Рентное право (право вещной выдачи)

К. А. Суханов практически не характеризует этого права, ограничиваясь лишь его простым упоминанием. Так, рассказывая о традиционной (?) классификации ограниченных вещных прав он, в качестве права, однотипного с залоговым (которое представляется ему, позволим себе напомнить это читателю, правом "на получение известной ценности из чужой вещи"), называет "право на получение ренты за счет стоимости недвижимой вещи"; на той же странице, в сноске, он говорит о классификации ограниченных вещных прав в Германии, в рамках которой также выделяются "права реализации" чужой вещи, одним из которых являются залоговые права, а другим — "вещные обременения" рентного типа". Не правда ли, несколько странно выходит — обременения вдруг приобретают качества прав?

Несколько позднее, опять — в тесной связи с залогом (при повествовании об эволюции залогового права), он еще раз возвращается к этой загадочной (то ли праву, то ли обременению) субстанции. Пресловутые "потребности имущественного оборота" превратили залоговое право в "абстрактное обременение недвижимости, не находящееся в зависимости от обязательственного требования", т.е. (разъясняется в примечании) в "...право на получение периодических платежей".

Загадочность превращается в таинственность: в продолжение менее, чем десятка строк, залоговое право превращается в абстрактное обременение, после чего возрождается в виде права, но на этот раз — не залогового, а права па получение периодических платежей] А завершается пассаж штрихом легкой досады: "Наше гражданское право до самого последнего времени не признавало таких возможностей и традиционно рассматривает залог в строго обеспечительном смысле". "Не признавало... до последнего времени"! Значит, в последнее время все-таки признало! Что же это за возможности? Смотрим сноску и обнаруживаем ссылку на... Федеральный закон от 11 ноября 2003 г. № 152-ФЗ "Об ипотечных ценных бумагах"! Спору нет, акт сей — небезынтересный и для нашей страны действительно необычный, но, к сожалению, к обсуждаемому здесь вопросу не имеющий никакого отношения!

В то же время, ни нормы ГК, посвященные рентному праву^[1] (праве на получение периодических платежей из определенного имущества, переданного под ее выплату), ни нормы ст. 13 Закона об ипотеке, узаконивающие абстрактное ипотечное требование ("право на получение исполнения по денежному обязательству, обеспеченному ипотекой"), ученый не помянул ни единым словом6. Никак не связал одно с другим и В. С. Ем, который, впрочем (и это наиболее существенное отличие занимаемой им позиции от точки зрения Е. А. Суханова) и не стал настаивать па вещно-правовом характере рентного права^[2].

Прежде анализа всего сказанного постараемся уточнить ряд моментов. Первый: как соотносятся понятия об ограниченном вещном праве и о вещном обременении? К сожалению, в самом Учебнике вопрос об общем понятии обременения не освещается. Однако, из случаев употребления слова "обременение" на страницах этого Учебника можно сделать вывод о том, что под обременением его авторы понимают частноправовые пределы осуществления права собственности, т.е. пределы, являющиеся следствием признания за другими частными лицами (по договору или на основании судебного акта) таких юридических возможностей, реализация которых сделает затруднительным практическое осуществление права собственности, либо приведет к полной невозможности такого осуществления в течение какого-то срока, либо, наконец, приведет к возможности утраты права собственности.

Своим установлением в пользу частных лиц обременения отличаются от ограничений права собственности — пределов в его осуществлении, постановляемых в интересах правопорядка в целом; своим многообразием предопределяют необходимость собственной классификации. Очевидно, что не все обременения заслуживают наименования вещных; таковых не подразумевает, например, выражение "обременение долгами"^[3]. Почем)'? Потому, что долги чаще всего следуют за лицом, а не за его имуществом: самое понятие долга предполагает оказание кредита (доверия) к определенному лицу (должнику)^[4]. Что бы должник не делал со своим имуществом, должником все равно остается именно он, но не лица, приобретшие ранее принадлежавшее ему имущество: "иск идет" именно "на лицо", т.е. невзирая ни на что обращается к должнику, а не к имуществу, принадлежавшему ему в момент установления обязательства. Если любой иск в конечном итоге и обращается к имуществу должника, то именно потому, что это -имущество должника, имущество, осененное его личностью и составляющее ее, так сказать, продолжение.

Чаще всего именно так и бывает. Но не всегда. Примеры исключений из этого правила всем прекрасно известны. Так, с установлением залогового обременения определенный (обеспеченный таким образом) долг следует не только за лицом должника, но и за предметом залога; перефразируя воспроизведенный здесь афоризм о сути обязательства иногда даже говорят: "верю не лицу, а вещи"^[5]; "иск идет" не только "на лицо", но и "на (конкретную) вещь", в том числе и не пребывающую в сфере влияния личности "лица" (должника)^[6] То же и с удержанием: иск ретентора "идет на вещь", им удерживаемую. Также обстоит дело и с арестованным имуществом; наконец, ту же ситуацию наблюдаем и в состояниях, предшествующих банкротству, а также в стадии конкурсного производства: внешнему и конкурсному управляющим вручается право оспаривания сделок, заключенных должником в преддверии своей несостоятельности с целью вернуть в состав его имущества отчужденные им вещи, дабы иски кредиторов "шли" на эти самые вещи, а не на лицо должника.

Сказанного вполне достаточно, чтобы увидеть точную разницу между обременением вещным и обременением, не являющимся таковым: вещное обременение — это субъективное гражданское право, обладающее свойством следования за индивидуально-определенной вещью. Как уже неоднократно отмечалось, отечественное законодательство признает наличие этого свойства не только за вещными, но и обязательственными правами (требованиями). Больше того, приведенные в предыдущем абзаце примеры отлично показывают, что это — вовсе не аномалия отечественного законодательства, а вполне логичное и естественное следствие самой сущности гражданского права как области, в первую голову, имущественных интересов и отношений. Не удивительно, что главными средствами к удовлетворению имущественных интересов и, стало быть, центральными объектами имущественных отношений становится имущество, а среди этого последнего (по различным причинам — от физических и экономических до психологических и юридических) — преимущественно вещи, т.е. объекты права собственности и иных вещных прав. Если субъективные права — юридическая форма общественных отношений, то что же удивительного в "привязке" прав к оформляемым ими отношениям в целом, а не только к одним лишь их субъектам?

Теперь нам предстоит констатировать важнейший для всего последующего изложения вывод: именно вещные обременения (а не только ограниченные вещные права!) и является тем понятием, которое выражает юридическую меру экономически необходимого участия одного лица в имуществе другого^[7]. На языке логики можно сказать так: всякое ограниченное вещное право суть вещное обременение, однако не всякое вещное обременение суть ограниченное вещное право. Как присущность субъективному нраву свойства следования за вещью, так признание за тем или другим субъективным правом свойства вещного обременения, само по себе не может свидетельствовать в пользу вещной природы данного права. С помощью этого вывода моментально развеивается сгустившаяся было завеса таинственности над странными "преобразованиями" права в обременение и обратно: все эти пертурбации абсолютно алогичны и не доказывают ни какого-либо "родства" рентного права с залоговым, ни, тем более, вещной природы последнего.

Утверждение о трансформации залогового права в долговое обременение некорректно еще и по собственным (внутренним) содержательным причинам. Во-первых, ясно, что предметом трансформации стало, конечно, не само залоговое право. Как его ни понимать — по-нашему ли, т.е. как возможность целевого господства залогодержателя над чужой вещью, соединенную с условной возможностью ее экзекуции, или как возможность извлечения и присвоения стоимости заложенной вещи — оно ни во что не трансформировалось, ибо сохранилось и всегда находится рядом с обеспечиваемым требованием. Трансформировалось это последнее, т.е. требование, обеспеченное залогом: из требования к должнику, определенному раз и навсегда актом возложения на себя корреспондирующей обязанности — сделкой (со всеми ее пороками), оно превратилось в требование к должнику, личность которого периодически меняется и предопределяется не конкретным юридическим актом (сделкой), а нахождением в его фактическом владении определенной вещи (кстати, неважно, каким образом в это владение попавшей). А во-вторых не менее ясно, что видовое понятие никак не способно "трансформироваться" в родовое — это сродни утверждению о том, как гимнаст "трансформировался" в спортсмена. Что же выходит — что до "трансформации", будучи гимнастом, он, тем не менее, еще не был спортсменом? Пока долг был обеспечен залогом, он что же, не был долгом? Был. Может быть, он не следовал за заложенной вещью? Следовал.

Таким образом, простое "перевешивание вывесок" — замена "вещного обременения" на "вещное право" — операция откровенно несостоятельная не только с профессионально-юридической, но и чисто логической точки зрения. Право получения ренты (рентное право) — суть вещное обременение, но из этого совсем не следует, что это еще и ограниченное вещное право. В обоснование такой квалификации нужны аргументы.

Увы, из Учебника можно усмотреть только один аргумент: в некоторых странах рентное право называется вещным обременением, а некоторыми учеными — вещным долгом и даже вещным векселем. Только что было доказано, что роли аргументов эти соображения выполнять никак не могут: эпитет "вещный", присоединенный к определяемым существительным, не отменяет сути этих последних: ни обременения, ни долги, ни, тем паче, векселя, хотя бы и вещные, не тождественны вещным правам. Долг всегда остается долгом — обязательственным (т.е. относительным) правоотношением', требование уплаты ренты, хотя бы и обременяющее определенную вещь, не перестает быть требованием. Рентное право реализуется не активными действиями управомоченного лица, как абсолютные права, а именно требованием получателя, обращенным к строго определенному лицу — должнику или плательщику^[8]. Только этот последний и совершает определенные действия, непосредственно направленные на вещь. Должник имеет вещное право (право собственности) на объект ренты, обладатель рентного права — нет.

Не только не спасает положения, но и, напротив, усугубляет его, и чуть более подробное изложение вопроса, содержащееся в одной из статей проф. Суханова. Описывая (по И. А. Покровскому^[9]) институт (в Германии — в дореволюционной России — вотчинного долга или вотчинной выдачи) ученый пишет, что его существо "...сводится к "обременению" земельного участка правом извлекать из участка "периодические выгоды" (при "вещном обременении") либо обязанностью его собственника выплачивать определенную сумму в пользу управомоченного лица за счет стоимости этого участка (в случае установления "земельного" или "рентного долга")", причем, "выгоды", получаемые при "вещном обременении" земельного участка, могут выражаться не только в деньгах, по и в вещах и даже услугах — "...например, в периодическом предоставлении определенного количества воды, энергии, продуктов сельского хозяйства". Таким образом, — заключает ученый, — "..."вещное обременение" предоставляет управомоченному лицу право требовать от собственника участка совершения некоторых положительных действий, что принципиально отличает его от конструкции сервитута"^[10]. Даже не принимая во внимание содержания данного права — требования управомоченного лица к собственнику о совершении им определенных активных действий — нельзя не задаться вопросом: как может рентное право быть вещным, как и сервитут, от которого оно, по собственному признанию Е. А. Суханова, "принципиально отличается"?! Но нет! — никакими вопросами ученый здесь не задается — без всяких объяснений "перепрыгивая" от вещного обременения к вещным правам^[11]: "Все перечисленные "обременения", не будучи сервитутами, представляют собой самостоятельные разновидности ограниченных вещных прав, которые И. А. Покровский, вслед за дореволюционным российским проектом Гражданского уложения, называл "вотчинными выдачами""^[12]. Воистину: наука — что дышло!