Структуралистское понимание методологии гуманитарных и социальных наук

В середине XX в. идее, что гуманитарные науки связаны с герменевтическими процедурами, был брошен вызов со стороны структурализма. Структурализм – это широкое направление в философии, культурологии, литературоведении, этнологии, лингвистике, социологии и др. Общей основой для этого направления в столь равных областях знания служила методология структурного анализа, которая была выработана в лингвистике.

Родоначальником структурализма был швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857–1913), который стремился сделать лингвистику строгой и точной наукой. Реализуя эту цель, он ввел противопоставление языка и речи. Язык – это система языковых средств, а речь является реализацией данной системы в индивидуальных актах говорения и слушания. Язык и речь взаимно предполагают друг друга. Язык составляет условие того, что речь возможна и понятна. Тем не менее необходимо их различение, потому что речь есть нечто неустойчивое и однократное, а язык – устойчивое и общее. Если речь зависит от индивида, является в какой-то мере его импровизацией, то язык от него не зависим и выступает по отношению к индивиду как самостоятельная, имеющая социальную природу реальность, правилам которой он должен подчиниться.

До Соссюра среди лингвистов преобладало убеждение, что изучение языка требует исторического подхода. Соссюр же утверждал, что в лингвистике возможен как диахронический подход (изучение исторической эволюции языковых форм), так и синхронический (изучение языка как системы, абстрагируясь от исторических изменений). Более того, он заявлял о примате синхронических исследований над диахроническими.

Рассматривая язык как систему знаков, Соссюр подчеркивал два момента: что связь знака с обозначаемым является произвольной и что знаки как элементы языка взаимно определяют друг друга. Это означает, что языковые знаки получают значения только в системе языка. Данное положение Соссюра было развито в последующем структурализме в тезис о примате структуры над элементом.

Структурализм в лингвистике бурно развивался с 1920-х гг. (Н. С. Трубецкой, Р. Якобсон, Э. Бенвенист, Л. Ельмслев и др.). Постепенно он захватывал литературоведение, этнологию и другие социальные и гуманитарные дисциплины^[1].

На возникновение структурализма повлияли также психоанализ и марксизм. Психоанализ учил об универсальных психических структуpax, скрытых от сознания людей, но определяющих их психику и поведение. Марксизм рассматривал общество как систему социальных отношений, в которой есть базисный, определяющий элемент – производственные отношения. Человек понимался как детерминированный этой системой и своим местом в ней. При этом, поскольку человек осознает себя не совокупностью общественных отношений, а уникальным индивидом, то получалось, что индивида определяют ускользающие от контроля сознания социальные структуры.

К 1960-м гг. структурализм превратился в широкое движение, имевшее также и философскую составляющую. В философском плане структурализм явился реакцией на экзистенциализм. Экзистенциализм учил, что человек свободен, более того, что он "обречен на свободу" и нс может отказаться от нее и от вытекающей из нее ответственности. Экзистенциализм говорил о том, что человек сам выбирает и творит свою судьбу (зачастую творит ее тем, что отказывается выбирать и брать на себя ответственность). А для структурализма человек полностью определен безличными структурами – языка, подсознания, социальными и иными, – которые структуралисты и стремились выявить и исследовать. В этом смысле надо понять зазвучавший во французской философской литературе того времени тезис о "смерти человека": человек перестал быть абсолютной точкой отсчета, превратившись в элемент, определяемый структурой. Как выглядела в этом свете методология гуманитарного познания, покажем на примере работ Клода Леви-Строса (1908–2009), этнолога, философа, страстного пропагандиста структуралистского метода. Он заявлял, что нет и не может быть двух типов наук, а есть один научный подход, и его используют точные естественные науки. Гуманитарные науки, чтобы стать настоящими науками, должны перестать быть гуманитарными. Для этого им надо перейти от попыток понять человека и продукты его творчества к изучению структур. Ссылаясь на достижения структурной лингвистики, Леви-Строс утверждал: "Лишь она одна, без сомнения, может претендовать на звание науки, потому что ей удалось выработать позитивный метод и установить природу изучаемых ею явлений" [11, с. 32].

Структуры, по убеждению Леви-Строса, характеризуются не осознаваемыми, но управляющими поведением людей принципами, прежде всего, принципом бинарных оппозиций. Поясним это на примере осуществленного Леви-Стросом анализа систем родства и мифов первобытных племен. Системы родственных отношений (типа: отец/сын, дядя/племенник, муж/жена, брат/сестра) и связанные с ними обычаи и ритуалы рассматриваются Леви-Стросом как образующие систему. Система управляется бинарными оппозициями характеристик "близкие, теплые/дистанцированные, холодные". Эти характеристики распределяются таким образом, что у племен, в которых отношение "отец/сын" является дистанцированным, отношение "дядя с материнской стороны/плсмянник" оказывается, напротив, близким, фамильярным, и наоборот. Если у некоторого народа принято, чтобы отношение "брат/сестра" было очень близким и теплым, то у них же дистанциированным (холодным, лишенным доверительности) является отношение "муж/жена". Наоборот, если принято, чтобы отношение "муж/жена" было близким и доверительным, то у тех же народов отношения братьев и сестер прохладные и дистанцированные [11, с. 37–51].

В таком же ключе Леви-Строс анализировал мифы. Он собрал и классифицировал огромное число мифов, чтобы выявить структурные инварианты, подчиняющиеся той же логике бинарных оппозиций (сырое/ приготовленное, мужское/женское, друг/враг, избыток/недостача и т.п.). Например, различные версии мифа об Эдипе организованы вокруг оппозиции: избыточная интенсификация родственных связей (женитьба на матери)/недооценка родственных связей (убийство отца).

Смысл мифа, согласно структурализму, определяется не отдельными элементами содержания, но способом их комбинации. Выделяя в мифах бинарные оппозиции, медиаторы (опосредующие противоположные члены оппозиции), устойчивые схемы трансформаций и замещений объектов в определенных позициях другими объектами, Леви-Строс получает возможность записывать структурные формулы мифов и полагает, что тем самым он делает исследование мифов строго научным. Хотя его критики упрекали его в том, что он на самом деле не выявляет структуры мифов, а произвольным образом объединяет мифы в группы (он делает это относительно мифов самых разных культур, например, видя в мифах южноамериканских индейцев и древних греков вариации одной и той же структуры), чтобы они становились воплощениями одной и той же формулы.

Бинарные структуры, которым подчинены и мифы, и социальные структуры первобытных племен, управляют мышлением человека (может быть, и современного), хотя человек не осознает этого: "Говорящие субъекты, производящие и передающие мифы, – разъясняет Леви-Строс, – если и осознают их структуры и способ действия, то лишь частично и не непосредственно. С мифами дело обстоит так же, как и с языком: говорящий субъект, который станет сознательно применять фонологические и грамматические законы (при условии, что он обладает необходимыми знаниями и навыками), почти тут же потеряет нить своего рассуждения. Точно так же использование мифологического мышления требует, чтобы его свойства оставались скрытыми... Анализ мифов не направлен и не может быть направлен на то, чтобы показать, как мыслят люди. ...Мы пытаемся показать не то, как люди мыслят в мифах, а то, как мифы мыслят в людях без их ведома. И, может быть, стоит пойти еще дальше, абстрагируясь от всякого субъекта и рассматривая мифы как, в известном смысле, – мыслящие сами себя. Потому что речь здесь идет не столько о том, что есть в мифах (не будучи при этом в сознании людей), сколько о системе аксиом и постулатов, определяющих наилучший возможный код, способный придать общее значение бессознательным продуктам, являющимся фактами разумов, обществ и культур, наиболее удаленных друг от друга" [12, с. 20-21].

Структуралисты-литературоведы (например, Р. Барт) подходили к анализу литературных текстов с целью выявить собственную структуру текста, независимую от намерений его автора. Отсюда – тезис о "смерти автора": в тексте сами собой, помимо автора, реализуются принципы существования символических систем.

В рамках структурализма были проведены интересные исследования и достигнуты важные результаты в конкретных дисциплинах. Но в то же время обнаружились и пределы этого подхода. (Например, критику методологии Леви-Строса и ее претензий на научность см. в работе [7].) Критики указывали на натянутость или произвольность многих структуралистских объяснений. Разочарование в претензиях структурализма привело к появлению постструктурализма. Многие его представители сами являются бывшими структуралистами (Ж. Деррида, Р. Барт, М. Фуко и др.). В центре внимания постструктурализма оказываются несистемные, уникальные явления, разрушающие любые постулируемые системы и структуры, а также события исторических модификаций структур.

Сейчас в методологии гуманитарного познания преобладает более мягкий и гибкий подход. Используются и структуралистский метод, и герменевтические процедуры; синхронические исследования сочетаются с диахроническими.

Этому способствует и переосмысление статуса "структуры". Так, У. Эко^[2] подчеркивает, что структуры, воссоздаваемые в работах литературоведа, культуролога, историка искусств, являются лишь методологическим инструментом исследователя и их не следует отождествлять с самим исследуемым произведением. Выявление структур в произведении оставляет для исследователя свободу выбора, ибо в любом произведении можно выделять разные структуры [19]. И в то же время истинное произведение искусства всегда является отступлением от норм и от описанных исследователями структур. Структуралистское исследование сохраняет за собой все права, но остается открытым, потому что исследование структур создает только фон для того, чтобы уловить самое уникальное в произведении искусства.