Предел и беспредельное
Для того чтобы назвать и выявить смысл и сущность всякого события, всякого процесса, всякой вещи, нужно дать ее определение, имеющее целью назвать сущность каждого, т.е. выделить ее из нерасчлененности окружающего. Определяя предмет, мы вместе с тем — негативно — определяем и тот фон, окружение, контекст, в котором вещь имеет свое уникальное значение и смысл, — в этом расчленении и противопоставлении мы уже в действительности многое знаем о вещи, еще не зная всего явно.
Выделить же и знать можно только там и тогда, где и когда при вещи есть некий предел или граница, которые только и дают возможность определить ее в качестве вот такой, имеющей вот эту, т.е. вполне определенную, сущность. Однако граница не только отделяет от всего остального, но и определяет вещь как таковую, замыкает ее в ее смысле, так что граница для античной философии имеет значение не столько отделения, сколько собирания. Поэтому предел — это то, что придает вещи и всякому сущему определенность, собирает ее понятийно, ставит в общую космическую иерархию, в которой все распределено по своим физическим и логическим местам, в соответствии со строгим, в логосе коренящимся порядком-таксисом, ибо космос — не невнятная мешанина, но членораздельный организм, живущий и существующий из единого принципа.
Только у определенного может быть смысл, и потому только у него может быть цель. Цель же определяет всякую сущность в ее бытии, ставит предел ее стремлениям, являет и выявляет ее начало как исток и завершение (сами слова "начало" и "конец" — одного корня). Поэтому античная философия всячески подчеркивает роль предела, конца, конечного в познании, т.е. своей совершенной формы: по Аристотелю, "форма — цель, а закончено то, что достигло цели" («Метафизика» V 24, 1023а34). Законченное же есть смысловая определенность, завершенность. Цель есть предел, τελος, есть περας, "целое и законченное или совершенно тождественны друг другу, или родственны по природе: законченным не может быть не имеющее конца, конец же граница" (Аристотель, «Физика» III 6, 207а13-14; ср. «Метафизика» V 16, 1021b305 слл.). Именно предел — начало (он же — конец) прекрасного, соразмерного, благого и точно расчисленного. И предел-перас вместе с таксисом — принципы организации космоса.
Отсюда — совершенное превосходство и первенство предела над беспредельным в античном умозрении, что относится, конечно, к благому бытийному и познаваемому, а не к сверхсущему Благу. Предел, конец, цель выражают меру определенности вещи, её цели и смысла ("конечная цель есть предел", — утверждает Стагирит — «Метафизика» II 2, 994Ь16), т.е. причастности ее бытию, мышлению и форме, а потому также и Благу. Предел "останавливает" вещь в бытии, отменяет возникновение.
Беспредельное же, как его характеризует Платон в «Филебе» (24b-с), — это "более или менее", το μαλλον και ηττον, неясное и непознаваемое, безбытийное (и потому — худшее), выражающее текучесть мира, его неустойчивость и инаковость, близкие материи. В самом деле, из понятия предела можно получить понятие беспредельного (если вообще у него есть понятие, а не некое смутное представление), а наоборот — нельзя.
Что же такое бесконечное и бесконечность для греков? Классическое определение Аристотеля гласит, что бесконечное — "не то, вне чего ничего нет, а то, вне чего всегда есть что-нибудь" («Физика» III 6, 207а1). Бесконечность, по Аристотелю, не является какой бы то ни было сущностью: незавершенная и неопределенная, она не пребывает, но возникает, потому что у нее нет начала (αρχη) ибо оно было бы также и его концом, завершением и пределом. Поэтому бесконечное (для Аристотеля и его эпохи) существует только как становящееся, а не как ставшее (напротив, ранние философы, например некоторые древнегреческие "физиологи" — Анаксимандр, Анаксимен, — принимали бесконечное, το απειρον, как завершенное и ставшее — Анаксимандр А9; Анаксимен А1, А5), таким образом, что всегда берется иное и иное, а взятое всегда бывает конечным, но всегда разным и разным. Бесконечное — там, где всегда можно взять что-нибудь за ним, ведь там, где вне ничего нет, — это законченное и целое, а бесконечность характеризует прежде всего безбытийное, становящееся. Говоря современным языком, бесконечность может быть лишь потенциальной, актуальная же бесконечность не существует, не относится к сфере существующего и непознаваема.
Бесконечное, присутствующее в мире через текучесть и инаковость, врывается в него неопределенностью и хаосом. Бесконечное для (зрелой) античной мысли — это возможное, стремящееся стать действительным, оно "не охватывает, а охватывается" (Аристотель, «Физика» III 6, 207а25), не имеет и не содержит в себе предела, не определяет, но определяется извне чистой энергийной бытийной формой, которая и есть предел сам по себе. Таким образом, предел — бытие, а беспредельность, бесконечность как становящаяся, потенциальная — становление, материя: ведь если, утверждает Филолай, было бы одно только беспредельное и безграничное, но не было предела, то и вовсе ничего бы не было — ни бытия, ни познаваемого. То же, что не имеет формы, завершенности, определения — непознаваемо.
Таким образом, бесконечность непознаваема, ибо актуальной бесконечности нет, и она недоступна человеческому разуму и потому исключена из познания мира (и если Благо актуально бесконечно, оно выше бытия и познания), потенциальная же бесконечность — только возможная, недостаточная и, стало быть, не проходима до конца. Потенциально бесконечное потому — всегда определяемое и множественное, и следы его различимы не только в телесном, но даже и в умопостигаемом космосе. Предел — определяющее, дающее смысл и завершенность. Поэтому предел, конец выше и лучше бесконечного и беспредельного (то же утверждают и пифагорейцы, ставя в известных десяти парах противоположных начал предел на первое место, вместе с благим, единым, прямым, покоящимся — против беспредельного, дурного, множественного, кривого, движущегося и т.д. — Аристотель, «Метафизика» I 5, 986а23-26).
И поскольку бесконечность характеризуется неизбывной инаковостью, в ней происходит то, чего не может быть — например, действительно совпадают противоположности именно потому, что бесконечность может быть только в возможности, реально же не существует. Бесконечность воплощает парадокс — "мнение против привычного", который чрезвычайно важен для мышления, ибо, только натолкнувшись на апорию, мышление впервые имеет повод поворотиться к самому себе, а также обратить внимание на основания мира и собственных суждений: мы не знаем, что мы знаем, что мы знаем, покуда не столкнемся с затруднением, парадоксом, апорией. И все же парадокс — деструктивен, разрушителен, поэтому античная философия стремится одолеть парадокс в мышлении. Так, Аристотель вынужден был разработать специальную теорию движения, основанного на принципе непрерывности, для того чтобы совладать с парадоксами Зенона, отменявшими и опровергавшими, казалось бы, всякую возможность движения в подвижном мире («Физика» VI 1, 231а20 слл.).
Литература:
Никулин Д.В. Предел и беспредельное./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.207-209