Глава 9. Эмоции удовольствия

 

Лоретта Стирм и ее дети терпеливо ждали на взлетном поле базы ВВС в Тревисе, пока группа военных летчиков выходила из самолета, доставившего их домой, в США. Так как генерал Роберт Стирм был старшим среди офицеров, вернувшихся из лагеря для военнопленных в Северном Вьетнаме, то сначала он должен был произнести краткую официальную речь и только потом разрешить своим боевым товарищам встретиться со своими семьями. Все это время его семья продолжала ждать. Фоторепортер Сэл Ведер, удостоенный за эту фотографию Пулитцеровской премии, писал: «Закончив свою речь, он посмотрел вокруг и увидел свою семью, бегущую ему навстречу с распростертыми объятиями и улыбками, выражающими бурную радость».[171] «Радость» – это более подходящее слово, чем «удовольствие» или «счастье» для эмоции, показанной на этом снимке, так как оно говорит о более высокой интенсивности испытываемой эмоции. Однако и оно не говорит нам в точности о том, какие именно эмоции удовольствия испытывались этими людьми.

Я уверен, что есть более дюжины эмоций удовольствия, каждая из которых универсальна и каждая из которых настолько отличается от остальных, насколько отличаются друг от друга печаль, гнев, отвращение и презрение. Подобно тому как имеется группа особых эмоций, которые обычно не доставляют нам удовольствия, существует также и группа других особых эмоций, испытывая которые мы получаем удовольствие. Проблема с использованием слов «удовольствие» и «счастье» состоит в том, что они недостаточно конкретны;

 

 

статочно конкретны; они подразумевают единственное состояние разума и чувств, подобно тому как слова «расстройство» и «отрицание» не позволяют узнать, испытывает ли человек печаль, гнев, страх или отвращение. В английском языке нет отдельных слов для всех приятных эмоций, описанных мной в этой главе, и поэтому я заимствовал некоторые слова из других языков для обозначения нескольких важных эмоций удовольствия, которые мы испытываем.

Однако мы пока что мало знаем об эмоциях удовольствия, так как все исследования эмоций, включая и мои, были направлены на изучение эмоций огорчения. Внимание исследователей концентрировалось на эмоциях, когда они вызывали проблемы для других и для нас самих. В результате мы больше знаем о психических расстройствах, чем о психическом здоровье. Теперь ситуация начинает меняться, так как все чаще акцент делается на том, что называется позитивными эмоциями.[172]

Я уверен, что мы можем получить большую пользу от лучшего знания и понимания эмоций удовольствия, так как они играют ключевую мотивирующую роль во многих важных областях нашей жизни.

Давайте начнем с сенсорных удовольствий. Есть вещи, которые мы ощущаем приятными на ощупь; мы также можем испытывать удовольствие от чужого прикосновения, особенно когда оно исходит от того, о ком мы заботимся, и осуществляется с нежностью и лаской. Есть виды, которые приятно созерцать, например красивый вид заката солнца. Есть звуки, которые приятно слышать, например плеск океанских волн, журчание ручья, шум ветра в верхушках деревьев и различные музыкальные мелодии. При изучении эмоции отвращения мы рассматривали вкусовые ощущения и запахи отдельно, но сладкий вкус нравится большинству людей, в то время как способность получать удовольствие от кислого, горького или пряного вкуса, по–видимому, приобретается с годами. Запахи гниения большинство людей считают неприятными, но некоторые высоко ценимые сорта сыра источают запахи, которые многим кажутся отвратительными. Я полагаю, что существуют какие–то универсальные темы и множество усвоенных вариаций для каждого из пяти сенсорных удовольствий.

Открытым остается вопрос о том, действительно ли сенсорные удовольствия просто обеспечивают разные пути к достижению того же самого эмоционального опыта и поэтому должны рассматриваться как единая эмоция или же мы должны рассматривать их как пять разных эмоций – визуальное, тактильное, обонятельное, слуховое и вкусовое удовольствия. Когда–нибудь исследователи разрешат этот вопрос и определят, действительно ли каждое из этих сенсорных удовольствий различаются по своим субъективным ощущениям, по сигналам, подаваемым другим людям, и по характерным для них физиологическим изменениям. Пока же я буду рассматривать их как пять разных эмоций, потому что мое чутье подсказывает мне, что проведенное исследование покажет, что они различны между собой, причем не только с точки зрения используемого органа чувства.

Мой наставник Сильван Томкинс не считал сенсорные удовольствия эмоциями. Он утверждал, что эмоция может приводиться в действие практически чем угодно, а каждое из таких удовольствий ассоциируется только с каким–то одним источником сенсорных ощущений. Это не кажется мне убедительным, так как внутри любого из сенсорных источников, например такого, как звук, имеется много разных триггеров. Хотя некоторые из них универсальны, многие из них таковыми не являются, поскольку очень разные вкусы, виды, запахи, прикосновения и звуки вызывают удовольствие как внутри одной культуры, так и в разных культурах.

Психологи Барбара Фредриксон и Кристина Бренниген также доказывали, что сенсорные удовольствия не должны рассматриваться как эмоции, но при этом они выдвигали другие аргументы.[173] Они утверждали, что сенсорные удовольствия просто возникают у нас без требования оценки, а если нет оценки, то нет и эмоции. Однако я с этим не согласен, так как многие эмоции, традиционно воспринимаемые как негативные, могут приводиться в действие текущими событиями, вызывающими сенсорные ощущения. Разве автоматическое удовольствие, которое испытывает большинство людей при виде заката солнца, подразумевает проведение оценки в меньшем объеме, чем автоматический страх, который испытывают большинство людей, когда под ними ломается стул или когда при переходе улицы они внезапно замечают быстро приближающуюся к ним машину? Я так не думаю. К тому же большая часть того, что обеспечивает нам сенсорные удовольствия посредством зрения, слуха, вкуса или обоняния и в меньшей степени посредством осязания, представляет собой усвоенные триггеры, для срабатывания которых часто требуется проведение разнообразных оценок. К примеру, удовольствие, которое мы испытываем, разглядывая абстрактную картину Пикассо, не возникает без процессов оценки. Сенсорные удовольствия очень приятны, и я не вижу причин для того, чтобы не рассматривать их как эмоции.

Одной из простейших приятных эмоций является веселье. Большинство из нас испытывают веселье от того, что находят смешным; есть очень веселые люди, готовые шутить и развлекаться без устали. Индустрия развлечений занимается преимущественно тем, что старается вызывать у людей эту эмоцию и предоставлять им возможность веселиться тогда, когда они этого хотят. Веселье может изменяться по своей интенсивности от слабого до очень сильного, сопровождающегося приступами безудержного смеха и даже слезами.[174]

Когда все в мире кажется нам правильным, когда мы чувствуем, что нам ничего не нужно менять,[175] то в такие моменты мы бываем спокойными и довольными жизнью. Я не уверен, что имеется какой–то признак удовлетворенности, появляющийся на лице; возможно, в таком состоянии у нас просто происходит расслабление мышц лица. С большей вероятностью удовлетворенность может слышаться в голосе. Позднее я объясню, каким образом различия в доставляющих удовольствие эмоциях проявляются в большей степени в голосе, чем на лице.

Возбуждение возникает в ответ на что–то новое и необычное. Томкинс считал, что возбуждение является наиболее интенсивной формой проявления чувства интереса, но интерес во многом представляет собой рассудочное, а не эмоциональное состояние. Однако представляется несомненным, что исходный интерес может перерасти в возбуждение, особенно когда изменения происходят быстро или оказываются трудными для реагирования на них, неожиданными или новыми. Непросто определить универсальный триггер или тему возбуждения. Все те, о которых думал я, – катание на горных лыжах, наблюдение за падающими звездами, вероятно, вызывают у некоторых людей ужас. Я полагаю, что часто имеется тесная связь между возбуждением и страхом, даже если ваш страх вызвала опасность, угрожающая не вам, а кому–то другому. Возбуждение имеет свой особый «аромат», отличающей его от всех других приятных эмоций. Возбуждение может также сливаться с гневом, вызывая приступы ярости, или со страхом, вызывая приступы ужаса.

Облегчение, часто сопровождающееся глубоким вдохом и выдохом, представляет собой эмоцию, испытываемую нами тогда, когда что–то, вызывавшее у нас сильные эмоции, ослабевает. Мы испытываем облегчение, когда узнаем, что тест на наличие онкологического заболевания дал отрицательный результат, когда находим нашего ребенка, потерявшегося на несколько минут в толчее магазина, когда узнаем, что успешно сдали трудный экзамен, который вполне могли бы провалить. Облегчение может также возникнуть после положительно оцениваемых ощущений, например, облегчение после испытанного сексуального напряжения и возбуждения после оргазма, иногда смешанного с облегчением, испытываемым в том случае, если изначально имелась неуверенность в своих силах. Страх часто является предшественником облегчения, хотя и не всегда, так как то, что пугает нас, может устраняться не до конца. Моменты страдания могут предшествовать возникновению облегчения, когда кто–то успокаивает и утешает нас в нашем горе. Моменты получения сильного удовольствия также могут предшествовать возникновению облегчения. Необычность облегчения состоит в том, что оно не является изолированной эмоцией. В отличие от всех других эмоций ему обязательно должна предшествовать какая–то другая эмоция.

Еще одной приятной эмоцией является изумление.[176] О нем мы знаем очень мало, хотя опыт сильного изумления, испытанного мной пятнадцать лет тому назад, привел меня к мысли о том, что оно является самостоятельной эмоцией.[177] В течение пятиминутной беседы с Ричардом Шечнером, профессором театроведения Нью–Йоркского университета, я обнаружил много совпадений в наших биографиях, фактически даже слишком много, чтобы их можно было бы сразу осознать. Мы оба выросли в Ньюарке, штат Нью–Джерси. Мы оба посещали одну и ту же начальную школу, но никогда не сталкивались друг с другом, так как Ричард был на год младше меня. Мы оба переехали в одно и то же городское предместье и поселились на одной улице! Даже когда я пишу об этом сейчас, я начинаю испытывать изумление, которое я испытал во время нашей беседы. Родители Ричарда купили наш дом у моего отца после смерти моей матери, и Ричарду досталась комната, которая когда–то была моей спальней!

Определяющими характеристиками изумления являются его редкость и вызываемое им ошеломление чем–то непостижимым. В отличие от большинства других авторов, писавших об изумлении, я полагаю, что его важно отделять от страха, хотя эти две эмоции могут сливаться, когда мы испытываем угрозу чего–то непреодолимого, трудного для понимания или осознания. Это очень сильное и по своей сути приятное ощущение. Почти все, что является невероятным, непостижимым и захватывающим, может быть источником изумления. Мы не понимаем, что это такое или как это могло случиться, но мы этим не испуганы, если только это не создает угрозу нашей безопасности, потому что в таком случае мы испытываем затем также и страх.

Как утверждали Дачер Келтнер и Джонатан Хейдт в своей теории возникновения благоговения (слово, которое они и другие авторы используют для описания сочетания изумления и страха), оно

вызывается «объектами, которые с трудом постигаются нашим разумом… »[178] Возможно, изумление было нередким на ранних этапах человеческой истории, когда люди гораздо хуже понимали окружавший их мир. До сих пор не проводилось практически никаких научных исследований изумления, поэтому вы легко можете представить, как трудно было бы создать условия для возникновения изумления в лаборатории, где оно могло бы быть тщательно измерено.

Дарвин писал о мурашках (гусиной коже), появляющихся при изумлении, и это является одним из самых сильных физических ощущений, ассоциируемых с этой эмоцией. С учетом личного опыта я полагаю, что покалывание в локтях и в области задней стороны шеи также возникает при возникновении у нас изумления. Возможно также изменение дыхания, но не в виде однократного вздоха облегчения, а в виде глубоких вдохов и выдохов. Возможно также покачивание головой как проявление скепсиса и недоверия. Пока что неизвестно, появляются ли характерные сигналы изумления на лице, в голосе или в движениях тела.

Восхищение людьми или признание их харизматическими личностями вызывают чувства, родственные изумлению, но я вновь утверждаю, что эти чувства будут особыми. Восхищение не вызывает тех же внутренних ощущений, которые вызывает изумление, – мурашек по коже, изменений дыхания, вздохов или покачиваний головой. Мы готовы следовать за воодушевляющими нас людьми, мы испытываем преданность им, но, когда мы испытываем изумление, мы держимся спокойно и не чувствуем себя обязанными что–то делать. Вспомните о реакции людей в фильме «Близкие контакты третьего вида», когда они видят огни космических кораблей.

Экстаз, или блаженство, т. е. состояние безграничного восторга, достигаемое одними посредством медитации, другими посредством слияния с природой, а третьими через опыт сексуальных отношений с возлюбленной или возлюбленным, может рассматриваться как еще одна приятная эмоция. Подобно возбуждению и изумлению, экстаз вызывает исключительно сильные переживания, а не просто переживания, которые человек может испытывать в малых количествах и с малой интенсивностью.[179]

Дженнифер Каприати, фотография которой показана на с. 242, только что выиграла открытый чемпионат Франции по теннису.

 

 

Она добилась чего–то фантастического, чего–то невероятно трудного, особенно с учетом того, что ей на несколько лет пришлось уйти из профессионального спорта из–за проблем личного характера. Каким словом можно описать ее состояние? Мы могли бы сказать, что она чувствует себя великой, радостной или счастливой, но эти слова подразумевают слишком много приятных эмоций. Она столкнулась с серьезным вызовом и сумела дать на него достойный ответ. Это гораздо больше, чем ощущение удовлетворенности, это своего рода гордость, хотя такое слово охватывает слишком широкий набор понятий. В этой эмоции содержится ощущение того, что человек сумел достичь какой–то трудной цели, и это ощущение достигнутого результата оказывается очень приятным и неповторимым. Другим людям не нужно знать о вашем достижении, вы наслаждаетесь им сами. Итальянский психолог Изабелла Поджи называет эту эмоцию, не имеющую английского названия, словом fiero.[180]

Поза Каприати на этом снимке похожа на позы многих других спортсменов, сфотографированных после одержанной трудной победы, хотя спорт не является единственным вызовом, способным привести в

действие ваше fiero. Я испытываю fiero, когда нахожу решение сложной интеллектуальной задачи. Рядом со мной нет аудитории, восторженного поклонения которой я бы добивался. Fiero требует наличия трудной проблемы и очень позитивного восприятия себя самого в момент достижения цели. «Триумф» вряд ли будет правильным словом для описания этой эмоции, потому что он подразумевает победу в состязании, но такая победа является лишь одним из контекстов, в которых будет ощущаться fiero.

Я уверен, что эта эмоция является совершенно особой; она не похожа ни на сенсорное удовольствие, ни на облегчение, ни на веселье. Возбуждение может предшествовать появлению fiero, когда мы начинаем сталкиваться с нашим вызовом, но fiero не является возбуждением. Это самостоятельная эмоция. Действительно, хотя гордость традиционно упоминается на первом месте среди семи смертных грехов, желание испытать fiero имело важнейшее значение на протяжении всей истории человечества, так как оно помогало мотивировать великие усилия и великие свершения.[181][182]

Что вы чувствуете, когда слышите, что ваш сын или ваша дочь приняты в лучший колледж, прекрасно выступили на концерте, получили награду от общества скаутов или добились какого–то другого важного результата? Мы могли бы назвать это гордостью, но это слово недостаточно конкретно для описания совокупности физических ощущений, испытываемых родителями, дети которых добиваются какого–то заметного успеха, возможно, даже превосходящего успехи родителей. Однако в идише есть специальное слово именно для такого опыта: naches. Известный автор Лео Ростен определяет naches как «сильное ощущение удовольствие и гордости, которое может принести родителям только их ребенок: «Я испытываю naches »».[183] Родственным словом на идише будет слово kvell, которое Ростен определяет следующим образом: «Светиться от гордости и удовольствия главным образом за успехи детей или внуков; быть настолько счастливым от испытываемой гордости, что этого чувства могут не выдержать пуговицы на вашей одежде».[184]Naches – это эмоция; kvelling – это ее выражение. Моя дочь утверждала, что дети могут испытывать naches по поводу

достижений своих родителей. Ее догадка позволяет мне испытывать naches, и теперь я проявляю kvelling.

Naches гарантирует инвестиции родителей в содействие развитию и достижению успехов их детей. К сожалению, некоторые родители не испытывают naches, когда достижения их детей превосходят их собственные достижения. Такие завистливые родители часто соперничают со своими детьми, что может иметь крайне нежелательные последствия для обеих сторон. Я не раз наблюдал подобную конкуренцию между преподавателями и студентами в научном мире. «Почему они пригласили на конференцию ее, а не меня? Ведь специалистом являюсь я, а она всего лишь моя студентка». Преподаватели, подобно родителям, должны испытывать naches, чтобы студент научился испытывать fiero и мотивировался этим fiero к достижению новых высот, ожидая, что его наставник будет проявлять kvell.

Эти примеры указывают на интересную возможность возникновения приятных эмоций, никогда не испытываемых некоторыми людьми. Разумеется, это может происходить при наличии физических недостатков, не позволяющих испытывать те или иные сенсорные удовольствия, но возможны также и психические дефекты, ограничивающие возможности переживания каких–то приятных эмоций.

Антрополог Джонатан Хейдт предлагает чтобы то, что он называет словом elevation (от английского elevate – «облагораживать», «улучшать»), рассматривалось как еще одна приятная эмоция. Он описывает его как «теплое, возвышающее чувство, которое испытывают люди, когда они видят неожиданные проявления человеческого великодушия, доброты и сострадания».[185] Когда мы ощущаем elevation, мы получаем стимул к тому, чтобы стать более добрыми, к совершению альтруистических действий. Я мало сомневаюсь в существовании того, что идентифицировал и обозначил этим специальным термином Хейдт, но я не уверен, что оно соответствует всем критериям, позволяющим признать его эмоцией. Не все, что мы переживаем, является эмоциями; ведь мы имеем также мысли, установки и ценности.

Ричард и Бернис Лазарус описывают благодарность как «признание альтруистического вклада, принесшего пользу».[186] Они отмечают, что когда кто–то действительно делает что–то хорошее для нас и делает это из альтруистических побуждений, а не ради собственной выгоды, то мы обычно испытываем благодарность. Однако мы можем также почувствовать смущение из–за привлеченного к себе внимания, недовольство из–за того, что мы оказались перед кем–то в долгу, или даже гнев, если поймем, что человек сделал это доброе дело потому, что счел нас очень бедными.

Действительно, благодарность – это сложная эмоция, так как нам бывает трудно узнать, когда она возникнет. Я полагаю, что имеются серьезные культурные различия между социальными ситуациями, в которых может возникать благодарность (например, вопрос о том, когда следует давать чаевые, имеет разные ответы в США и, допустим, в Японии). В США, когда люди просто выполняют свою работу, они часто говорят, что не ожидают благодарности; если сиделка просто хорошо ухаживает за очень больным пациентом, то кто–то может сказать, что она не ожидает благодарности или не нуждается в ней. Однако мой опыт говорит об обратном: выражение благодарности часто ценится именно в таких ситуациях.

Я сомневаюсь, что есть универсальный сигнал благодарности. Единственное, что приходит мне на ум, это легкий наклон головы, но это движение может сигнализировать и о многом другом, например о подтверждении. Я также не уверен, что имеется особый набор физиологических ощущений, характерных для благодарности. Это не подвергает сомнению само существование благодарности, а лишь поднимает вопрос о том, следует ли ставить ее в один ряд с весельем, облегчением, сенсорными удовольствиями и т. д.

Чувство, которое вы испытываете, когда узнаете, что ваш злейший враг серьезно пострадал, также может быть приятным; но этот тип удовольствия отличается от тех, которые мы рассматривали до сих пор. В Германии оно называется schadenfreude (злорадство. – Примеч. науч. ред.). В отличие от других приятных эмоций schadenfreude не одобряется, по крайней мере в некоторых западных обществах. (Мне неизвестно отношение к этой эмоции в не западных обществах.)[187] Предполагается, что мы не будем тайно торжествовать по случаю наших успехов и не будем радоваться неудачам наших соперников. Следует ли рассматривать тайное торжествование как самостоятельную приятную эмоцию? Вероятно, нет; оно слишком похоже на fiero, открыто проявляемое перед другими людьми.

Действительно ли существует именно шестнадцать приятных эмоций? Действительно ли пять сенсорных удовольствий, веселье, удовлетворенность, облегчение, изумление, экстаз, fiero, naches, elevation, благодарность и schadenfreude можно квалифицировать как самостоятельные эмоции? Только исследования того, когда они возникают, как они проявляются внешне и что происходит при этом внутри нас, способны дать ответы на эти вопросы. Пока же, как я думаю, нам следует изучить каждую из них в отдельности.

Кто–то может утверждать, что если мы не имеем слова для обозначения эмоции, то не можем ее квалифицировать. Разумеется, мы не должны быть настолько узколобыми, чтобы настаивать на использовании именно английского слова! Я не думаю, что так уж важно, чтобы существовало какое–то слово для обозначения эмоции на данном конкретном языке, хотя я ожидаю, что на каком–то языке данная эмоция все же будет иметь свое название. Слова не являются эмоциями, они лишь представляют эмоции. Но нам следует заботиться о том, чтобы слова не вводили нас в заблуждение по поводу эмоций, которые они обозначают. Само по себе то, как мы используем слова, иногда может вводить нас в заблуждение. Я использовал слово «веселье» для обозначения приятной эмоции, которую мы испытываем в ответ на что–то смешное, обычно какую–то шутку, но не для обозначения чего–то другого, что также обладает смешными качествами. А теперь давайте рассмотрим эмоции, которые мы испытываем в увеселительном парке. Там обычно не звучит много шуток, хотя в случае выступления труппы комиков мы можем повеселиться от души. «Дома смеха» и американские горки, вероятнее всего, вызовут у нас возбуждение, страх и облегчение, а не веселье. Мы могли бы испытать также и fiero, поскольку сумели выдержать захватывающее дух испытание скоростью. Если мы успешно проявим себя на кегельбане или в тире, то мы также можем почувствовать fiero. Если наш ребенок выиграет приз в подобных играх, то мы можем ощутить naches. А кроме того, в ходе предлагаемых испытаний мы можем получать различные чувственные удовольствия. Поэтому, с точки зрения моей терминологии, было бы лучше назвать такой парк парком удовольствий.

Все эти приятные эмоции мотивируют нашу жизнь, в общем и целом они заставляют нас делать то, что идет нам на пользу. Они поощряют нас к осуществлению деятельности, необходимой для выживания человеческого рода, – сексуальным отношениям и воспитанию детей. Все это очень отличается от гедонизма, так как альтруистические поступки, добрые дела и достижение удивительных результатов может стать усвоенными источниками fiero, возбуждения, веселья, сенсорных удовольствий… и практически всех приятных эмоций. Стремление к наслаждению не должно быть единоличным или эгоистичным. Я уверен, что все должно быть совсем наоборот, что без дружбы, без совместных достижений, без контактов с другими людьми, вызывающими сенсорные удовольствия, наша жизнь была бы сухой и бесцветной.

Подобно Томкинсу я также уверен в том, что наслаждение является главной мотивирующей силой в нашей жизни. Но какие из приятных эмоций нравятся нам больше всего? Каждый из нас может испытать все эти эмоции, если только мы не лишены каких–то органов чувств, но у большинства из нас есть своя «специализация», заставляющая нас отдавать предпочтение одним эмоциям перед другими. Люди организуют свою жизнь таким образом, чтобы максимизировать опыт получения таких удовольствий. Я стараюсь прилагать свои усилия таким образом, чтобы испытывать fiero, naches и получать некоторые сенсорные удовольствия; когда я был моложе, я больше думал о достижении возбуждения, чем naches (так как тогда у меня не было детей). Я полагаю, что в течение жизни мы по несколько раз меняем акценты своих усилий, но этот вопрос также требует серьезного изучения.

Стремление к удовлетворенности всегда было мне несвойственно, но у меня есть друзья, для которых оно всегда было главной целью в жизни, которые всегда стремились к спокойствию и душевному равновесию. Но есть люди, которые сознательно ввязываются в опасные и рискованные ситуации, чтобы пережить возбуждение, fiero и облегчение. Наконец, есть и те, для кого стремление к веселью, к развлечению себя и других является главной чертой их характера. Альтруисты, которые охотно работают в таких организациях, как «Корпус мира», стремятся ощутить внутренний подъем, благодарность от получивших помощь и, возможно, почувствовать fiero.

Теперь мы снова обратимся к фотографии, показывающей воссоединение семьи генерала Стирма. Давайте попытаемся определить, какие приятные эмоции испытывает дочь, бегущая с разведенными в стороны руками навстречу своему отцу, чтобы броситься ему нашею? Здесь, безусловно, присутствует возбуждение, а также предчувствие получения сенсорных удовольствий от возможности обнять дорогого человека, заново почувствовать прикосновение его рук и ощутить его запах. Возможно, несколькими мгновениями ранее она испытала облегчение, когда увидела, что ее отец вернулся с войны живым и невредимым. Здесь также может присутствовать момент изумления, вызванный почти что невероятным фактом возвращения отца домой после пятилетнего отсутствия, так как пять лет в жизни этой девушки – довольно большой срок.

Воссоединение с человеком, к которому вы очень привязаны, может быть универсальной темой для приятных эмоций. В Новой Гвинее я обнаружил, что встреча с друзьями из соседней деревни была наилучшей ситуацией для съемок спонтанных выражений удовольствия. Обычно я садился у края тропы, практически скрытый густым подлеском, настраивал кинокамеру и ожидал встреч друзей. Встречи укрепляют связи между людьми. Разлука способна заставить сердце любить еще сильнее, и поэтому встреча с дорогим человеком может быть такой приятной.

Сексуальные отношения являются еще одной универсальной темой, позволяющей испытать многие приятные эмоции. Они сопровождаются разнообразными сенсорными удовольствиями, а также возбуждением на предшествующих этапах и облегчением после кульминации. Вожделение и половое влечение сопровождаются эротическими предчувствиями, ожиданием получения сенсорных удовольствий и возбуждением от перспективы получения желаемого.

Рождение желанного ребенка упоминалось студентами колледжа обоего пола чаще, чем я ожидал, при проведении исследования, посвященного выявлению самых счастливых событий, которые только можно представить в нашей жизни. Возбуждение, изумление, облегчение, fiero и, возможно, благодарность чаще всего называются в числе приятных эмоций, возникающих при таких событиях.

Возможность находиться рядом с любимым человеком является еще одной универсальной темой. И родительская, и романтическая любовь подразумевает прочную преданность, сильную привязанность к другому человеку. Но ни то, ни другое не являются эмоциями. Эмоции могут быть очень краткими, а любовь – вечной. Однако хотя романтическая любовь может сохраняться на протяжении всей жизни, довольно часто этого не происходит. Родительская любовь, напротив, обычно проявляется в виде неизменной преданности своему ребенку, хотя и здесь бывают исключения, когда родители отрекаются от своих детей. Есть и еще один смысл любви, проявляющийся в кратковременном возникновении наивысшего наслаждения и слиянии с другим человеком.[188] Это то, что ранее я называл экстазом, или блаженством, и оно, безусловно, может считаться эмоцией.

Нормальная семейная жизнь доставляет нам множество приятных эмоций, но иногда испытываемые нами эмоции оказываются неприятными. Мы можем испытывать гнев, отвращение или разочарование в любимом человеке, и нередко мы ощущаем отчаяние и горе, когда он получает серьезные повреждения или умирает. Я уверен, что родители могут беспокоиться о безопасности своих детей всю жизнь, хотя обычно они больше беспокоятся о своих детях, пока те еще не стали самостоятельными людьми. Контакты с детьми – реальные, вызванные из памяти или воображаемые – способны вызвать множество приятных эмоций: сенсорные удовольствия, naches, моменты удовлетворенности или возбуждения, облегчения при вызволении ребенка из опасности и, разумеется, веселья.

Романтическая любовь также не исключает, что человек может испытывать самые разные неприятные эмоции, но, к счастью, приятные эмоции возникают гораздо чаще. Отвращение и презрение испытываются довольно редко, но когда они возникают, то это сигнализирует о том, что отношения находятся в опасности. Особенность романтических отношений заключается в том, что они предполагают более частое возникновение приятных эмоций.[189] Некоторые пары совместно стремятся к достижению fiero, работая совместно или находя особое удовлетворение в том, чего добивается партнер. Другие пары могут уделять больше внимания достижению возбуждения или удовлетворенности. Хотя уверен в том, что упомянутые мной темы являются универсальными, они взяты мной из личного опыта. Также и многие другие вариации этих тем усваиваются и становятся важными источниками различных эмоций удовольствия.

Существуют настроения, связанные с некоторыми приятными эмоциями, в частности с возбуждением, удовлетворенностью и весельем. Эти чувства могут растягиваться на длительный период, например, продолжительностью в несколько часов; в результате в таком состоянии человек легко может испытывать эмоции, родственные его настроению.

В начале этой главы я утверждал, что слово «счастье» не говорит нам о том, какой тип счастья возникает. Дополнительную неясность придает и то, что счастье может иметь отношение к совершенно другому состоянию, например общему ощущению субъективного благополучия. Психолог Эд Динер, ведущий специалист по исследованию субъективного благополучия, определяет его как оценку, которую дает своей жизни человек. Оно главным образом оценивалось по ответам человека: «Во многих отношениях моя жизнь близка к идеалу» или «До сих пор мне удавалось получить от жизни то, что я считал нужным получить». Состояние благополучия, по–видимому, определяется множеством разных факторов: от удовлетворенности успехами в конкретных областях, например профессиональной, и до того, как часто человек переживает приятные эмоции по сравнению с неприятными.

Субъективное благополучие широко изучалось во всем мире с помощью специальных опросников. Мы не будем подробно заниматься рассмотрением полученных в ходе этих исследований результатов и лишь отметим один универсальный результат: наличие положительной корреляции между субъективным благополучием и доходом, обеспечивающим человеку покупательную способность. Межкультурные различия проявляются в том, что самоуважение в большей степени связано с субъективным благополучием в западных культурах, чем в не западных. Во всех культурах наличие прочных связей также ассоциируется с благополучием.[190]

Имеется также набор личностных характеристик, имеющих отношение к приятным эмоциям. Люди, которые по результатам психологических тестов демонстрируют склонность к экстравертности и высокой эмоциональной устойчивости, сообщают о большей удовлетворенности жизнью.[191] Исследования о том, как такие черты личности обеспечивают более счастливую жизнь, не учитывали выделенные мной разные типы удовольствия, но они пытались объяснить, каким образом экстравертность помогает человеку стать более счастливым. Экстраверты могут быть менее чувствительны к наказаниям или получаемым отказам либо быть более склонными к благоприятным сравнениям себя с другими людьми. Возможно также, что экстраверты лучше, чем интроверты вписываются в американскую культуру.[192]

Люди различаются также по их обычным уровням оптимизма и бодрости, и это, по–видимому, является более надежной характеристикой, чем реакция на конкретную ситуацию или событие. Кристофер Петерсон, один из экспертов в этой области, предполагает, что оптимизм характеризует отношение к вероятности переживания приятных эмоций.[193] Хотя не каждый из нас является несгибаемым оптимистом, наличие оптимистичного взгляда на мир будет полезно для вас – он присутствует у людей, получающих от жизни больше удовольствий, проявляющих больше упорства и добивающихся более высоких результатов. Интересно, что некоторые исследования говорят о том, что оптимисты обладают более крепким здоровьем и живут дольше, чем пессимисты.[194] Петерсон утверждает, что общий оптимистичный взгляд человека на жизнь «может быть биологически заданной склонностью, наполняемой под воздействием культуры социально приемлемым содержанием, он приводит к желаемым результатам, потому что обеспечивает общее состояние энергичности и способности восстанавливать силы».[195] Петерсон задает также вопрос: «Как ощущается оптимизм? Является ли он счастьем, радостью, легкой формой помешательства или просто удовлетворенностью?»[196]

В предыдущих главах я описывал, как избыток определенных негативных эмоций, в частности страха, гнева и печали, приводит к возникновению эмоционального расстройства. Общее отсутствие доставляющих наслаждение эмоций, т. е. неспособность испытывать fiero, naches, сенсорные удовольствия и т. д., представляет собой психическое расстройство, получившее название эмоциональной анестезии. Чрезмерное, неослабевающее возбуждение, иногда смешанное с блаженством и fiero, является одним из признаков эмоционального расстройства, называемого манией.