Лекция 8. СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ

При изучении главы 8 студенты обретут следующие знания и умения, овладеют соответствующими навыками.

Студент должен знать:

1. Почему в современной западной философии возникла проблема смысла истории.

2. Как сложилась идея комплексного изучения человека.

3. Что такое сциентизм и антисциентизм.

4. Основные направления западной философии.

Уметь:

1. Проводить различие между сущностью различных философских течений.

2. Видеть разность в подходах внутри сциентизма и антисциентизма.

3. Формулировать основные идеи различных направлений европейской философии.

4. Осознавать перспективы различных философских направлений сегодня.

Владеть:

1. Понятийно-категориальным аппаратом современной философии.

2. Методологией различных философских течений.

Роль философии как интегрирующего фактора культуры

В XIX в. наука достигла внушительных успехов. Она не только создала относительно целостную картину мира, но и сумела вооружить человека знаниями, которые значительно изменили его жизнь. В XX в. человек приоткрыл завесу над тайнами строения мира. Он преодолел гравитационное притяжение Земли, перешагнул через звуковой барьер, открыл новые, почти фантастические источники энергии. Мыслящая материя несет свой свет на другие планеты. Все ярче разгорается факел знания, обогащается сокровищница знаний, накопленных за тысячелетия работы человеческого ума. Мы вплотную подошли к раскрытию тайн Вселенной, к вопросам возникновения жизни на Земле, мы пытаемся заглянуть в наше ближайшее и отдаленное будущее...

Нужна ли философия в эпоху информационных моделей, сложнейших технологических мегатрендов, эффективных научных выкладок? Возможно, цивилизация такого типа предполагает совсем иной способ мышления, другую форму всеохватного миропостижения. В культуре XX в. эта мысль звучит довольно часто. В начале века позитивисты пытались построить философию по меркам науки. Естественно, они пришли к убеждению, что наука способна потеснить метафизику. Потом идея верховенства точного знания как последней истины завладела учеными. Наконец, и сами философы стали сомневаться порой в универсальности любомудрия.

Однако роль философии в XX столетии не только не уменьшилась, а, напротив, усилилась. "Мы не столько ищем и ожидаем от философии того, что она давала раньше, – писал В. Виндельбанд, – теоретическую картину мира, которая должна сложиться из суммирования результатов отдельных наук или двигаться в собственном направлении и создать гармоническое целое; то, что мы в настоящее время ожидаем от философии, – это размышление о вечных ценностях, которые, возвышаясь над меняющимися временными интересами людей, обоснованы духовной действительностью".

Начавшаяся еще в XIX в. переоценка всех ценностей проявилась в новом столетии с особой интенсивностью. Возникла тоска по новому утверждению убеждений. Духовная культура и искусство XX в., как и другие стороны жизни общества, отличаются особой спектральностью. Рождается множество оттенков мысли и течений. Критика европейской культуры, которую начал Ф. Ницше, усилилась в рамках психоанализа, интуитивизма и прагматизма. Обнаружили свою остроту проблемы соотношения техники и человека, человека и природы, культуры и цивилизации.

Максима общественного сознания XX в. – проблема смысла истории. Немецкий философ Освальд Шпенглер в книге "Закат Европы" писал: "Существует ли логика истории? Не скрывается ли за всеми случайными и неподдающимися учету единичными событиями, так сказать, метафизическая структура исторического человечества, по существу независимая от бросающихся в глаза поверхностных культурно-политических явлений? Не вызывается ли, скорее, ею эта действительность низшего порядка? Не повторяются ли великие моменты всемирной истории в форме, позволяющей проницательному взгляду делать обобщения?"

Другая максима общественного сознания XX в. – проблема комплексного изучения человека. Редкое философско-антропологическое исследование сегодня не затрагивает проблему целостности человека. Выражено множество суждений, частных замечаний, общих благопожеланий. Однако о чем, в сущности, идет речь? "Стремление к целостному, интегральному изучению человека во всем богатстве его природного и социального бытия, – пишут М. Я. Бобров и О. Т. Коростелева, – породило в современной науке две противоположные тенденции: с одной стороны, процесс весьма широкого междисциплинарного синтеза, объединяющего усилия представителей различных областей научного знания, а с другой – периодически возобновляющиеся попытки создания совершенно новой науки о человеке, к законам которой можно было бы свести все ранее разработанное в рамках других дисциплин".

О чем здесь говорится? О необходимости комплексного познания человека. Но ведь эта проблема поставлена еще И. Кантом. "Систематически изложенное учение, предлагающее знание о человеке (антропология), может быть построено с физиологической или с прагматической точки зрения". Однако целостен ли сам человек? Ведь комплексно, разносторонне можно изучать и объекты принципиально нецелостные. К какому разряду отнести человека?

Многие авторы, обращаясь к этой проблеме, постулируют целостность человека, даже не подвергая тему философской рефлексии. Больше пишут о значении самой проблемы, нежели о ее существе. Утверждается, что без разрешения проблемы целостности человека невозможно решить вопросы о смысле и ценности человеческой жизни, вопросы о предназначении человека, о природе и сущности его внутреннего мира. Эту мысль в самом общем виде оспорить трудно. Разумеется, понять в человеке соотношение социального и биологического, индивидуального и социального, индивидуального и национального предполагает относительно ясный ответ на вопрос: целостен ли человек?

Сама сложность человека как особого рода сущего вовсе не свидетельствует о том, что человек целостен. Обратимся, для примера, к работе Немезия Немесского "О природе человека". "Творец, – писал он, – не только соединил бытие единичностей, но и все одно с другим соответственно согласовал (между собою). Ибо подобно тому, как в каждом живом существе соединил нечувствительное с чувствительным, кости, жир, волосы и иное того же рода – с чувствительными нервами, плотью и тому подобным, и из того и из другого составил сложное живое существо, и совершил его не только сложным, но (в то же время) и единым".

Однако если то или иное создание едино, означает ли это, что оно целостно? И. Кант определяет целое как такой феномен, который не есть часть еще большего целого того же рода. Однако если говорить о человеке как космопланетарном явлении, то совершенно очевидно, что он, сохраняя свою автономность как живое существо, в то же время связан с макромиром. Является ли макромир частью целого того же рода? Или правильнее рассматривать человека как обособленное существо? Хорошо известно, что представление о человеке как малом мире (микрокосмос), находящемся в большом мире (макрокосмос), об их параллелизме и изоморфности – одна из древнейших натурфилософских концепций. Об этом свидетельствует космогоническая мифологема "вселенского человека" (индийский Пуруша в Ведах, скандинавский Имир в "Эдде", китайский Пань-Гу).

Первая проблема, которая возникает в этом ряду – соотношение части и целого. Связанность и независимость частей потому не могут исключать друг друга, что они относятся к разным сферам. Связанность частей в целом проистекает из их внутреннего родства в более высокой идее или форме бытия, а их независимость осуществляется в самостоятельности периферических обнаружений. Отсюда, по мнению русского философа Владимира Шмакова, и вытекает антиномия чрезвычайной важности: всякая часть, живя самостоятельной жизнью части, в то же время живет и общей жизнью целого.

В самом деле каждый орган человеческого тела, оказывается, настолько самостоятелен (даже сердце), что может пережить иногда смерть живого существа и может быть перенесено в другое тело. Если, таким образом, автономность отдельных органов необходимо признать вполне доказанной, то и одновременная их связанность не менее очевидна. "Действительно, отдельная клеточка человеческого организма обладает самостоятельностью, рождается, развивает и умирает, является крохотным индивидуальным существом, но в то же время лишь ничтожно малая часть тела. Но эта же самая клеточка является целым по отношению к составляющим ее молекулам, количество которых измеряется многими сотнями миллионов".

Но ведь все эти рассуждения верны прежде всего и по отношению к животному. Между тем человек уникален. "Он привнес в мир некий элемент, чуждый животному миру, но в чем заключается этот элемент все еще не вполне ясно. С соматической точки зрения человек – это один из видов животных; и тем не менее даже тело его уникально – причем не только благодаря способности к прямохождению и некоторым другим свойствам, по и благодаря особой конституции, отличающей человека от остальных животных и предоставляющей ему больше возможностей за счет менее развитой специализации. Кроме того, человек отличается способностью использовать тело в экспрессивных целях... С незапамятных времен неотъемлемыми качествами человека считались свобода, рефлексия, дух".

Еще один важный феномен общественного сознания XX в. – антропологический ренессанс. Он проявился в обостренном интересе к человеку, в возрождении антропоцентрических по своему характеру вариантов исследовательской мысли, в выработке новых путей постижения человека, в поисках целостного подхода к данной теме. Но действительно ли антропологический бум обусловливает философскую ситуацию XX в.? Разве в этом столетии не получили развитие позитивистские, сциентистские установки? Сциентизм (от лат. scientia – знание, наука) – абсолютизация роли науки в системе культуры, основанная на представлении о научном знании, которое отождествляется прежде всего с достижениями естественных наук. Сциентизм считает эти достижения наивысшими культурными ценностями. Н. А. Бердяев в работе "Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения" писал: "Сциентизм отвергает первородность и самостоятельность философского познания, он окончательно ее подчиняет науке". Сциентизм абсолютизирует позитивную социальную роль науки.

Итак, не обозначилось ли в XX столетии влечение к логико-верифицируемому методу (верификация – подтверждение), противостоящему не только авторитарности мышления, но и всем интуитивно-созерцательным способам постижения реальности? Была даже выдвинута идея "смерти человека", которая нашла признание в структурализме и других философских течениях. Речь шла об устранении проблемы человека как малопродуктивной и ненаучной. Многие философы этой ориентации подчеркивали, что стремление европейских мыслителей рассматривать онтологические (бытийственные) и гносеологические (познавательные) проблемы через призму человека обернулось будто бы непозволительным искажением теоретического сознания. Попытка представить антропологическую тему как вездесущую и наиглавнейшую, отмечал, в частности, французский философ Мишель Фуко (1926–1984) чревата огромными просчетами. Подвергался массированной критике сам антропоцентрический подход к раскрытию судеб цивилизации.

Отрицать существование довольно мощной тенденции, направленной против философской антропологии, было бы наивно и неосмотрительно. В чем усматривалось коварство и ложность персоналистской традиции? Прежде всего, в том, что чрезмерный интерес к человеку в истории европейской культуры явился источником многих теоретических извращений. Он, в частности, придал идее прогресса искаженный антропоцентрический облик. Теперь уже ясно, подчеркивали сторонники этого умонастроения, что сам человек не заслуживает доверия, ибо в нем укоренены многие дефекты и пороки. Стало быть, задача философии состоит в том, чтобы промыслить бытие, "очищенное" от человека, от антропоцентризма. Предлагались такие подходы, в которых личность исчезает, а тематика научных исследований "деперсонифицируется".

Почему же именно в XX столетии обнаружился такой интенсивный запрос на распознавание специфически человеческого? Что принципиально нового несет в себе антропологический ренессанс? Напряженное внимание к феномену человека вызвано прежде всего потребностью индивида постоянно решать жизненные проблемы, возникающие в контексте его повседневного существования. Эти проблемы оказались сегодня весьма острыми. Вряд ли за всю историю человечества найдется поколение, которое так лишено почвы иод ногами, как нынешнее. Любой выбор представляется нередко одинаково невыносимым. Почему человек наших дней, вооруженный знанием, находится в потоке монстриальных видений? Отчего начало нового тысячелетия сопряжено с неотвязными апокалиптическими предчувствиями?

Каковы характерные приметы современного апокалипсиса? Это прежде всего крушение классической рационалистической традиции. Великие умы прошлого задумывались над тем, как выстроить человеческое общежитие по меркам разумности. Но идеал рациональности, который на протяжении многих веков питал европейскую философию, испытывает в XX столетии серьезные потрясения. Люди ищут средство жизненной ориентации отнюдь не в разуме, а в мифе, грезе, интуитивном прозрении. Современная наука, как может показаться, приблизилась к распознаванию важнейших секретов природы. И вместе с тем открывается бездна непостижимого. Порою возникает подозрение, что наука ведет человечество по ложному маршруту. Архетип разумного человека ставится под сомнение. Мартин Хайдеггер не случайно отметил, что наука вряд ли сможет раскрыть тайны человеческого бытия, коль скоро она не способна понять пределы и смысл собственного развития. Наука утратила пафос искания изначальной целостности, универсальности бытия. Духовные корни науки оказались отсеченными. Она во многом потеряла метафизическое, нравственное измерение. Поэтому возникает недоверие к современному научному постижению человека, к тем перспективам, которые оно открывает.

С одной стороны, современная наука интенсивно работает над созданием искусственного интеллекта, открывая перспективы моделирования человеческих качеств: разумности, рациональности. Она предлагает трансплантанты жизненно важных человеческих органов. Конструируя генетическую конституцию человека, наука тем самым заменяет силы естественного отбора. С другой – возникает вопрос: "Что же представляет собой собственно человеческое?"

Катастрофическое разрушение природной среды, интенсивное ее заражение ядерными и другими отходами, оскудение привычного ландшафта, неожиданное распространение пандемий (массовых эпидемий), грозящих опустошить Землю, – все это ставит человека в ситуацию предельно критическую, когда рождается ощущение тотальной незащищенности жизни людей, возможной гибели всего человечества. Такая ситуация несомненно побуждает к размышлению, к попыткам осознать сложившуюся реальность. Перспективы генетической инженерии (клонирование), совершенствование средств, ведущих к искусственному производству потомства, изобретение препаратов, изменяющих личность, – все это, разумеется, разрушает традиционное представление о биологической природе человека. И вместе с тем, как никогда ранее, показывает чрезвычайную сложность человека, его уникальность как явления природы, хрупкость и т.д.

Подвергается трудноотвратимой опасности разрушения не только биология человека. Болезненную остроту приобретают биологические проблемы. Индивид катастрофически утрачивает представление о подлинности внутреннего мира, о специфически человеческого. Разрушение известных социальных структур, привычных форм общественной жизни, стремительное изменение окружающей обстановки, вызывающей "футурошок", находит отражение в массово-психологических процессах.

Человек, попросту говоря, утрачивает представление о самом себе. Он нередко устремляется в русло психологических экспериментов с собственным сознанием. При этом обнаруживается, что широкое применение психотропных средств способно вызвать радикальные преобразования в человеческой психике, а в перспективе – вообще создать мир причудливых мистификаций, подменяющих реальность. Философы обсуждают сегодня не только проблему биологической ущербности человека, его психологической подорванности. С опаской осмысливается вся человеческая субъективность, присущий человеку мир мысли, воли, чувства... Не рождает ли ум безумие? Не является ли интеллект причиной деформации сознания?

Многим философам воля и чувства человека представляются опасными. Не заложен ли в человеке какой-то неустранимый разрушительный импульс? Он растерзал природу, ведет бесконечные братоубийственные войны. В нем сильна тяга к разрушению, саморазрушению, смерти. Как ни страшны идеи жестокости и разрушения, связанные с одержимостью, мнительностью, фанатизмом, куда опаснее все же сознательная ориентация людей на идеи ненависти и убийства.

К осмыслению человеческой природы побуждает и огромный исторический опыт человечества. Люди мучительно переживают процесс отчуждения от власти, собственности, окружающего мира. Социальная практика показывает, что те цели, которые они ставят перед собой, оборачиваются зачастую прямо противоположными результатами. Созданные ими организации, социальные структуры, институты, вещи обнаруживают парадоксальную враждебность человеку. В истории то и дело возникает опасность тоталитаризма, чреватого злодеяниями и преступлениями против человечества.

Философское размышление о человеке в еще большей степени стимулируется мировоззренческими факторами. Современная биология, психология, культурология, история, этнография накопили множество разноречивых сведений, которые требуют анализа, философской рефлексии. Не содержится ли здесь подготовка к новому этапу понимания человека или синтез знаний принципиально исключен? Возникает вопрос о целостности человека как феномена.