Субъект прощения

При описании феномена прощения в самом общем виде складывается довольно определенная картина этого явления. Однако при рассмотрении конкретных практических ситуаций, в которых людям приходится принимать решение, обнаруживается много дополнительных привходящих обстоятельств, которые не описываются теоретическими моделями прощения. Нет единства среди исследователей этого явления даже относительно субъекта прощения.

Существует устойчивое мнение, что субъектом прощения является только непосредственная жертва злодеяния. Так, Ф. Ницше, в частности, считал, что человек имеет право прощать лишь обиды, нанесенные лично ему. А имеют ли право принимать решение о прощении косвенные жертвы: вторичные жертвы (ближайшие родственники, близкие люди) и третичные (социальная группа, к которой принадлежала жертва)? Они - не прямые жертвы, но тоже жертвы. Вопрос о том, насколько легитимно и уместно прощение со стороны вторичных жертв, особенно по отношению к моральному достоинству погибшей жертвы, остается дискуссионным. Так, например, Пирс Бен допускает возможность так называемого псевдопрощения при условии покаяния виновного и тем самым подтверждения им морального достоинства жертвы.

Предельно заостряется тезис о независимости, автономии жертвы как субъекта прощения в идее одностороннего прощения. Христианская этика любви предписывает прощать и в том случае, когда злодей не раскаивается (так называемое одностороннее прощение). В обосновании такого прощения - "ибо не ведают, что творят" - достоинство, превосходство держателя истины, мощь силы духа, покровительственное снисхождение к "неведающим". Можно представить себе, насколько революционной выглядела новая модель отношений в раннем христианстве: обиженный жертвовал своим законным, согласно талиону, правом на месть во имя утверждения нового стандарта отношений между людьми - милосердия, великодушия. Аргументы в пользу одностороннего прощения излагает Маргарет Хольмгрен. Она считает, что прощение уместно всегда, независимо от того, раскаивается виновный или нет. Ставить решение о прощении в зависимость от поведения обидчика - значит придавать ему слишком большое значение, которого он не заслуживает. По ее мнению, такое одностороннее прощение необходимо прежде всего жертве для восстановления ее самоуважения и освобождения от зависимости от обидчика. Оказавшись жертвой, мы, как правило, испытываем гнев, горе и обиду. Эти чувства М. Хольмгрен рекомендует не прятать. Жертва должна сама определиться в собственных чувствах по отношению к обидчику, на что требуется время. И только от жертвы зависит, как она выстроит свои отношения с обидчиком и захочет ли она возмещения или компенсации за нанесенный ей ущерб.

Жертва может простить, но решение о прощении должно быть связано не с поведением виновного, а с завершением внутренней духовной работы жертвы по переоценке своих чувств и ценностей, с пересмотром своих отношений с обидчиком. Жертва должна подойти к ясному осознанию того, что изменило в ее судьбе причиненное ей зло, и как она должна после этого поступать. Потерпевший не обязан преодолевать свое негативное отношение к обидчику, но преодоление гнева и чувства обиды означает для жертвы переход к новому этапу жизни, готовность сосредоточиться на позитивных целях. М. Хольмгрен не рассматривает негативных последствий одностороннего прощения, но на них обращает внимание Т. Гувье: "Эти вопросы вообще не имеют смысла, когда преступник мертв или отсутствует. Но в других случаях, в том числе политических, примирение с нераскаявшимся преступником просто опасно, и его не следует рекомендовать".

Спорным является вопрос относительно того, можно ли рассматривать в качестве субъекта прощения вторичных жертв преступления (родственников, близких жертвы), когда жертва злодеяния мертва. Пирс Бен допускает, что вторичные жертвы могут прощать совершившего злодеяние. Однако "псевдопрощение", по его мнению, морально приемлемо только в том случае, если виновный покаялся и признал совершенное злодеяние. Тем не менее, многие авторы (X. Арендт, Дж. Хэмптон, Б. Лэнг, Т. Гувье и др.) настаивают на том, что вторичные жертвы никогда не должны прощать, поскольку это не только превышение ими своих моральных полномочий (они вторгаются в сферу полномочий прямой жертвы), но и несправедливо но отношению к погибшим.

Рассматривая некое идеальное прощение, мы по умолчанию рассматриваем субъекта прощения в качестве невинной, несправедливо обиженной жертвы. Между тем это не всегда так. Особенности поведения жертвы и мера ее ответственности за преступление разрабатываются в виктимологии, области исследований юридической психологии, которая изучает поведение и психологию жертвы (от лат. viktima - жертва). В виктимологии рассматривают различные типологии жертв. В одной из типологий выделяют, например, следующие типы: полностью невинную жертву; жертву своей неосведомленности; жертву, столь же виновную, как и преступник; жертву, вина которой больше, чем вина преступника; жертву, только по вине которой совершено преступление. Совершенно очевидно, что и в этике рассмотрение эмпирического прощения без учета фактора вины жертвы, других социальных и индивидуальных факторов будет абстрактным и необъективным. В некоторых случаях не всегда очевидно, какая из сторон является большей жертвой. Когда конфликт становится явным, вину каждой из конфликтующих сторон определить бывает уже трудно, поскольку корни конфликта уходят в латентный период его развития.

Непрощенное и непростительное

Человек в статусе жертвы имеет больше степеней свободы при принятии решения, чем облагодетельствованный прощением человек. Нравственно санкционированный ответ на благодеяние - благодарность или ответное благодеяние. Неблагодарность И. Кант называл одним из дьявольских пороков. Но когда жертва злодеяния вынуждена реагировать на поступок обидчика, обида - лишь одно из условий принятия решения, не единственное и даже не главное. В акте прощения деяние отделяется от личности совершившего проступок, восстанавливается моральный статус обидчика, но неизменной остается негативная оценка деяния.

По вопросу об основаниях, мотивах непрощения, а следовательно, и объеме прощенного и не прощенного существуют различные точки зрения. Большинство исследователей возможность прощения связывают с характером деяния обидчика и его отношением к содеянному. Т. Гувье необходимым условием прощения вслед за И. Кантом называет признание обидчиком своей вины и искреннее раскаяние, соответственно, нераскаявшийся обидчик не заслуживает и прощения. Прощению, считает она, не подлежат и злонамеренные деяния. Непрощенное может существовать не только по субъективным, но и по объективным причинам. Обидчик остается не прощенным, если некому прощать, то есть физически отсутствует субъект прощения (жертва мертва). Осознание конечности человеческого существования является мощным фактором, стимулирующим моральные размышления, а сожаление о невозможности попросить прощение у ушедших близких людей за свои прегрешения перед ними - одно из самых горьких переживаний.

В сфере непрощенного специально выделяют (X. Арендт, Голдинг, Т. Гувье и др.) преступления, которые не могут быть прощены никем и никогда, - такие бесчеловечные поступки, которые существуют как примеры абсолютного зла и выводят преступников, их совершивших, не только за пределы морали, но и за пределы человеческого ("нелюди"). Прощение этих чудовищных злодеяний может восприниматься как оскорбление (осквернение памяти) жертв, а ущерб, нанесенный косвенным жертвам, никогда не может быть компенсирован, и возмущение по поводу этих злодеяний будет оправданно всегда. Ни о каком моральном авансировании преступника здесь не может быть и речи: все внимание концентрируется на самом факте невероятного, нечеловеческого зла, которое выводит содеявшего это зло за рамки человеческого сообщества. По поводу непростительного В. Янкелевич высказывается противоречиво. С одной стороны, он заявляет, что непростительного на свете нет, и что прощение, как правило, оказывается тут как тут и как раз в то время, когда надо. Преступления если и бывают настолько чудовищными, что даже преступник не может их искупить, то всегда остается возможность простить их, и "прощение существует именно для таких безнадежных и неисцелимых случаев". С другой стороны, он оговаривается, что могут быть преступления, "простить которые метаэмпирически невозможно", но не объясняет, что имеет в виду.

Воздаяние и прощение

В. Янкелевич различает четыре типа воздаяния: злом за зло (искупление), добром за добро (благодарность), злом за добро (неблагодарность) и добром за зло (прощение). И справедливость, и прощение - каждое на свой лад - справляется с последствиями греха, "нарушением равновесия, порожденного плеонексией". Справедливость нацелена на нейтрализацию, восстановление нарушенного равновесия, компенсацию асимметрии греха. Прощение же только отягчает эту асимметрию, но, воздавая благом за зло, преображает отношения между людьми качественно, обращает недобрую интенцию в новую веру: "добро индуцирует добро". В прощении обнаруживается любовь к человеческому в злодее, ибо любовь за его деяние была бы "дьявольской извращенностью". Прощение, пишет Янкелевич, "довольствуется тем, что сразу же в этом виновном распознает бедного человека, а в этом грехе - убожество условий человеческого существования".

Основа благодарности - добрая память о благодеянии. Благодарность соотносится прежде всего с благодеянием, даром, а не с личностью благодетеля. Основа прощения - забвение обид. Однако забвение забвению рознь. Память о злом поступке называется злопамятностью, память о добром - признательностью. Янкелевич напоминает об асимметрии забвения зла и забвения добра: забвение дурного поступка - благо, а забвение благодеяния - зло. "Если интенция злопамятности, - пишет он, - воздать злом за зло, а интенция благодарности - воздать добром за добро, то можно рассматривать прощение как диаметральную инверсию неблагодарности, то есть как подлинное проявление благодати "с лицевой стороны"; ибо если неблагодарность как бы воздает злом за добро, то прощение, наоборот, воздает добром за зло; прощение идет по ту сторону взаимной справедливости, неблагодарность же остается по эту сторону".

Чтобы простить, прощающий должен совершить мощное усилие, преодолеть сопротивление чувств, возможно, даже отвращение. Поэтому, если в начале своих рассуждений В. Янкелевич говорит о реактивном характере прощения, то в конце работы он уточняет: "реакцией прощение является только внешне, по существу же оно носит рефлексивный, а не реактивный характер", поскольку ресурсы для того, чтобы повернуть отношения в другое русло, прощающий черпает в самом себе. А вот благодарность можно рассматривать в качестве реакции, одного из видов вторичной любви. Однако, рассуждает В. Янкелевич, возникает сомнение в чистоте этой любви: "Неужели любовь не сможет полюбить, если не получит подарков?" Если нет, то это любовь "с оговорками", условная, а, следовательно, вообще никакая не любовь. Но есть и другая, сердечная, благодарность, "не ставящая условий, не ожидающая никаких выгод". Как проявление коммутативной справедливости, благодарность "находится посередине между порядком безвозмездных даров и порядком", ничего даром не дается". В то время как прощение ближе к безвозмездному дару: это "списание долга", освобождение от заслуженного наказания, кабальной зависимости, тревог и, это - "тотальный дар".