Религия как аллегорическое знание
Впервые истолкование религии как аллегорического знания было дано Теагеном Регийским (VI в. до н.э.). В этой интерпретации религия утрачивает статус недоступного, непостижимого и оказывается особым способом познания, который позволяет узреть то, что неподвластно житейскому сознанию, практическому смыслу, даже если оно претендует на известную систематичность. Эта версия позволила религии в позднейшие времена оказаться конкуренткой науки.
Представители так называемого оккультного знания считали, что такой способ познания богаче, нежели потенциал знания эмпирического. Такая ситуация заставила науку дискредитировать религию. Этот бум имел место в XVIII–XIX вв. Страсти утихли, когда обнаружилось, что религия вообще не является средством познания, ведь ее откровение является уже готовым и поэтому в значительной степени исторически отличается от научного знания. Религия выражает не знание, а нравственную высоту того, кто ее принимает, поэтому ее нельзя подвергнуть аналитической экспертизе или фальсифицировать.
Мистика органично включалась в богословие в лоне Русской православной церкви[1]. Согласно русскому философу В. Н. Лосскому (1903–1958) мистика в православии рассматривалась "как совершенство, как вершина всякого богословия", как богословие "преимущественное", поэтому, утверждал он, "нет христианской мистики без богословия и, что существеннее, нет богословия без мистики"[2].
Русские мистики возвестили новый идеал духовности, стоящий над существующей конфессиональной раздробленностью. "Мистик Владимир Соловьев, – пишет Виктория Кравченко, – философ но образованию и но призванию, открыл в русской философии то направление, которое в традициях древних философских школ именовалось “духовным водительством”. Осознание ограниченности критической и тем более позитивистской философии было и в русской, и в западной мысли. И только Вл. Соловьев в своей теософской системе предпринял попытку создать единую систему духовно-практического, главным образом, нравственного делания (как “исторического дела” философии), совмещающую в себе вершины религиозной, научной и критико-философской мысли на основе “всеединства” как глобального синтеза. В системах других русских мистиков возродились древние и забытые формы религиозно-мистического философствования и нравственно-практического учительства"[3].