Соблюдение, применение и толкование договоров

По факту выражения согласия на обязательность договора государство или международная организация призваны соблюдать все его постановления в совокупности на основе добросовестности. При этом логика выражения согласия на обязательность договора исключает возможность ссылки на внутреннее право государства или правила международной организации с намерением уклониться от добросовестного соблюдения договора. Наука и практика современного международного права вполне обоснованно высказываются однозначно в пользу необходимости добросовестного выполнения договоров. При этом некоторые ученые совершенно правильно говорят о формировании специального международно-правового принципа — принципа добросовестности, который, собственно, и регулирует процессы выполнения международных договоров. Все российские специалисты в области права международных договоров, в частности В. М. Шуршалов^[1], А. Н. Талалаев^[2], И. И. Лукашук^[3], вполне обоснованно говорят о востребовании именно добросовестного выполнения договора. И здесь совершенно правильно, идя дальше уже подтвержденного в науке, ряд зарубежных авторитетных ученых выводит существование принципа добросовестности (bona fide), который, собственно, и лежит в основе обязательства выполнения в должном порядке постановлений договора. Так, в пользу наличия в праве уже сформировавшегося принципа добросовестности, который в силу своего регулятивного воздействия обеспечивает выполняемость договора именно в должном формате поведения, высказываются Б. Ченг (Великобритания), Ш. Руссо (Франция), Ш. Розенн (США), Ф. Аттар (Франция), Э. Золлер (Франция). Аргументированность доводов ученых в пользу формирования специального принципа добросовестности как основы для выполнения договоров в логичном порядке подтверждается через практику Международного суда. Это наличествует и дает о себе предметно знать, например, в решении Постоянной палаты международного правосудия от 25 мая 1926 г. по делу о германских интересах в польской Верхней Силезии, решении Международного суда от 20 декабря 1974 г. о ядерных испытаниях. Ш. Розенн и Б. Ченг, вполне обоснованно констатируя значимость существования и действия принципа добросовестности в системе права международных договоров, логично связывают принцип добросовестности с принципом contraria поп audiendus est (никто не вправе пользоваться преимуществами, вытекающими из его собственного противоправного поведения). Комиссия международного ООН в порядке подтверждения своего совершенно правильного вывода о юридической состоятельности принципа добросовестности привела такие известные решения Международного суда (где, собственно, и само решение суда вытекало из принципа добросовестности), как решение от 18 ноября 1960 г. по делу относительно арбитражного решения, вынесенного королем Испании 23 декабря 1906 г., а также решение от 15 июня 1962 г. по делу о храме Преах Вихеар.

Положение единообразно по текстовому оформлению и в этом плане в равноценном порядке устанавливает предписание в отношении государства, международных организаций осуществлять такое поведение, которое предусматривало бы добросовестное выполнение договорных обязательств.

Россия в порядке подтверждения своей заявленной приверженности верховенству права выполняет все заключенные ею международные обязательства исключительно на основе принципа добросовестности. Федеральный закон 1995 г. подтверждает принципиальную позицию на добросовестное выполнение договоров. При этом готовность добросовестно выполнять международные договоры не только предписывается в параметрах закона, но и обеспечивается всей полнотой государственной власти. Конкретно обозначено, что международные договоры РФ подлежат добросовестному выполнению в соответствии с условиями самих международных договоров, нормами международного права, Конституцией РФ, актами законодательства РФ. В особом порядке устанавливается, что Российская Федерация до вступления для нее международного договора в силу воздерживается с учетом соответствующих норм международного права от действий, которые лишили бы договор его объекта и цели. В аспекте применения договора во времени предписывается, что международный договор подлежит выполнению Россией с момента вступления его в силу для Российской Федерации (ст. 31). Новацией законодательного творчества государства — члена мирового сообщества представляется ст. 32 Федерального закона 1995 г., где устанавливается целый комплекс мер на государственном уровне но обеспечению выполнения международных договоров РФ. Соответственно Президент РФ и Правительство РФ принимают меры, направленные на обеспечение выполнения международных договоров РФ. В развитие этого общего предписания обозначено, что федеральные органы исполнительной власти, в компетенцию которых входят вопросы, регулируемые международными договорами РФ, обеспечивают выполнение обязательств Российской Стороны по договорам и осуществление прав Российской Стороны, вытекающих из этих договоров, а также наблюдают за выполнением другими участниками договоров их обязательств. В рамках пространственного выполнения договоров устанавливается, что органы государственной власти соответствующих субъектов России обеспечивают в пределах своих полномочий выполнение международных договоров РФ. Общее наблюдение за выполнением международных договоров РФ осуществляет Министерство иностранных дел РФ. Предписание права по добросовестному выполнению договоров в логическом порядке предполагает установку на недопустимость ссылки государства и международной организации соответственно на внутреннее право страны и правила организации как предлога для несоблюдения договора. Востребованность конвенционного подтверждения правила реализована. Прежде всего, государство — участник договора не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора. И далее правило действует в отношении международной организации: международная организация — участник договора не может ссылаться на правила данной организации в качестве оправдания для невыполнения договора. Последовательное рассмотрение целостной но своему содержанию системы права международных договоров предполагает переход от стадии соблюдения договора к стадии применения договора. Разница между двумя разделами Венских конвенций 1969 г. и 1986 г. понимается так: в то время как соблюдение договора включает в себя обязательственную часть договора (в обеих конвенциях состоит из двух статей), применение договора ориентировано на практическую реализацию договора (в обеих конвенциях состоит из трех статей). Постановочно установлено применение договоров во времени и применение в пространстве. Так, проблема применения договора решена в кодификационном плане в текстах Венских конвенций 1969 г. и 1986 г. Однако один вопрос (в параметрах применения в пространстве) выведен за пределы раздела о применении договора. Это вопрос о влиянии договора в отношении третьих сторон. Разумеется, вопрос важен с точки зрения науки и практики современного международного права, но выводить его за пределы раздела о применении договора не представляется оправданным но смыслу- По факту своего расположения в рамках специального раздела (разд. 3 ч. III Венских конвенций 1969 г. и 1986 г.) вопрос о действии договора в отношении третьих сторон призван быть рассмотрен в рамках академического анализа в отдельном режиме.

Принцип неретроактивности договоров, как он обозначен в науке и практике современного международного права, проявляет себя в установлении недопустимости обратной силы договора. Договор призван применяться по факту его заключения на данный момент времени. Это общий принцип права, и поэтому он нашел свое должное закрепление в обеих Венских конвенциях 1969 г. и 1986 г. Равный режим применимости принципа неретроактивности в отношении обоих субъектов международного права понятен и логичен. И государство, и международная организация участвуют в договорных отношениях, и поэтому режим неретроактивности договоров применен по отношению к ним равнозначно. Соответственно предписывается: при обстоятельствах, когда иное намерение не явствует из договора или не установлено иным образом, положения договора не обязательны для участника договора в отношении любого действия или факта, которые имели место до даты вступления договора в силу для указанного участника, или в отношении любой ситуации, которая перестала существовать до этой даты. Принцип неретроактивности, как он показал себя в праве международных договоров, доказал свою относительность. И это совершенно правильно отмечает Ф. Аттар (Франция). Но не только принцип неретроактивности имеет относительный характер, такой же характер действия права применим в отношениях правила территориального применения договора, на что также справедливо указывал Ш. Руссо. Действительно, при всем значении принципа неретроактивности договора (а позднее, как будет показано, и правила территориального применения договора) он может иметь свои исключения. Государства и международные организации как субъекты международного права в конечном итоге сами определяют применимость договора во времени (а в отношении правила территориального применения — и в пространстве). И на это вполне обоснованно указал суд. Постоянная палата международного правосудия в своем решении 1924 г. в споре между Великобританией и Грецией по делу о концессиях Мавроматиса в Иерусалиме указала, что объект договора может делать обоснованные исключения из принципа неретроактивности. И на это обстоятельство указывают тексты обеих Венских конвенций 1969 г. и 1986 г. "Если иное намерение не явствует из договора или не установлено иным образом" — так в конвенционном плане звучит исключение не только в отношении принципа неретроактивности, но и правила территориального применения договора. Конкретно устанавливается, что если иное намерение не явствует из договора или не установлено иным образом, то договор между одним или несколькими государствами и одной или несколькими международными организациями обязателен для каждого государства-участника в отношении всей его территории. Фактор времени, как он проявляется в праве международных договоров, показывает себя и в такой плоскости, как проблема применения последовательно заключенных договоров, относящихся к одному и тому же вопросу. Здесь в предметном кодификационном формате права и обязанности государств и международных организаций — участников последовательно заключенных договоров, относящихся к одному и тому же вопросу, должным образом упорядочены. При обстоятельствах, когда в договоре устанавливается, что он обусловлен предыдущим или последующим договором или что он не должен считаться несовместимым с таким договором, преимущественную силу имеют положения этого другого договора. С другой стороны, в ситуации, при которой все участники предыдущего договора являются также участниками последующего договора, но действие предыдущего не прекращено или не приостановлено, предыдущий договор применяется только в той мере, в какой его положения совместимы с положениями последующего договора.

Многообразие международных ситуаций вполне обоснованно может сделать востребованным решение проблемы применения последовательно заключенных договоров, относящихся к одному и тому же вопросу, и в таком направлении. Так, если не все участники последующего договора являются участниками предыдущего договора, в отношениях между двумя участниками, каждый из которых является участником обоих договоров, применяется известное правило совместимости: предыдущий договор применяется в той мере, в какой его положения совместимы с положениями последующего договора. А в отношениях между участником обоих договоров и участником только одного договора договор, в котором оба являются участниками, регулирует их взаимные права и обязанности. По факту сказанного, общим императивным требованием здесь является приоритет обязательств сторон по Уставу ООН над их непосредственными договорными обязательствами. Соответственно, в том случае, когда обязательства по Уставу ООН окажутся в противоречии с обязательствами по какому-либо договору, преимущественную силу имеют обязательства по Уставу. Так, правила приоритета обязательств по Уставу над обязательствами сторон по конкретному договору отображены в тексте Венской конвенции 1969 г. и Венской конвенции 1986 г.

Вступление договора в силу означает начало его жизнедеятельного функционирования в качестве юридического акта, порождающего права и обязанности в отношениях между сторонами. Между тем заложенные в договоре смысловые позиции в аспекте общих задач договора могут при обстоятельствах его конкретного принятия вызывать спорные ситуации по поводу выяснения их истинности. И здесь институт толкования договора с опорой на объект и цель договора и на основе принципа добросовестности осуществляет свою миссию по выяснению содержания договора с ориентацией на его эффективное применение.

Институт толкования, занимая важное место в системе мер по обеспечению добросовестного выполнения договора, достаточно подробно исследован в российской и зарубежной науке международного права. В параметрах отечественной академической мысли толкование обозначается как "выяснение действительного смысла содержания договора"^[4] и как установление существа договоренности сторон в момент заключения договора и выяснения выраженной ими в договоре их согласованной воли.

В зарубежной науке международного права присутствуют школа телеологического толкования в аспекте объекта и цели договора (именно в этом аспекте показывает себя ст. 19 (а) Гарвардского проекта конвенции по праву договоров), позиция с ориентацией на выяснение намерения сторон в лице А. Фердросса (Австрия), X. Лаутерпахта (Великобритания), М. Соренсена (Великобритания), концепция с пониманием на определение значения текста договора, в аспекте намерения сторон как его отражение (Дж. Фицморис, Великобритания), доктрина, подчиняющая задачу толкования обеспечению достижения всеобъемлющих целей мирового сообщества (М. Макдугал, США), позиция по рассмотрению процедуры толкования исключительно как постфактум (ex post facto) рационализации применения уже достигнутого в другом месте или в плане судебного усмотрения (Дж. Стоун, Великобритания). Рассмотрение толкования в параметрах своего логического и целостного восприятия в Венских конвенциях 1969 г. и 1986 г. представлено в большинстве работ зарубежных юристов, в частности: Ш. Руссо (Франция), У. Р. Сломансон (США), Ф. Аттар (Франция), Я. Броунли (Великобритания), Я. Синклер (Великобритания), Л. Оппенгейм (Великобритания). И такая позиция ученых обоснованна. Венские конвенции 1969 г. и 1986 г. через применение объекта и цели договора и на основе принципа добросовестности ориентируют на эффективное применение договора в его целостности.

Востребованность толкования определяется по факту. И в этом плане Я. Синклер (Великобритания) совершенно прав, когда, ссылаясь на авторитетное мнение Э. Ваттеля (Франция), говорит: первым правилом толкования представляется положение, согласно которому толкование не допускается при обстоятельствах отсутствия в этом нужды. Действительно, будучи ориентировано на выяснение значения смысла договора, толкование может быть востребовано исключительно по факту практической потребности в этом.

Международные судебно-арбитражные органы неоднократно подтверждали сделанный здесь вывод. В порядке подтверждения значения "заявленной воли" Постоянная палата международного правосудия в своем решении от 7 сентября 1927 г. по делу "Лотус" сделала заключение об отсутствии необходимости учета подготовительных материалов при предполагаемом осуществлении процедуры толкования при обстоятельствах ясности текста договора. В своем другом решении, от 16 мая 1925 г. по делу о польской почтовой службе порта Данцига, Постоянная палата международного правосудия прямо обозначила критерий "текущее значение" договора как достаточный для констатации отсутствия востребованности в толковании. Постановочное значение выяснения "текущего значения" договора как востребованность задачи толкования в логическом порядке подтверждено в комментариях Комиссии международного права по предмету выработки Венских конвенций 1969 г. и 1986 г. "Судебная практика Международного суда содержит множество дел, из которых следует, что текстуальный подход к толкованию признан в качестве устоявшегося правила" — сделала свой логический вывод Комиссия международного права. Заявления сторонников применения эффективного толкования о том, что обозначение в ст. 31 Венских конвенций 1969 г. и 1986 г. объекта и целей договора в рамках общего правила толкования якобы склоняет суд в пользу исключительно телеологического толкования, несостоятельны. Принцип эффективного толкования (ut res magis valeat quam pereat), как он понимается наукой и практикой современного международного права, нашел твердое и однозначное подтверждение в Венских конвенциях 1969 г. и 1986 г. На самом деле, толкование в свете объекта и целей договора на основе принципа добросовестности как раз и образует собой применение на практике принципа эффективности. Более того, Комиссия международного права в своем комментарии заключила, что оценка объекта и цели договора призвана осуществляться главным образом из преамбулы договора. Итак, напрямую связанные с преамбулой, объект и цель договора в сочетании с принципом добросовестности выводят толкователя на достижение того "текущего смысла (значения)", которое было обозначено Международным судом как цель толкования. И здесь нет никакого различия между подтвержденным практикой суда "текущим смыслом (значением)" текста договора и зафиксированным в ст. 31 Венских конференций 1969 г. "обычным значением", которое подлежит придавать терминам договора в их контексте. Установившая себя востребованность толкования договора в контексте сразу включает сюда фактор времени. Логично утверждать, что толкование призвано осуществляться по факту его восприятия на момент заключения договора. Принцип неретроактивности показывает здесь всю свою значимость. Предметность толкования договора по факту его заключения подтверждена Международным судом в его решении от 27 августа 1952 г. по делу о правах американских граждан в Марокко. В параметрах толкования договора по факту его единства (преамбула плюс диспозиция) можно говорить о позитивном подходе заявленной процедуры. Вместе с тем при обстоятельствах конкретной востребованности толкователь может использовать последующую практику применения договора. Значимость использования последующей практики применения договора в аспекте позитивного решения проблемы толкования была подтверждена в решении Постоянной палаты международного правосудия по делу о компетенции Международной организации труда но регламентированию собственной работы работодателя от 23 июля 1926 г. В случае двусмысленности суд может, записано в решении, с целью выяснения истинного значения конкретного постановления принять во внимание последующую практику применения договора.

Установление Международным судом ориентиров проведения толковательной процедуры с выходом на справедливое решение спора в должном порядке делает востребованным определение по факту времени реального намерения сторон. Соответственно, в порядке подтверждения обычного значения постановлений договора в его контексте, а также в порядке исключения двусмысленности или неясности в конечном результате суд может обратиться к таким средствам толкования, как подготовительные материалы. Так, именно в аспекте подготовительных материалов Международный суд в своем решении от 22 июля 1952 г. по делу об англо-иранской нефтяной компании подчеркнул со всем своим авторитетом значимость обстоятельств заключения договора при осуществлении процедуры толкования. И здесь все верно. Позитив толковательного процесса определяется с должным учетом всего того, что помогает вывести толкователя на вынесение решения в рамках права и справедливости. И соблюдение в толковательном процессе правила последовательности, что вполне справедливо отмечал профессор Парижского университета Нгуен Кок Динь, представляется должным атрибутом поведения толкователя. И Международный суд, используя в практике толкования договоров правила последовательности, в однозначном режиме выходит на справедливое решение спора. Предметно процедура толкования, как она нашла кодификационное решение в текстах Венских конвенций 1969 г. и 1986 г., упорядочена в рамках общего правила толкования и дополнительных средств толкования. Конкретно установлено: в параметрах применения общего правила толкования договор призван толковаться добросовестно в соответствии с обычным значением, которое следует придавать терминам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора. По факту востребованности для целей толкования договора контекст охватывает кроме текста, включая его преамбулу и приложение, любое соглашение, относящееся к договору, которое было достигнуто между всеми участниками в связи с заключением договора, любой документ, составленный одним или несколькими участниками в связи с заключением договора и принятый другими участниками в качестве документа, относящегося к договору.

Институт толкования в аспекте своей целостности предусматривает возможность, при которой наряду с контекстом учитываются любое последующее соглашение между участниками относительно толкования договора или применения его положений, поВперед практика применения договора, которая устанавливает соглашение участников относительно его толкования, любые соответствующие нормы международного права, применяемые в отношениях между участниками. При этом специальное значение придается термину в том случае, если установлено, что участники имели такое намерение.

Выход на справедливое решение проблемы толкования может в порядке востребованности поставить вопрос о необходимости обращения к дополнительным средствам толкования. В порядке подтверждения значения по факту применения общего правила толкования допускается возможность обращения к дополнительным средствам толкования, в том числе к подготовительным материалам и к обстоятельствам заключения договора, когда толкование оставляет значение двусмысленным или неясным либо приводит к результатам, которые являются явно абсурдными или неразумными.

В особом режиме решает международное право задачу толкования договоров, аутентичность текста которых была установлена на двух или более языках. Конкретно предписывается: при обстоятельствах, когда аутентичность текста договора была установлена на двух или более языках, его текст на каждом языке имеет одинаковую силу, если договором не предусматривается или участники не условились, что в случае расхождения между этими текстами преимущественную роль будет иметь какой-либо один определенный текст. При этом вариант договора па языке ином, чем те, на которых была установлена аутентичность текста, считается аутентичным только в том случае, если это предусмотрено договором или если об этом условились участники договора. Соответственно предусматривается, что термины договора имеют одинаковое значение в каждом аутентичном тексте.

Проведение толкования договоров в порядке, предусмотренном Венскими конвенциями 1969 г. и 1986 г., и на основе уже богатой практики на этот счет международных судебно-арбитражных институтов содействует осуществлению применения договоров па условиях их всесторонности и полновесному участию в процессах упорядочения международных отношений в режиме верховенства права.

Право международных договоров как целостная система права призвано решать (и оно это делает реально) проблему соотношения применения договоров и третьих государств или третьих организаций. Согласительная теория выработки договоров решает всю проблему просто и однозначно. По всей логике вещей договор не образует международных прав (государств или международных организаций) без их согласия на этот счет. Наука и практика современного международного права устанавливают на этот счет специальное правило res inter alios acta пес nocere пес prodesse potest (договор не создаст прав и обязательств для третьих сторон). Представители российской и зарубежной науки международного права обоснованно высказываются в пользу этого правила, вытекающего из согласительной природы создания норм международного права. В части российской науки права международной юриспруденции можно назвать имена профессоров Г. И. Тункина, В. М. Шуршалова, И. И. Лукашука, а также целый ряд совместных монографических трудов^[5]. В том, что касается зарубежной науки, определяют себя такие ученые, как Л. Макнейр (Великобритания), Я. Синклер (Великобритания), Ш. Руссо (Франция), Ф. Аттар (Франция), Л. Онненгейм (Великобритания), Я. Броунли (Великобритания), Ж. Сеель (Франция).

Международные судебно-арбитражные институты в логическом порядке подтверждали правило, согласно которому договор не создает обязательств или прав для третьих сторон без их на то согласия. В части недопустимости установления обязательств для третьих сторон можно назвать такие решения Постоянной палаты международного правосудия, как решение от 7 июля 1932 г. по делу о свободных зонах Верхней Савойи и страны Геке и решение от 10 декабря 1929 г. по делу о международной комиссии по Одеру. Логика суда ясна: согласительная природа создания договора делает недопустимым в принципе возможность применения договоров в отношении третьих государств. Известные случаи обратного касались государств-агрессоров (ст. 75 Венской конвенции 1969 г. и ст. 76 Венской конвенции 1986 г.). И здесь позиция современного международного права однозначна: устанавливаемый на основе обозначенных конвенций правовой режим не затрагивает никаких обязательств в отношении договора между одним или несколькими государствами и одной или несколькими международными организациями, которые могут возникнуть для государства-агрессора в результате мер, принятых в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций в связи с агрессией со стороны государства. Но это логическое исключение, в то время как общим правилом здесь остается предписание, согласно которому договор не создает прав или обязательств для третьих сторон без их на то согласия. В том, что касается прав в отношении третьих сторон, существуют две точки зрения. Одна, представленная такими юристами, как Л. Макнейр (Великобритания) и Ш. Руссо (Франция), говорит о необходимости согласия сторон, а другая группа считает возможным создание прав третьих сторон по факту конкретного существования договора. И дискуссия эта возникла непосредственно в связи с решением Постоянной палаты международного правосудия от 7 июня 1932 г. по делу о свободных зонах Верхней Савойи и страны Геке. Между тем, как справедливо говорят на этот счет Л. Макнейр и Л. Оппенгейм, весь доктринальный спор по поводу востребованности согласия третьей стороны в отношении права, созданного по факту договора между другими сторонами, решается достаточно просто. Субъект-бенефициарий (в данном случае третья сторона) призван в порядке использования права по такому договору сообразовывать свое поведение с положениями договора, заключенного другими субъектами. И здесь все наступает по факту поведения третьей стороны: получение прав сопоставимо с выполнением предписаний договора, в котором она своего собственного участия не принимала.

Говоря об исключениях к правилу inter alios acta пес nocere пес prodesse potest, мы затрагивали проблему государства-агрессора, и здесь все понятно. Но существуют ситуации, не попадающие в обозначенный аспект. Это договоры, создающие объективный международно-правовой режим, и договоры, порождающие юридические нормы, по своему характеру являющиеся обычно-правовыми. Договоры, устанавливающие по факту своего существования объективный правовой режим в отношении третьих сторон, касаются известных договоров о международных проливах и международных каналах. Например, договор 1977 г. о Панамском канале, конвенция Монтрё 1936 г. о черноморских проливах Босфор и Дарданеллы, Конвенция 1857 г. о балтийских проливах (Большой Бельт, Малый Бельт, Зунд), Константинопольская конвенция 1888 г. о Суэцком канале; Версальский договор 1919 г. о Кильском канале. Международной договорной практике известны также случаи создания юридических норм, являющихся по своей природе обычно-правовыми. Уже в силу такого их качества сформированные этим договором нормы в логическом порядке могут быть применены в отношении третьих сторон. Но это, как и в случае с договорами, порождающими объективный режим своего применения, не является исключением из общего правила res inter alios acta пес nocere пес prodesse potest, а в конечном итоге есть логичный способ применимости договоров в отношении третьих сторон. Предметно правовой режим по факту регулирования соотношения договора и третьих государств или международных организаций определяет себя целостностью и завершенностью. Конкретно устанавливается общее правило, касающееся третьих государств или третьих организаций, а именно: договор не создает обязательств или прав для третьего государства или третьей организации без согласия на то этого государства или этой организации. В том, что касается договоров, предусматривающих обязательства для третьих государств или третьих организаций, предметно предписывается следующее: обязательство для третьего государства или третьей организации возникает из положения договора, если участники этого договора имеют намерение сделать это положение средством создания обязательства и если третье государство или третья организация определенно принимает на себя в письменной форме это обязательство. При этом принятие третьей организацией такого обязательства регулируется правилами этой организации. В параметрах договоров, предусматривающих права для третьих государств или третьих организаций, правило res inter alios acta пес nocere пес prodesse potest определяет себя следующим образом и уже в отдельности по отношению к государству и к международной организации. Применительно к государству правило звучит так: право для третьего государства возникает из положения договора, если участники этого договора имеют намерение посредством этого положения предоставить такое право либо третьему государству, либо группе государств, к которой оно принадлежит, либо всем государствам и если третье государство соглашается с этим. В рамках принципа относительности договора (если договором не предусматривается иное) согласие государства будет предполагаться до тех пор, пока не будет иметься доказательство противного. А в отношении международной организации правило res inter alios acta пес nocere пес prodesse potest определяет себя своей спецификой, поскольку организация создана на основе учредительного акта и включает в себя государства-члены. И конкретно, право для третьей организации возникает из положения договора, если участники этого договора имеют намерение посредством этого положения предоставить такое право либо третьей организации, либо группе международных организаций, к которой она принадлежит, либо всем организациям или третья организация соглашается с этим. При этом такое согласие регулируется правилами этой организации, а именно учредительным актом, решениями международных организаций. По факту выраженного таким образом согласия, государство или международная организация, пользующаяся правом на основании договора с другими сторонами, выполняют условия пользования этим правом, предусмотренные договором или установленные в соответствии с договором. Правовой режим, призванный регулировать отмену или изменение обязательств или прав третьих государств или третьих организаций, определяет себя в параметрах четкости и однозначности. При обстоятельствах, когда для третьего государства или третьей организации возникает обязательство в соответствии с договором с третьими сторонами, это обязательство может быть отменено или изменено только с согласия участников договора и третьего государства или третьей организации, если только не установлено, что они условились об ином. А в ситуации, когда для третьего государства или третьей организации возникает право в соответствии с договором с третьими сторонами, то это право не может быть отменено или изменено участниками, если установлено, что, согласно существовавшему намерению, это право не подлежало отмене или изменению без согласия этого третьего государства или этой третьей организации. При этом согласие международной организации — участника договора или третьей организации, предусмотренное в предыдущих пунктах, регулируется правилами этой организации, а именно учредительным актом организации, принятыми ею резолюциями и решениями.

Объективный правовой режим, установленный по факту договоров с включенными в его ОГЛАВЛЕНИЕ обычно-правовыми нормами, делает его противопоставимым по отношению к третьим государствам или третьим международным организациям. И это отнюдь не исключение из правила res inter alios acta пес nocere пес prodesse potest, а логическое действие норм международного права с учетом их существа. Именно в таком понимании все это нашло свое закрепление в Венских конвенциях 1969 г. и 1986 г. Соответственно, общее правило, касающееся третьих государств или третьих международных организаций, никоим образом не препятствует какой-либо норме, содержащейся в договоре, стать обязательной для третьего государства или третьей организации в качестве обычной нормы международного права, признаваемой как таковая. Выполнение в должном формате всех предписаний права в отношении прохождения процедур соблюдения и применения договоров с участием государств и международных организаций не только устраняет в принципе саму возможность возникновения споров, но и самым непосредственным образом содействует укреплению международного правопорядка.