Лекция 9. СТЫД, СОВЕСТЬ, ДОЛГ

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• происхождение стыда, совести и долга в поведении людей;

• что такое аксиология;

уметь

• анализировать возрождение традиционных ценностей;

• рассматривать связь поколений как нравственную идею;

владеть

• навыками рассмотрения стилей жизни.

Не золото нужно завещать детям, а наибольшую совестливость.

Платон

Стыд

Стыд – глубинное человеческое переживание, ощущение вины и страха за собственные поступки.

В осмыслении данного феномена этики опираются на библейскую и историко-философскую традицию. Библия употребляет понятие "стыд" в двояком смысле, трактуя его как отвращение к наготе и как стыд перед лицом божественного суда. В первом смысле стыд вызывается вовсе не тем, что нагота "от природы" плоха; она обретает губительное значение в греховном состоянии человека. Первоначально человек не стыдился своей наготы. Однако он стал действовать по собственной программе, взяв на себя то, что принадлежит свободному решению Бога. Тогда человек осознал себя как нагого и униженного.

Второй смысл рассматриваемого понятия по Библии – стыд перед лицом божественного суда. Перед божественными очами человек должен ясно понимать, что обвинения Бога абсолютно справедливы и неукоснительны. Однако у христиан данная ситуация преодолевается, когда они не стыдятся своей веры в распятого и страдающего Иисуса.

И. Кант определял стыд как страх из опасения заслужить презрение присутствующего лица. Впрочем, по его мнению, человек может испытывать стыд и не в присутствии того, кого он стыдится, но тогда это не аффект, а страсть, подобная скорби, которая выражается в том, что человек, испытывая презрение к себе, долго, но напрасно мучается. Напротив, стыд, будучи аффектом, появляется внезапно.

Аффекты гнева и стыда, по мнению И. Канга, имеют ту особенность, что они сами себя ослабляют относительно своей цели. Они есть внезапно возбуждаемые чувства беды как оскорбления, которые, однако, будучи безудержными, делают человека бессильным предотвратить эту беду. И. Кант отмечал, что именно естественное зачатие, поскольку оно не может произойти без чувственного влечения с обеих сторон, мы представляем себе в слишком близком (для достоинства человека) родстве с общественной природой и рассматриваем его как нечто такое, чего нам надлежит стыдиться.

В. С. Соловьев отмечал еще одно чувство, которое не служит никакой общественной пользе, совершенно отсутствует у самых высших животных и, однако, ясно обнаруживается у самых низших человеческих рас. В силу этого чувства самый дикий и неразвитый человек стыдится, т.е. признает недолжным и скрывает такой физиологический акт, который не только удовлетворяет его собственному влечению и потребности, но, сверх того, полезен и необходим для поддержания рода. В прямой связи с этим находится и нежелание оставаться в природной наготе, побуждающее к изобретению одежды и таких дикарей, которые по климату и простоте бытия в ней не нуждаются.

По мнению Соловьева, этот нравственный факт резче всего отличает человека от всех других животных, у которых мы не находим ни малейшего намека на что-нибудь подобное. Даже Чарльз Дарвин, который рассуждал о религиозности собак, не пытался искать у какого бы то ни было животного каких-либо зачатков стыдливости. Действительно, не говоря уже о более низких тварях, и "высокоодаренные", и "многовоспитанные" домашние животные не составляют исключения.

Благородный в других отношениях конь дал библейскому пророку подходящий образ для характеристики бесстыдных юношей из развратной иерусалимской знати. Доблестный пес издавна и справедливо почитался типичным представителем полнейшего бесстыдства. У обезьяны именно вследствие ее наружного сходства с человеком, а также ее до крайности живого ума и страстного характера ничем не ограниченный цинизм выступает с особой яростью.

В. С. Соловьев полемизировал с Дарвиным, который отрицал стыдливость у человека и, не найдя стыдливых животных, писал о бесстыдстве диких народов. Русский философ показывал, что не только дикари, но и культурные народы библейских и гомерических времен могут казаться нам бесстыдными, но лишь в определенном смысле. Чувство стыда, несомненно, испытывавшееся ими, имело не всегда те же самые формы выражения и распространялось не на все те житейские подробности, с которыми оно связано у нас.

Говоря о бесстыдстве древних народов, Дарвин ссылался на их религиозные обычаи, в частности на фаллический культ. Однако этот важный факт, по мнению Соловьева, говорит скорее против Дарвина: "Намеренное, напряженное, возведенное в религиозный принцип бесстыдство, очевидно, предполагает существование стыда. Подобным образом принесение родителями в жертву богам своих детей никак не доказывает отсутствие жалости или родительской любви, а, напротив, предполагает это чувство; ведь главный смысл этих жертв состоял именно в том, что убивались любимые дети; если бы то, что жертвовалось, не было дорого жертвующему, то сама жертва не имела никакой цены, то есть не была бы жертвой"^[1].

Лишь впоследствии с ослаблением религиозного чувства люди стали обходить это основное условие всякого жертвоприношения посредством различных символических замен. На простом отсутствии стыда, как и жалости, по мнению Соловьева, нельзя основать никакой религии, хотя бы самой дикой. Если истинная религия предполагает нравственную природу человека, то и ложная религия со своей стороны предполагает ее именно тем, что требует ее извращения.

В. С. Соловьев считал, что реальным извращением, положительной безнравственностью питались и жили демонические силы, которые почитались в кровавых и развратных культах древнего язычества. Разве религии требовали только простого известного физиологического акта? "Дело состояло здесь в потенцированном разврате, в нарушении всех пределов, полагаемых природою, обществом и совестью. Религиозный характер этих неистовств доказывает чрезвычайную важность данного пункта, а если бы все ограничивалось натуральным бесстыдством, то откуда же взялась бы и эта напряженность, и эта извращенность, и этот мистицизм?"^[2].

Стыд, как считал Соловьев, остается отличительным признаком человека, поскольку сам человек выделяет себя из всей материальной природы, и не только внешней, но и своей собственной. Стыдясь своих природных влечений и функций собственного организма, человек тем самым показывает, что не есть только природное, материальное существо, а еще нечто другое и высшее. То, что стыдится, в самом психическом акте стыда отделяет себя от того, чего стыдятся. Однако материальная природа не может быть другой или внешней для самой себя, следовательно, если я стыжусь своей материальной природы, то тем самым на деле показываю, что я не то же самое, что она.

"И именно в этот момент, когда человек подпадает материальному процессу природы, смешивается с ним, тут-то вдруг и выступает его отличительная особенность и его внутренняя самостоятельность, – отмечал Соловьев, – именно в чувстве стыда, в котором он относится к материальной жизни как чему-то другому, чуждому и не долженствующему владеть им"^[3].

Как бы предваряя современные открытия в области социобиологии, Соловьев доказывал, что если бы даже были представлены единичные случаи половой стыдливости у животных, то это было бы лишь зачаточным преддверием человеческой натуры, ибо во всяком случае ясно, что существо, стыдящееся своей животной природы, тем самым показывает, что оно не есть только животное. Никто из верующих в говорящую ослицу Валаама не отрицал на этом основании, что дар разумного слова есть отличительная особенность человека от прочих животных. Но еще более коренное значение в этом смысле принадлежит стыдливости у человека.

В психоанализе больше внимания уделяется таким человеческим состояниям, как тревога, вина, депрессия, нежели феномену стыда. По мнению Фрейда, стыд рождается из страха быть осмеянным. Другие психоаналитики оценивали стыд как реакцию на неспособность жить согласно идеалу. Вина рождается в том случае, если мы действуем вразрез с предписанием, поступившем извне. Стыд, следовательно, есть реакция на то, что мы не смогли достичь идеала поведения, который определили для себя.

Утверждалось также, что стыд тесно связан с чувством идентичности и с озарением. Его порождает определенный опыт, который оспаривает наши прежние представления о себе и заставляет видеть себя глазами других. Так возникает коллизия между тем, как люди воспринимают нас, и нашим собственным чрезмерно упрощенным и эгоистичным представлением о себе.

Открытость опыту стыда возрастает через озарение и самоосознание. Отрицание стыда вызывает потребность в защите. Можно указать еще на одну трактовку стыда, который оценивается как постоянный невротический симптом, развитый у шизоидных индивидов, в одно и то же время воображающих о себе нечто немыслимое и понимающих, что такая переоценка не разделяется другими людьми.

Социологи, разделяющие психоаналитические подходы к культуре, проводят различие между культурами вины и культурами стыда. Иудейско-христианская западная культура есть олицетворение стыда. Традиционная японская культура в той же мере, как и культура европейской военной аристократии, – пример культуры вины.

Чем стыд отличается от вины? Стыд связан с телесными ощущениями. Человек, испытывающий это чувство, краснеет. Кроме того, стыд можно вызвать демонстративным нарушением негласных общественных правил. В то время как нарушение моральных кодексов и законов приводит к чувству вины, бестактность и ошибки вкуса вызывают стыд.

Э. Фромм отмечал, что церковь внушала индивиду чувство вины, но в то же время заверяла его в своей безусловной любви и дала возможность всем своим детям верить в то, что Господь их любит и простит.

Само понятие стыда кажется обыденному сознанию абсолютно очевидным и достаточно понятным каждому. Однако можно говорить и о парадоксальности этого феномена. Стыд проявляется одинаково, но имеет многообразие поводов. Стыд может сделать позор невыносимым, довести человека до самоубийства. Но тот же стыд способен вызвать мазохистское удовольствие. Стыд ограждает от дурных поступков, но порой удерживает и от добрых побуждений. Он способен, с одной стороны, как будто бы атрофироваться совсем, а с другой – придать переживанию необычные оттенки и преображения.

Социологи указывают на историческую изменчивость феномена стыда. То, что могло вызывать чувство позора, в иной культуре становится, наоборот, приличным, а постыдным оказывается другое.

Наиболее фундаментальную разработку понятия "стыд" можно найти у В. С. Соловьева. Этот феномен русский философ рассматривает как основу нравственности. В понятийном оформлении Соловьевым стыда участвуют не только этические, но и метафизические слова: "материальное" и "духовное", "высшее" и "низшее".

Поэмы Гомера, трагедии Софокла, Еврипида содержат многочисленные примеры, свидетельствующие о том, что герои переживают стыд. Стоит герою совершить неординарный поступок, отойти от внешних предписаний, как проступает чувство стыда. Вместе с тем в поэме "Труды и дни" Гесиод проводит первоначальное различение стыда и совести. Демокрит советует испытывать стыд в большей степени перед собой, нежели перед окружающими.

Многие современные исследователи – Ж. Батай, В. С. Библер, В. М. Вильчек, Э. Канетти, И. С. Кон, М. Хайдеггер, И. Хёйзинга, К. Г. Юнг – стремятся передать поведение индивида через такие понятия, как "произведение", "представление", "маска", "роль". Жизнь в такой интерпретации толкуется как игра, превращение, смена ролей. В этом контексте стыд оказывается уже не столько и не только эмоцией, но характеризует поведение человека среди других, жизнь с другими. Ситуация стыда оказывается разносторонней. Переживание стыда становится своего рода представлением, в котором есть завязка, фабула и ее разрешение.

В исследованиях М. В. Баженова стыд толкуется как обнаружение человеческой сути. Стыд оказывается едва ли не первой формой самосознания, рефлексии. Причем эта рефлексия вызвана присутствием "другого", превращает Я человека в стыде в объект. Стыд при этом рассматривается, с одной стороны, как способ "уничтожения", "временной смерти", но, с другой – и как способ бытия, который приоткрывает возможность восстановить связь человека с миром, универсумом. Разные виды стыда воспринимаются при этом как различные этапы развития ценностного отношения к миру, когда ценность из "внешней" для индивида перерастает в смысл его бытия. Стыд связан с такими переживаниями, как страх, гнев, обида, вина, которые также возникают в результате "агрессии" со стороны "другого", но отличаются от стыда иным отношением к "другому" – добровольным отчуждением от него, тогда как стыдящийся отчуждается поневоле. "Человек стыдящийся" оказывается в обществе нарушителем установившихся правил социальной игры, которые и определяют предмет стыда, а стыдящийся или символически признает общепринятые правила поведения (в качестве звена в смене человеческих поколений, представителя определенной ступени на иерархической лестнице, гражданина и частного лица) или символически отрицает эти правила (превращающие человека в объект в отношениях с обществом)^[4].