Лекция 3. В ТРАДИЦИЯХ РЕАЛИЗМА
В результате изучения данной главы студент должен:
знать
• культурно-исторические предпосылки возникновения новокрестьянской поэзии, смысл названия этого направления;
• особенности и истоки мифологизма мышления поэтов-новокрестьян;
• творческое своеобразие основных представителей новокрестьянской поэзии;
• культурно-исторические предпосылки возникновения пролетарской поэзии и основных ее представителей;
• основные темы, поэтические приемы, характерные для пролетарской поэзии;
уметь
• показывать художественное своеобразие новокрестьянской поэзии;
• объяснять смысл и значение противопоставлений в художественном мире поэтов-новокрестьян: город – деревня, природа – техническая цивилизация;
• показывать типологическую и функциональную общность народнической и пролетарской поэзии;
• объяснять аллегоризм, эмблематичность пролетарской поэзии;
• анализировать стихотворения новокрестьяиских и пролетарских поэтов в единстве их содержания и формы;
владеть
• понятиями духовность, крестьянский мир, антропоморфизм, одушевление, народническая поэзия, аллегоризм, фольклорная основа, массовое, пропагандистское искусство.
Новокрестьянская поэзия
Крестьянская поэзия представляет собой очень духовное явление в литературе первой трети XX в. Поэтическая древность здесь органично вошла и сплелась с поэтическими исканиями текущего времени. Ее создатели – Н. Клюев, С. Есенин, С. Клычков, П. Карпов, П. Орешин, А. Ширяевой – не публиковали теоретических работ, нс манифестировали свою исключительность, но их творчество, скрепленное схожестью биографий, идеалов, верностью сельской общине, образует художественное единство[1].
Новокрестьянским назвали это направление литературоведы В. Львов-Рогачевский и И. Розанов, чтобы отделить от классической, прежде всего от поэзии А. Кольцова, и наивной крестьянской поэзии XIX в. Новокрестьянские поэты закончили церковно-приходские школы, дававшие основательные знания, были сведущи в искусстве, в современной им словесности. Поэты-"новокрестьяне" делали попытки объединиться, но их литературные сообщества – "Краса", "Страда" – существовали недолго. Духовно эти художники слова были связаны более основательно, чем организационно[2].
При этом поэтические миры крестьянских поэтов отличаются ярким своеобразием. И это объяснимо. Дело в том, что па их становление оказали влияние разные литераторы – предшественники, современники – и вышли они из разных губерний. Губернии отличались промыслами, говором, фольклором, играми, традициями, обычаями, все это говорило им о родине, было им дорого, это они запечатлели в стихах, этому признавались в любви:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!".
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
(С. Есенин. По перв. стр.: "Гой ты, Русь, моя родная...", 1914)
Связанное многими творческими корнями с далеким прошлым и с классикой XIX в., с пушкинско-кольцовско- некрасовскими традициями, это литературное направление было также тесно связано и с внелитературными факторами современности[3]. Исход крестьян в город, явление стиля городской жизни на селе, – все это, с точки зрения крестьянских поэтов, было плохим знаком, предвестником недобрых перемен в будущем. Об этом им хотелось говорить. "О, матерь пустыня! – писал в 1914 г. Н. Клюев единомышленнику Л. Ширяевцу. – Рай душевный, рай мысленный! Как ненавистен и черен кажется весь так называемый Цивилизованный мир, и что бы дал, какой бы крест, какую бы голгофу понес, чтобы Америка не надвигалась на сизоперую зарю, на часовню в бору, на зайца у стога, на избу-сказку...". Под Америкой автор подразумевает идущие еще от славянофилов, в общем-то не совсем корректные, представления о западноевропейских ценностях. Мысленно взирая на умозрительную дилемму "Восток или Запад", крестьянские поэты выбирали Восток, восточные мотивы им были ближе и в творчестве. Город представлялся им воплощением цивилизованного мира, суетливым, рассудочным, железным носителем зла. С испугом, осуждающе смотрит на город Н. Клюев, например, в стихотворении "Обозвал тишину глухоманью":
Заломила черемуха руки,
К норке путает след горностай...
Сын железа и каменной скуки
Попирает берестяиый рай.
(По перв. стр., 1915–1916)
На эту тему много писал и в прозе, и в поэзии С. Клычков, выражая свои опасения, что грядущая технократия разрушит природные красоты, что
Замолкнет волынка подпаска,
Зальется фабричный гудок.
("Подпасок", 1914)
Наступление цивилизации на культуру, техники на природу, – это, в понимании его лирического героя, еще и наступление на историческую память народа:
Не шелохнут лишь сосны да ели,
Не колыхнут вершины берез,
И они лишь одни видят Леля,
Обступая у берега плес...
(По перв. стр:. "Лель цеетами есе поле украсил...", 1914–1918)
Образы из славянских сказаний, преданий часто встречаются в строфах этого направления. Лель – мифологический славянский персонаж, божество, аналог древнегреческой Афродиты, покровитель любви, красоты, – можно сказать, центральный образ художественного мира С. Клычкова.
Крестьянская поэзия вырастала на отрицании ценностей текущего времени, свой закон красоты она искала в патриархальной культуре, в их образном представлении – в "патриархальном рае" предков. В прошлом у них тоже была своя иерархия ценностей: вглядываясь во все былое, предпочтение отдавалось давнему, давно прошедшему, древнему. Например, современной церкви они предпочитали старообрядческую, отображение обрядов староверов в их поэзии соседствует с отображением ворожбы дохристианской Руси:
Дай ты мне зарю на дровни,
Ветку вербы на узду.
Может быть, к вратам господним
Сам себя я приведу.
(С. Есенин. "Серебристая дорога", 1918)
Деревенские лирики воспевали традиционные понятные ценности: любовь к отечеству, матери, сельскому труду. Родной очаг – их поэтическая точка отсчета. "Изба – святилище земли" (1916–1917) – одно из центральных стихотворений Н. Клюева. "Золотую бревенчатую избу" пел С. Есенин {"Спит ковыль. Равнина дорогая...", 1925). Крестьянские поэты творили красивый миф о райской добродетельной сельской жизни на фоне прекрасной природы, о покушении на эту жизнь сторонних черных сил. Именно миф, поскольку в крестьянской жизни всякое было – и благодать, и зверство; все это ярко рассказано отечественной словесностью и даже писателями-народниками. То, что это миф, очевидно, понимали и сами поэты. Не случайно Н. Клюев в упомянутом письме А. Ширяевцу пишет "рай мысленный". Равно осознавали они и историческую неизбежность утраты этого рая. В трактате "Ключи Марии" (1918) С. Есенин с грустью констатировал: "Мы не будем скрывать, что этот мир крестьянской жизни, который мы посещаем разумом сердца через образы, наши глаза застали, увы, вместе с расцветом на одре смерти".
Лирический герой-крестьянин утверждает свою кровную связь с деревенской деревянной Русью, вдали от нее он теряет смысл жизни, мечтает о возвращении домой, по выражению А. Ширяевца, как "из плена" ("Полям", 1914–1916). Тревожное ожидание перемен звучит в стихотворении С. Клычкова:
На чужбине далеко от родины
Вспоминаю я сад свой и дом,
Там сейчас расцветает смородина
И под окнами птичий садом...
.....................................................
Да несется предзорная конница,
Утонувши в тумане по грудь.
И березки прощаются, клонятся,
Словно в дальний собралися путь...
(По перв. стр., 1914–1918)
Деревня в поэтическом представлении новокрестьянских лириков – фундамент России, хлебопашец – кормилец. Труд селянина – пахоту, косьбу, молотьбу – они изображали как священнодействие, как процесс, восполняющий эстетическую потребность. Их крестьянин – эталон нравственности, хранитель духовности, сокровенных тайн "избяного космоса". Критическое отношение к этому космосу им мало свойственно, они отвергали литературу, развенчивающую деревню, именно поэтому принимали А. Ремизова и не принимали И. Бунина. В том же трактате "Ключи Марии" С. Есенин утверждал: "Единственным расточительным и неряшливым, но все же хранителем... тайны была полуразбитая отхожим промыслом и заводами деревня". Поэтов из крестьян объединяет народнопоэтический взгляд на мироздание. Любовь к "Матери-природе" здесь граничит с языческим обожествлением. Эта любовь в их сборниках стихов, если не вытесняет, то явно теснит классическую тему любви, заданную любовью мужчины и женщины.
Метафорика новокрестьянских поэтов часто построена на взаимоуподоблении человека и природы: например, у С. Есенина "руки милой – пара лебедей", "сноп волос овсяных", "зерна глаз"; заря, "как котенок, моет лапкой рот". Поэты-"новокрестьяне" часто обращаются к олицетворению. Здесь деревня, земля, вода, небо, растения, животные, птицы имеют душу, язык. Человек – лишь толика этого мира, рядовой участник диалога, и кто это не понимает, тот "чужак". В обращении к "чужакам", поэтам города, в ироничном стихотворении "Вы обещали нам сады" Н. Клюев пишет:
Вскормили нас ущелий недра,
Вспоил дождями небосклон,
Мы – валуны, седые кедры,
Лесных ключей и сосен звон.
(По перв. стр., 1912)
Веря в богоизбранность крестьянина, в его природную соборность и созидательность, их лирический герой надеется, что земной, точнее, крестьянский рай в принципе достижим[4]. Самим новокрестьянским поэтам было свойственно ожидание чуда, преображения. Это ожидание способствовало принятию ими Февральской революции и даже октябрьского переворота 1917 г. Происходящее они восприняли как "мужичье дело", как возмездие притеснителям, как осуществление чаяний крестьянина-хлебопашца, как социальное, культурное, религиозное обновление России и более того – как торжество мировой справедливости, как созидание Третьего Рима. В стихотворении "Красная песня" (1917) Н. Клюев с пафосом восклицал:
За Землю, за Волю, за Хлеб трудовой Идем мы на битву с врагами...
"В мужичьих яслях родилось пламя к миру всего мира", - писал С. Есенин. Примечательны названия его религиозно-революционных поэм (1916–1918): "Товарищ", "Преображение", "Небесный барабанщик". А в маленькой поэме "Иорданская голубица" (1918) он выразился еще определеннее:
Небо – как колокол,
Месяц – язык,
Мать моя – родина,
Я – большевик...
Однако скоро этим деревенским романтикам открылось истинное лицо новой власти, ее враждебность крестьянству и христианству. Крестьянские поэты осудили и власть, и мужика, и себя – за неспособность распознать в действиях Советов козней Сатаны. В 20-е гг. XX в. их называли "попутчиками", в 30-е многие были расстреляны как творцы "кулацкой поэзии", как певцы "кулацкой морали". Поэты сгинули, но их голос был услышан потомками, их духовность унаследовали последующие поколения создателей лирической поэзии, "почвенной" поэзии, "тихой лирики", такие поэты как А. Твардовский, Я. Смеляков, Н. Рубцов, А. Яшин, В. Корнилов и др.