мораль добродетели чужда для наших современников. А. Макинтайр предположил, что в западной культуре эра добродетели завершилась пару столетий назад. По его мнению, на настоящий момент суррогаты моральных традиций полностью завоевали пространство нравственного саморегулирования. Мы больше не верим в целостное человеческое предназначение и не умеем выстраивать жизненный нарратив в перспективе определенного каталога добродетелей. Мораль для нас превратилась в средство ограничения собственных жизненных проектов, исходя из уважения к интересам другого человека, и полностью потеряла функцию формирования таких проектов. Однако пессимистический вывод А. Макинтайра не поддерживается большинством сторонников морали добродетели. Они рассматривают свою деятельность либо как описание господствующих структур морального мышления, от которых трагически отошла утилитаристская и кантианская этическая мысль, либо как актуализацию одного из элементов морального сознания в противовес другим. По замечанию еще одного современного теоретика добродетели Ч. Тейлора, любое применение практической рациональности "открыто или скрыто опирается на такие понятия, как "добродетель" и "хорошая жизнь", даже если оно отрицает их на уровне теории... Мы являемся большими аристотелианцами, чем мы полагаем... Наш образ жизни никогда не опускался до полного ужаса, который сопутствовал бы ему, будь мы последовательными бентамитами".