Становление политологии как науки

Объемная статья Г. Алмонда^[1], выдающегося политолога XX столетия, несмотря на ее давность, остается, пожалуй, лучшим руководством по характеристике политологической науки. Обращение к ней позволит прояснить ряд дискуссионных вопросов, относящихся к характеристике специфики политологической науки.

Г. Алмонд отмечает, что тремя вершинами политологии XX в. стали эмпиризм Чикагской школы, поведенческий подход и концепция рационального выбора. Налицо прогресс политологии, но он, мол, сопровождается эклектикой. Г. Алмонд поэтому вводит представление о прогрессистски-эклектичном подходе^[2]. Но прежде чем он установился, были труды классиков политологии, в частности Платона, Аристотеля, Фомы Аквинского, Н. Макиавелли, Дж. Гоббса, Дж. Локка, Ш.-Л. Монтескье, Г. Гегеля, К. Маркса, М. Вебера, Э. Дюркгейма, которые проливают дополнительный свет на существо политологической науки. К сожалению, Г. Алмонду не удается представить в отчетливом виде методы, используемые классиками политологии. Он в основном рассматривает их суждения о формах и разновидностях типов правления и критериях их оценки. Судя по направленности статьи, он должен был показать, почему вплоть до становления Чикагской школы (1920–1940) не произошло выделение специфического метода политологии, не сводимого к философским, юридическим и историческим дисциплинам^[3]. Специфический объект политологии в лице государства и форм правления выделен, но метод его осмысления остается невыясненным. Считаем своим долгом при обсуждении вопроса о становлении политологии прийти на помощь Г. Алмонду.

Необходимое разъяснение

Оценка работ, относящихся к донаучной фазе развития политологии. С современных мета научных позиций достаточно очевидно, что концепция идей Платона, учение о формах Аристотеля, а затем Ф. Аквинского, метод абстракций Дж. Гоббса и Дж. Локка, метод восхождения от абстрактного к конкретному Г. Гегеля и К. Маркса недостаточны для утверждения их в качестве канонов политологии. Если классики политологии в их положении рассуждали максимально последовательно, то они использовали развитые ими методы. В противном случае их воззрения демонстрировали некоторую степень недоопределенности, которая была явно несовместима с научными требованиями.

Разумеется, по мере приближения к XX столетию воззрения классиков становились все более наукообразными. В этой связи особого внимания заслуживают позиции М. Вебера и Э. Дюркгейма. На наш взгляд, оба они являются символами кануна научной политологии. Эти авторы очень симпатичны Г. Алмонду, ибо он придерживается одинаковой позиции с ними, а именно, что задачей политологии является "получение знаний о политике в виде обобщений на основе достоверных сведений"^[4]. В связи с этим определением возникает множество вопросов, например о критериях достоверности сведений. Но для начала обратимся к воззрениям М. Вебера и Э. Дюркгейма.

М. Вебер отмечал, что "постоянное смешение научного толкования фактов и оценивающих размышлений остается, правда, самой распространенной, но и самой вредной особенностью исследований в области нашей науки"^[5]. Диагноз поставлен, остается излечить главную болезнь представителей социальных наук, в том числе политологов. Рецепт М. Вебера состоит в том, что при работе с фактами следует обращаться к идеальнотипическим понятиям, абстракциям, которые, принципиально отличаясь от действительных фактов, тем не менее позволяют их осмыслить^[6]. Например, понятия государства, церкви, капи-

тализма являются идеальными типами. Но как же заполучить идеальные типы? Вроде бы исследователь, обращающийся в первую очередь к фактам, должен затем настаивать на образовании понятий посредством индукции. М. Вебер отрицает этот путь. Он ссылается на И. Канта^[7]. Происхождение понятий никак не объясняется. Ссылаясь на И. Канта, следовало заявить, что идеальные типы являются априорными врожденными образованиями людей. Но М. Вебер не идет на этот шаг. Итак, его метод таков: добывайте факты и осмысливайте их посредством понятий. Недостаточность этой позиции состоит в том, что разрывается связь между фактами и понятиями, иначе говоря, отрицается индуктивный метод.

Вторая особенность позиции М. Вебера состоит в том, что человек, принимающий решение, совершает выбор между ценностями так, как велят его совесть и его мировоззрение, а наука, мол, стоит в стороне^[8]. Довольно неожиданно для энтузиаста науки за ее пределы выводятся все ценности, а вместе с ними совесть и мировоззрение. На наш взгляд, М. Вебер недопонимал, что все понятия политологии являются ценностями, а ценности становятся абстракциями лишь при их упрощении.

Необходимое разъяснение

Оценка воззрений М. Вебера. Особенность позиции М. Вебера состоит в том, что он факты объясняет понятиями, трактуемыми как интуитивно данные идеализации. В строгом смысле слова у него нет ни дедукции, ни индукции. Эти две существенные стадии концептуальной трансдукции заменяются тезисом об осмыслении фактов понятиями. Указанный метод, назовем его методом понятийной интерпретации фактов, явно недостаточен для продуктивного развития политологии.

Перейдем к рассмотрению метода Э. Дюркгейма, изложенного им в "Методе социологии"^[9]. Он рассуждает о методе социологии, но его выводы, полагают многие исследователи, актуальны и для политологии. По Э. Дюркгейму, научное исследование начинается с констатации фактов, которые находятся друг с другом в причинной связи. Они обнаруживаются посредством изучения сопутствующих изменений. Факты единичны, но они присутствуют в рамках целого и, следовательно, выполняют некоторую функцию по сохранению и развитию целого. Подобно М. Веберу, Э. Дюркгейм не желает иметь дело с ценностями. М. Вебер отстранился от них за счет апологии идеально-типических понятий. Э. Дюркгейм – посредством обращения к обществу как целому. Строго говоря, в центре внимания Э. Дюркгейма стоит проблема социального детерминизма. Почему люди поступают так, а не иначе? Что или кто является динамическим фактором? В мире физических явлений динамическим фактором являются силы. Но каковы динамические факторы в социологии и политологии? На наш взгляд, это ценности людей. Ответ Э. Дюркгейма другой: одни факты вызывают к жизни другие. По сути, Э. Дюркгейм не делает принципиального различия между, с одной стороны, физическими и с другой – социологическими или политиологическими отношениями причинности. Первые из них являются силовыми, а вторые – ценностно-целевыми. Как именно реализуются ценностно-целевые отношения причинности Э. Дюркгейм не в состоянии разъяснить.

Итак, к началу XX столетия политология не обладала достаточно четко представленным научным методом. Но, разумеется, известный прогресс политологического знания наблюдался. В этой связи особый акцент на эмпирических исследованиях, явно инициированный ростом позитивистских настроений, оказался вполне закономерным явлением. Без эксперимента нет не только физики, но и политологии. Но вопрос о соотношении фактов и ценностей все еще оставался неразрешенным. Он висел над политологами как дамоклов меч. От него пытались избавиться бихевиористы, инициировавшие поведенческую революцию в политологии. Но неразрешенная проблема то и дело давала о себе знать.

Л. Штраусс оказался тем человеком, который от имени европейской политической философии взорвал политологическую ситуацию в США. Обеспокоенный судьбами западной демократии, он язвительно заметил, что представители новой политической науки "пиликают на скрипке, в то время как Рим горит. Это извинительно постольку, поскольку они не знают, что пиликают на скрипке, и не ведают, что Рим горит"^[10]. В полемике противников и сторонников бихевиоризма не было недостатка в острых выпадах. Бихевиористов обвиняли в том, что они, увлеченные метод ологизмом, упускают из вида подл иную политику, традицию, заложенную классиками политологии. Им возражали, что их позиция методологически неоправдана и закрепляет консервативные порядки. Рассматривая спор, главными действующими лицами которого были Л. Штраусс и Ш. Волин, Б. Барбер справедливо отмечает, что их полемика не привела к сколько-нибудь существенному развитию метода политологии^[11]. Это был спор между консерватором Л. Штрауссом и либералом Ш. Волином.

Мнение авторитетного политолога о развитии политологии

По мнению Г. Алмонда, методологические споры в конечном счете зашли в 1970–1980-е гг. в тупик^[12]. Выработать единый метод для разнообразных политических исследований так и не удалось. Впрочем, не подлежит сомнению, что, во-первых, увеличивался объем знаний; во-вторых, нарастал плюрализм, который оказался неискоренимым. Этот плюрализм Г. Алмонда не огорчает. Плюрализм "по сути своей эклектичен и стимулирует взаимодействие между специалистами, которое в конечном итоге базируется на всеобщем признании обязательности использования достоверных сведений и соблюдения логических выводов^[13]. Трудно не узнать в Г. Алмонде с его любовью к достоверности и к логическим выводам сторонника идеалов аналитической философии.

Г. Алмонд сделал свои выводы в 1996 г. Любопытно сравнить его воззрения с обзором, который сделал спустя десять лет вновь от имени Американской политологической ассоциации Л. Сиджелмен. Позиция последнего схожа с воззрениями Г. Алмонда, но явно менее оптимистична^[14]. Л. Сиджелмен особенно обеспокоен стерильностью политологии, неспособной по темпам своего развития соответствовать быстро изменяющимся политическим процессам. Плюрализм возрастает за счет быстрого развития Интернета. Почему-то он не сетует на недостаток в политологии методологических работ, составивших за вековое существование специального обзорного журнала Американской ассоциации политических наук всего 2,2% статей от его общего объема^[15].

Выводы

1. Отчетливая научная ориентация политологии сформировалась лишь в 1920-е гг.

2. В политологии ощущается острая потребность в метанаучных исследованиях, особенно в связи с нарастанием плюрализма.

3. Его осмысление стало самой животрепещущей задачей.