Глава вторая. Факультет крапленых козырей
Посмотрите, вот он без страховки идет.
Чуть левее наклон – упадет, пропадет.
Чуть правее наклон – и его не спасти.
Но замрите, ему остается пройти
Четыре четверти пути.
В курьеры сюда почему‑то брали не шибко представительных стариканов. Мужичков лет от тридцати до пятидесяти. Болтать с курьерами на отвлеченные темы, да и вообще болтать с сотрудниками других подразделений очень и очень не рекомендовалось. Угодишь Понтону под горячую руку, и вышибет за дверь. А этот новенький вроде и не обучен.
– Красавица, какие свежие новости?
Подкатывал бы стильный мальчик, Зинка еще может быть хотя бы улыбнулась исподтишка. А этому серячку даже взгляд пожадничала. Только тренькнул телефон, Зинка, опережая подружек, ухватила трубку:
– Информагентство «Горячий факт». «Пятая» слушает, – и привычно застрекотала пальчиками по клавиатуре, вбивая льющуюся из трубки новость в онлайновую ленту событий, – На пресс‑конференции, посвященной закладке фрегата для ВМФ Китая, гендиректор Адмиралтейской верфи заявил, что в ближайшие три месяца планируется начать строительство аналогичного фрегата для ВМФ Индии, – добросовестно повторила вслух Зина то, что услышала и набрала на дисплее, – Кто? Александр Заводов? Запротоколировано, Александр Заводов, – и кинула робкого косячка: отвалил или не отвалил от ее рабочего места занюханый кавалер.
А справа и слева от Зинаиды еще пять девченок то и дело сдергивали телефонные трубки и принимали немудреные новости по многоканальному номеру:
– ...После произошедшего недавно крупного пожара вновь приступил к работе Сегежский ЦБК...
– ...Одно из старейших предприятий Санкт‑Петербурга – завод им. Козицкого – возобновило производство телевизоров...
– Из Дибунов новости есть? – спросил за спиной кто‑то кого‑то.
– ...Петербургская компания «Автостиль», специализирующаяся на мелкосерийном производстве инкассаторских автомобилей, представила широкой публике свою новую разработку – бронированный внедорожник VIP‑класса «Комбат»...
Курьер отвалил. Он теперь переминался чуть в сторонке, ожидая, когда высунувшийся из личного кабинета Понтон чем‑нибудь озадачит. Точнее, когда Понтон устанет втаптывать в грязь нерадивого журналиста Алика Худикова:
– Я тебя в натуре как учил? – употреблял распальцовку и шел красными пятнами по роже Понтон, – Мне приторные карамельки от пресс‑секретарей нафик не нужны. Это не интервьюха, а липкий сиропчик! Ты с их коммерческим замом общался?!
– Говорили, – почти захныкал Худиков.
– ...Концерн «Колибри» готовится открыть в Петербурге завод по переработке овощей. Основной продукцией предприятия станут консервированные мясо‑овощные смеси для детского питания...
– А какой процент на рынке серой растаможки – спрашивал? А кого из конкурентов они больше всего дрейфят? А сколько составляет месячный рекламный бюджет?! – Понтон ярился не на шутку и даже не из‑за бестолкового текста. Фортуна повернулась раком, папа объявил боевую готовность, и директор «Горячего факта» уже вторые сутки колбасился без сна. Сейчас бы в масть бодрых колес с прицепом, или косяк на худой конец, но Понтон дал теневому папе клятвенное слово, что отныне наркоту ни‑ни. Иначе бы папа ни за что не воткнул Понтона руководить этой конторой.
– Да я все это спрашивал. Ответ один – коммерческая тайна. – усыхал в размере на глазах автор.
– Ну ладно. Эту туфту можешь засунуть себе в грызло! – некультурно выразился Понтон, оборвав вздрючку, только заметил, что новичок ошивается без дела.
Счастливый, коль так легко отделался, Худиков рассеялся в воздухе. Курьер тут же подступил к директору агентства на почтительную дистанцию:
– Антон Павлович, мне теперь куда?
– Ты... – снизивший обороты Понтон явно пошевелил извилинами, вроде бы вспоминая имя новичка, – Толик, дуй‑ка в компьютерный. Получи свежую сводку по столице.
По мнению Зинки Антон Павлович был еще вполне. Возраст до тридцатника. Очки дорогущие на носу. Правда, свеженаеденное брюхо поясной ремень распирает. Зато всегда прикинут, и денег куры не клюют. Жаль, подолгу торчит в компьютерном центре, наверное, какая‑то мымра уже запустила коготки. Эх, закружила бы Зинаида Понтона по ночным танцполам, споткнись он хоть на секундочку об ее косметику взглядом.
Но Антон Павлович, прилипнув в задумчивости очками к спине курьера, так и остался стоять столбом. Пока курьер не свалил из зала.
Вообще‑то мало кто в фирме знал, но курьеры здесь зашибали до штуки долларов в месяц. За то, что их тщательно обнюхивала родственная структура – охранная фирма «Эфес», и за особую осведомленность в делах непростого агентства «Горячий факт». Например, входить в компьютерный центр здесь позволялось только Понтону, курьерам и самим труженникам центра. А под «сводкой по столице» подразумевалась информация, ежедневно черпаемая с хакерской борзостью с закрытых сетей весьма обидчивых организаций, типа ГУВД, налоговых инспекции и полиции и т. д.
Покинув общий зал, курьер Толик не сразу бросился выполнять приказ. В безлюдной курилке он помыкался у зеркала, добиваясь от отражения окончательной серости, и это давалось со скрипом. Потому что собственным глазам очень трудно приказать похоронить притаившийся на дне стальной отблеск. Но иначе нельзя. Иначе спалится новичок за пару деньков, рядовые сотрудники и вычислят.
Зинка вышла тяпнуть порцайку никотина и испугалась, что новенький снова станет клеиться. Но – ничего подобного. Курьер свалил мимо коридорных окон, за которыми нахлестывал то ли дождь, то ли снег. Подгреб к железной двери без номера и расплющил кнопку звонка. На него бдительно обратили внимание в камеру и открыли.
В тесном зальчике было очень жарко из‑за пыхтящих компьютеров. Здесь гробили здоровье три сотрудника. Двое – Мишаня и Александр Иваныч – честно грузили по заказчикам и паутине открытую сводку информагенства, разве что старательно никуда не совали нос. Третий – Женя – сидел, отгороженный стеной техники, чтоб ни‑ни, и задача его была – собирать и сортировать от разбросанных по городу, или даже по миру, взломщиков более конфиденциальную информацию. Торговлей которой на самом деле и жил «Горячий факт».
– Евгений Ароныч, я к вам за «Столичной», форма «Ижица», – доложился курьер.
Ответом было молчание, но через пять секунд из принтака полезли заполненные тайнами страницы. С первой по десятую. Курьер, пряча жадный интерес, их сгреб и покинул нелюбезные стены.
Однако он не поспешил с бумагами к официальному начальству, а завернул направо в курьерскую. Типа, комнату ожидания. О курьерах в агентстве заботились, как Максим Горький о Беломорканале, и курьерская тому подтверждение. Несколько пухлых кресел, в которых даже прикемарить вольготно. Недешевый телек – сонька тринитрон, опять же пентиумы, если есть желание.
Толян плюхнулся в кресло и стал, пока никого нет, воровато листать сводку. На самом деле она требовалась не Антону Павловичу, а персонально неприметному курьеру Толяну. Причем, именно литерная форма «Ижица», что значит – «Пикирующие фирмы».
Вообще то свой тоннарь зелеными курьеры в «Горячем факте» рубили не за красивые глазки. Под курьерскими погонами фирма маскировала аналитиков, которых неделю назад было трое, а теперь в связи с особой обстановкой стало четверо. А под понятием «пикирующие фирмы» на местной фене подразумевались конторы, попавшие со знаком минус в разработку госструктур: тех же налоговиков, ментов, антимонопольщиков и так далее.
Толик не стал заморачиваться, что там происходит с фирмами на букву «А» (хотя в другой бы раз...), а сразу добрался до «В». И вот уже первая детская неожиданность:
«ВЕНКОМ‑КАПИТАЛ. ИНВЕСТИЦИОННЫЙ ФОНД. В Регистрационную палату СПб от консалтинговой фирмы ООО „Зель‑ко“ поступили документы на регистрацию фирменного знака „Венком‑капитал“ по тридцати четырем пунктам... сообщил Игорь Мамедов».
Пакостный прикол заключался в том, что «Венком‑Капитал» принадлежал Сергею Шрамову больше года. Вот только фирменный знак фонда своевременно поленились зарегистрировать. И если кто‑то теперь это делает, значит пытается увести раскрученную торговую марку вместе с клиентурой.
Невольно пробежав постороннее: «ВИОЛА. Антимонопольный комитет СПб запросил у компании, представляющей на петербургском рынке продукцию „Виола“, документы, подтверждающие, что „Маслице „Виола“ по своему составу входит в продуктовую группу пищевых масел, а не является суррогатом...“, палец курьера пополз далее вниз по странице.
И вот еще одна горькая неприятность: «ВИРШЕВСКИЙ НЕФТЕПЕРЕРАБАТЫВАЮЩИЙ КОМБИНАТ. ЗАО. Компания „Густав“ подала иск в Арбитражный суд Санкт‑Петербурга и Ленинградской области с просьбой признать недействительными результаты решения учредительного собрания акционеров от такого‑то такого‑то о переуступке учредительных долей... источник Игорь Васипов».
А это вообще полное пиковое западло. Кто‑то норовит отныкать принадлежащий Сергею Шрамову нефтекомбинат. Круто лютые враги взялись за Сергея Шрамова.
В обоих занозных случаях – про фонд и нефть – в подписях фигурировало имя «Игорь». Фамилия высасывалась из пальца и роли не играла, имя же «Игорь» значило, что информация напрямую вычерпнута из рабочих файлов соответствующих структур. Про фонд – из компьтерной сети Регистрационной палаты. Про нефть – из Арбитражного суда. Такая вот, блин, жуткая конспирация. А по верхняку это значило, что вотчину, куда входили и «Венком», и «Виршевский» и еще немало фирм, заштормило девятым валом. На вотчину начато наступление по всем фронтам.
Паче того, в сей же момент по уютному кабинету поплыл зудящий звук вроде комариного писка. Это охранник на дверях первого этажа успел подать сигнал тревоги. Курьеру Толику этот сигнал был по барабану. Но очень конкретно касался Сергея Шрамова, на собственной поляне закосившего под неприметную шестерку Толика.
И хотя у Сереги оставалось очень времени в обрез, он еще дорыл сводку до буквы «Г». Увы, информагентство «Горячий факт» в ближайших обидных планах силовых структур не мытарилось. То есть или наезд происходил не планово,[1]или не силовики, а урки сейчас, подвинув секьюрити, штурмовали входную броню. Крепко лютые враги взялись за Сергея Шрамова.
Одной рукой врубив тут же услужливо очнувшийся похожий на батарею центрального отопления «крокодил»[2], Шрам стопкой закормил в механическую пасть крамольные бумаги и ринулся долой. Как бумаги превращаются в мутную лапшу, любоваться времени уже не было.
По не менее древним, чем Ветхий Завет, закидонам конспирации главное в любом лежбище – сколько оно имеет выходов. Взяв в руки ноги, Шрам понесся туда, где именно на такой аварийный случай была замайстрячена шухерная дыра.
От курьерской комнаты и далее все остальное правое крыло застыло под гнетом начатого и спецом не завершенного ремонта. И здесь, в конце неосвещенного коридора серела дверь лифтовой шахты. Лифт не работал целый миллениум, но дверь открывалась без проблем, а вниз по шахте неизвестный умелец впендюрил скобы. И еще здесь, для совсем уж особо одаренных, как бы невзначай в потолок, а точнее – в пожарный люк – упиралась железная лесенка.
По паучьи проворно перещупав горизонтально приваренные арматурины, Сергей с натугой откинул люк и поднял облако густой серой пыли уже на чердаке. А через кривое окошко, чихая, выкатился на громыхающую крышу.
Подошвы, смакуя риск, скользили по мокрому бурому кровельному железу. Снег пополам с дождем пригоршнями хлестал по роже. Студеный ветер ввинчивался под скромненький невзрачный пиджачок, осатанело трепал галстук‑дешевку.
А в это злободневное время внизу, с противоположной стороны здания ко входу в чахлый магазин «Стекло, фарфор, фаянс» подколесил темно‑зеленый фургон с красивой надписью на борту «Ленинградский фарфоровый завод». Надежно загородив дверь магазинчика, газон остановился. Из сухого нутра фургона в лужи спрыгнули три мужичка, куртки с капюшонами на бровях, и направились прямиком за дверь. Последний притормозил на входе и нагло развернул табличку стороной «Закрыто» наружу.
Двое опередивших клиентов в этот торжественный момент заряжали скучающему продавцу в харю из баллончиков в две струи паралитик. Замешкавшийся на входе обогнал двоих и скрылся во внутренних помещениях, сжимая в руке уже не балончик а полновесный ТТ. Круто лютые враги взялись за Сергея Шрамова.
Двое громил‑коллег тоже не остались в торговом зале. Подобрав отключившегося продавца за руки и ноги, они поволокли тело головой вперед за первым. А из фургона в лужи уже выпрыгивала следующая пара специалистов. Эти по очереди стали вносить в магазинчик нелепые вещи: приземистый журнальный столик, и оставили его строго по центру; дачное кресло качалку, и придвинули его к столику. Поднос с непочатым пузырем виски «Белая кобыла» и ведерком льда – один отлучился и выбрал на витрине комплект художественных стаканов. И поднос с в натуре живым дремлющим ангорским котом (пришлось прикрывать зонтом, хотя коту, кажется, все было пофиг).
Оба подноса были водружены на журнальный столик, а лакеи в капюшонах на бровях, изготовив из‑за пазух стволы с загодя навернутыми глушаками, заняли позиции по углам торгового зала. И слились с заполненными тарелками, фужерами и статуэтками полками настолько, что сквозь витрину стали неразличимы из салона припарковавшегося на противоположной стороне улицы просторного девятьсот шестидесятого вольвешника.
Комфортно раскинувший грабельки на заднем сидении вольвешника и будто медитирующий сухонький старичок никак себя на это не проявил. Зато из стопорнувшей чуть впереди «мазды» выкарабкался атлет, распял над теменем зонт и галантно подчапал к вольвешнику с нескрываемым намерением спасти старичка от непогоды, когда тот соизволит прошлепать по лужам в магазинчик.
Сцена была подготовлена в лучших традициях Вензеля. Этот старых хрыч очень любил вот так шугануть нужную личность и далее дожидаться ее в засаде. Причем Вензель появится на сцене только тогда, когда ошалевшая личность зависнет под прицелами. А Вензель усядется в кресло‑качалку, прихлебнет виски, приголубит кота и начнет вить веревки из личности. В данном конкретном случае из Шрама. Потому как проведал Вензель, что шахта лифта контачит со складом магазина «Стекло, фарфор, фаянс», а сам магазин неприметно принадлежит одному из Шрамовых людей.
Атлет уже потянулся к дверце «Вольво», уже открыл...
Но вдруг (и откуда только возник?) в противоположную дверцу ввалился Сергей Шрамов. Одновременно, в единый миг, на одном дыхании защелкнул стопор дверцы со своей стороны и захлопнул и защелкнул дверцу со стороны старичка. При этом чуть не придушив дряхленького навалившейся массой. И хрипло посоветовал заерзавшему водиле:
– Не рыпаться! Ну?!
Шоферюга медленно и осторожно повернул челюсть в исходное. А снаружи, отринув зонт, бесновался и беспонтово дергал за ручки промокающий атлет.
– Не рыпайся, – согласился с рекомендацией шоферу старикашка.
– Поезжай вперед. Ну?! – велел Шрам, и запустив в щель меж креслами пятерню, вернул ее вооруженную трофейной «Беретой».
Тут уж и пляшущий снаружи атлет присмирел.
– Слышал, что этот мальчик говорит? Слушайся его. Пока, – нажал на последнее слово старичок.
Вольвешник плавно тронулся с места.
– Прикажи, чтоб «Мазда» на хвосте не висла, – потребовал Шрам.
Старик вроде проснулся. Он даже весело хихикнул. Достал мобилу. Набрал номер и повелел:
– За мной не волочиться, ждать у магазина.
После этого Шрам вынул из желтой ладошки старичка мобилу и, выронив на пол, хрустнул ее каблуком:
– Ну, здравствуй, Вензель, – наконец соблюл приличия Шрам, – Скажи‑ка перво‑наперво, кто меня сдал?
– Ой, Сереженька, я просто слишком умный. Взял, да выследил, – типа покаялся сморчок‑старичок. И тут же повел базар, будто собрался помирать и спешит выговориться, – Выходит, колобок, ты от бабушки ушел, ты от мишек косолапых, ты от зайчиков слинял и к дедушке же вернулся. – Вензель не выглядел испуганным.
Могло показаться, что каждый день в его машину заскакивают Шрамы, отнимают у шоферов «беретты» и замуровываются изнутри. То ли дедуган не верил, что Шрам посмеет обижать старенького авторитетного вора без решения сходняка, лишь по собственной злобе и загнанности. То ли клетки страха отмерли в Вензелевских мощах вместе с прочими, безвозвратно захиревшими от старости клетками.
И уж конечно, старикашка попытается вывернуть терку так, чтобы он спрашивал, а Шрам отбрыкивался, еще бы лучше – горячо оправдывался, прикладывая цапки к грудине и сиюминутно клятвенно божась.
– Хрен ли мне не вернуться, когда дедушка так заскучал? Аж весь зоопарк дедушка сгоношил. – Шрам спрятал «беретту» в карман чахлого мышиного пиджачка. Показал что при волыне и довольно. Если водила рыпнется, его и руками уделать легко. А случись надобность вытащить пушку, Сергей успеет завсегда раньше своих брателлов по автомобилю.
Вензель хехекнул.
– Смешно шутишь, соколик.
Дедуган всосал ноздрями воздух, готовясь выдохнуть его новой фразой, но Шрам не дал забрать поводья базара и потянуть за собой на кривые тропы.
– Что за бурлёж поднялся, не врублюсь? Предъявы какие‑то, слыхал, мне выкатываешь, а, Вензель? Откуда волна идет?
– Погоди ты, резвун, – прокряхтел авторитет. – Нетерпеливая у нас молодежь пошла. – Он наклонился вперед, слегка переигрывая с немощью (излишне медленный проплыв чуть подрагивающей руки, подагрически скрюченные пальцы, отдышечное придыхание), и втопил черный овальный прыщ под металлической окантовкой переборки, делящий салон пополам. С шуршанием туалетной бумаги вверх поползло сиренево затемненное стекло.
Почему старый козел строит из себя доходягу, которому дай щелбан и раскрошится, Сергею ясно – Вензель не сбрасывает вариант самому прикончить Шрама. У старпера и трость, наверняка, с начинкой, да и кой‑чего, небось, припасено в кармане, или в рукаве. Всегда удобней бить, когда противник расслабленно принимает тебя за болезного и неспособного.
«А ведь подфартит водиле, если Вензель его в живых оставит, – глядя на ползущее стекло и дожидась соприкосновения его верхней кромки с крепежом на потолке, прикинул Сергей. – Он видел позор хозяина, который дал себя прищучить как малолетку.»
Созерцая выдвижение стекла, Вензель кумекал, что придется привыкать к другому шоферу, когда только вроде бы привык к этому.
А приговоренный рулила, то и дело поправляющий козырек новенького кожаного кепи, выворачивал с пустынного переулка на оживленную трассу и старательно не смотрел в зеркало на обитателей заднего сиденья.
– Люди к тебе спрос имеют, не я, – слова Вензеля совпали со щелчком фиксатора дошедшего до упора стекла.
– Откуда взялся этот спрос?
Базар вернулся на точку старта. Типа, совершив первый, примерочный круг по стадиону. Но лидеры не поменялись, не смотря на старание одного перехватить желтую майку у другого, впереди по‑прежнему пер молодой.
– Только пургу не мети, Вензель, время впустую профугасим. Мы будем мотаться по городу, пока не перетрем до полной понятки.
– Понятки захотел? – Вензель продемонстрировал, как он умеет вливать в голос металл. – А врываться к уважаемым людям – это как, по понятиям?
– А без меня меня на разборе править – это по законам? – Шрам не собирался ослаблять хватку. – Где ж ты такие понятия увидал?
– Далеко живешь, соколик, не докричишься. Ладно, – старикан заменил каленую сталь на показное добродушие. Типа оскалились волки, предьявили, что зубки есть, и отпрыгнули на исконные места. – Вышло уж так, соколик. Не по твою душу люди собрались, да всплыло твое имечко и понеслось. И я удержать не смог. Больно уж серьезно предъявляли.
– И кто же беса выгнал?
Сергей не сомневался, что не сам Вензель двинул сходняку тему валить Шрама, не сам почву подготовил, унавозил и окучил. Не в правилах Вензеля без нужды голову из кустов высовывать. Старичок по своему обыкновению, конечно, лишь за ниточки дергал, благо их у него в кулаке скопилось, будто мотыля в тухлом пруду.
– Запамятовал я, Шрам, кто именно. Из молодых кто‑то, а их я даже и не стараюсь запомнить, уж больно живут они на короткую ногу. Потому что с думалкой не дружат, им бы только пошмалять в белый свет как в копеечку.
Типа тонко намекнул дедуган. Сергею вообще‑то можно было и не задавать вопрос про первого загонщика, да базар у них сегодня такой – важнее не сам спрос, а кто беседу ведет, кто в ней сдающий. Ну а уж главное прозвучит, никуда оно не денется.
– Откуда взялся спрос ко мне? – Словно бы Сергей верил в мистическое значение цифры три: «а на третий раз – мы не кинем вас». Прямо влупить – не ты ли, Вензель, бадягу заварил – предъява выйдет и, если не докажешь ее, правота к старику перейдет. К тому его старая мумия и вынуждает, но обломается. Зря что ли Шрам третий раз повторяет, как в стену лбом бьет, вопрос про первоисточник накатившей на него волны.
Вензель отвел взгляд от сиреневого стекла переборки – Сергею словно послышался скрежет поворотных механизмов шеи – посмотрел на соседа по авотмобильному диванчику с укоризной.
– Да ты сам на себя волну пустил, соколик. Жизнь неправильно выстроил.
Вот она и пошла – главная музыкальная тема. Собственно за этим Сергей и лез к пауку в объятия. О том же бы пришлось говорить, попади Шрам в лапы охотников, шаставших по городу с его портретами. Охотнички отволокли бы его тотчас ни к кому‑нибудь, а к Вензелю. Старый хер восседал бы на своем переносном троне, вокруг рвались бы с поводка его пристебаи. Тогда бы разговорчик проходил под лозунгом «Жить хочешь, Шрам, выкладывай все, может быть, мы посовещаемся и не порежем тебя на куски». Теперь же у них вяжется почти дружеский базар двух волков, молодого и старого. И ничего теперь старичку не остается, как выложить на блюдо свой рецепт счастья, а потом начать торг. Так должно быть... Если Вензель не выкинет совсем уж невероятную штуку.
– Сам на себя и нагнал волну, – тем временем повторился Вензель. – Ты, Шрам, без людей жить наметился...
Вензель еще раз поменял положение головы, еще раз колыхнул морщины на тонкой шее, оборотив взгляд в окно. А там проскакивали, обгоняя никуда не спешащую «вольво», темные и светлые борта. Поровнялась и отстала желтая автобусная коробка, набитая трудовыми муравьями, едущими добывать копейку, что рано или поздно пополнит воровской общак.
Откуда взялись предъявы, выдвинутые Шраму, Вензель мог бы расписать, подробней не бывает. Мог бы, если б, скажем, сошел с ума. Про то, как два человека потягивали, смакуя, один – виски «Белая кобыла», второй – французское вино урожая семьдесят пятого года.
Про то, как за огромными витринными стеклами перьями из распотрошенной перины парашютировал на черную и стылую осеннюю землю первый снег. Холодный, отпонтовавший свое за лето солнечный кусок вяло погружался за высоченный зеленый забор. По двору как‑то глупо носилась сторожевая овчарка. Казалось, единственная цель ее беготни – первой из дачных существ наследить на снегу. Только овчарка и снег двигались за окнами.
Похоронное настроение кануна зимы разбивалось о стены особняка, в дом не просачивалось. По комнатам плавало то настроение, которое желали иметь у себя обитатели и постояльцы. Один из них, развалившись в плетеном кресле, теребил шерсть на загривке жирного сонного кота. Второй, скрестив ноги под антикварным стулом, гоношился:
– ...С бабок за нефтеперегонный комбинат, которые он увел у америкосов, в общак не отстегнул. Два лимона зелени, кто скажет мало? Мишу Хазарова замочил. Хазаров в авторитете ходил.
Первый кивнул из кресла‑каталки:
– Выходит, сбеспредельничал, – обрадовался второй. – Сам расправу учинил, без позволения людей, минуя сход и понятия. Уже годится.
– Мало, – с авторитетностью доземетриста заявил первый. – Могут сойтись, что защищался.
– Баба‑певичка, которая у Хазарова в марухах ходила, тоже, небось его работа. Вписываем?
Вензель покачал головой, мол, не будем мелочиться, к тому же, кому какая‑то баба будет интересна?
– Ртуть! Ртуть, конечно, к нему привесить легко, – продолжал второй, забыв про вино. – Ртуть завалил кто‑то из Хазаровских пацанов, но Шрам‑то рядом торчал. Из‑за Шрама тогда и весь сыр‑бор вышел. Обкатаем как подставу, смастряченную Шрамом на правильного парня Ртуть.
– Пожалуй, Ртуть нормально вплетается, – подумав, согласился Вензель и задрал голову, давая скатиться по языку к небу в ячменному глотку.
– В «Малых крестах» с легавыми скентовался. Теперь с ними на пару управляется по тамошним делам. И кто на кого горбатится, не просцышь. Вернее, и понимать следует так: он с ментами партнерствует, а раз партнерстувует, значит, постукивать должен. От конкурентов через легашей избавляться.
– И вот еще одно, – старик поднял корявый указательный палец. – Пару годиков тому в рывок с зоны он ушел вместе с Каленым и Лаем. Обоих завалили менты, а этот как‑то спрыгнул и до Питера невредимым дошкандыбал. А уж не он ли сам подкинул ментам корешей, чтобы под шумок, пока тех догоняют и мочат, сдрыснуть подальше? Или... погоди... или сам Шрам и замочил их, чтобы..., чтобы... Ладно, придумается. Поприкидываем потом, что получше, потяжелее потянет. Так, так, отсюда вытягивается еще одна нить – почему его не хватают за побег. Снова высвечивается дружба с ментами.
– Достаточно набралось, – второй, удовлетворенный беседой, снова вспомнил о вине.
– Любая фишка в казино лишней не будет, – рука Вензеля нежно потрепала кота за ушко.
– Тогда и Трубача берем. Дескать, этим летом Шрам своего парня... как его там... Филипса загасил, натоптал следа на Трубача, мы и купились...
– Вот именно, получается, что мы купились на полную туфту и сами отдали Шраму незамазанного ни в чем человека. Идиотами будем выглядеть. Трубача не трогаем.
– Да, хватит и без Трубача.
– Может, и хватит, да сам по себе набор фактов недорого стоит и легко разваливатся при несильном нажиме, – назидательно проговорил первый. – Это продукты, из которых нужно споварить съедобное блюдо. И еще важнее, как сготовленное блюдо подать. Нам требуется создать образ, портрет человека, такой, чтоб факты сами к нему прилипли, как мухи к липучке. В нашем случае треба сработать портрет человека, который готов заради навара на любое западло. Увидит барыш – понятийным прикинется, срисует в другой стороне выгоду – с ментами закорешится и так далее. Но о том, как ты будешь перед людьми его портрет рисовать, поговорим после, что‑то устал я сегодня от Шрама.
– А самого Шрама на сходку не пригласим? – второй решился потревожить старика последним вопросом.
Потревоженный ответил даже охотно:
– Нет, мне не требуется, чтоб Шрама ретивые хлопцы положили прямо там жмуром под мои ревматические ноги. Мне нужно, чтобы на Шрама устроили травлю, чтобы он набегался сперва, высунув язык, нахлебался горюшка, а потом бы его ко мне привезли, связанного и измученного...
Память пролистала озвученные картинки со скоростью аппарата для счета денег. Не прошло и нескольких секунд, как Вензель вернулся от поздней осени за витринным окном дачи к зиме за автомобильными стеклышками. Вензель повернулся к Шраму и повторил важную фразу:
– Ты без людей жить наметился, – и продолжил. – А без людей ой как трудненько прожить, соколик. Ты вот и сам в этом давеча убедился, бегая, как зайка, по закоулкам. В любом деле кореша верные нужны.
Слова «кореша верные» шли Везелю, как бакенбарды Алле Пугачевой. Он даже выговорил их деревянно, губы правильно не гнулись под «корешей верных». Шрам слушал, не перебивая, потому что старичок, выражаясь образно, съезжал на жопе по нужному желобу. Хоть гнусил он в поучительной тональности, да пусть тешится, лишь бы дело сдвигал. Его, Шрамомво, слово выскочит, как только набухнет в нем необходимость. А неперебиваемый Вензель старался:
– Ты же, Шрам, друзей‑приятелей не ищешь, все один норовишь. А один и в поле утонет. Конечно, дружки, они разные бывают. Толку мало, коли ты наберешь толпу кентов из баранов и быков. Лучше дружить с одним пастухом, чем со всем стадом. Но вот ведь в чем загвоздка – зачем ты пастухам и прочим людям с влиянием? Что ты можешь от себя предложить? За просто так только студентки любят. Твой комбинат да изоляторушка следственный, спору нет, приобретенья хорошие, но, если не раньше, то в последние дни ты должен был усвоить, как хлипка твоя землица. Как легко могут растащить из‑под тебя сокровища твои драгоценные, когда все разом накинутся. Управиться с бедами лютыми только кореша верные помочь в состоянии. Теперь давай покумекаем, что ты предложить способен сильным людям. Да, наверное, такую штуку, что они сами отобрать наездами не смогут. Есть у тебя штука такая? Ведь есть. Или нет?
Вензель утомился от долгого говорения. Пот на лбу не выступил, (какой пот у мумии?) но побледнел‑таки старичок от напряжения.
– Да, кое‑что найдется. Короче, я понял, Вензель, – и почему, вдруг поймал себя Шрам, они не перейдут на открытый текст, чего им баснями изъясняться? Понятно о чем речь – об Эрмитажных списках. – Я понял, Вензель. Да матерьяльчик‑то сырой, как глина или необогащенная руда. Повкалывать требуется до готовности. Товар товарный вид любит. А вкалывать возможно лишь в покое, чтоб не отвлекало ничего.
– Ну, вот, в разуменье приходить начал, – Вензель изобразил педагогическое удовлетворение, словно именно его слова возымели действие. – А то ты как та собака... Сено‑то не вечно. Да и собака не навсегда. Как говорится, или собака сдохнет, или сено сгорит, хе‑хе. Хочешь сказать, по‑другому в товарищи зовут? Так ведь звал когда‑то и по‑другому. Ты же не пришел тогда.
Вензель намекал на свое пособничество на сходняке, разбиравшем схлестку Шрама с Трубачом. Ну так никто дедугана о пособничестве тогда не просил, он сам принял сторону Шрама, посчитав, что Шрам со списками ему, дедушке Вензелю, нужнее, чем Трубач без списоков. А раз просьбы и договора не было, значит, не катит Вензелева заява на какаую‑то там благодарность и должок.
– Я и сейчас к тебе не пришел, Вензель, – напомнил Шрам. – Ты ко мне. Я лишь вышел к тебе навстречу. Согласен с тобой, Вензель, друзья верные нужны, без них никуда. О пользе дружбы я никогда и не забывал и по сторонам, думая о том, посматривал.
Это Шрам намекнул, что, дескать, обзаведись он списочками, то в одиночку такую махину все равно по уму не освоить, поэтому так и так обращаться пришлось бы к авторитетным людям, а лучше Вензеля приятеля не найти.
– Кажись, на лад пошло, – Вензель сделал вид, что его устроили заверения молодого вора. – Вот что значит по душам потрендеть.
В одном истинно прав старикан: ополчи на Шрама весь город, что и было явлено последними днями – не победить в той схватке, задавят. А со списками к Шраму придет сила. Если вообще в природе существуют Эрмитажные списки.
– На лад, говоришь? – Шрам откинулся на спинку автодиванчика. Мягкий слишком диванчик, Сергей вообще предпочитал жесткие спинки и седалища. – Пожалуй, так. Лад и покой еще никому не вредили.
Вензель полез в карман. Если он чего подлого и задумал, то следовало напрягаться не сейчас, когда он вынет руку. Вензель вытащил сморкательный платок, облегчил шнобель. Напрягаться следовало, когда Вензель сунет платок обратно. Запросто после этой операции его рука может оказаться вооруженной.
Нет, Вензель всего лишь просто убрал платок и вынул руку пустой:
– Будет тебе покой, добрые люди озаботятся. Но доброта людская не безгранична. Потому что без конца выручать по одной лишь доброте тебя никто не станет.
Вензель повторился. Да и Сергею вроде бы нечего ему больше сказать кроме «покедова». Пора разбегаться. Типа обсудили и добазарились. Нет, ясен дуб, каждый продолжит играть по своим правилам, но до поры они станут друг другу подыгрывать.
– Ну, а теперь, коль мы сошлись, открой тайну, Вензель. Все‑таки, как ты меня вычислил?
– Чего проще? Кто тебе из тюряги телеконференцию с паханами летом обеспечивал? Мальчишечка один по имени Антон.[3]Я знаю, ты людьми не кидаешься, вот и взял с той поры мальчишечку на карандаш. Гляжу, мальчишечка вдруг свою фирму открывает. На какие шиши, спрашивается? Знать, без твоих озеленений не обошлось. А когда наши кинулись ради тебя Питер расчесывать, я забил болт на изолятор и нефтекомбинат, про них все рюхают...
В это время «вольвешник» с авторитетными ворами обошел грязный «Камаз». Возьми пьяненький большегрузовский водила Егорыч чуть левее и долбанул бы иномарку. Ее бы мотыльнуло на встречную полосу как раз под набегающую «шаланду» с контейнерами. И знания об Эрмитажных списках, а также воровской уговор были бы похоронены под грудой крашенного металла.