Стилистика Грасса

Замысел писателя, естественно, не может быть понят вне его манеры, которую трудно определить однозначно, а лучше всего просто назвать грассовской. В нем соединились сатирические приемы, восходящие к гак называемой нарренлитератур, т.е. литературе о дураках, к сатире Ульриха фон Гуттена, Рабле и Свифта, Гофмана, которые соединены с современными художественными веяниями, потоком сознания, абсурдизмом и экзистенциализмом. Другие наставники Грасса – это Стерн, автор "Тристрама Шенди", Гёте, Сервантес. В известной мере, с точки зрения свободного комбинирования различных приемов, Грасса уместно сравнивать с Воннегутом, также участником войны, пережившим весь ужас и плен. Подобная стилистика характеризует и два других его произведения – роман "Собачья жизнь" и повесть "Кошка и мышь", которые образуют его "Данцигскую трилогию". Он так ее характеризовал: "В центре трех моих произведений находится тот общественный слой, который мы называем обывателями". Об этих презираемых им персонажах он отозвался: "обывательский смрад", "обывательская духота". Это те самые филистеры, которых когда-то увековечил Гофман, высмеивали Гейне и Генрих Манн, но которые уже в фашистскую пору обнаружили свои зловещие черты. Подобная обывательская среда не просто приняла фашизм, она им пропиталась.

Вот один из эпизодов "Жестяного барабана". Упоминается некий нацистский музыкант Майк, умевший замечательно играть па трубе. Он даже находился в рядах штурмовиков. Но однажды в пьяном виде он убил четырех котов. За это члены "Общества защиты животных" (существовало и такое при изуверском нацистском правопорядке) добились исключения его из рядов штурмовиков. Затем разыгралась печально известная "хрустальная ночь" 1938 г., когда "защитники животных" активно засветились в массовых погромах еврейских магазинов и офисов, демонстрируя "всенародный" гнев. Майк, конечно, преуспел в этом позорном деянии в числе самых ретивых антисемитов, но, тем не менее, он не был "реабилитирован" и прощен за надругательство над котами. Такова горькая ирония Грасса!

Вообще в романе несколько "ударных" разоблачительных сцен. Некий ефрейтор Лайхес, ставший после войны живописцем, поражает прицельным огнем группу монахинь, отправившихся на прогулку, приняв их за высадившийся американский десант. Горькой иронии исполнена сцена в "Луковом баре", заведении, хозяин которого предложил посетителям любимую процедуру – чистку луковиц, что способно стимулировать обильное слезоотделение. А оно должно побудить к "самораскрытию" и покаянию в процессе "преодоления прошлого".

Значимы в романе образы-символы и лейтмотивы. Помимо прославленного барабана это психлечебница как метафора всеобщего умственного помрачения. Она уже стала достаточно устойчивым символом в литературе: вспомним о чеховской "Палате номер шесть", о романах Кена Кизи "Пролетая над гнездом кукушки" и Ремарка "Черный обелиск".

Самобытность Грасса – в его языке, способном передать "ощутимую важность жизни" (А. Карельский). В словесном изобилии Грасс изобретателен и непредсказуем, он не приемлет штампы и стереотипы, ему претит "идилличность и романтическая мечтательная замкнутость". В процессе творческих исканий Грасс открывает такие качества немецкого языка, как "соблазнительная мягкость", "задумчивая тяга к глубокому смыслу", "гибкая твердость", "простодушие и многозначность". Опираясь на опыт предшественников, Грасс верит, что литература призвана постоянно обновляться, а писатель, взяв одну вершину, – идти дальше. Поэтому свою Нобелевскую речь он озаглавил "Продолжение следует".

На переломе столетий имя Грасса, вопреки возрасту, не устает активно публиковаться: это романы, повести, новеллы, эссеистика; среди наиболее значительных повесть "Крик жерлянки", романы "Необъятное поле", "Головорожденные, или Немцы вымирают". Он вводит в оборот новую категорию "четвертого времени" с помощью неологизма Vergegen Kuntt, т.е. прошло настоящее.

Книгу "Мое столетие" (1999) составляют сто новелл, каждая из которых посвящена одному году уходящего столетия с его катастрофами, войнами, революционными катаклизмами... Герои новелл – персонажи, знаковые для своего времени и социума: солдат; писатель; офицер в концлагере; художник-еврей; фотограф, снимающий разрушения в Варшаве после восстания в гетто; граждане, расчищающие руины в послевоенных немецких городах; чиновники; домохозяйка; газетчики...

Как и многие писатели на склоне лет, Гюнтер Грасс не минует "мемуарного периода", стремясь подвести итоги.

Такова его исповедальная книга "Луковица памяти" (2006), откровенное свидетельство о прошлом. В центре образ луковицы, которой уподоблена память. Снимая одну за другой кожуру, мы пробиваемся к сердцевине, к сокровенной правде, которая способна исторгнуть слезы. В книге содержится признание о том, что в юности он был членом гитлерюгенд, а в армии служил в танковой дивизии СС. "Я был доверчив, – пишет Грасс, – прозрение для меня наступило лишь в 45-м... Я становился другим. И это право необходимо признать за каждым". Никто, убежден Грасс, не может отказаться от своего прошлого. История – непрерывна. А повесть о земных делах любого не имеет конца.

Все лучшие произведения Грасса переведены на русский язык, вышел и его четырехтомник (1997). О нем накоплена обширная критическая литература. Среди его лучших интерпретаторов А. В. Карельский, автор работы "Учение шоком" (1990).