Социология революции П. А. Сорокина

"Революция – худший способ улучшения материальных и духовных условий жизни масс", – отмечает П. А. Сорокин. Этой теме он посвятил специальную монографию – "Социологии революции" (1925). Несомненной заслугой Сорокина как историка и социолога является глубокое осмысление русской революции, сделанное в книге "Современное состояние России" (Прага, 1923) и в статье "Россия после ПЭПа (к 5-летнему юбилею Октябрьской революции)". Наиболее краткую версию "социологии революции" Сорокин дал в автобиографии. Задача социологии, полагает он, заключается в том, чтобы в совокупности социальных феноменов увидеть те черты, которые схожи во всех однотипных явлениях, когда бы и где бы они ни происходили. С этой точки зрения русская революция с присущими ей деталями и подробностями – объект историка, а русская революция как тип – объект социолога^[1].

Массовый социальный взрыв может быть вызван "ущемлением основных инстинктов у множества лиц". Революции, как это доказал на огромном историческом материале П. А. Сорокин, "происходили в эпохи роста бедности и голода". Они перетряхивают состав социальных групп, уничтожают одни группы, создают другие. В этом процессе несколько фаз:

1) эмоциональный протест против власти;

2) бунт, террор, война, вызванные механическим перемещением социальных верхов и низов;

3) стабилизация, наведение социального порядка, период реакции.

Новый политический порядок создается не только на основе революционных идеалов, но и наиболее жизненных дореволюционных институтов, особенностей быта, которые на время были разрушены во второй фазе революции и которые восстанавливаются независимо от желаний революционной власти. Таким образом, послереволюционный порядок обычно представляет собой смешение новых порядков и нового образа жизни со старыми, жизненными и продуктивными порядками дореволюционного времени. В России период стабилизации начался в конце 1920-х гг.

П. А. Сорокин указывает, что за два года русской революции были уничтожены почти все представители богатых слоев; политическая аристократия низвергнута на низшую ступень; большая часть предпринимателей и почти весь слой специалистов-профессионалов низложены. В течение последующих пяти-шести лет на вершину политической власти поднялись те, кто до революции были "ничем". Никогда еще в нормальные периоды русское общество не знало столь сильной вертикальной мобильности. Однако "картина, которую дают Великая французская революция 1789 года, английская революция XVII века, крупные средневековые изменения или социальные революции в Древней Греции, Риме, Египте или в любой другой стране, подобна той, которую дает русская революция"^[2].

П. А. Сорокин выступает принципиальным противником революции из-за огромного потока крови, неоправданного уничтожения материальных и духовных ценностей. То, что со временем можно записать в позитив революции, можно достичь реформами – таков его вывод.

Революции изменяют поведение людей не в лучшую сторону, культивируя вражду, злобу, ненависть, разрушение, обман. Как известно, революция "биологизирует" поведение людей, низводя их до уровня господства животных инстинктов^[3]. Однако у революции есть и обратная сторона – проявления жертвенности, подвижничества и героизма. Правда, между двумя сторонами революции существует известная диспропорция: звериные инстинкты проявляют массы, а жертвенность и героизм – единицы. Другой парадокс, быть может, еще более удивительный, заключается в том, что по прошествии многих лет люди начинают идеализировать революцию, забывая о ее жертвах и разрушениях. Создаются исторические мифы, подменяющие историческую реальность. На основе анализа ценностей и идеалов, воспроизведенных в период радикальных преобразований, П. А. Сорокин сформулировал "закон социального иллюзионизма".

Россиянам потребовалось несколько десятилетий, дабы осознать иллюзорность идей, выдвинутых Великой Октябрьской революцией.

Сегодня многие люди, особенно пожилого возраста, считают, что В. И. Ленин и большевики были правы, что они хотели построить самое справедливое в мире общество, но им помешали.

П. А. Сорокин обосновал социальный закон флуктуации тоталитаризма и свободы, показывающий, что в условиях кризисов и революций усиливается государственная регламентация всех сторон жизни, а когда сильный кризис позади, "масштабы и суровость правительственной регламентации уменьшается, идеологические и культурные системы общества конвертируются к мирным детоталитарным, менее регламентированным, более свободным образам жизни"^[4].

Характеризуя революционеров как специфический социальный тип, П. А. Сорокин пишет, что поначалу они полны благородных замыслов. Но вот они добрались до власти – и с ними происходит удивительная метаморфоза: пламенные уравнители и бессребреники превращаются в жестоких тиранов, карающих "врагов народа". Но оказывается, никакой метаморфозы не было, просто в человеке пробудилось то, что давно было в нем заложено. Мнимые уравнители на деле являются самыми ярыми поборниками социального неравенства.

Итак, изменчивы как сами революционеры (милосердие превращается в жестокость), так и дело их рук – мировые революции. Они возникают ради учреждения всеобщего равенства и приведения народа к всеобщей справедливости, а заканчиваются установлением еще большего неравенства, нищеты и страданий народа. Так было всегда, таков циклический характер истории и сейчас, и две тысячи лет назад.

П. А. Сорокин обнаруживает еще один недостаток революции – бюрократический. Большевики пришли к власти под лозунгом не только экономической экспроприации (землю – крестьянам, заводы – рабочим), но и политической. Экспроприация власти должна происходить параллельно с экспроприацией собственности. Имущество отбирают у буржуазии, власть – у царских чиновников. "Если революция... удачна, то голодные, сбросив власть, создают свою диктатуру, безгранично расширяющую объем вмешательства, экспроприирующую экспроприаторов, все и вся национализирующую, т.е. ограничивающую автономию граждан, этатизирующую"^[5].

В статье "Война и милитаризация общества" (1922) социолог пишет о том, что среди негативных последствий французской революции были в том числе бюрократизация и беспредельный рост правительственной опеки. То же самое произошло и после революции 1917 г. в России.

Слишком много бюрократов развели цари, сказал В. И. Ленин в 1917 г., при пас их будет меньше. Поначалу так и было, поскольку до 70% чиновников, полицейских, налоговиков, таможенников, столоначальников эмигрировали, безвестно погибли или были расстреляны революционерами. Но позже на место одного начальника старой закваски пришли два новых. И вот закономерный итог: в конце 1980-х гг. при советской власти бюрократов было в три-четыре раза больше, чем при царизме.

Революционеры нарушают естественный закон природы: люди рождаются неравными по своим способностям, социальной активности, профессиональным наклонностям и многому другому. Попытка их уравнять сверху – при помощи государственного диктата – оборачивается тем, что утрачивается достижительная мотивация: трудолюбивым нет смысла работать сверх меры, поскольку нажитое у них тут же отберут, а ленивым и без работы хорошо, так как государство о них позаботится. Лучше всех после революции живется политическим демагогам: постоянные выступления на митингах, революционные речи, лозунги, призывы создают им репутацию непримиримых борцов за правое дело. А это и есть общественная карьера, и стало быть, власть, деньги, привилегии. "Добросовестность, здоровое интенсивное напряжение, полезность, разумность и т.д,– все эти категории, необходимые для нормального трудового производства общества, исчезли... На их место пришли шакализм, леность, мошенничество, спекуляция и хищничество, проникшие в поведение старых и малых, буржуев и пролетариев, темных людей и интеллигенции до ее верхушек, частных, правительственных и общественнокооперативных организаций"^[6].