Синтаксические средства создания экспрессии

Синтаксические средства, направленные на создание экспрессивной речи, весьма разнообразны. К ним относятся как уже рассмотренные нами – обращения, вводные и вставные конструкции, прямая и несобственно-прямая речь, многие односоставные и неполные предложения, инверсия как стилистический прием и др., так и стилистические фигуры, представляющие собой сильное средство эмфатической интонации.

Эмфаза (греч. emphasis – 'указание, выразительность') – это эмоциональное, взволнованное построение ораторской и лирической речи. Различные приемы, создающие эмфатическую интонацию, свойственны преимущественно поэзии и редко встречаются в прозе. Рассчитаны такие приемы не на зрительное, а на слуховое восприятие текста, позволяющее оценить повышение и понижение голоса, темп речи, паузы, т.е. все оттенки звучащей фразы, так что знаки препинания способны лишь условно передать эти особенности экспрессивного синтаксиса.

Поэтический синтаксис отличают риторические восклицания – они заключают в себе особую экспрессию, усиливая напряженность речи: Пышный! ему нет равной реки в мире (Н. Гоголь о Днепре). Таким восклицаниям часто сопутствует гиперболизация, как в приведенном примере. Нередко они сочетаются с риторическими вопросами: Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? (II. Гоголь).

Риторический вопрос – одна из самых распространенных стилистических фигур, характеризующаяся замечательной яркостью и разнообразием эмоционально-экспрессивных оттенков. Риторические вопросы содержат утверждение (или отрицание), оформленное в виде вопроса, не требующего ответа:

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

И для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

(М. Лермонтов)

Совпадающие но грамматическому оформлению с обычными вопросительными предложениями, риторические вопросы отличаются яркой восклицательной интонацией, выражающей изумление, крайнее напряжение чувств: не случайно авторы иногда в конце риторических вопросов ставят восклицательный знак или два знака – вопросительный и восклицательный:

Ее ли женскому уму, воспитанному в затворничестве, обреченному на отчуждение от действительной жизни, ей ли не знать, как опасны такие стремления и чем оканчиваются они?! (В. Белинский); И как же это вы до сих пор еще не понимаете и не знаете, что любовь, как дружба, как жалованье, как слава, как всё на свете, должна быть заслуживаема и поддерживаема?! (Н. Добролюбов).

Риторический вопрос в отличие от многих стилистических фигур используется не только в поэтической и ораторской речи, но и в разговорной, а также в публицистических текстах, в художественной и научной прозе.

Более строгая, книжная окраска характеризует синтаксический параллелизм – одинаковое синтаксическое построение соседних предложений или отрезков речи:

Как ни гнетет рука судьбины,

Как ни томит людей обман,

Как ни браздят чело морщины

И сердце как ни полно ран;

Каким бы строгим испытаньям

Вы ни были подчинены, –

Что устоит перед дыханьем

И первой встречею весны!

(Ф. Тютчев)

Синтаксический параллелизм нередко усиливает риторические вопросы и восклицания:

Базарову все эти тонкости непонятны. Как это, думает он, подготовлять и настраивать себя к любви? Когда человек действительно любит, разве он может грациозничать и думать о мелочах внешнего изящества? Разве настоящая любовь колеблется? Разве она нуждается в каких-нибудь внешних пособиях места, времени и минутного расположения, вызванного разговором? (Д. Писарев).

Параллельные синтаксические конструкции нередко строятся по принципу анафоры (единоначатия). Так, процитированный отрывок из критического произведения Д. И. Писарева характеризует анафорическое повторение слова разве, а в приведенном выше стихотворении Ф. И. Тютчева присутствуют единоначатия: Как ни... Как ни... Как ни... Классический пример анафоры дают строки М. Ю. Лермонтова:

Я тот, которому внимала

Ты в полуночной тишине,

Чья мысль душе твоей шептала,

Чью грусть ты смутно отгадала,

Чей образ видела во сне.

Я тот, чей взор надежду губит;

Я тот, кого никто не любит;

Я бич рабов моих земных,

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы...

В современной поэзии анафора также является продуктивным приемом: В нашей жизни нет ветров попутных, / В нашей жизни все ветра в лицо (Л. Анищенко).

Эпифора (концовка), повторение последних слов предложения, также усиливает эмфатическую интонацию:

Для чего уничтожать самостоятельное развитие дитяти, насилуя его природу, убивая в нем веру в себя и заставляя делать только то, чего я хочу, и только так, как я хочу, и только потому, что я хочу?.. (Н. Добролюбов).

Эпифора придает лиризм тургеневскому стихотворению в прозе "Как хороши, как свежи были розы...". Этот стилистический прием любил С. А. Есенин – вспомним его эпифоры:

Глупое сердце, не бейся.

Все мы обмануты счастьем,

Нищий лишь просит участья...

Глупое сердце, не бейся.

(Глупое сердце, не бейся...);

Залегла забота в сердце мглистом.

Отчего прослыл я шарлатаном?

Отчего прослыл я скандалистом?

<...>

Прояснилась омуть в сердце мглистом.

Оттого прослыл я шарлатаном,

Оттого прослыл я скандалистом.

(Я обманывать себя не стану...)

Как видно из последнего отрывка, автор может отчасти обновлять лексику эпифоры, варьировать ее ОГЛАВЛЕНИЕ, сохраняя при этом внешнее подобие высказывания (шарлатаном – скандалистом – шарлатаном).

В числе ярких примеров экспрессивного синтаксиса следует назвать различные способы нарушения замкнутости предложения, и прежде всего смещение синтаксической конструкции, когда конец предложения дается в ином синтаксическом плане, чем начало:

А мне, Онегин, пышность эта,

Постылой жизни мишура,

Мои успехи в вихре света,

Мой модный дом и вечера,

Что в них?..

(А. Пушкин)

Возможна также незавершенность фразы, на что указывает авторская пунктуация – как правило, многоточие:

Но те, которым в дружной встрече

Я строфы первые читал...

Иных уж нет, а те далече,

Как Сади некогда сказал.

(А. Пушкин)

Пунктуация позволяет автору передать прерывистость речи, неожиданные паузы, отражающие душевное волнение говорящего. Вспомним слова главной героини из поэмы "Анна Снегина" С. А. Есенина:

"Смотрите...

Уже светает.

Заря как пожар на снегу...

Мне что-то напоминает...

Но что?..

Я понять не могу...

Ах!.. Да...

Это было в детстве...

Другой... Не осенний рассвет...

Мы с вами сидели вместе...

Нам по шестнадцать лет..."

Эмоциональную напряженность речи передают и присоединительные конструкции; среди них есть такие, в которых фразы не умещаются сразу в одну смысловую плоскость, но образуют ассоциативную цепь присоединения. Разнообразные приемы присоединения предоставляет современная поэзия, публицистика, художественная проза:

Есть у каждого города возраст и голос.

Есть одежда своя.

И особенный запах.

И лицо,

И не сразу понятная гордость...

(Р. Рождественский)

Или: Я признаю роль личности в истории. Особенно если это президент. Тем более президент России (высказывание В. С. Черномырдина^[1]); Вот я и в Выковке. Один. На дворе осень. Поздняя (В. Лстафьев). Анализируя такие присоединительные конструкции, Н. С. Валгина отмечает: "Синтаксически несамостоятельные отрезки текста, но предельно самостоятельные интонационно, оторванные от породившего их предложения, приобретают большую выразительность, становятся эмоционально насыщенными и яркими"^[2].

В отличие от присоединительных конструкций, которые всегда постпозитивны, именительный представления (изолированный номинатив), называющий тему последующей фразы и призванный вызвать особый интерес к предмету высказывания, усилить его звучание, как правило, стоит на первом месте:

Москва... как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!

(А. Пушкин);

Мой мельник...

Ох, этот мельник!

С ума меня сводит он.

Устроил волынку, бездельник,

И бегает, как почтальон.

(С. Есенин)

При столь своеобразной эмоциональной подаче мысль разделяется эмфатической паузой; как заметил А. М. Пешковский, вначале "выставляется напоказ изолированный предмет, и слушателям известно только, что про этот предмет сейчас будет что-то сказано и что пока этот предмет надо наблюдать; в следующий момент высказывается сама мысль"^[3].

Эллипсис – стилистическая фигура, состоящая в намеренном пропуске какого-либо члена предложения, который подразумевается из контекста:

Мы сёла – в пепел; грады – в прах;

В мечи – серпы и плуги.

(В. Жуковский)

Как видно из примера, пропуск сказуемого в эллиптической конструкции придает речи особый динамизм и экспрессию.

От эллипсиса следует отличать умолчание – оборот речи, когда автор сознательно недосказывает мысль, предоставляя право слушателю (читателю) догадаться, какие слова не произнесены:

Нет; я хотел... быть может, вы... я думал,

Что уж барону время умереть.

(А. Пушкин)

За многоточием скрывается неожиданная пауза, отражающая волнение говорящего. Как стилистический прием умолчание часто встречается в разговорной речи: Ты не представляешь... это такое известие'... Как мне теперь?.. Я не могу успокоиться.

Для интонационного и логического подчеркивания выделяемых предметов используется выразительная стилистическая фигура – многосоюзие (полисиндетон): ...Перед глазами ходил океан и колыхался, и гремел, и сверкал, и угасал, и светился, и уходил куда-то в бесконечность... (В. Короленко). Повторяются обычно сочинительные, соединительные союзы и, ни:

Хоть не являла книга эта

Ни сладких вымыслов поэта,

Ни мудрых истин, ни картин;

Но ни Виргилий, ни Расин,

Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека,

Ни даже Дамских Мод Журнал

Так никого не занимал...

(А. Пушкин)

Большую выразительность обретают строки, в которых рядом с многосоюзием применяется бессоюзие – противоположный стилистический прием:

Был тиф, и лед, и голод, и блокада.

Все кончилось: патроны, уголь, хлеб.

Безумный город превратился в склеп,

Где гулко отдавалась канонада.

(Г. Шенгели)

Отсутствие союзов придает высказыванию "стремительность, насыщенность впечатлениями"^[4].

Возможности бессоюзия и многосоюзия разнообразны; эти приемы очень широко используются поэтами:

Стилистическую маркированность приобретает противопоставление динамичных конструкций без союзного соединения предложениям со значением состояния:

Какая силища! Его буранами шатало От кроны до седых корней, А он стоял. Жег суховей, А он стоял. Мороза жало Зима вонзала до костей, А он стоял. Плетьми огней Сто молний по стволу хлестало, А он стоял. Стал только злей. И выстоял.

В. Харьюзов. Умеют люди писать... (В. Титов).

Нанизывание однотипных синтаксических единиц (например, однородных членов, придаточных предложений) часто создает градацию, т.е. такое расположение слов (словосочетаний, частей сложного предложения), при котором каждое последующее усиливает (реже – ослабляет) значение предыдущего. Благодаря этому создается нарастание интонации и эмоционального напряжения речи, что можно иллюстрировать и процитированным выше отрывком из "Евгения Онегина" (Хоть не являла книга эта...), и множеством других примеров, в том числе прозаических:

Осенью ковылистые степи совершенно изменяются и получают свой особенный, самобытный, ни с чем не схожий, чудный вид... (С. Аксаков).

Стилистические фигуры нередко соединяются, дополняют, усиливают одна другую, сообщая речи волнующие интонации. Вспомним объяснение Онегина с Татьяной:

Анафора и градация соединились в процитированном отрывке, представляющем собой блестящий пример особого типа сложного предложения – периода.

Полем вдоль берега крутого Мимо хат В серой шинели рядового Шел солдат. Шел солдат, преград не зная, Шел солдат, друзей теряя, Часто, бывало, Шел без привала, Шел вперед солдат. <...>

Полем вдоль берега крутого Мимо хат, В серой шинели рядового Шел солдат. Шел солдат, слуга Отчизны, Шел солдат, во имя жизни, Землю спасая, Мир защищая, Шел вперед солдат. (М. Матусовский)

Когда бы жизнь домашним кругом

Я ограничить захотел;

Когда б мне быть отцом, супругом

Приятный жребий повелел;

Когда б семейственной картиной

Пленился я хоть миг единой, –

То верно б, кроме вас одной,

Невесты не искал иной.

Период – это гармоническая но форме сложная синтаксическая конструкция, характеризующаяся особой ритмичностью и упорядоченностью частей, а также исключительной полнотой и завершенностью содержания.

Определение понятия

А. П. Квятковский утверждал, что стихотворение, написанное в форме периода, "свидетельствует о широте поэтического дыхания автора и о большом зрелом мастерстве, при наличии которого только и можно совладать со сложной аппаратурой стиха, включающей в себя несколько строф"^[5]. В качестве примеров периода он называл классические произведения: "Когда порой воспоминанье..." А. С. Пушкина (26 строк), "Когда волнуется желтеющая нива..." Μ. Ю. Лермонтова (16 строк), "О, долго буду я в молчанье ночи тайной..." А. И. Фета (12 строк) и его же "Когда мечтательно я предан тишине..." (20 строк).

Учение о периоде как средстве эмфатической интонации разрабатывалось еще в античной риторике. Своим названием период (греч. periodos – 'обход, круговращение') обязан интонации в сложной синтаксической конструкции: вначале голос плавно поднимается, как бы описывая кривую линию, затем достигает высшей точки на главной части высказывания, после чего резко снижается, возвращаясь к исходной позиции, замыкая линию. Композиционно период распадается на две взаимно уравновешенные части: первая характеризуется повышением интонации, вторая – понижением, что определяет гармоничность и интонационную завершенность периода.

По содержанию период представляет собой одно целое, развивает одну тему, раскрывая ее с известной полнотой и разносторонностью. Основное положение в периоде передается расчлененно, что позволяет осмыслить его разные стороны, опенки. По принципу периода построены, например, пушкинские стихи "Брожу ли я вдоль улиц шумных...", приведенное выше стихотворение Ф. И. Тютчева "Весна" и др.

Музыкальность и ритмичность периода достигаются его структурой. Период состоит из нескольких однотипных, соразмерных синтаксических единиц, часто имеющих одинаковые союзы, сходное грамматическое построение, приблизительно одинаковый размер; их повторение создает ритмический рисунок речи. Чаще всего период строится как сложноподчиненное предложение с препозитивными однородными придаточными; см., например, у Л. Н. Толстого в романе "Война и мир":

Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекой и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, неиспытанное чувство радости и крепости жизни.

В периоде употребительны придаточные времени, условия, причины, образа действия, сравнительные и др. Приведем пример периода с уступительным и пpидаточными:

Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им (Л. Толстой).

Реже в композицию периода вовлекаются те или иные распространенные члены предложения, например деепричастные обороты, выполняющие функцию обстоятельства времени:

Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом (Л. Толстой).

"Периодическая речь" Л. Н Толстого неизменно привлекает исследователей, ведь ее изучение дает ключ к пониманию особенностей стиля великого писателя. Как уже отмечалось, А. П. Чехов восхищался "силой периодов" Толстого. Впрочем, стиль каждого писателя сказывается в своеобразии его периодов. Так, нельзя спутать эти синтаксические построения у Л. Н. Толстого и А. С. Пушкина, даже если Пушкин обращался к периоду в прозе:

Когда писатели, избалованные минутными успехами, большею частию устремились на блестящие безделки, когда талант чуждается труда, а мода пренебрегает образцами величавой древности, когда поэзия не есть благоговейное служение, но токмо легкомысленное занятие, – с чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям и совершению единого, высокого подвига^[6].

Использование стилистических фигур, разнообразных синтаксических средств создания эмфатической интонации у больших художников слова обычно сочетается с употреблением тропов, оценочной лексики, ярких приемов усиления эмоциональности, образности речи. Завершим наши наблюдения классическим примером из поэзии А. А. Блока, напомнив лишь начало периода:

Когда ты загнан и забит

Людьми, заботой иль тоскою;

Когда под гробовой доскою

Все, что тебя пленяло, спит;

Когда по городской пустыне,

Отчаявшийся и больной,

Ты возвращаешься домой,

И тяжелит ресницы иней, -

Тогда – остановись на миг

Послушать тишину ночную:

Постигнешь слухом жизнь иную,

Которой днем ты не постиг;

По-новому окинешь взглядом

Даль снежных улиц, дым костра,

Ночь, тихо ждущую утра

Над белым запушенным садом,

И небо – книгу между книг...

(Когда ты загнан и забит...)