Разгром социологии в 1930-е годы
Под знаком острых и весьма многочисленных теоретических дискуссий проходили 1920-е гг. Последовательная социологическая интерпретация марксистской теории была выдвинута в начале 1920-х гг. самым влиятельным теоретиком партии Н. И. Бухариным, но подвергнута довольно жесткой критике со стороны Ленина. В центре теоретических дискуссий 1920-х гг. находилась работа Н. И. Бухарина "Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии"[1], выдержавшая в СССР до 1929 г. восемь изданий. Она представляла собой первую попытку систематизации основных понятий исторического материализма (в его отношении к социологии) с позиций так называемого энергетизма. Бухарин утверждал, что исторический материализм является социологической теорией марксизма, которая выступает по отношению к философии как частная наука.
Досталось от Ленина и другому видному марксисту А. Богданову, который якобы отошел от исторического материализма К. Маркса и Ф. Энгельса к социалистически окрашенному сциентизму. Как и Бухарин, он пытался дать общую систему категорий исторического материализма и социологии с позиций тектологии (всеобщей организационной науки). Но попытка провалилась, не пришло, видимо, время для нового взгляда на общую социологию.
Гораздо позже, уже в 1970-е г., новое поколение советских философов и социологов еще раз попытается перестроить общую социологию, но уже на принципах общей теории систем (одним из родоначальников которой, кстати сказать, считается А. Богданов) и организационно-деятельностного подхода (Г. П. Щедровицкий). Но и эту попытку нельзя признать удачной, поскольку предложенный вариант так и не стал общепринятой нормой в сообществе социологов. Разгром бухаринской "ереси" стал поводом для активной борьбы против "абстрактного социологизма" и "механицизма" па протяжении 1930-х гг., прежде всего на страницах журнала "Под знаменем марксизма", выступавшего в те годы трибуной официальной партийной линии.
Два политических события неблагоприятно сказались на развитии не только социологии, но и всей социальной мысли в СССР – эмиграция ученых в 1922 г. и репрессии против них в 1937 г.
Переломным следует считать 1922 г., когда В. И. Ленин поставил вопрос о коммунистическом контроле программ и содержания курсов по общественным наукам; многим профессорам, в связи с их враждебностью марксизму, была запрещена преподавательская деятельность.
Социологический практикум
Так что сделал В. И. Ленин – принес пользу или вред отечественной социологии, выслав ученых за границу?
В конце 1922 г. во всех центральных университетах закрылись кафедры общей социологии. В это время почти во всех петроградских вузах были созданы кафедры общественных форм. Новая учебная дисциплина преподавалась до 1924 г. Иногда ее называли генетической социологией, так как это был искусственно разработанный вариант социологизированной истории. С 1923/24 учебного года впервые в университете и институтах Петрограда были введены лекции и семинары по историческому материализму, которые читали М. В. Серебряков, В. А. Быстрянский, Η. Н. Андреев, Э. Э. Эссен, Б. А. Фингерт, И. С. Плотников и другие марксисты. С этого времени в ленинградских вузах начинается преподавание "подлинно научной социологии"[2].
За пределы страны в это время было выслано около 160 деятелей науки и культуры[3]. В эмиграцию отправились П. А. Сорокин, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, П. Б. Струве, С. Л. Франк, А. В. Пошехонов, В. А. Мякотин, П. Милюков, В. Чернов, Г. Гурвич, Н. Тимашев, Ф. Степун, С. Франк, П. Новгородцев, Е. Спекторский и многие другие выдающиеся философы и социологи. Другая часть старой интеллигенции[4] пыталась как-то вписаться в новый контекст обществоведческой науки, найти свое место в социалистическом обществе, влиться в ряды марксистов.
Изгнание в 1922 г. большой группы ученых из России, в том числе П. Сорокина, сказалась на снижении уровня отечественной социологии. Социологи конца 1920-х гг. еще пытались проводить эмпирические исследования (К. Кабо, С. Первушин, А. Гастев и др.), разрабатывать теорию и преподавать в университетах (Н. И. Бухарин, С. И. Солнцев). Однако довольно быстро научные исследования были существенно ограничены. Термину "социология" начинают все чаще придавать негативный оттенок, он используется главным образом в связи с критикой буржуазной социологии. Многие журналы и кафедры закрываются, немалое количество социологов, экономистов и философов подвергаются репрессиям и ссылке в лагеря.
Ко второй половине 1920-х гг. общий уровень официальной философии и социологии в СССР резко снизился. Большевики намеревались покончить с буржуазной социологией, а покончили с социологией вообще. Ее место вскоре занял исключительно исторический материализм (а точнее, его довольно вульгарные интерпретации). Представители дореволюционной социологии, объявленные идеалистами, были высланы либо расстреляны, а новые марксистские кадры обществоведов по своему научному потенциалу и теоретическому уровню явно уступали своим идейным оппонентам.
Тем не менее, 1920-е гг. дали миру немало замечательных мыслителей. Среди них можно было бы назвать выдающегося экономиста и специалиста в сфере экономической социологии Н. Д. Кондратьева, автора социальной инженерии и самой эффективной по тем временам системы НОТ А. К. Гастева, наконец, замечательного ученого плановика, написавшего фундаментальные работы но социальной истории общественного труда и бюджетам времени С. Г. Струмилина. Все это ученые с мировым именем.
К концу первого периода отечественная социология, до тех пор отстававшая в развитии научной социологии от ведущих европейских стран, почти сравнялась с ними, а в начале второго периода, в 1917–1922 гг. практически догнала лидеров. В середине второго периода, а именно в 1923–1927 гг. в области прикладной социологии и социальной инженерии, благодаря деятельности знаменитого ЦИТа А. Гастева, опередила все европейские страны и догнала США.
На заключительной фазе второго периода, т.е. с 1933 по 1936 г., последовали политические репрессии, в результате которых вся научная элита страны, в том числе гуманитарная, была уничтожена. Следствием явился затяжной период полного замалчивания научной деятельности и ликвидации социологии в стране, продолжавшийся с 1937 по 1957 г. Гонения на социологию, начавшиеся в 1920-с и приведшие к ее полному разгрому в 1930-е гг., не могли не сказаться негативно на последующем развитии социологии как научной дисциплины.
В середине и конце 1930-х гг. эмпирические исследования, не сумевшие (и добавим, по природе своей не имеющие возможности) выполнить социальный заказ власти и на деле доказать преимущества социализма (таковых объективно не было), начинают сворачивать; начинаются систематические фальсификации и засекречивания статистических данных. Теоретическим оправданием разгрома социологии служило утверждение о том, что "исторический материализм это и есть социология марксизма", а это автоматически вело к выведению конкретных исследований за пределы социологии и науки вообще. Коренным образом поменялась обстановка внутри страны и политика властей. Насильственная коллективизация, кровавое раскулачивание, массовые репрессии, голод уже не требовали объективного анализа положения.
В 1934 г. власти закрыли 29 научно-исследовательских педологических учреждений, журнал "Психотехника". Постановление ЦК ВКП(б) "О педологических извращениях в системе народного образования" (1936) нанесло серьезный удар по общественным наукам.
В 1938 г. для "Краткого курса истории ВКП(б)" Сталии написал раздел "О диалектическом и историческом материализме", где исторический материализм приписал к сфере философского знания. Следствием явилось то обстоятельство, что важнейшие положения социологии стали рассматриваться только на философском, т.е. абстрактно-теоретическом уровне, а методика эмпирических исследований и сами исследования были полностью прекращены.
Со второй половины 1930-х гг. массовые опросы как особый канал, при помощи которого широкие слои общественности получили открытую информацию о своем обществе, прекратились.
На самом деле запрет касался не эмпирических исследований, а именно социологических, данные которых, как это принято в мировой практике, должны публиковаться в открытой печати. Функцию изучения частной жизни граждан, их мнения, образа жизни, взглядов, мировоззрения и намерений взяли на себя секретные отделы НКВД. При партийных комитетах всех уровней решением ЦК ВКП(б) создаются отделы партийной информации. Используя самые разные источники (сообщения информаторов-активистов, сбор сведений собственными силами и с помощью НКВД – КГБ), эти отделы регулярно готовили обобщающие записки о настроениях в среде рабочих, на селе, в среде студенчества, молодежи вообще (этим занимались аппаратчики службы комсомольских комитетов), интеллигенции, в армии, в партийных ячейках и в самих органах НКВД – КГБ. Информационные отделы нарткомитетов собирали и доносили руководству объективную информацию о политических настроениях и по широкому кругу проблем производственной и бытовой жизни всех слоев населения. По мере ужесточения политического режима они стали выполнять функцию "партийной разведки" и политического сыска.
В 1930-е гг. начинаются систематические фальсификации и засекречивание статистических данных[5]
Анкетные опросы, данные переписей населения, сеть осведомителей (якобы проводивших включенное наблюдение) и другие формы закрытых обследований использовались не ради приращения фундаментальных знаний, а для прикладной цели – осуществления политического контроля. Собранные по закрытым каналам данные обобщались и доводились до сведения директивных органов. Практика ограничения социологических исследований и запрета на открытую публикацию их результатов продолжалась вплоть до начала 1990-х гг.
После 1930-х гг. последовал продолжительный период затишья – на протяжении 20 лет в стране не было создано ни одной сколько-нибудь значимой работы по социологии, не проведено ни одного серьезного эмпирического исследования, не организовано ни одной научной конференции, не подготовлено ни одного профессионального социолога. Если до 1950-х гг. исследования с использованием социологических методов и проводились, то только в закрытом режиме: Информационный отдел ЦК РКП(б), Политуправление Красной армии, органы ВЧК и ОГПУ еженедельно информировали Политбюро и секретарей ЦК ВКП(б) о настроениях населения, об активности рабочих, крестьян, интеллигенции[6]. Ни о каком применении научных методов, репрезентативности данных, объективности их интерпретации речи не шло.
Отныне в отечественной социологии вместо множества теоретико-методологических течений – позитивизма, неокантианства, народничества и др. – воцарилось одно единственное, марксизм. Так продолжалось до развала СССР в начале 1990-х гг., когда вновь наступила эпоха идейных свобод, а в российской социологии появились самые разные идеологические направления, методологически объединенные (либо оправдывавшие свое существование) постмодернизмом.
В то же самое время в США научная традиция не прерывалась, финансировались тысячи эмпирических исследований, были разработаны социологические теории, определившие последующий ход социальной мысли, создано множество методических инструментариев, укрепились основы академической (университетской) науки.
До конца 1950-х гг. социология фактически прекратила существование. Ее ренессанс начался в период либеральных хрущевских преобразований и закончился в 1972 г. разгромом Института конкретных социальных исследований АН СССР[7]. После этого начался новый период, который американский историк Д. Шалин называл "веком серости"[8].