Семиотика и герменевтика

Мы уже говорили ранее, что проблема языка оказалась в центре внимания самых разных направлений и школ социально-гуманитарного, философского исследования, из всего комплекса которых постепенно выделились и оформились как самостоятельные направления семиотика и герменевтика.

Семиотика – это наука о знаковых системах или семиозисе культуры (т.е. процессах порождения знака) и знаковой – лингвистической и нелингвистической – коммуникации, претендующая на создание метаязыка. В ряду основоположников семиотики следует назвать имя американского философа Ч. С. Пирса, который ввел в научный оборот представления о динамичности семиозиса, показав, что этот процесс включает в себя не только производство знаков, но и их интерпретацию, влияющую на первоначальный образ объекта. Другой американский философ и социальный психолог Ч. Моррис полагал, что понятие знака может оказаться столь же фундаментальным для наук о человеке, как понятие атома для физики и клетки для биологии.

Русская ветвь семиотики восходит к трудам А. А. Потебни, Г. Г. Шпета, В. Я. Проппа, Ю. М. Лотмана и московско- тартусской школы, возникшей в начале 1960-х гг. В частности, А. А. Потебня и Г. Г. Шпет рассматривали семиотику как сферу этнической психологии, одними из первых выделяя ее особую роль для гуманитарных наук. По аналогии с ноосферой Ю. М. Лотман ввел понятие семиосферы – универсального семиотического пространства, существующего по определенным закономерностям.

В рамках теории знака были намечены разграничения: а) семантики – отношения знака к миру внезнаковой реальности, т.е. выявление смысла; б) синтактики – отношения знака к другому знаку; в) прагматики – сферы отношения между знаками и теми, кто знаками пользуется.

В самом знаке могут быть выделены пять уровней: 1 – материальная форма знака; 2 – предметное значение; 3 – смысловое значение; 4 – оценка; 5 – переживание. В структуралистской модели первый уровень – знак, второй и третий уровни образуют социальное значение, четвертый и пятый уровни – личностный смысл. Прохождение от пятого уровня к первому – опредмечивание опыта, обратный путь – распредмечивание, понимание.

Семиотические методы стали называть точными в противовес субъективно-вкусовому интерпретационному подходу, который доминирует в гуманитарном знании.

Герменевтика, в отличие от семиотики – одна из древних наук, она появилась в раннем христианстве и занималась тогда трактованием религиозных текстов. Сегодня герменевтика – это универсальная концепция понимания, она в принципе возникла как практическое искусство преодоления трудностей понимания и истолкования текстов.

До Ф. Шлейермахера, немецкого философа и теолога, считалось, что к герменевтике необходимо обращаться постольку, поскольку некто сталкивается с ситуацией непонимания некоего текста. Историческая новизна подхода Ф. Шлейермахера заключается в том, что, формулируя проблему: как возможно само понимание, он исходил из "непонимания" как фундаментального феномена (а не понимания, как акцентировалось до него). Поэтому герменевтика должна быть искусством, нацеливаясь па понимание с самого начала текстового взаимодействия, а не тогда, когда понимание исчезает. Шлейермахер считал наиболее важной задачей герменевтики "психологическую интерпретацию".

Немецкий философ В. Дильтей также строил герменевтику на базе психологической науки (преемственность неудивительна: он был одним из попечителей архива Ф. Шлейермахера), а затем стал основывать ее на истории духовной культуры общества. Сопоставляя "науки о природе" и "науки о духе" как "внешнее" и "внутреннее" восприятие, В. Дильтей подчеркивал преимущества внутреннего восприятия, так как паша психическая жизнь дана нам непосредственно и уже как нечто целостное. Противоположны и два метода объяснения и понимания: "природу мы объясняем, душевную жизнь постигаем", объяснение подводит единичный случай под общий закон, понимание предполагает участие внутреннего опыта^[1].

Хотя В. Дильтей не употреблял термина "герменевтика", его методология понимания и интерпретации позволила последователям, is частности X. Г. Гадамеру, считать его основателем философской герменевтики. Однако в энциклопедиях все же утверждается, что основателем современной философской герменевтики считается именно X. Г. Гадамер, подходы которого основываются на историческ ом опыте. Процесс понимания объясняется им как исключительно языковое событие, он говорит о единстве речевого и неречевого действия и ставит проблему соотношения традиции и новации. В философии Гадамера герменевтика выступает в роли инструмента познания и самопознания человека и человечества. Текст интерпретируется таким образом, что смысл не только выявляется, реконструируется, но и конструируется, достраивается, включает те мотивы, которые вызвали к жизни тот или иной текст. Это возможно потому, что смысл чаще всего не детерминирован жестко словом или знаком, он может быть придан вещи или явлению в зависимости от культурного контекста, наследственной информации, времени произнесения или написания, субъективного опыта. "Живое слово не обозначает предметы, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту или иную предметную значимость, вещность, милое тело. И вокруг вещи слово блуждает свободно как душа вокруг брошенного, но не забытого тела"^[2].

Если бы не существовало слов, не существовало бы и мира. Мое "я", оторванное от всего окружающего, не существует вовсе; мир, оторванный от меня, не существует тоже; "я" и "мир" возникают только в процессе соединения их в звук... В слове дано первородное творчество; слово связывает бессловесный, незримый мир, который роится в подсознательной глубине моего личного сознания с бессловесным, бессмысленным миром, который роится вне моей личности. Слово создает новый, третий мир – мир звуковых символов, посредством которого освещаются тайны вне меня положенного мира, как и тайны мира, внутри меня заключенные; мир внешний проливается в мою душу; мир внутренний проливается из меня в зори, в шум деревьев; в слове и только в слове воссоздаю я для себя окружающее меня извне и изнутри, ибо я – слово и только слово.

Но слово – символ; оно есть понятное для меня соединение двух непонятных сущностей: доступного моему зрению пространства и глухо звучащего во мне внутреннего чувства, которое я называю условно (формально) временем. В слове создается одновременно две аналогии: время изображается внешним феноменом – звуком; пространство изображается тем же феноменом – звуком, но звук пространства есть уже внутреннее пересоздание его; звук соединяет пространство с временем, но так, что пространственные отношения он сводит к временным; это вновь созданное отношение в известном смысле освобождает меня от власти пространства; звук есть объективация времени и пространства. Но всякое слово есть прежде всего звук; первейшая победа сознания – в творчестве звуковых символов. В звуке воссоздается новый мир, в пределах которого я чувствую себя творцом действительности; тогда начинаю я называть предметы, то есть вторично воссоздавать их для себя... Соединение слов, последовательность звуков во времени уже всегда – причинность.

Причинность есть соединение пространства со временем; звук есть одинаково символ и пространственности, и временности; звук, определяемый извне, соединяет пространство со временем в этом смысле: произнесение звука требует момента времени; кроме того: звук всегда раздается в среде, ибо он есть звучащая среда.

Белый А. Символизм и философия культуры // Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С.131–135.

Итак, существуют два способа достижения понимания. Один из них разработан в структуралистской школе, и как метод строгой логики он нуждается в отстраненности объекта исследования от человека. Структурализм обладает чрезвычайно продуктивной эвристической методологической установкой, которая благодаря своей объективности и бесстрастности оказалась созвучной общим тенденциям строгого научного подхода. Другой метод – герменевтический, когда главная задача – ликвидировать дистанцию между объектом и исследователем.

Несмотря на кажущуюся противоположность, целесообразно сочетать оба этих метода: структурный, аналитический и свободный, интерпретационный. Установление смысловых связей между элементами культурной системы, дающими представление об универсальной модели мира, возможно только при подходе к языку культуры как к тексту, обладающему некоторым внутренним единством. При этом следует иметь в виду его принципиальную многозначность.