Новая политика
В девять часов утра Нина Васильевна заглянула на веранду и удивилась: Эдик и Костя еще спали. «Вот что значит, когда открыты все окна и много воздуха, — подумала Нина Васильевна. — Ну, пусть поспят. Каникулы… В магазин пока схожу…»
Прошло полчаса, час, а ребята все спали. Еще бы! Они легли только в шестом часу. Пока Эдик бегал за Костей к оврагу да пока вернулись и залезли в окно, а потом совещались, что и как дальше делать, — время шло. Сначала вообще решили не ложиться спать: чтобы ни на минуту не прекращать наблюдения за Данкиной дачей. Но когда первое возбуждение прошло, когда увидели, что объект, взятый под наблюдение, не подает никаких признаков жизни, они как-то неожиданно почувствовали, что смертельно хотят спать. Тут Эдик кстати вспомнил вычитанное в какой-то книге, что без еды человек может прожить несколько недель, без воды — лишь несколько дней, а без сна — и того меньше. Это был серьезный довод, и друзья с чистой совестью повалились на раскладушки.
Если бы Нина Васильевна не ушла в магазин, она бы, конечно, подняла лежебок. Куда это годится: одиннадцатый час — они еще спят! Но ее дома не было, а хозяйка дачи, Софья Егоровна, — худенькая, нешумливая старушка — готова была на цыпочках ходить, только бы не разбудить этих сорванцов.
Софья Егоровна жила вдвоем с мужем: сын и дочка уже давно стали самостоятельными, уехали. Жили старики тихо, спокойно, и как-то получилось, что в прошлые годы и от квартирантов беспокойства было не так уж много. Люди попадались степенные, и дети были у них воспитанные. А нынче с этими двумя разбойниками — никакого сладу. Спасибо, в последние дни вроде бы чуть поутихли.
Софья Егоровна глянула с крыльца на веранду: «Слава тебе господи, спят еще». Она вошла в коридор и, держась за перила крутой лестницы, поднялась по скрипучим ступенькам на чердак — взять сапку. Сохнет земля, окучивать надо картошку.
Уже сойдя с лестницы, старушка вдруг вспомнила: «Господи, память стала дырявая! Еще грабли хотела взять… Ладно уж, и замок заперла. Ужо схожу…»
С улицы в двери вошла Нина Васильевна. Несла сумку с продуктами.
— Что-то орлов моих не видно? — спросила она с порога. — Убежали куда-нибудь?
— Где там! — вполголоса, словно боясь разбудить мальчиков, сказала Софья Егоровна. — Еще не вставали.
— С ума сойти! Вот я их сейчас водой!
Однако обошлось без воды. Шум распахнувшейся двери и громкий голос Нины Васильевны заставили ребят мигом проснуться.
Не слушая мать, Эдик вскочил и первым делом выставился в окно — на Данкиной даче никого не было видно.
— Ну, чего ты? — обернувшись к матери, сказал Эдик. — Ну, заспались немного… Просто вчера вечером долго разговаривали. Кость, правда, долго разговаривали?
— Ага, — глядя на сучок в полу, басом подтвердил Костя.
— Что ж, раз вместе не можете уснуть, придется расселить вас. Одного в комнату, другого на веранду. — Успокоенная таким мудрым решением, Нина Васильевна пошла на кухню — разогревать ребятам завтрак.
— Вот так храпанули! — свертывая одеяло, с беспокойством сказал Костя. — Проспали, наверно, все на свете.
— Это мы скоро выясним. — Эдик занял место у окна и в раздумье застучал пальцами по раме. — А знаешь, через минуту проговорил он, — может, дядька потому бросил искать, что просто побоялся, как бы его не увидели. Ведь светло уже было. Потому все и замаскировал. А потом снова вернется.
— Неужели клад искал?
— Все может быть, — отозвался Эдик. — Вот почему только он оказался на Данкиной даче?..
— Может быть, это ее отец?
— Но ведь раньше мы его не видели.
— Не видели, — согласился Костя. — Только ведь он мог приехать в эти дни.
— Н-да, задачка… Ладно, ты иди умывайся, а я пока подежурю…
Вскоре Эдик понял, что веранда — не самое удачное место для наблюдения. Кусты сирени, росшие под окнами, скрывали от глаз часть территории Данкиной дачи. А видеть надо все. Это обязательно. Из комнаты обзор оказался тоже не лучше. Может, выйти на улицу и затеять с Костей какую-нибудь игру, а самим следить?.. Нет, нельзя. Неизвестный может заподозрить их. Вчера, подумает, вертелись на лужайке и сегодня те же мальчишки перед домом торчат. А если на чердак залезть? Наверняка оттуда будет все хорошо видно…
С завтраком ребята справились в пять минут. Боялись, как бы чего не проглядеть: окно из кухни выходило не на улицу.
— Я все продумал, — дожевывая на ходу бутерброд, с таинственным видом объявил Эдик. — Я сейчас бегу к оврагу — обследую место, где он копал, а ты лезь на чердак. Наблюдай.
— А хозяйка? Она же на огороде. Может увидеть.
— Не увидит, — сказал Эдик. — Чего ей на чердаке делать?.. В общем, не теряй времени. Лезь. Что заметишь интересного, записывай в дневник. Возьми будильник — время будешь отмечать.
Не мешкая, Эдик тут же поднялся по лестнице наверх, отомкнул гвоздем замок и через минуту возвратился радостный и возбужденный.
— Порядок! Обзор — лучше не надо! Занимай позицию у окна и наблюдай… А я мигом слетаю… Часы не забудь и тетрадку…
Вот так «порядок»! Чтобы смотреть в узенькое, плоское окошко, придется лечь на пыльный глиняный пол. Да еще под самой крышей. А крыша железная и накалилась на солнце, как сковородка. Ну и жарища! Лопнуть можно. Костя кое-как вытер куском пакли пол, улегся возле окошка, а перед собой положил чистую тетрадь. Сначала он не хотел брать тетрадь — мало ли что Эдька выдумает! А потом решил, что с дневником и в самом деле интересней. И будильник захватил.
Что верно, то верно: Данкина дача была видна как на ладони. И дом, и беседка с прислоненным велосипедом, и качели, и крыльцо. А вот людей — ни души.
Костя терпеливо обождал минут пять — никого. Он зевнул, снял карандашом паутину в верхнем углу окошка. Проворный серый паучок стремглав метнулся вниз и тотчас пропал… Стало совсем скучно. Костя подумал и аккуратно вывел на листке: «Разведданные». А строчкой ниже написал: «11.21. Ничего подозрительного пока не замечено».
На улице показался Митюшка Пузырек. При каждом шаге жир на его толстых ногах и груди подрагивал. А ему все мало: уплетает краюху хлеба, намазанную вареньем. И Косте захотелось. Но пост есть пост, отлучаться нельзя… Куда же толстячок топает? Опять, наверно, к Леньке. Во царь-повелитель! Как зажал всех! Собственного слугу имеет. «Санчо! Снимай майку!»
Курица с выводком желтеньких цыплят, показавшаяся возле Данкиной беседки, заставила Костю улыбнуться: «Возьму и напишу: «Внимание! Приготовиться. Замечена наседка с цыплятами!»
Про курицу он, конечно, писать не стал, однако через минуту в тетрадке появилась запись, уже представлявшая интерес: «11.32. Данка закрыла окно».
Косте это показалось подозрительным. Закрыла окно… А зачем? Ветра на улице нет. И не холодно. Странно.
Теперь Костя не спускал глаз с дачи напротив. Но опять потекли минуты, а чего-нибудь стоящего он не замечал. Костя посмотрел на свои записи. Всего две строчки. Не густо. В кинофильмах про шпионов — там иначе. Разведчики и телефонные разговоры подслушивают, и засекают шпионские радиопередатчики. А фотоаппараты в пуговицах, карманные магнитофоны… Здорово! Не то что у них — лежи и цыплят считай…
Неожиданно до Кости донесся легкий скрип ступенек. Он замер. Кто это?.. Дверь тихонько отворилась. На чердак проскользнул Эдик. Он вытащил из-за пазухи завязанный носовой платок и лег рядом с Костей.
Трофеи Эдика оказались невелики: две спички, окурок сигареты и кусок засохшей земли с уголком ребристого отпечатка каблука. Но Эдик, видимо, считал свои находки очень важными. Он с большой осторожностью снова завязал в платок «вещественные доказательства».
— Здорово могут пригодиться. Этот неизвестный — птица не простая. Так все замаскировал, что с дороги никогда не заметишь. Видно, и в эту ночь будет искать. Последим.
— Думаешь, будет? — недоверчиво спросил Костя.
— Должен. Раз сегодня не нашел — значит, снова придет.
— Опять, выходит, ночь не спать?
— А ты как думал! Если трудная операция, то настоящие разведчики, может, и не один месяц выслеживают… Ну, а что у тебя? Покажи тетрадь.
Вторая запись и Эдика заинтересовала.
— Какое окно? Как она его закрывала?
Окно — второе справа, а как закрывала, Костя объяснить не смог. Закрыла, и все.
— Эх ты! — сказал Эдик. — Надо все замечать. Вот смотри: из трубы идет дымок сиреневого цвета. Значит, топят печь, варят обед? А почему не на керосинке или примусе? Видишь, это загадка!
— Вон наседка и двенадцать цыплят, — подсказал Костя.
Эдик пощурился, покусал губу, но ничего подозрительного ни в курице, ни в цыплятах не нашел. Он посмотрел на будильник и вытер со лба капли пота.
— Уф-ф! Как в Асуане. Водички бы попить…
Однако в следующую секунду они забыли и о жаре, и о том, что хочется пить. Внизу, на лестнице, послышались чьи-то неторопливые шаги, заскрипели деревянные ступени.
— Хозяйка! — шепнул Эдик. — Скорей!
Едва они спрятались за широким основанием трубы, как услышали растерянный, почти испуганный голос Софьи Егоровны:
— Господи помилуй! Замок отпертый! Ведь запирала… Или не заперла?.. Совсем памяти нету.
Костя, не шевелясь, стоял за трубой и обеими руками прижимал к животу будильник, чтоб не было слышно, как тикает.
Софья Егоровна взяла грабли и, охая, приговаривая, пошла с чердака. Скрипнула дверь, а потом щелкнул замок, и опять заскрипели ступеньки.
— Мышеловка захлопнулась. — У Эдика еще хватило самообладания пошутить. А Косте было не до шуток.
— Это все ты, ты! — зашипел он. — Лезь на чердак, лезь! Что теперь будем делать?
— Без паники. Из всякого положения должен быть выход. — Эдик хлопнул Костю по плечу. — По-моему, начинается самое интересное. У разведчиков такие препятствия — обыкновенное дело. Только нюни не распускать! Продолжаем наблюдение.
Костя сокрушенно помотал головой: пропадешь с этим фантазером! Опять в историю влипли. А Николай Петрович тогда сказал: ты, Костя, человек серьезный, надеюсь на тебя. Вот и понадеялся! Опять придется теперь краснеть. Это уж точно. Из этой мышеловки без шума и не выберешься.
А пока Косте ничего другого не оставалось, как снова ложиться у окошка и обливаться соленым потом. Его уже мало интересовали и Данкина дача, и сам таинственный незнакомец.
Зато Эдик держался молодцом. Осложнение с запертой дверью будто придало ему новые силы. Словно пистолет, сжимая в руке карандаш, он не сводил взгляда с противоположного дома. И наконец Эдик дождался.
— Внимание! В крайнем левом окне вижу мужчину… Пропал… Снова вижу… Снова пропал…
Минуту спустя он начал было записывать в тетрадь про мужчину, но вдруг Костя взволнованно выдохнул:
— Смотри!
По дорожке, от дома к калитке, шли Данка и тот самый человек, что ночью копал у оврага. На нем был серый костюм, в руке он нес желтый портфель с застежкой-молнией. А у Данки в руках ничего не было. Шла в своем красном сарафанчике, в косе — капроновая лента.
Они свернули направо и пошли вдоль улицы.
Эдик старался ничего не упускать — из окошка высунулся едва не по самую грудь. Однако ничего особенного не увидел. Шли, о чем-то разговаривали, Данка чему-то засмеялась. Вот и все. Потом они скрылись за деревьями.
Только тут Эдик по-настоящему понял, в какой ловушке они оказались. Надо же проследить, куда идут, зачем. Обязательно проследить! А они заперты. Как в мышеловке! Эдик заметался по чердаку. Вылезть на крышу, к трубе. А выдержит труба? Вряд ли — поржавела вся и костыль из кирпичей вылез… А если спуститься по веревке?.. Вон и веревка бельевая между стропил протянута. Новая, крепкая веревка. На всякий случай Эдик попробовал повиснуть на ней. Выдержала. Только стропила заскрипели.
— Эдя! — взмолился Костя. — Что ты выдумал? Хозяйка увидит.
— Не бойся. Развязывай!
Когда спешишь, все не ладится. С узлами провозились не меньше минуты. Легче бы обрезать, да чем? К тому же не своя веревка — хозяйская.
Закрепив конец веревки на балке, Эдик выглянул в окошко — вот досада! Хозяйка окучивает картошку. Вдруг увидит?.. Эх, ладно, ждать некогда. Те, наверно, метров триста уже отшагали. Эдик спустил вниз свободный конец веревки и стал осторожно, ногами вперед, вылезать из окошка. Вот уже висит на руках. Теперь спускаться… Тихонько… Перехватился. Ах, как режет кожу… Ну, еще раз. Еще… А как там хозяйка?.. Эдик взглянул через плечо, и… пальцы его чуть не разжались. Открыв рот, с поднятой в руке сапкой, старушка в ужасе смотрела прямо на него. И вдруг закричала противным, визгливым голосом:
— Ты что же, басурман, делаешь?!
Она еще что-то кричала, но Эдик уже не слышал ее. Он только чувствовал: пальцы разжимаются. Упадет? Но еще высоко… Он стиснул зубы и, не разнимая рук, чуть отпустил пальцы. Ладони обожгло, и в ту же секунду ноги его ударились о землю. Потирая ладони, сердитый и насупленный, он стоял возле куста сирени. Бежать было поздно. Размахивая сапкой, к нему спешила хозяйка, на крыльце показалась мать…
Костя все слышал: и как закричала хозяйка, и как ругала сына Нина Васильевна, и как Эдик оправдывался, неся всякую околесицу, что они, мол, играют в разведчиков; он зашел на чердак, а Софья Егоровна заперла его. А сейчас он должен бежать на речку, где его дожидается Костя.
Женщины, наверное, не скоро бы успокоились, ругая и стыдя Эдика, но он не стал слушать — убежал. А Костя, оставшийся на чердаке, еще долго со страхом прислушивался к каждому шороху, ожидая, что вот сейчас здесь снова появится хозяйка. Однако никто не приходил. Костя немного успокоился. Чтобы не так чувствовать жар раскалившейся железной крыши, он снова примостился у окошка: там чуточку продувало.
А Эдик тем временем сбегал на лужайку, побывал на речке, на станции, заходил по пути в магазины. Но ни человека с портфелем, ни Данки нигде не было… Может быть, они уже вернулись? Эдик поспешил домой. И Костю надо выручать. Совсем, наверно, запарился. Если его, конечно, не обнаружили.
Нет, не обнаружили — с чердачного окошка по-прежнему свисала веревка.
С лицом покорным и виноватым Эдик подошел к Софье Егоровне, которая все еще окучивала картошку, постоял минуту и сказал, что они с Костей могут вечером полить ей всю картошку и помидоры. А потом добавил:
— Можно, Софья Егоровна, я привяжу на чердаке веревку? Все, как было, сделаю?
— Ну-ну, сходи, — сразу подобрев, ответила хозяйка и достала из глубокого кармана ключ.
Поднимаясь на чердак, Эдик нарочно насвистывал, чтобы Костя не перепугался.
— Ну, как ты? Не сварился в этой термокамере?
— А ты дольше ходить не мог? — сердито сказал Костя и, отдуваясь, словно пьяный, полез с чердака.
В коридоре он первым делом подошел к ведру и одну за другой выпил три кружки воды.
— Совсем, думал, обалдею. А тебя нет и нет…
— Я весь поселок обегал. Данку и этого дядьку искал.
— Чего ее искать! Уж давно дома сидит.
— А дядька?
— Откуда я знаю? Одна вернулась… Ну, я пойду — освежусь под душем…
«Куда же он девался? — снова поднявшись на чердак, мучительно размышлял Эдик. — Неужели уехал?.. Тогда этой ночью мы… А если не уехал?»
Приладив на место веревку, Эдик захватил оставленный Костей будильник, тетрадь «разведданных» и свой узелок с «трофеями». В тетради он нашел еще одну пометку, сделанную Костиной рукой: «12.56. Возвращается Данка. Одна. В руке несет газету».
Эдик задумался. «Газета… А когда вышла с тем человеком из дому, никакой газеты у нее не было… Да, я хорошо помню. Значит, газету она купила. А газетный киоск только на станции. Выходит, она была на станции. А зачем — это ясно: провожала дядьку. Может быть, и правда он — ее отец? Интересно… Что же теперь делать?..»
Пока его верный друг стонал и фыркал от удовольствия под железным баком, Эдик, поглядывая через улицу на голубенькую дачу, все думал, решал. Он разрабатывал план дальнейших действий.
Когда Костя, вымытый и подобревший, с зачесанным соломенным чубом, появился на веранде, Эдик долгим взглядом посмотрел на него и, словно подводя итог своим мыслям, проговорил:
— Вот что, Константин Сомов, будем менять политику.
— Какую политику? — не понял Костя.
— А такую: Данке объявим перемирие. Временно, конечно, — поспешил добавить Эдик. — Да, надо сделать так, чтобы она считала нас своими друзьями… Ничего не поделаешь, — вздохнул Эдик, словно это ему было очень неприятно. — Иначе нам ничего не узнать. Понимаешь?
— Ага, — кивнул Костя. По его лицу не было заметно, что он огорчен неожиданным «изменением политики».