От «альтруизма»

Мои доводы с защиту эволюционной этики состоят из двух частей. Во-первых, я хочу предложить эмпирический аргумент. Я понимаю, что он не является полным доказательством, и что до известной степени моя позиция гипотетична. Тем не менее я намерен показать, что он отвечает критериям научности и, следовательно, подлежит проверке, верификации или же фальсификации. Я убежден, что число позитивных свидетельств нарастает, и что это та позиция, которую разумно было бы принять в настоящее время. Во-вторых, предлагая эмпирический аргумент, я хочу извлечь следствия философского характера.

Мой эмпирический аргумент состоит просто в том, что этическое ра­зумение человека - это непосредственная каузальная функция эволюции через естественный отбор, т. е. через главный каузальный процесс, кото­рый мыслится сегодня ответственным за природу органических существ. Часто думают, как думал, например, Т. Хаксли, что наше моральное чувство с необходимостью должно противостоять нашему животному естеству, поскольку естественный отбор зависит от успеха в борьбе за жизнь, и что, следовательно, в наследство от эволюции нам достается эгоистическая агрессивность. Отсюда представляется резонным предполо­жить, что поскольку мы суть моральные существа, то это, должно быть, вследствие нашей способности каким-то образом сопротивляться и по­беждать зверя, сидящего внутри нас.

Я убежден, что современная эволюционная биология свидетельствует о том, что такое понимание эволюционного процесса совершенно оши­бочно. Фактически успех в борьбе за существование зачастую достигается больше средствами сотрудничества и морали, чем агрессивностью. При­ступая к развитию этого положения, я хочу, чтобы не было двусмыслен­ности в понимании одного пункта. Я не собираюсь утверждать, что мы в действительности представляем собой управляемых инстинктом живот­ных или что мы всегда эгоистичны и агрессивны - даже если иногда мы и скрываем такие черты. (Хотя я, разумеется, согласился бы с тем, что в нас, как мне это кажется очевидным, зачастую в большей или мень­шей степени эти качества присутствуют.) Мой тезис состоит в том, что люди от природы нелицемерны, искренни, моральны - и это не вопреки, а благодаря эволюционному процессу. Если использовать термин, кото­рый часто употребляется в подобного рода дискуссиях, то я бы сказал, что вследствие эволюции люди от природы являются альтруистами. Они мыслят, намериваются и поступают в свете критериев добра и зла.

Ни в коем случае не претендуя на оригинальность, я отправляюсь от факта, что биологи-эволюционисты, в особенности социобиологи, знают теперь, что сотрудничество играет огромную роль в животном мире, и что это является результатом естественного отбора. Проще говоря, сов­местные действия с другими организмами чаще приносят гораздо больше выгод, чем попытки воевать против всех и вся. Существуют различные механизмы, с помощью которых предполагается объяснить это взаимо­действие, и наиболее известным среди которых является, вероятно, «родственный отбор», где родственники оказывают друг другу помощь, повышая, таким образом, собственные репродуктивные перспективы, и «взаимный альтруизм», где не-родственники сотрудничают потому, что могут взамен рассчитывать на ответную помощь партнеров.

Такой род социального взаимодействия находит широкое подтвержде­ние - от Hymenoptera (муравьи, пчелы и осы) вплоть до приматов, и хотя многое здесь еще предстоит изучить, никто сегодня не сомневается ни в его важном эволюционном значении, ни в его происхождении из селективного процесса. Такое взаимодействие чаще известно под упомя­нутым выше названием «альтруизм». Важно поэтому отметить, что в данном смысле и в данном употреблении этот термин используется ме­тафорически. Тем не менее, вопреки беспокойству некоторых философов, нет ничего плохого в таком метафорическом употреблении - в конце концов наука не может обойтись без метафор (откуда взялись термины «работа», «сила», «притяжение»?), но важно признать, что метафориче­ское не есть буквальное. Когда биологи говорят об «альтруизме», они подразумевают социальное взаимодействие, которое расширяет эволюци­онные возможности, где такие возможности обычно выражаются в повы­шении репродуктивного успеха. Отсюда еще не следует, что всякому соответствующему действию предшествует сознательное намерение или что такое действие хоть в каком-то смысле руководствуется чувством добра и зла. Другими словами, из этого не следует, что, когда биолог говорит об «альтруизме», он тем самым подразумевает проявления под­линного альтруизма. Муравьи - «альтруисты». Но у нас нет абсолютно никаких оснований думать, что они являются альтруистами.

Второе эмпирическое замечание, которое я хотел бы сделать, состоит в том, что человеческие существа весьма во многом остаются животны­ми, нуждающимися в «альтруизме» и в то же время весьма умелыми в налаживании «альтруистических» отношений. То, что мы нуждаемся в «альтруизме» - это очевидно. Мы не особенно быстроноги, не особенно сильны или физически развиты. Мы добиваемся биологического успеха только по той причине, что действуем сообща. С другой стороны, особен­но в прошлом, но также и теперь, люди действительно изощрили свое умение осуществлять совместную групповую деятельность. Я, конечно, не думаю, что наша потребность в «альтруизме» и наша возможность быть «альтруистами» не связаны между собой или что они совпадают. Едва ли дело было так, что как-то раз в недавнем эволюционном прошлом некий мутант из каменного века вдруг решил, что «альтру­изм» — это вещь полезная. Ясно, что здесь работал некий каузальный механизм подкрепления. По мере того, как люди становились все более и более умелыми в «альтруизме», они все чаще к нему прибегали. По мере того, как они стали все чаще к нему прибегать, они еще больше изощряли свое умение им пользоваться. Специализация такого рода час­то оказывается тем способом, которым осуществляется эволюция через естественный отбор.

Отмечу в скобках, что предметом моего интереса являются люди, живущие сегодня, в частности - и главным образом - люди в западном обществе. Тем не менее, моя аргументация, очевидно, прежде всего за­висит от эволюции человека в прошлом, в частности, в доиндустриальном прошлом. Мой тезис - хотя я буду его больше излагать здесь, чем дока­зывать, - состоит в том, что при всех аксессуарах нашей цивилизации, мы как моральные существа не отличаемся от наших доиндустриальных предков. Я не имею в виду, что влияние современной цивилизации не имеет значения. Разумеется, я признаю, что она несет с собой всевозмож­ные угрозы и вызовы. Я склонен думать, что па самом деле современная технология ставит проблемы, с которыми наше биологически возникшее естество, возможно, не способно должным образом справиться. Как бы то ни было, по крайней мере в целях настоящего анализа, я буду исходить из того, что люди современной индустриальной эпохи обладают теми же моральными способностями и разумением, что и люди доиндустриальной эпохи.

 


?>