Статическая модель структуры науки

Статическая модель науки создана в результате реализации неопозитивистской программы построения логики и методологии науки, получившей название стандартной концепции. В неопозитивистской программе методология сводится к логике науки, которую следует понимать как анализ логического строения языка науки, а в качестве образца построения любой теории рассматривается аксиоматический идеал организации научного знания. Однако прежде чем перейти к изложению неопозитивистской программы философии науки следует уделить внимание ее предшественникам.

Термин "позитивизм" восходит к трудам французского философа Огюста Конта (1798—1857), который впервые ввел в научный оборот понимание новой науки социологии именно как позитивной науки о человеческом обществе на основе систематического наблюдения, эксперимента и сравнительного исторического анализа в отличие от спекулятивных исследований общественного устройства и развития. С его именем и именами других известных философов — Герберта Спенсера (1829—1903) и Джона Стюарта Милля (1806— 1873) — связывают так называемый первый позитивизм.

Пример

О. Конт, родоначальник позитивизма, важным условием прогресса науки считал переход от метафизики к позитивной философии. Термин "позитивный" Конт применял как характеристику научного знания. Позитивное в его трактовке — это реальное, достоверное, точное и полезное знание в противоположность смутным, сомнительным и бесполезным утверждениям и представлениям, которые часто имеют хождение в обыденном сознании и метафизических рассуждениях. Научное познание позитивизм трактовал как накопление опытных фактов, их описание и предвидение посредством законов. Дж. С. Миль также полагал законы отношением явлений, а сами явления характеризовал как феномены чувственного опыта, как ощущения и их комплексы. Г. Спенсер различал два уровня бытия — "непознаваемое", аналог кантовских вещей в себе, предмет не науки, но религии, и "познаваемое", изучаемое наукой: мир явлений, их связей, отношений. Отказавшись от постижения "непознаваемого" философия из традиционной метафизики превратилась в особую область научного знания (позитивную философию), которая отличается от науки лишь степенью конкретности обобщений и является своего рода метанаукой. Позитивизм выделил две главные цели философии науки: во-первых, нахождение методов, обеспечивающих открытие новых явлений и законов, и, во-вторых, разработку принципов систематизации знаний^[1].

"Второй позитивизм" связан с именем известного ученого, физика, методолога и историка науки, Эрнста Маха (1838— 1916), создавшего в Венском университете кафедру истории и методологии индуктивных наук, которую впоследствии занял Мориц Шлик, основавший Венский кружок неопозитивистов.

Эрнст Мах был первым, кто подверг обстоятельной последовательной научно-рациональной критике теорию Ньютона, что привело к расшатыванию устоев "научной религии". Это было началом развития новой методологии научного исследования, формирования образа неклассической науки. Однако для нас наиболее интересным и важным является в данном контексте историко-критический метод, который он развил в ходе своей критики. Критичность по отношению к научным достижениям и составляет главную заслугу Маха, который раскачал господствовавший в течение XVIII и XIX вв. догматизм в основаниях физики. Прежде всего для Маха механистическую физику дискредитирует смешение картины и действительности как "химерический идеал", снова проявившийся в натурфилософском "представлении субстанции" — в его наивнейшей и грубейшей форме. К этому он добавляет еще один весьма существенный для него отрицательный момент: отстранение физики от чувственного опыта. Например, ощущение тепла в физике — это теоретически выведенный феномен, связанный с тем, что организм не способен установить действительную сущность данного явления, заключающуюся в движении атомов, воздействующих на наши органы чувств (осязание). Для Маха же именно ощущение тепла является первичным, именно поэтому, считает он, наука (механическая физика) не выполняет своей ориентирующей роли в мире чувственного опыта. Физика дает нам лишь схему, в которой мы не в состоянии более распознать ничего из действительного мира, и тогда чувственный мир, от которого мы отталкивались как от близкой и знакомой нам вещи, внезапно предстает как самая большая мировая загадка^[2].

Мнение эксперта

Джеральд Холтон (р. 1922), американский историк и философ науки, так характеризует воздействие, которое Э. Мах оказал на становление неклассического естествознания: "Влияние воззрений Маха было огромным, в особенности в странах, говорящих по-немецки; оно распространялось на физику, физиологию, психологию и философию науки (не говоря уже о влиянии на... деятелей культуры... за пределами естествознания). Мах, будучи фигурой до странности пренебрегаемой современными учеными... в последние два или три года вдруг стал предметом ряда многообещающих исследований. Еще сам Мах любил говорить, что им пренебрегают и на него нападают из-за того, что у него нет никакой философской системы, но вес же его философские идеи и прел ставления широко вошли в интеллектуальный обиход с 1880-х годов, и Эйнштейн был совершенно прав, говоря впоследствии, что "даже те, кто считал себя противниками Маха, вряд ли осознавали, как много они восприняли от воззрений Маха, это было, как если бы они впитали их с молоком матери"".

Э. Мах, несомненно, оказал влияние и на неопозитивистов, причисляемых к "третьему позитивизму".

В России существовали различные оценки учения Э. Маха. С одной стороны, признавались его заслуги, был даже создан кружок друзей Маха, а с другой — имели место пренебрежительные оценки. В советское время преобладала отрицательная оценка его учения, что было связано с непозволительно грубой и во многом несправедливой критикой ряда крупных ученых, историков и философов науки — Э. Маха, В. Оствальда, А. Петцольда и др., содержащаяся в работе В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм"^[3]. В условиях тоталитарного режима подобная критика стала для многих убийственной: обвинение в махизме не только признавалось страшным теоретическим и идеологическим грехом, но за ним следовали и вполне конкретные санкции административно-командной системы. Сейчас положение меняется, и учение Э. Маха получает вполне заслуженную оценку, незамутненную идеологическими предрассудками.

Мнение известного философа

Иную оценку историко-критической деятельности Эрнста Маха в свое время дал Павел Александрович Флоренский (1882— 1937) в работе "Наука как символическое описание" (впервые опубликована в 1922 г.): "В 1872 году Эрнст Мах, тогда еще только вступавший на поприще мысли, определил физическую теорию как абстрактное и обобщенное описание явлений природы. Рассуждая историко-философски, это событие не было ни великим, ни даже значительным. Оно не подарило философии ни новых методов, ни новых мыслей, но общественно, в мировоззрении широких кругов, образующих собою философскую атмосферу, и больших мыслителей, этот 1872-й год можно считать поворотным: в напыщенной стройности материалистической метафизики, всесильно и нетерпимо диктаторствовавшей над сердцами тут, что-то хрястнуло. Где-то произошла не то снисходительная улыбочка, не то смешок. И хотя, по провинциям мысли, и доныне встретишь иногда запоздалого мародера, твердящего о добрых старых временах "научного миропонимания", однако тогда, именно тогда начал осыпаться этот бутафорский дворец"^[4].

Нужно иметь в виду, что неопозитивистская программа логического анализа структуры науки опиралась также на реальные достижения в этой области, полученные в первую очередь на материале исследования строения и обоснования математических теорий средствами математической логики. Огромное значение имели исследования оснований геометрии, проведенные в начале XX в. знаменитым немецким математиком Давидом Гильбертом.

Проанализировав концептуальную структуру геометрии, Гильберт показал, что в ее основе лежит небольшое число основополагающих предложений, принимаемых без доказательства, аксиом, из которых с помощью определенных логических принципов выводится строение всей теории в целом. Такого рода аксиоматические структуры составляют костяк многих современных научных теорий (статики, механики, термодинамики и др.), но самым простым и древнейшим примером является классическая элементарная геометрия Евклида.

Пример

Гильберт выделил пять групп аксиом — отношения, порядка, конгруэнтности, параллельности, непрерывности, основанных на понятиях "лежать между", "конгруэнтный" (равный), "параллельный", "непрерывный". Указанные понятия описывают связи между тремя различными группами систем предметов: точками, прямыми и плоскостями. Точки называются также элементами линейной геометрии, пункты и прямые — элементами плоскостной геометрии, а точки, прямые и плоскости — пространственной геометрии.

Далее Гильберт проанализировал противоречивость и взаимную независимость аксиом геометрии. Непротиворечивость означает, что аксиомы пяти вышеназванных групп не находятся в противоречии друг с другом, т.е. с помощью логического вывода невозможно из одного и того же вывести факт, который противоречит одной из этих аксиом. Что касается независимости, то оказывается, что никакие существенные части вышеназванных групп аксиом не могут быть выведены логическим способом из каждый раз предъявляемой нам группы данных аксиом. Гильберт установил, что для первых трех групп аксиом легко найти доказательство из взаимной независимости, а аксиомы первой и второй групп лежат в основе остальных аксиом и потому доказательство должно концентрироваться вокруг независимости третей, четвертой и пятой групп. Доказывая независимость аксиом параллельности, Гильберт показывает, каким образом возможны различные виды неевклидовой геометрии, и анализирует их основания, однако все они имеют аналогичную аксиоматическую структуру. И именно в евклидовой геометрии мы можем найти первую аксиоматическую теорию, в которой объединяются многочисленные закономерности, касающиеся положения, порядка и величины пространственных тел и плоских фигур, и которая исходит из небольшого числа основополагающих понятий и принципов, а все остальное выводится из них строго логически. Гильберт делает следующий вывод: "Геометрия является ничем иным как ветвью, причем древнейшей ветвью физики; геометрические истины представлены лишь несколько иначе или другого рода, чем физические". По его мнению, простейшие геометрические положения доказуемы на опыте, и потому пифагорейские тезисы и ньютоновские законы тяготения имеют один и тот же характер, а известные с древних времен и изучаемые в школе утверждения элементарной геометрии и закон взаимодействия масс — не только утверждения одного и того же характера, но лишь части того же самого закона^[5].