Лекция 9. Россия индустриальная: опыт нерыночного хозяйствования

В октябре 1917 г. произошло событие, историческое значение которого исследователи всех поколений будут оценивать по-разному, но которое никто из ученых (и преподавателей) не сможет игнорировать. "Упустить" Октябрьскую революцию в истории России невозможно, ибо она изменила всю картину человеческого сообщества. Человечество и без того никогда не было гомогенным, но теперь мир раскололся на противоборствующие системы, одна из которых пыталась отрицать все предшествующее развитие мира. В 1917 г. начался невиданный по своим масштабам эксперимент: попытка реализовать на практике в огромной стране социально-экономическую гипотезу.

До русских марксистов ученые исследовали то, что было, и то, что есть, на этой базе они формулировали гипотезы о том, что будет. Но никогда и нигде люди не брались превратить огромную страну в гигантскую лабораторию, чтобы проверить возможность функционирования гипотетической модели. В России XX в. эксперименты по реализации несуществующих моделей были проведены дважды^[1].

Не стоит вину за эксперименты возлагать на Карла Маркса, автора социально-экономической гипотезы. Думается, что в политике большевистской партии и в первые годы советской власти, и в период "сталинского социализма" марксистского было гораздо меньше, чем исконно русского, но доведенного до крайностей, а норой и до абсурда.

В. И. Ленин против К. Маркса

Напомним некоторые положения классического марксизма.

• Социализм возможен лишь в том случае, если капиталистический способ производства исчерпает потенции самовоспроизводства, если произойдет действительная закупорка путей развития производительных сил, сопровождающаяся резким ухудшением социально-экономического положения трудящихся масс. В. И. Лепин фактически игнорировал этот марксовый тезис. Капиталистические отношения в России имели еще большие перспективы, производительные силы едва начали превращаться в комплекс, соответствующий индустриальной цивилизации, а В. И. Ленин уже готов был повести страну к "зияющим вершинам" будущего строя, при котором, по К. Марксу, производительные силы должны были продемонстрировать более высокий уровень развития, нежели при капитализме. Увы, в течение всего периода "социалистического строительства" Россия так и не преодолела технико-технологического отставания от западного мира.

• Социализм возможен как всемирная система, т.е. он может осуществиться только в том случае, если мир капитализма в целом "созрел" для социалистических преобразований. Не зря же К. Маркс создавал Интернационал. В. И. Ленин же – человек, фанатично преданный идее мировой революции, – все же решился начать революционные преобразования в одной стране в странной уверенности, что "мировой пролетариат" тут же поддержит революционную Россию. Надежды эти оказались тщетными, а трудностей – больше, чем ожидалось.

• Социальная революция пролетариата возможна в достаточно развитых социально-экономических организмах, основанных па относительно высоком уровне производительных сил. Взгляд В. И. Ленина имеет существенные отличия. Он считал относительно независимой политическую революцию пролетариата, которая в случае победы может обеспечить надстроечные условия для социально- экономических преобразований. Для К. Маркса важной была мощь рабочего класса, его количественное преобладание в обществе. Для В. И. Ленина большее значение имела организованность рабочего класса и его способность вести за собой непролетарские слои трудящихся. Отсюда и феномен "пролетарской революции в крестьянской стране".

• К. Маркс предполагал национализацию крупной капиталистической собственности, ее огосударствление только как первоначальный акт превращения государственной собственности в общественную собственность. Иначе говоря, К. Маркс не отождествлял процесс огосударствления с процессом обобществления, государственную собственность с собственностью общественной. В. И. Ленин более грубо подошел к вопросу. Для него государственная собственность и есть собственность общественная^[2].

• По К. Марксу социализм тождественен демократии. Только в полемических статьях он пару раз обмолвился по поводу того, что в переходный период от капитализма к социализму государство должно представлять собой диктатуру пролетариата. Но К. Маркс имел в виду общества с подавляющим преобладанием пролетариата в составе населения. Пролетарское большинство приходит к власти, устанавливает демократический строй для трудящихся и диктатуру для меньшей части населения, сопротивляющейся социалистическим преобразованиям. Так мыслил диктатуру К. Маркс. В. И. Ленин ухватился за этот полемический тезис и действительно установил в стране после революции диктаторский режим, отголоски которого мы все чувствуем до сих пор. А что было делать, если власть была у подавляющего меньшинства? Как иначе удержаться у власти в крестьянской стране?

• По К. Марксу во всех экономических мероприятиях всегда надо иметь в виду главнейшие социальные цели: реализацию интересов трудящихся, постоянный рост их благосостояния, социальную справедливость в производстве, распределении и потреблении продуктов и достижение на этой основе действительной экономической свободы личности. Для В. И. Ленина – подлинного российского правителя "византийского" толка – интересы трудящихся по "ранжиру" стояли ниже интересов государства, того государства, которым он сам же и руководил.

• Классическому теоретическому марксизму чужд социальный луддизм. В самом деле, если все общественное богатство при капитализме создано руками трудящихся, то, придя к власти, они не могут или не должны разрушать то, что ими же создано. По К. Марксу, сохранение всего богатства предшествующего развития – одна из позитивных задач пролетарской революции^[3]. Но подобно тому, как отдельно взятый наследник не всегда может разумно распорядиться наследуемым имуществом, и "новое" общество тоже может растранжирить полученное или отнятое у предшественников богатство.

Разберемся в структуре присвоенного русскими пролетариями (а точнее, большевиками) наследства.

Во-первых, присваиваются все производительные силы старого общества как в материально-вещественном, так и в общественном смыслах. В новом обществе функционируют старая рабочая сила, старые средства производства и старые организационно-экономические общественные формы, определяющие степень обобществления, т.е. степень разделения труда, его концентрации и централизации^[4]. Присваиваются и такие важнейшие структурные части производительных сил, как научно-технические достижения, производственный и организационно-управленческий опыт. К сожалению, на этот счет было много псевдореволюционных заблуждений: большевики пытались унаследовать производственно-технический и организационно-управленческий опыт без его субъектных носителей. Но революционеры не смогли обойтись без привлечения на свою сторону ученых, инженерно-технических кадров, "буржуазных спецов"^[5] производственного управления, банковско-финансовой сферы, торговли (не говоря уже об армии, дипломатии, высшей школе, искусстве). Новый мир оказывается не таким уж и новым, если внимательно рассмотреть тот "человеческий материал", из которого он сделан.

Особо бережным должно было быть отношение к унаследованному богатству в связи с тем, что уровень российских производительных сил был невысок, к тому же эти силы были подорваны военными разрушениями. Революция осуществилась в условиях общенационального кризиса, т.е. в такой момент, когда производительные силы или стагнируют, или разрушаются. К тому же и старые собственники средств производства по определению не могли быть столь благоразумны для того, чтобы лишиться своих богатств и власти без сопротивления. Издержки революционного насилия оказались значительными.

Во-вторых, новая власть наследует определенные производственные отношения, возникшие совсем недавно в старой социально-экономической системе. Сам К. Маркс иод материальными предпосылками социализма понимал не только производительные силы, но и весь способ производства, т.е. производительные силы в определенной общественной форме. К. Маркс писал, что "если бы в этом обществе, как оно есть, не имелись налицо в скрытом виде материальные условия производства и соответствующие им отношения общения, необходимые для бесклассового общества, то все попытки взрыва были бы донкихотством"^[6]. Обратим внимание на то, что здесь речь идет не только о материальных условиях, но и об отношениях общения.

Строго говоря, в момент совершения политической революции пролетариат наследует всю систему производственных отношений предыдущего общества (назовем его капиталистическим, хотя для России, как мы выяснили, это не точно). Но с первого дня своего существования как господствующего класса пролетариат начинает сознательную инвентаризацию этого наследства. Прежде всего, уничтожается социальная основа отношений эксплуатации, которой (в концепции социалистов) является крупная частная собственность на важнейшие средства производства. Но, сокрушая крупную частную собственность, пролетариат не должен уничтожать всю систему производственных отношений. Посмотрим, что по этому поводу говорил сам В. И. Ленин: "Отличие социалистической революции от буржуазной состоит именно в том, что во втором случае есть готовые формы капиталистических отношений, а Советская власть – пролетарская – этих готовых отношений нс получает, если не брать самых развитых форм капитализма, которые, в сущности, охватили небольшие верхушки промышленности и совсем мало еще затронули земледелие"^[7].

Вчитаемся внимательно и увидим, что когда В. И. Ленин выступает с теоретических позиций, он признает, что в "небольших верхушках промышленности" и даже кое- где в земледелии все-таки появляются "готовые формы" каких-то отношений, которые уже, во всяком случае, не капиталистические.

По К. Марксу, сама задача социалистического переустройства общества возникает потому, что уже в условиях капитализма можно наблюдать прообразы будущих отношений. Ведь "человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления"^[8].

И марксистам, и критикам Маркса (разумеется, тем, кто читал его работы) хорошо известно, что он, исследуя капитализм совершенной конкуренции в период, когда буржуазному сознанию ничто не предвещало грядущих неприятностей для системы, увидел в многообразных отношениях капиталистического базиса такие "мины", которые показали изначально конфликтное состояние способа производства. Что это за "мины", что это за переходные отношения и соответствующие им институты, которые несут в себе семена будущего строя и которые пролетарская власть не только не должна разрушать, а, напротив, пестовать, растить и преобразовывать в требуемая для себя направлении?

• Прежде всего К. Маркс обращает внимание на ссудный капитал и кредитные институты, банки. Он прямо называет кредитную систему "переходной формой к новому способу производства"^[9], поскольку ссудный капиталист распоряжается общественным, а не собственным капиталом. Тем более не является собственником ссудного капитала лицо, использующее его. Частный характер капитала, таким образом, "снимается" уже при капитализме, что может стать причиной прогноза его, капитала, уничтожения. К. Маркс предполагал возможность и необходимость национализации банков, но он нигде не писал о возможности национализации вкладов. Констатируем в этом месте, оставив пока в стороне выяснение причин, что люди, называвшие себя марксистами, придя к власти, не стали прислушиваться к мнению учителя.

• Далее К. Маркс обращает внимание на акционерный капитал и акционерные общества. Он считает, что "акционерные общества – переходный пункт к превращению всех функций в процессе воспроизводства, до сих пор еще связанных с собственностью на капитал, просто в функции ассоциированных производителей, в общественные функции"^[10]. В акционерной форме капитала К. Маркс чувствовал направление, образ нового общественного устройства, способного существовать и воспроизводиться без частной капиталистической собственности. Если бо́льшая часть трудового населения так или иначе, персонально или коллективно, начинает реально участвовать в формировании акционерной собственности, то в обществе происходят модификации качественного, содержательного порядка: трудящиеся перестают быть людьми, свободными от средств производства. Как в нашей стране коммунисты обошлись с акционерной формой собственности, общеизвестно.

• К. Маркс внимательно рассматривает распространенное в западном мире явление кооперативной собственности. Особенно интересовали Маркса кооперативные фабрики. В них рабочие уже не относятся к средствам производства как к чуждой им силе. Собственность перестает быть чуждой рабочему собственностью. Кооперативная фабрика дает доказательства тому, что общество может обойтись без личности капиталиста как функционера производства.

В кооперативной фабрике труд но надзору утрачивает свой антагонистический характер, так как управляющий оплачивается рабочими, а не является по отношению к ним представителем "чужого" капитала^[11]. Кооперативная собственность, кажущаяся в условиях капитализма инородным телом, представляет собой объект конкурентного давления и современных корпораций. Но живучесть и разумность (в гегелевском смысле) кооперативных предприятий оказалась весьма высокой.

В наше время в кооперативах западных стран состоят миллионы трудящихся^[12]. И вновь мы вынуждены констатировать, что русский пролетариат, получив такое прекрасное наследство, не смог распорядиться им разумно, в соответствии с учением К. Маркса. Сказывался своеобразный классовый снобизм, требующий отказа от всего "капиталистического". Лишь X съезд партии большевиков (1921) восстановил самостоятельность кооперативов, но кооперативный ренессанс в годы нэпа был тоже недолог. Коллективизация конца 1920-х – начала 1930-х гг. свела на нет кооперативную собственность.

Мы увидели, таким образом, что марксисты-практики весьма вольно обходились с учением основателя. Но есть еще один сюжет, который должен быть освещен для того, чтобы понять: Маркса тоже есть, в чем упрекнуть.

Есть у Маркса одна идея, применив которую на практике, его российские последователи превратили страну из потенциально богатой в перманентно бедную: это идея о необходимости ликвидации товарно-денежных отношений. Оговоримся: развитие товарно-денежных отношений при сохранении нетоварных форм хозяйствования в предшествующие исторические периоды не сделало Россию ни процветающей, ни европейской. Возможно, что именно это обстоятельство привело большевиков к мысли, что стоимостные связи и отношения могут быть ликвидированы безболезненно для российской экономики.

Отношение большевиков к рыночным категориям – пример метафизических подходов к действительности, несмотря на то что марксисты всегда гордились своей диалектичностью. Любой марксист знал, что капитализм развился как строй всеобще-товарный, что товар является "экономической клеточкой" буржуазного общества. По понимая это, марксисты очень часто делали вывод, ложный даже с точки зрения формальной {не говоря уже о диалектической) логики: если мы уничтожаем капитализм, значит, мы уничтожаем товар.

В результате вместо того, чтобы взять на вооружение товарно-денежные отношения как форму экономической связи, тысячелетиями формировавшуюся в человеческих обществах на разных ступенях развития цивилизации, в России попытались уничтожить эту форму связи до того, как развились другие формы, гипотетически мыслимые в марксистской теории, – непосредственно общественные и планомерные. Товарно-денежные отношения отвергались скорее на некоторых этических основаниях как "нечистое" наследие капитализма. В этой точке зрения очень много непосредственно от К. Маркса – неистового врага рынка, стоимости и денег.

Диалектик К. Маркс видел, что рынок не только разобщает людей, но и объединяет их. Но там, где К. Маркс наблюдал единство и борьбу противоположностей, он всегда больше интересовался борьбой, а не единством. Такого рода "специализация" и породила странную позицию отрицания стоимостных связей в социалистическом обществе. А русские марксисты с удовольствием ухватились за эту мысль. В стране, где рыночные связи никогда не были всеобщими, где и капиталистические отношения были неразвитыми, отрицание товарно-денежных отношений становится понятным и естественным.

Мы не будем сейчас дискутировать по поводу того, возможны ли вообще так называемые непосредственно общественные отношения. Нам в данном случае достаточна констатация того, что большевики разрушали старые формы до того, как создавали новые. Отсюда – перманентная неэффективность советской экономики.