"Три сестры"

В пьесе Чехов вновь обращается к вопросу о судьбах интеллигенции и даже к некоторым мотивам "Дяди Вани", развивая, варьируя их. События на этот раз перенесены из деревенского захолустья в провинциальный городок. В центре внимания – жизнь трех сестер. Их отец, генерал, командир артиллерийской бригады, переведенный 10 лет назад из Москвы, умер, оставив дочерей и сына одних вдали от родных мест, куда они страстно мечтают вернуться. Здесь их способности, их образование (молодые люди в совершенстве владеют немецким, французским, английским, Ирина, младшая, еще и итальянским языком) никому не нужны. Мечта о Москве становится центральным лейтмотивом драмы, к ней стремятся все мысли, все побуждения Ольги, Маши, Ирины, а в нервом действии и Андрея, которому прочат научную карьеру, конечно же, тоже в Москве.

Однако "Три сестры" в еще большей степени, чем "Дядя Ваня", – пьеса о крушении надежд, заколдованном жизненном тупике, из которого нет выхода. Мечты о переезде в Москву, представляющемся в первый момент скорым и совершенно очевидным, все более и более отдаляются и, наконец, оказываются миражом, иллюзией. Сестрам никогда не вырваться из захолустья, они обречены остаться здесь до конца жизни. Радужные надежды приходят в финале пьесы к самоотрицанию.

Острый сюжетный конфликт, скрытый автором в спокойном течении будничных событий, заключается в том, что интеллигентные, добрые, искренние люди пасуют перед тупой силой мещанства, агрессивностью, злобой, вульгарностью, аморализмом. С вторжением в светлый, одухотворенный мир сестер Прозоровых жены Андрея (Наташи), которую он сам в сердцах характеризует как "мелкого, слепого, шершавого животного", все меняется. Сестры оказываются изгнанными из родного гнезда, дом, принадлежащий им, заложен Андреем в банке, деньги прибирает к рукам его практичная жена. Москва остается недостижимой мечтой.

Другая тема, подвергающаяся интенсивной разработке в пьесе, связана с излюбленной идеей Чехова о значении и роли труда в человеческой судьбе. Она возникла еще в 1880-х гг. в прозе писателя и была поставлена им под влиянием проповеди Толстого, учения о непротивлении злу насилием и о необходимости трудиться всем без исключения, чтобы можно было уничтожить, наконец, "рабство нашего времени", снять непосильное бремя работы, лежащее исключительно на людях труда. Таковы рассказы Чехова "Хорошие люди" (1886) и "Дом с мезонином" (1896).

Эта тема, как и Назад, имеет свою "драматургию" в пьесе, свое напряженное развитие. Впервые она возникает в первом действии в реплике взволнованной Ирины: "Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги". Мысль Ирины подхватывает барон Тузенбах, страстно влюбленный в нее: "Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие- нибудь двадцать пять – тридцать лет работать будет уже каждый человек. Каждый!"

Однако во втором действии тон решительно меняется. Наступает отрезвление. "Как я устала!" – вот новый лейтмотив той же Ирины, некогда такой восторженной поборницы труда. Реальность трудовой деятельности и собственный опыт разрушают прежние мечты. То, чего она так хотела, к чему стремилась, как раз и не случилось. "Труд без поэзии, без мыслей" не в состоянии ни возвысить человека, ни дать ему душевное успокоение.

Чеховскую идею позднее подхватит Горький в пьесе "На дне" (1902), но придаст ей плакатный, публицистический характер. Психологическая несообразность фраз-лозунгов о рабском и счастливом труде заключается в том, что они принадлежат, как бы сейчас сказали, "бомжу", Сатину, как раз нигде не работающему, презирающему труд. У Чехова же мысль, высказываемая его героями, глубоко человечна и естественна, органична: они своими страданиями, своими усилиями, своим трудом стремятся приблизить будущее, более справедливое общество, внести свой вклад в формирование новых общественных отношений и новых поколений людей, которые со временем придут им на смену.

Пережив неожиданную катастрофу (на дуэли погибает – причем перед самым венчанием – ее жених, барон Тузенбах), Ирина уезжает учительствовать в школу при далеком кирпичном заводе, а значит – повторит жизнь героини рассказа "На подводе" (1897), сельской учительницы, с унылой чередой трудных будней и убогим существованием, с борьбой за кусок хлеба и с бесконечными унижениями. Любопытно, что в душе героини более раннего рассказа тоже живет такая же мечта о Москве, где прошли ее детство и молодость, а еще раньше был создан образ неудачника-скитальца Лихарева ("На пути", 1886), готовящего себе новое тяжелое испытание в таком же захолустье, какое ждет и Ирину. Москва, следовательно, становится в пьесе не топосным обозначением, а символом осмысленной, духовной жизни, недостижимой для человека.

Третьей, центральной – и тоже сквозной – темой в архитектонике пьесы является тема счастья. В "Трех сестрах" она поставлена в развитие идеи более раннего рассказа "Счастье" (1887) и "Дяди Вани". Счастье – удел далеких потомков, даже потомков потомков, как говорит Вершинин в "Трех сестрах", которому автор "поручает" вести эту тему. Драматург использует тонкий психологический прием: его персонаж – образованный человек, артиллерийский офицер (подполковник) – оказывается наделенным чертами "чудака". Он любит поболтать, пофилософствовать, это – его слабость, о которой все знают, и снисходительно воспринимают его разглагольствования, его фразерство. В связи с этим патетический, взволнованный тон размышлений Вершинина о счастье человечества, которое непременно наступит лет через 200 или 300, всегда оказывается снижен личностными его качествами и иронической, как правило, реакцией окружающих.

Однако все дело в том, что за плечами персонажа стоит автор. Идея человеческого счастья, раздумья о путях ее достижения – излюбленные мотивы творчества Чехова, и именно этому своему словоохотливому герою он дает возможность высказать отчеканенную и горькую по своему содержанию "формулу" мысли о счастье: "Счастья у нас нет и не бывает, мы только желаем его".

В первый момент (действие первое) рассуждения о счастье и жизни через 200, 300 лет, когда эта жизнь будет "невообразимо прекрасной, изумительной", сливаются с темой труда, но вскоре теряют свою пафосность, бравурность, приобретают все более драматическое звучание. В третьем действии, в ночи, освещенной всполохами близкого пожара, эта тема возникает как утверждение трудных испытаний, ждущих людей впереди: "На нашу жизнь будут смотреть со страхом и насмешкой, все нынешнее будет казаться и угловатым, и тяжелым, и очень неудобным, и странным". В заключение пьесы светлая мечта уже представляется проблематичной, даже как возможность, в особенности в применении к обстоятельствам русской жизни. Покидая сестер, Вершинин, преодолевая отчаяние при прощании с единственным близким ему существом – Машей, замечает, что в жизни человечества все прежнее "отжило, оставив после себя громадное пустое место, которое пока нечем заполнить", но, чувствуя безнадежность тупика русской жизни, добавляет: "Если бы к трудолюбию прибавить образование, а к образованию трудолюбие..." Арка общей идеи в финале переброшена к экспозиции, но уже как ее отрицание, как несбыточность прежних надежд.

Таким образом, "Три сестры" – не просто утверждение прекрасных утопических мечтаний о возможности будущего общечеловеческого счастья, как нередко трактовали пьесу, а скорее горькие раздумья о настоящем, о неустроенности русской жизни, о тяжелой, безысходной участи лучших ее людей, т.е. продолжение тем, разрабатываемых автором в "Чайке" и в особенности в "Дяде Ване".