Средневековая драма

Городская драма, сохраняя библейский сюжет, повествует о таинствах и чудесах Священного Писания, а потому и называется мистерией или мираклем. Чудеса могли совершаться, впрочем, не только непосредственно по Библии, но происходить с каждым искренне верующим. Один из самых известных мираклей был написан жонглером Рютбёфом в XIII в. На русский язык он переведен Александром Блоком под названием "Действо о Теофиле" ("Le Miracle de Theophile"). Теофил по-гречески – возлюбивший Бога. По пьесе же - сначала возлюбивший, затем предавшийся дьяволу, но, благодаря заступничеству Богоматери, вновь прощенный. В истории заклада души дьяволу, возникшей за много столетий до Фауста, указан путь превращения миракля в трагедию. Это жанр, "которого средневековая драма не знала. Но маятник, резко качнувшийся в одну сторону, столь же резко отклонился в другую. Изгнанный из миракля быт должен был где-то обрести приют <...> фарс должен соседствовать с мистерией, в принципе он должен делить с ней место на одних подмостках"^[1].

Фарс – народная площадная комедия, возникшая параллельно с чудесами и таинствами, в промежутке исполнения этих высоких сюжетов (это и в названии: от слова "фарш", т.е. начинка). Если в мираклях – отношения человека с небом, то в фарсе – его отношения с себе подобными, с человеком. Отношения, в которых много хитрости, глупости, обмана. Один из первых, сохранившихся до нашего времени с XIII в. фарсов, – "Мальчик и слепой": слепой "надувает" всех, а его обманывает мальчик. Самый известный фарсовый герой, адвокат Патлен, тоже становится жертвой наученного им хитрости пастуха. От того требуется в суде только одно – блеять, о чем бы его ни спросили, изображая глупость. Дело выиграно, суд кончился, но когда адвокат просит заплатить ему, пастух продолжает блеять и блея убегает ("Адвокат Пьер Патлен").

В карнавальном действе – особенное отношение к глупости: чаще она комична и получает то, что заслуживает. Однако там, где речь заходит о псевдоучености, о заигравшемся хитроумии, глупость может одержать победу, чтобы напомнить человеку о приличествующем ему смирении и о грехе гордыни. В жанрах, даже высоких – в мираклях и мистериях, доставшихся от литургической драмы в наследство городскому площадному театру, тон не возносится торжественно, ибо библейские события трактуются так, как они доступны простонародному сознанию.

Показательны в этом отношении циклы библейских пьес, ставившиеся в праздничные дни по многим городам Англии, начиная с конца XIII в. Рано поутру на городские площади выезжали специальные повозки (pageants), одна часть которых оставалась открытой – это была сцена, а другая закрытой – помещение, куда уходили и откуда появлялись актеры. Актеры не были профессионалами. Миракли и мистерии ставились силами ремесленных цехов. Сохранились многие тексты и росписи, за каким цехом закреплялся какой сюжет. Скажем, в знаменитом Честерском цикле (по названию города): "Падение Люцифера" – жестянщики; "Сотворение мира" – обойщики; "Потоп" – красильщики; "Избиение младенцев" – золотых дел мастера; "Искушение" – мясники... И т.д. Полный цикл составлял иногда несколько десятков эпизодов. Повозки весь день или, точнее, все дни праздника колесили по городу, и цех играл перед меняющейся толпой свой эпизод.

Выходит мясник или красильщик и объявляет для начала, кого он сыграет перед почтенной публикой (Шекспир превосходно сохранил атмосферу такого спектакля в комедии "Сон в летнюю ночь", где афинские ремесленники удаляются в лес и репетируют. Насмешка профессионала над все еще сохранявшейся практикой цеховых представлений на площади). Хуже всего приходилось тому, чья роль способна раздражать или вызывать неприязнь в экспансивной и доверчивой аудитории, поэтому всячески подчеркивали, что, скажем, я не Ирод, но покажу вам его. Это показывание персонажа, отстранение от него определяли технику исполнения, наивно декламационного, что соответствовало и характеру стиха, рифмованного, неравносложного, несколько сбивчивого и неумелого, похожего на русский раешник. В самом тоне, таким образом, возникала интонация доверчивая, простоватая и искренняя. Честерский или Йоркский ремесленник повествовал о том, какими он представляет себе события, составляющие предмет его веры: "Я, Бог, что сотворил небо и землю, и все из ничего, вижу, что мои люди делом и помыслом погрязли в грехе". Так начинается "Потоп".

I, God, that all the world have wrought,

Heaven and Earth, and all of nought,

I see my people, in deed and thought,

Are foully set in sin.

И далее по тексту Библии столь же прилежно и столь же простодушно. Разгневанный Бог решает наказать человечество потопом, но вспоминает о праведнике Ное и объявляет ему свою полю. Благодарный Ной с сыновьями готовит ковчег, но в последний момент – непредвиденная заминка: жена Ноя отказывается двинуться с места без своих кумушек-сплетниц. Бытовая деталь материализует то, что все время звучит в стихе, в тоне – народный уровень веры, пытающейся примениться к божественному, доверить ему свою жизнь какова она есть. Городской карнавал создает пространство для эксперимента – свободного отношения ко всему застывшему и установленному. Город не выпадает из общей иерархичности средневековой жизни, но все настойчивее ставит опыты по ее преодолению для обновления всех форм жизненного общения, в том числе и речевого.

В значительной мере новаторство средневековой драмы, ее своеобразный демократизм заключались в том, что библейские герои заговорили доступным языком, языком повседневной жизни. Замечателен в этом отношении диалог Евы и Дьявола из драмы "Адам".

Diabolus. Je vis Adam, mais tros est fol. Eva. Un peu est dur...

Черт. Я видел Адама, он совсем обезумел. Ева. Немного резок...

Но ты, Ева, ты существо высшее, более тонкое, которое так приятно видеть.

Diabolus. Tu es faiblette et tender chose Et es plus fraiche que n'est rose; Tu es plus blanche, que crista], Que nief qui choit sur glace en val... Pour ce, fait bon se traire a toi; Parier te veux[2].

Черт. Нежна ты, Ева, и хрупка, Свежее розы ты цветка; И кожа как хрусталь сверкает, Сиянье снега затмевает... Поэтому, не надо ни в чем себе отказывать; Давай поговорим! (Пер. Н. Сычевой)

Круг понятий и проблем

Средневековый театр: от литургической драмы к народному площадному действу, демократизация языка, народный уровень веры.