ПРОСВЕТЛЕНИЕ – ЕДИНСТВЕННЫЙ ПУТЬ ДОМОЙ

19 ноября 1984

 

Бхагаван, что такое просветление? Развивались ли переживание и идея просветления с течением времени?

Просветление не есть что-то особенное, это одно из самых простых и естественных явлений. Лишь из-за самой своей простоты и естественности оно стало необыкновенно трудным для человеческого понимания.

Человеческий ум притягивает трудное. В трудном есть вызов, что-то, требующее доказательства, что-то необходимое для того, чтобы почувствовать свой характер. Человек интере­суется путешествием на Луну. Это абсолютно бессмысленно. Там совершенно ничего нет; мертвая планета. Но человек готов рисковать своей жизнью, чтобы добраться до мертвой планеты, где он не встретит никого, с кем можно было бы просто поздороваться.

Человеку интересно забраться на Эверест. Вершина, высочайшая вершина мира, так узка, что вы вряд ли устоите на ней. Там ничего нельзя делать, там нечего делать... вечные снега. Но за сто лет сотни искателей приключений взбирались на Эверест. Большинство из них умерли в пути, но это не отвратило новых искателей приключений, новых восходите­лей.

Нужно очень ясно понять смысл: трудное притягивает, потому что оно удовлетворяет эго.

Невозможное очень притягательно; оно тянет вас риско­вать всем, даже жизнью. Ведь если вы сможете справиться с тем, о чем раньше думали, как о невозможном, то вы удовлет­ворите свое эго таким способом, которым до вас никто не сумел его удовлетворить. Вы первый человек, подобно Эдмунду Хиллари на Эвересте, первый человек в истории, но какой в этом смысл? Что вы выиграли? Что выиграло человечество? Нет, никто не задается таким вопросом. Глубоко внутри все знают ответ. Поэтому никто и не задает такого вопроса.

Чем труднее, чем невозможнее - тем притягательнее: в самой невозможности - очарование. Для эго неинтересно простое, неинтересно обыкновенное, повседневное, то, что делает каждый. Из-за этого глупого эго религии превратили просветление тоже во что-то трудное, может быть, самое трудное во всем существовании. Так должно быть. Это осозна­ние Бога, это осознание вечности. Это простирается за пределы смерти; это движение к самой загадке существования.

Все религии в мире эксплуатировали ваше эго. А эго очень неравнодушно к тому, что его эксплуатируют; оно просто готово к тому, чтобы его эксплуатировали: покажите ему цель, дайте ему путь, сделайте этот путь трудным, почти невозмож­ным. Я говорю почти невозможным; я не говорю абсолютно невозможным, поскольку, если вы сделаете путь абсолютно невозможным, эго потеряет надежду. Вы должны держать зажженной свечу надежды. Трудно, но возможно - почти невозможно, но все-таки возможно. Возможно только для редких сверхчеловеческих созданий.

Все религии выучили эту простую стратегию, с помощью которой они завлекают человека. И они хотели бы, чтобы этот интерес сохранялся всю его жизнь. Здесь нет того, чего вы достигаете сегодня и с чем кончаете завтра. Религия не имеет дела с товаром, который можно получить сегодня и который кончится завтра. Она имеет дело с товаром, который вы никогда не получаете, вы получаете лишь надежду на него.

И вы все время надеетесь, пока не придет смерть и не уничтожит вас. Само просветление абсолютно просто, но сказать так - значит уничтожить все духовенство. Сказать, что просветление обыкновенно, - значит удалить саму основу всех религий, все их великие священные писания, великих учите­лей, раввинов, мессий. Какой смысл будет во всех этих людях, если просветление — обыкновенное, простое, человеческое переживание?

Нет, все они будут отрицать, что оно простое и человечес­кое. Все они будут настаивать на том, что переживание - это сверхчеловеческое, труднодоступное. Индусы говорят, что нужны тысячи жизней, чтобы достичь его. Буддисты говорят, что даже Гаутама Будда, такой сверхчеловек, должен был пройти через миллионы жизней до того, как он сумел добрать­ся до вершины, которая называется просветлением. На самом деле сама идея распространения жизни на миллионы жизней является следствием того, что переживание просветления делают таким трудным, таким невозможным, таким далеким, что одной жизни становится недостаточно.

Как это можно достичь просветления за одну жизнь? Одна жизнь так коротка. Может быть, в этом причина того, что в мусульманстве, иудаизме, христианстве не существует ничего эквивалентного просветлению. Эти три религии родились вне Индии. Эти три религии верят только в одну жизнь. За одну жизнь все, что вы можете сделать, это лишь поверить в спасителя, в мессию: цепляйтесь за его передник, и он примет вас. Нельзя полагаться на свои собственные усилия, какие усилия вы можете предпринять?

Просто взгляните на свою жизнь. Половина жизни тра­тится понапрасну на сон, умывание, еду, переодевание, бритье. Самые важные годы жизни тратятся на изучение всякого хлама: географии, истории, геометрии. Когда вы выходите из университета, вам почти тридцать. Если вы занимались полу­чением степеней доктора философии или доктора литературы, то вам уже за тридцать. Лучшее время вашей жизни утекло в песок. Теперь вам нужно жениться, и жена, и дети, и служба, и политика... все ваше время отнято этим.

Если посчитать, то за семьдесят лет не найдется и семи часов, которые были бы абсолютно вашими. Нет, всю жизнь вы постоянно заняты... кинофильмами, телевидением, радио, церковью, синагогой, вещами, которые, быть может, вам совсем не интересны... Богом... Я не могу себе представить, что за человек тот, кто интересуется Богом. И зачем? Что плохого он сделал вам? Вы не знаете даже, существует он или нет, но каждое воскресение слушаете проповеди о Боге. Люди читают одну и ту же Библию, одну и ту же Гиту, каждый день непрерывно, всю свою жизнь.

И как много лет жизни отведено вам? Всего лишь семьдесят. Как-нибудь просто сядьте и задумайтесь над тем, как понапрасну растрачивается ваша жизнь и сколько време­ни из нее остается именно вам. Вы не найдете и семи часов. Я абсолютно уверен, что невозможно будет найти и семи часов за семьдесят лет жизни. Если иногда у вас и есть время, то тут как тут друзья, пикники, футбольные матчи, Олимпийские игры. Вас зазывают со всех сторон.

Поэтому эти три религии никогда не разрабатывали идею просветления. В русском и английском языках нет эквивалента восточному слову, обозначающему просветление. «Просвет­ление» - очень бедная замена. В западных языках человека, хорошо образованного, культурного, называют просветлен­ным, просвещенным. Целое столетие, ознаменовавшееся нача­лом развития наук, называют веком просвещения (просветле­ния). В западных книгах по истории «очень просвещенным (то есть просветленным) человеком» называют Бертрана Рассела. По каждому вопросу его позиция очень прогрессивна; он ничего не принимает на веру просто потому, что такова традиция, - нет, он раздумывает надо всем.

Если что-то не удовлетворяет его рационально, он в это не верит. Он родился христианином, но написал книгу «Почему я не христианин», поскольку нашел в Библии множество логических противоречий, заблуждений, несообразностей и не смог принять их. И он написал прекрасную книгу, в которой представлены все его аргументы, почему он не может признать Иисуса. Он хотел бы признать его, но не может из-за противо­речивости его высказываний. Он не может признать его потому, что у Иисуса нет ни логики, ни доказательства.

Какое доказательство Иисус предложил в обоснование того, что он единственный порожденный сын Божий? Так может сказать любой. Любой сумасшедший может объявить об этом. Было много сумасшедших, объявлявших то же самое. Все, кто объявлял об этом, все они были сумасшедшими. Ни у них, ни у Иисуса не было ни единого доказательства. То, что он говорит, и то, как он себя ведет, противоречит одно другому. Он говорит: «Блаженны смиренные». Но сам он совсем не смиренный человек. Он очень высокомерен, очень раздражи­телен, очень эгоистичен. О чем еще может объявить эго, как не об этом: «Я единственный рожденный сын Божий».

Махавира, по крайней мере, признает двадцать три дру­гих тиртханкары. Он лишь двадцать четвертый. Будда призна­ет двадцать четыре своих жизни, которые он прожил перед тем, как стал Буддой; и он признает тот факт, что Буддой могут стать и другие люди. Любой, кто пытается, стремится, спосо­бен стать Буддой. Это не его монополия. Но Иисус представляется монополистом, настоящим евреем: единственный ро­жденный сын Божий. Он закрывает все двери, никто другой не может быть сыном Божьим - никто до него, никто после него. Он несравненно уникален.

У индусов есть двадцать четыре аватары, и индуизм, джайнизм, буддизм - все эти три религии, рожденные в Индии, верят в циклы. Одно творение - один цикл. И это представляется очень близким к современной физике и ее достижениям. Современная физика узнала, что существуют черные дыры, - это очень странная вещь, черная дыра. И есть белые дыры. Все, что подходит близко к черной дыре, просто втягивается в нее. Например, если рядом с черной дырой пройдет Земля, она будет втянута в нее. Это будет процесс, обратный сотворению Земли. Земля исчезнет, распадется на электроны, протоны, нейтроны, на основные элементы, из которых она состоит. Сейчас имеются гипотезы о том, что черные дыры - это одна сторона, а белые дыры - другая сторона одного и того же явления. Черная дыра все втягивает и уничтожает, а белая дыра сотворяет все снова. Из белой дыры постоянно изливаются новые Земли, новые звезды, новые Солнца.

Всеми тремя религиями Индии признавалось, что мы живем лишь в одном сотворении. Оно представляет собой цикл, подобный тому, как солнце встает, потом садится, потом снова встает, потом снова садится, образуя цикл. Согласно джайнам, в одном цикле имеются двадцать четыре тиртханкары. Джайны ничего не говорят обо всей вселенной и о вечности. Есть миллионы циклов, бесконечное число циклов. Нет начала и нет конца. В каждом цикле будет двадцать четыре тиртханкары. Если подсчитать всех тиртханкар во всех циклах, их будут миллионы и миллионы. Поэтому Махавира не представ­ляет из себя ничего уникального. Он не пытается говорить: «Я единственный; после меня все прекращается».

Что случилось с Богом после Иисуса? Воспринял ли он идею о контроле над рождаемостью? Или Дух Святой больше не интересуется женщинами? Может быть, он стал на самом деле святым? Что случилось с Богом?

В Индии религии сделали просветление очень трудным делом, но стратегия у них при этом иная. Один цикл продол­жается миллионы лет. Если вы смогли достичь просветления за один цикл, то вам повезло; в противном случае души переходят из одного цикла в другой - и снова, снова и снова лишь только движутся по одному и тому же порочному кругу.

Один человек, богатый молодой человек, слушая Будду, попросил, чтобы его посвятили в монахи. Будда сказал: «Вам нужно подумать об этом. Не будьте так торопливы», - ведь Будда знал этого человека. Он был хорошо известен в столице: может быть, он был самым богатым человеком после царя. И он жил так роскошно, что даже сам царь завидовал ему, ведь царь должен думать о многих вещах, о целом царстве, а этот человек не нес никакой ответственности.

Он жил так роскошно, как только может жить человек. Поэтому Будда знал его, знал, что он никогда даже не ходил по голой земле; целыми днями он спал, а ночи проводил в музыке, в танцах, с вином, с девушками. Он пьяница. Это чудо, что он пришел таким ранним утром. Может быть, он явился прямо от вина и женщин. Вместо того чтобы отпра­виться спать, он, может быть, подумал: «Хотя бы один раз я должен послушать этого человека. Так много людей ходят к нему, говорят о нем, собираются вокруг него».

Его имя, имя этого молодого человека, было Шрони. Шрони означает того, кто умеет слушать, слышать. Так что само это имя имеет значение. Он слышал Будду впервые, и он подошел к нему и сказал: «Посвятите меня».

Будда сказал: «Подумайте над этим. Я знаю вас. Я знаю о вас».

Шрони сказал: «Если я что-то решил, то решил. Я не привык думать о чем-то дважды. Дайте мне посвящение прямо сейчас». Раз он был так решителен, Будда дал ему посвящение. Шрони стал буддийским монахом. Но он был последним из прибывших. Сарай, караван-сарай, где пребывал Будда, был переполнен буддийскими монахами.

Места для сна внутри караван-сарая ему не нашлось, поэтому он вынужден был спать прямо на ступенях. А у Будды была такая идея, что монах может иметь только три куска ткани для одежды. Один кусок он использует в качестве постели - длинный кусок одеяния, - им также он и укрыва­ется, поэтому становится похожим на спальный мешок. Два куска он использует для себя: один для верхней половины тела, второй для нижней. Вот чем разрешено пользоваться буддийским монахам. На каменной ступени с тонким куском одеяния... он не мог спать, было к тому же так много комаров. И всю ночь монахи входили и выходили, входили и выходили, а он лежал как раз на ступенях, поэтому просыпался всякий раз, когда кто-то входил или выходил.

Когда под утро он, наконец, усталый, уснул, пришел Будда, разбудил его и сказал: «Еще есть время; возвращайтесь домой. Никто не знает, что вы стали санньясином. Когда люди узнают, вам будет трудно вернуться. Возвращайтесь. Я знаю, всю ночь вы не могли уснуть. Это трудно, кругом комары, и разрешены лишь три одеяния, и места здесь нет. А вы ведь самый младший монах, всего лишь один день, поэтому вы не можете занять место кого-либоиз более старших монахов. Здесь установлено старшинство, авы самый последний».

Шрони сказал: «Не беспокойте меня. Какую ступеньку я занял, такую и занял. Теперь как бы ни пришлось страдать, я буду страдать. Я не умею оглядываться назад. Вопрос о возвращении назад для меня просто не возникает; я никогда не оглядываюсь назад».

Будда сказал: «Это хорошо, поскольку в прошлой жизни вы уже были монахом и из-за таких же вот трудностей вернулись назад. Поэтому я подумал, что вы и теперь посту­пите точно так же, ведь люди все время ходят по одному и тому же порочному кругу, действуют по старой привычке. Они продолжают двигаться в колесе привычек. Я пришел спросить вас именно потому, что в прошлой жизни вы вернулись назад. Это хороший знак того, что вы выросли, что вы прекратили возвращаться назад. Но идти вперед не просто; потребуется, может быть, несколько жизней такой определенной настойчи­вости, как сейчас; если вы будете продолжать, продолжать и продолжать так, то вы сможете достичь нирваны», - вот так буддист определяет просветление.

Бертран Рассел не может быть назван просветленным человеком. Он очень большой интеллектуал, человек рацио­нальный, очень прогрессивный, способный сбросить путы привычного, традиционного. Но причины, из которых он исходит, все идут от ума. Он обнаруживает, что Иисус противоречив, - это утверждение ума, - что он высокомерен и вместе с тем говорит о смирении. Он говорит людям: «Блаженны нищие», - и после этого обещает им царство Божье. Здесь очевидное противоречие. Если бедность - это блаженство, тогда все святые на небесах должны быть самыми нищими, ведь это блаженство. А люди, живущие в аду, должны быть богатыми, сверхбогатыми, если идти этим логическим путем.

Иисус говорит: «Скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем богатый пройдет врата небесные». Хорошо, куда же пойдут богатые люди? Должны же они куда-нибудь пойти. Так что все богатые и сверхбогатые... короче, хотите повстречаться с Фордами, Рокфеллерами и Морганами, нужно отправляться в ад. Они все там со всеми своими богатствами. Ведь если богатые люди не могут попасть на небеса, то как туда попадут их богатства? Кто возьмет их? А может быть, ад будет и есть прямо сейчас самое роскошное место для жизни. Вы найдете здесь весь Голливуд; где же им еще быть? Все актеры и актрисы должны быть в аду.

«Блаженны нищие, ибо их есть царствие Божье». Но что такое царство Божье? Оно бедное или богатое? Если называть его «царство», это значит, что богатое, потрясающе богатое. Вот странная логика: бедность позволяет стать богатыми в ином мире; богатство отправляет прямо в ад.

Это странно. Это против всей математики, ведь эти бедные люди не смогут наслаждаться царством Божьим - они познали только нищету. Только богатые люди подготовлены к тому, как пользоваться богатством. Действительно, это их нужно брать на небеса и в царство Божье. Они подготовлены, они будут наслаждаться богатством. Что собираются делать там бедные люди? И что это за аргумент о том, что нищета делает вас блаженным в глазах Бога?

Бертран Рассел не мог согласиться со всем этим. Поэтому его и называют одним из самых просвещенных людей двадца­того столетия. Но это не соответствует тому значению просве­щения, просветления, в котором я использую это слово. Я использую это слово вынужденно. В буддизме есть слово «нирвана». «Нирвана» буквально означает то, что вы сидите со свечой темной ночью и задуваете свечу. Внезапно свет исчезает, и все вокруг - тьма. Со светом исчезают и все объекты, которые были видны благодаря свету. Теперь - бесконечная тьма и молчание.

Нирвана просто означает прекращение света свечи и пребывание в абсолютной тишине. В буддизме слово тьма не предполагает плохого смысла. Тьма спокойна, в ней есть глубина. Свет на поверхности; тьма бесконечно глубока. Свет всегда ограничен, он имеет пределы. Тьма не имеет границ, она беспредельна.

Свет приходит и уходит. Тьма есть всегда. Когда есть свет, вы не можете видеть ее. Когда света нет, вы ее видите. Но она всегда есть; вы не можете найти ей причину. Свет имеет причину. Вы зажигаете огонь, подкладываете дрова. Когда дрова кончаются, свет исчезает. Есть причина - он ее следствие. Но тьма не имеет причины ни в чем, она не является следствием. Это беспричинная вечность.

Нирвана - очень простое явление. Оно просто означает «задуть маленькую свечу своего эго».

И внезапно... Реальность была всегда, но как раз из-за свечи эго вы не могли разглядеть ее. Теперь свечи больше нет, есть реальность. Она была всегда. Вы никогда не теряли ее. Невозможно потерять ее, даже если постараться.

Это сама ваша природа. Как можно потерять ее?

Это вы - само ваше бытие. Да, вы можете забыть свою реальность, но это самое большее.

Теперь обратите внимание. Реальность - это не достиже­ние. Достижение находится в будущем, далеко. Достижение может быть трудным, почти невозможным, может требовать времени, требовать воли и борьбы. Нет, реальность - это не достижение. Вы не теряли ее. Нет способа потерять ее, даже если вы захотите. Куда бы вы ни пошли, она пойдет с вами. Она - это также и вы.

Как можно убежать от себя? Можно попытаться, но вы всегда найдете себя.

Можно спрятаться за деревьями и горами, в пещерах, но когда бы вы ни оглянулись, вы увидите себя. Куда вы уйдете от себя?

Поэтому нирвана в точности подобна тьме. Свет уходит, и остается вся ваша реальность, во всей ее красоте, благосло­вении, блаженстве.

Но в русском и английском языках нет слова для перевода слова «нирвана». Джайны используют слово «мокша». «Мок­ша» означает абсолютную свободу, предельную свободу, свобо­ду ото всех пут. И величайшие путы представляет ваше эго. Другие путы - лишь части эго: алчность, вожделение, амби­ция, гнев. Все, что в других религиях считается грехом, в джайнизме рассматривается лишь как путы.

Но корнем, главным корнем всего дерева вашего рабства является эго.

Поэтому отрубите главный корень, и все остальные корни отомрут сами по себе. Не стоит отвлекаться на обрубание маленьких корней, ветвей, листьев, они ведь вырастут снова.

Отрубите главный корень, и все дерево умрет.

И когда спадут все ваши путы, то, что останется? Неопу­танное сознание, свобода.

Эта свобода не является чем-то политическим или эконо­мическим. Она не имеет ничего общего со словом «свобода» и с тем, что под ним подразумевается. Это просто ничем не связанное существование. Нигде вокруг себя вы не находите ничего, что сдерживало бы вас. Вы больше не привязаны ни к чему. Это состояние непривязанности они называют мокшей. Разницы нет, различна лишь терминология.

Патанджали, основатель системы йоги, дает свое со­бственное название. Он называет это «кайвалья». «Кайвалья» означает «абсолютная уединенность, абсолютное единство», когда нет нужды ни в ком другом. Обычно вы постоянно нуждаетесь в ком-то другом: отец, мать, брат, жена, дети. Вы постоянно страстно желаете кого-то другого. Вы не можете жить одни. Вы боитесь оставаться одни. Вы никогда не испытывали этого, но все же боитесь. Потому что с самого детства вам ни разу не говорили, что нужно уметь различать два слова: одиночество и уединенность... Все словари продол­жают утверждать, что это синонимы. Это не так. Эти два слова так далеки друг от друга, как только могут быть далеки слова.

Одиночество - это там, где вы теряете другого. Уединен­ность - это там, где вы находите себя.

Уединенность - это обнаружение своего истинного и подлинного бытия.

Одиночество - это просто поиск другого, чтобы занять себя, ведь если другого нет, вы не знаете, что делать с собой. Всякий раз, когда вы одиноки, вы начинаете создавать для себя что-то или кого-то.

На протяжении двадцати лет я непрерывно путешество­вал по Индии. И я всегда путешествовал в купе с кондициони­рованием воздуха. Всегда была, правда небольшая, вероят­ность того, что в купе будет еще один пассажир, - редко, ведь очень немногие люди ездят в купе с кондиционированием воздуха. Но иногда мне представлялась великая возможность понаблюдать за другими людьми. А путешествие иногда дли­лось двадцать четыре часа, тридцать шесть часов или даже больше.

Я жил как раз посередине Индии и путешествовал повсю­ду. Поэтому, если я ехал в Калькутту, это занимало двадцать четыре часа в одном направлении, а если я ехал из Калькутты в Бомбей, это занимало сорок восемь часов. А если я ехал до Гаухати, то на это требовалось шесть дней, и надо было менять так много поездов... Но то был великий эксперимент — находиться с кем-то в одном купе двадцать четыре часа. Я не разговариваю с ним. А он пытается, он говорит: «Далеко ли вы едете?»

А я говорю: «Я еду в Калькутту. Я еду из Джабалпура. Моего отца зовут так-то. Мою мать зовут так-то. Моя профес­сия...» Как раз, чтобы выбить мусор из человеческих голов. И я отвечаю на все сразу.

Он говорит: «Я не спрашивал вас об этом».

Я говорю: «Я отвечаю сразу на все, поскольку потом, будьте добры, молчите - ни одного вопроса за сорок восемь часов. Если вы хотите спросить что-нибудь еще, спрашивайте прямо сейчас. Пусть все вопросы разрешатся в самом начале. В противном случае вы вскоре спросите: «Где вы живете? Сколько у вас братьев?» Я скажу вам, что у меня одиннадцать братьев и сестер... и все!»

Он говорит: «Вы странный человек. С такими я никогда не встречался... Я только спросил: «Далеко ли вы едете?» - а вы рассказываете мне все: как зовут вашего дедушку, какой работой вы обычно занимаетесь...»

Я сказал: «Я стараюсь покончить со всем этим сразу, чтобы вам ничего не оставалось на потом».

И затем я храню молчание и просто наблюдаю за этим человеком - ему трудно. Он открывает свой чемодан, и он знает - я это знаю, — и он знает, что я знаю о том, что он делает это совершенно бессмысленно. Он закрывает чемодан, кладет его обратно, — но чем заняться? Он открывает окно, и он знает, что глупо открывать окно в купе с кондиционированием воздуха. И он знает, что я здесь, поэтому закрывает окно снова. Он начинает читать ту же самую газету, которую читал утром, снова с самого начала, идет в туалет, возвращается, вызывает проводника, чтобы тот принес чаю. Сорок восемь часов...

И через несколько часов он говорит: «Вы на самом деле не будете разговаривать?» Я храню молчание. Я не отвечаю на его вопрос, поскольку раз решено, значит решено. Потом мало-помалу он забудет обо мне, ведь, сколько он обо мне может помнить? Но сейчас он страдает.

В купе с кондиционированием воздуха я видел людей, покрытых испариной, таких нервных, дрожащих. Никого нет; никто не причиняет им вреда. Я абсолютно безвреден. В самом начале я сказал им: «Я абсолютно безвреден, вам не нужно беспокоиться по моему поводу. Можете спать. Можете делать все, что вам угодно, я не буду вмешиваться. Можете танцевать, можете петь, можете гримасничать, можете делать все, что хотите. Я не тот человек, чтобы вмешиваться в чью-то жизнь. Просто не разговаривайте со мной, поскольку это будет вмешательством в мою жизнь».

И на протяжении двадцати четырех часов я наблюдаю горе и страдание без причины. У него прекрасное, комфорта­бельное купе, с кондиционером, чистое, хорошее питание, всегда к услугам проводник. Но это для него не вопрос. Это для него не проблема. Настоящая проблема в том, что он не находит вокруг себя никого, с кем можно было бы заняться. Хотя бы кого-нибудь, пусть даже врага, хотя бы что-нибудь, пусть даже ссору. Тогда он будет занят и сможет забыть себя. Я не позволяю ему забыть себя - вот в чем неприятность. Он в испарине. Он нервничает, поскольку знает только одно: он в одиночестве. Но он никогда не испытывал уединенности.

И когда он сходит на своей станции, я снова говорю ему: «Вот посмотрите. Запомните одну вещь. Я был в том же самом купе. Я не покрывался потом. Я не нервничал. Я не открывал и не закрывал постоянно свой чемодан. Я без необходимости не вызывал проводника. Я не читал снова и снова одну и ту же газету. Почему вы делали все это? Видите ли вы разницу? Я был уединен, а вы были одиноки. Запомните это. Может быть, когда-нибудь это поможет вам».

Кайвалья означает уединенность. Это слово Патанджали для обозначения просветления. В русском и английском языках нет слова, которое смогло бы передать эти потрясаю­щие проникновения в сущность. Слово просветление было выбрано по той простой причине, что вы становитесь, как бы полны света.

Да, это проблеск света, беспричинный - идущий не извне, но от взрыва изнутри. После него внезапно возникает состоя­ние, когда нет проблемы, нет вопроса, нет поиска.

Внезапно вы оказываетесь дома, впервые в непринужден­ной обстановке, вы никуда не идете, впервые вы в состоянии «здесь и сейчас»...

Просветление — это очень простое и обыкновенное пере­живание.

Я подчеркиваю это снова и снова, поскольку я не священ­ник, я не раввин, я не мессия. У меня нет желания эксплуа­тировать никого в мире.

Моя функция совершенно иная. Я хочу разделить с вами то, что переполняет меня.

Мне ничего не нужно взамен. Уже то, что вы разделяете со мной мои переживания, обязывает меня по отношению к вам; я благодарен вам.

Вот почему я говорю, что это первая религия в мире: все те религии заставляли вас быть благодарными мессии, тиртханкаре, учителю - но почему?

Почему вы должны быть благодарны Иисусу, или Будде, или кому-нибудь еще? Если у Будды имеется чего-то так много и он переотягощен этим, подобно облаку, полному дождя, в огромном желании пролиться на вас, - а так оно и есть: Будда хочет пролиться на вас, — тогда кто должен чувствовать себя обязанным? Он или земля, принимающая дождь, открываю­щая свое сердце и приветствующая его?

Настоящий Учитель благодарен ученику, приверженцу. Лишь псевдоучитель старается удовлетворить свое эго посред­ством учеников, толпы учеников, количества учеников.

И поскольку все уже и так есть в вас в силу вашей собственной природы, я не даю вам ничего. Все, что я делаю, это просто помещаю перед вами зеркало, чтобы вы могли взглянуть в него. Зеркало ничего не теряет в вашем изображе­нии, когда вы смотритесь в него. Или вы думаете, что оно становится менее зеркалом оттого, что вы посмотрелись в него? Вы посмотрелись в него дважды, вы посмотрелись в него трижды - и оно израсходовалось, растратилось?

Нет, на самом деле, чем больше вы смотритесь в зеркало, тем больше вы чистите его, ведь вам нужно смотреться в него. Если в него никто не смотрится, на нем собирается пыль. Зеркало благодарно вам за то, что вы смотритесь в него и все время чистите его. Но само зеркало не дает вам ничего. Хотя, так или иначе, оно дает вам... оно дает вам вас. Оно отстраняет все ваши неправильные идеи о себе и показывает вам ваше оригинальное лицо.

Вы спросили. Шила: Развивались ли переживание и идея просветления с течением времени?

Переживание остается тем же самым. Оно не может развиваться, поскольку оно — не вещь. Это такое переживание, когда все вещи и мысли отброшены - просто чистое зеркало, пустота. Каким образом пустота может стать еще более пус­той? Если она может стать еще более пустой, то, прежде всего, это значит, что она пустотой не является.

Пустота, уединенность, свобода - все эти различные названия могут быть только полными.

Это подобно кругу в геометрии. Нельзя начертить полкру­га; или можно? Если это половина, то, значит, не круг. Перед этим вы могли подумать, что можете начертить полкруга, что в этом неправильного? Вы не можете начертить полкруга, потому что, именно потому, что это половина, а не круг. Это лишь дуга. Круг же всегда полный. Он не может быть другим. Поэтому, когда бы ни случилось просветление, десять тысяч лет назад, сейчас или через десять тысяч лет в будущем, это будет то же самое переживание. В том, что касается пережи­вания, оно одно и то же.

Но идея развивается, концепция развивается. Вы должны понимать различие между переживанием и идеей. Пережива­ние имеет место, когда вы абсолютно бездумны, бессловесны, в абсолютной пустоте, без движения, в предельном покое. Когда вы переводите переживание на язык слов, оно становит­ся идеей, оно становится концепцией. Тогда, конечно, как развивается язык, развивается человек, так развивается и идея, развивается концепция.

Например: иудаизм, христианство, мусульманство ис­пользуют очень сырые и примитивные термины - царство Божье. Это очень примитивный способ указания на просветле­ние. Но Иисус - бедный человек, некультурный, необразован­ный, сын плотника, рожденный в очень примитивной стране.

Будда родился за пятьсот лет до Иисуса, но то была вершина развития Индии. Индия с тех пор никогда не дости­гала таких высот, даже теперь, и, может быть, никогда не достигнет. Языки развились до такой точности, до такой научности выражений, до такой прекрасной поэтичности. Ни один язык не может состязаться с санскритом. В мире есть прекрасные языки, потрясающе прекрасные языки. Но ни один язык не может состязаться с санскритом. У него такая длительная история развития, что для переживания, подобно­го просветлению...

В русском и английском языках потребовалось исполь­зовать слово «просветление», и вы должны знать, что в результате может возникнуть неправильное понимание из-за того, что слово просветление-просвещение используется также и в других контекстах. Бертран Рассел просветленный чело­век. Кант просветленный человек. Гегель просветленный чело­век. Но ни один из них не является просветленным в том смысле, в котором я использую это слово. Они далеки от просветления — гораздо дальше вас, поскольку они больше вас пребывают в своем разуме, у них гораздо более натренирован­ные умы, поэтому они заключены в свои умы, как в тюрьму. И они даже не слышали... Бертран Рассел прожил сто лет и даже не слышал о просветлении в том смысле, в котором я использую это слово.

Будда говорил на другом языке, языке, который разви­вался бок о бок с санскритом. Он говорил на пали. Махавира говорил на пракрите, другом языке, может быть, еще более древнем, чем санскрит, может быть, самом древнем из всех языков в мире. Само его название указывает на это. Вам следует понять: «пракрит» означает «природный», а «санск­рит» означает «очищенный». Само слово «санскрит» означает «очищенный», «культурный». Пракрит - это язык, не явля­ющийся очищенным, утонченным. Это не язык ученых, обра­зованных людей; это язык масс. Но он пережил, конечно, гораздо больше, чем санскрит, поскольку санскрит - это не что иное, как очищенный пракрит, это как в случае с сырой нефтью: вы очищаете ее, и она становится бензином, вы очищаете ее дальше, и она становится чем-то еще...

Санскрит - это очищенный пракрит. Пракрит похож на необработанный алмаз, только что добытый из шахты, не отшлифованный, не ограненный, еще не получивший своей формы. Но в нем тоже есть своя красота, поскольку в нем есть естественность. Санскрит очень утончен, очень отшлифован. Десять тысяч лет миллионы браминов очищали его, придавали ему такие качества, которых нет ни в одном другом языке.

Очень трудно переводить что-либо с санскрита, поскольку в санскритском алфавите пятьдесят две буквы - охвачены почти все возможности. Вы не сможете произнести больше звуков, чем пятьдесят два. Они покрывают все возможности человека по произнесению звуков. При переводе возникают проблемы, поскольку у вас нет пятидесяти двух букв. Поэтому отсутствующие буквы приходится как-то воссоздавать. То же относится и к словам.

Поскольку переживание просветления насчитывает ты­сячи лет, различные люди используют различные языки, используют различные слова - «нирвана», например. «Нирва­на» - это санскритское слово. Будда, на самом деле, никогда не использовал этого слова. Пали - язык масс, и поэтому Будда использовал слово «ниббана». Это сырое, грубое слово, ниббана. Санскрит огранил его, сделал его округлым: нирвана... в этом слове есть музыка.

Но ожидать такой же утонченности от Иисуса нельзя. Иисус в затруднении. Он вынужден пользоваться доступными для него словами Ветхого Завета. И он, должно быть, ощущал эти трудности, в результате которых попал в ненужные неприятности. Если бы он использовал какие-нибудь другие слова, а не «царство Божье», он, быть может, не был бы распят, и христианства не было бы вовсе.

«Царство Божье» породило подозрение у римлян, правив­ших Иудеей. Они подумали, что этот человек действительноимеет в виду царство, ведь римляне никогда не были настроены по-философски. Они не такие, как греки. Они не породили ни одного Сократа, или Платона, или Аристотеля, или Гераклита, или Диогена, ни одного человека, который мог бы войти в созвездие философов. Римляне были солдатами, великими солдатами. Но жизнь солдата и его работа очень недолговечны. Поэзия же продолжается долго, философия длится долго. Но римляне были лишь солдатами. Они не могли себе представить то, о чем говорит этот человек. Они испугались. Они действительно были испуганы. Царь Ирод, восседавший на иудейском троне, слышал эту еврейскую историю: «Вскоре родится мессия. И когда родится мессия, вы будете спасены от страда­ний». Естественно, Ирод подумал: «Это означает, что вы будете спасены и от рабства тоже, станете свободными от власти Римской империи». Он приказал своим солдатам: «Найдите всех детей моложе двух лет и убейте их всех. Не оставляйте ни одного ребенка моложе двух лет», - ведь евреи говорили: «Мессия родился, ему уже теперь около двух». И слух об этом распространился очень быстро, как лесной пожар, поскольку все ждали мессию. Они так много страдали, у них не было ничего, кроме надежды. А это был чистый слух. Но Ирод так испугался, что приказал произвести массовое избиение всех детей моложе двух лет.

Иосиф и Мария как раз услышали, что может произойти, что уже началось в столице. Они поскорее отправились в деревню, в маленькую деревню. Вифлеем был очень маленькой деревней, настолько маленькой... Может быть, об этом была какая-то история, я не знаю, ведь говорят, что евреи смеялись над той идеей, что мессия родился в Вифлееме. Они говорили: «Слыханное ли это дело, чтобы мессия родился в Вифлееме?» Может быть, это было что-то похожее на индийский город под названием Хошьяпур. Хошьяпур означает «город муд­рых», но слух об этом городе такой, что каждый человек там - идиот. Если вы путешествуете по Пенджабу вблизи тех мест, не спрашивайте никого, откуда он. Если он из Хошьяпура, будут трудности. Тогда последует: «Почему вы задаете этот вопрос? Что вы имеете в виду? Вы что думаете, мы все идиоты?»

Немедленно возникнут неприятности, поскольку житель Хошьяпура не может согласиться с этой мыслью, но слух этот кажется достаточно старым... Даже во времена Акбара, четы­реста, пятьсот лет назад, миф о Хошьяпуре уже существовал. И история говорит, что все они объясняли Акбару: «Мы такие же нормальные люди, как все остальные. Но мы не можем произносить название нашего города, когда кто-то спрашивает об этом. Если мы говорим Хошьяпур, люди начинают смеяться и говорят: "Вы, должно быть, шутите". Никто не верит. А если поверят, то думают, что мы идиоты».

Поэтому они попросили Акбара: «Пожалуйста, пришлите следственную комиссию рассмотреть дела Хошьяпура и объ­явить, идиоты мы или нормальные люди, чтобы просто покон­чить с этим вопросом». Никто не знает, от кого это пошло. Может быть, само название Хошьяпура подсказало эту мысль: «Город мудрых». Название подсказало мысль, поскольку оно означает город мудрых... ведь так трудно найти хотя бы одного мудрого человека, - а здесь целый город мудрых, скорее всего, там все люди дураки.

Акбар послал комиссию. Одиннадцать весьма образован­ных людей из двора Акбара прибыли в Хошьяпур, а в Хошьяпуре были сделаны тщательные приготовления, чтобы встретить их и доказать: «Мы не идиоты». Все шло хорошо. Эти одиннадцать человек были удивлены тем, что все эти слухи - абсолютная чепуха, что все эти люди нормальные, лучше, чем нормальные. Каждый вел себя наилучшим образом. Все вы­глядели более чем нормальными. Их ответы были мудры, они ведь готовились несколько месяцев. Когда комиссия собирает­ся прибыть на три дня, а вы должны доказать раз и навсегда... от этой дурной славы нужно было избавиться.

Все шло хорошо, и комиссия была очень счастлива. Глава комиссии сказал: «Я очень счастлив, и я скажу великому Акбару: "Эти люди не только нормальные, они гораздо боль­ше, чем нормальные, они гораздо лучше"». И жители Хошь­япура тоже были чрезвычайно счастливы. Они отправились провожать комиссию и провожали ее на расстояние многих миль. Невозможно было убедитьих вернуться назад, так они были счастливы. За всю свою жизнь они не были так счастли­вы, ведь теперь сам великий Акбар объявит: «Вы превосходите нормальных людей».

Возвращаясь, они начали обсуждать, не совершил ли кто-нибудь какой-нибудь ошибки или чего-нибудь такого? Один человек сказал: «Я совершил ошибку, но я побоялся сказать, ведь вы убьете меня». Он был поваром - лучшим поваром в Хошьяпуре, - он готовил пищу тем одиннадцати членам комиссии.

Они спросили: «Какую ошибку?» В Индии есть неболь­шая специя, она называется джира, небольшая специя, ничего значительного, но она придает хороший вкус пище... Он сказал: «Я забыл положить джиру в дал».

Они сказали: «Ты испортил все. Что подумают члены комиссии? Они подумают: "Эти люди абсолютные идиоты, они не знают даже о джире, о которой знает любой деревенщина. Даже идиоты знают, для чего существует джира!" Что они подумают? И ты так много дней молчал!»

Они пустили своих лошадей вскачь, остановили комис­сию и сказали: «Дайте нам еще один день».

Комиссия спросила: «В чем проблема?»

Они сказали со слезами на глазах: «Еще один день».

Но комиссия сказала: «Нет проблем. Все прошло совер­шенно прекрасно. Мы подготовили наш отчет, и вы будете объявлены царем превосходящими всех».

Они сказали: «Мы не согласны. Была совершена великая ошибка - и вы знаете это. Вы лишь из благородства и доброты говорите нам: "Вы превосходите идиотов". Но мы и есть идиоты».

Комиссия спросила: «А что случилось?»

Они сказали: «Что не случилось?» И они вывели к ним повара, уже избитого к тому времени.

И члены комиссии спросили: «Что вы сделали с этим человеком?»

Они сказали: «Его нужно было бы убить. Он забыл положить джиру в ваш дал».

Они сказали: «Джиру? Но мы ни разу не почувствовали этого. И он готовил все так вкусно, кто стал бы думать о джире? Но одно точно, вы - город идиотов. Возвращайтесь». Они выбросили уже написанный отчет и сказали: «Отныне вы идиоты».

Так что, кое-что о Вифлееме должно быть правдой. Я не знаю, в чем тут дело, почему евреи настойчиво, снова и снова говорили Иисусу и его апостолам: «Слыханное ли это дело, чтобы мессия родился в Вифлееме?» Это была маленькая деревня, очень маленькая деревушка, почти ничто. Люди Ирода убивали детей сначала в Иерусалиме. Когда они начали убивать детей в Иерусалиме, Иосиф и Мария бросились бежать в Египет. Это было единственное место, которое знали евреи. Они вышли из Египта - то было великой мечтой Моисея; он вывел евреев из Египта.

Теперь, посадив на осла Марию и маленького Иисуса — ему было, наверное, полтора года или около того, - они отправились в Египет. По пути случилась одна красивая история. Они уже отошли подальше от опасных мест, и Мария спросила: «Иосиф, ты уже придумал, какое имя мы дадим нашему маленькому мальчику?»

В тот момент, когда она сказала это, Иосиф ударился о камень и сказал: «Иисус!»

Мария сказала: «Правильно, это красивое имя. Оно подходит ему».

И Иисус был привезен в Египет. Все, что он знал, он лишь слышал от других. Он далеко и много путешествовал, но все же он был некультурным человеком, необразованным. Он не смог разработать концепции, не смог дать очищенной идеи просветления. Этого не случилось, потому что Иисус не способен был дать ее. Дураки, которые следовали за Иисусом - и помните, следуют только дураки: папы, и так называемые христианские святые, и мудрецы... - все они следовали за ним, и все они застряли там, где Иисус оставилих, ведь он был последним словом Бога. Так что развития не случилось, в противном случае они пришли бы к прекрасным концепциям, прекрасным идеям.

Ислам остановился там, где остановился и Мухаммед, а он был даже еще более необразованным, чем Иисус. Но Будда был очень культурным человеком, сыном великого царя. Самые великие ученые учили его тем знаниям, которые были известны в те дни. Махавира тоже был очень культурным. Он также был сыном великого царя. Поэтому они нашли изыскан­ные слова, и процесс развития идеи просветления продолжил­ся. В Индии он никогда не прекращался, поскольку в Индии есть традиция составления комментариев, которой нет ни в одной другой стране.

Люди думают, что того, что сказал Иисус, достаточно. Когда я говорил о евангелии от Фомы, я получил много писем от христиан: «В чем необходимость комментариев? Того, что сказал Фома, достаточно». Конечно, ведь все достаточно ясно, поскольку Фома тоже был необразованным человеком; его идеи не были очень сложными, их не трудно было объяснить. Но если я захочу сделать что-нибудь сложное из чего-нибудь простого, то я смогу это сделать. Мне это не трудно. И когда они услышали от меня о Фоме, они начали писать мне письма: «Мы никогда не знали, что Фома имеет такое понимание».

Все это не имеет ничего общего с Фомой; это мое понимание. Это мое ружье на плече бедного Фомы. Я исполь­зую его, как трамплин; я использовал всех этих людей, как трамплины. Я не утверждаю, что мои слова совпадают с их пониманием. Разве это возможно? Я пришел двадцать пять столетий спустя после Будды; могут ли мои слова совпадать с его пониманием? Двадцать пять столетий не прошли бесслед­но. Поэтому, когда я говорю о Будде, мои слова не обязаны совпадать с пониманием Будды, они отражают мое понимание. Я использую его слова и вкладываю в них свое понимание. В Индии было так все время, что и привело к существенному развитию многих идей.

Гита Кришны — имеется тысяча комментариев к ней. Тысяча людей, самых разных, использовали свой разум, свои переживания и вложилиих в уста Кришны. Конечно, если Кришна вернется, он будет в большом гневе, особенно на меня, поскольку я вложил в его уста много того, с чем он не может согласиться. Но он не придет, так что у меня нет проблем. Я не думаю, что мы с ним встретимся где-нибудь. А если даже и встретимся, я могу просто попросить у него прощения.

 

 

БЕСЕДА 22

ТЕОЛОГИЯ - ДЖУНГЛИ ЛЖИ

20 ноября 1984

 

Бхагаван,Вы говорите, что Бога нет. Объясните, почему человек отважился отправиться в духовное царство в поисках Бога?

 

Существование само по себе не имеет смысла.

Ничто в нем не имеет смысла. Смысл просто никак не относится к существованию. У существования нет цели, кото­рой оно пытается достичь. Существование никуда не идет.

Оно просто есть.

Смысл связан с целью - с некоторым предназначением, с некоторым достижением... Проблему смысла вносит челове­ческий ум.

Ум - вот коренная причина всех вопросов, возникающих в вас. Ум не может непринужденно покоиться, оставляя вещи такими, какие они есть. В этом заключается природа ума. Океаны не тревожатся о Боге. Горы не размышляют о Боге. Деревья не думают о Боге.

Взгляните на это под другим углом. В океане тонет корабль. Морален океан или аморален? Сам этот вопрос неуместен. Океан не уничтожает корабль преднамеренно, у него нет мотивов. Он от этого ничего не выигрывает. Он не стремится делать это. Если бы кораблекрушение не произош­ло, океан не пришел бы в отчаяние. Если оно произойдет, океан не будет праздновать победу. На самом деле для океана само существование корабля не представляет никакой заботы. По­этому крушение корабля со стороны океана не является ни моральным, ни аморальным. Океан вне морали.

Мораль - это игра человеческого ума. Существование ничего не знает о ней.

О ней ничего не знают животные. Ее не осознают птицы. Только один человек.

А человек выделяется из всего существования своим умом. Ум дает человеку совершенно новое измерение.

Человек спрашивает: «Почему вообще есть существование? Кто создал его? За всем этим должна быть какая-то цель», - ведь ум не может постичь чего-либо, не имеющего цели. Ум устроен очень по-еврейски, он думает в понятиях бизнеса: а что мне от этого будет? Если от этого ничего не будет, то зачем это делать? Нельзя сказать: «Просто ради самого дела». Тогда вы просто безумны, вы сошли с ума.

Мне вспомнилось: кто-то спросил Пикассо - он рисовал что-то на пляже, вблизи океана. Человек стоял рядом и смотрел. Он не мог понять, что это такое. Действительно, очень трудно постичь картины Пикассо. И гений его проявляется в том, что он довел свои картины до состояния, адекватного существованию. Они неразрывно связаны с существованием. Нельзя спросить об их смысле, об их назначении, о том, что они такое. Но тот человек был совершенно прав. Он спросил: «Я ждал, я наблюдал за вами. Что вы делаете? Что это такое? Что это за картина?»

Пикассо посмотрел на него и сказал: «Я знаю, что вы ждали, вы наблюдали, и меня беспокоило, что вы собираетесь спросить меня. Я не знаю. Я сам не знаю, что это такое, и не стремлюсь узнать. Никто не спрашивает у цветов: "Что вы такое? Почему вы? Почему вы красные, почему вы голубые, почему вы желтые? Почему у вас такая форма, а не другая, и почему вы растете в это время года, а не в другое? И почему у вас такой аромат, а не другой?" Никто не спрашивает у цветов».

«Никто не спрашивает у облаков: "Куда вы плывете? В чем цель всего вашего движения?" Никто не спрашивает у звезд. Все существование в постоянном движении. Все движет­ся, ничто не статично. Никто не спрашивает. Так почему же люди все время мучат бедного художника вопросами? Я просто наслаждаюсь тем, что пишу. Разве этого недостаточно? Я чрезвычайно счастлив тем, что вот так получилось. Я не знаю, что это такое».

Тот человек подумал просто: «Он сумасшедший!»

Но художникам все прощается. Люди вовсе и не ждут от них душевного здоровья. И поэтам все прощается. Вы же знаете, что все они немного не в себе, иначе, зачем же заниматься поэзией, рисованием, когда в мире есть так много вещей, которые нужно делать? Зарабатывать горы денег, быть премьер-министрами или президентами, царями и царица­ми... А эти дураки растрачивают понапрасну свое время, свои жизни. И если спросить их: «Для чего?» - они не смогут ответить.

Человек направился прочь. Он сказал: «Я так и думал, что вы не знаете, что делаете: Ни один сумасшедший не знает, что делает».

Пикассо рассмеялся и сказал: «Это правильно. Я предпо­чел бы быть сумасшедшим, чем разумным, чем рациональным бизнесменом. Я хочу быть частью этого существования».

Ум - это часть общества. Это не часть существования. Поэтому для своего роста ум нуждается в обществе.

Чем лучше устроено общество, тем более искусным, умелым является мозг.

Вопрос о Боге возник в самом начале, может быть, десять тысяч лет назад, потому что в Риг Веде - древнейшем священном тексте - встречается одно из важнейших высказы­ваний. Это высказывание таково: «Мы не знаем, кто создал мир. Мы не знаем, создал ли его кто-нибудь или нет». Это было, должно быть, в самом начале, когда у человека начались первые шевеления мысли: «Кто создал мир? Мы не знаем».

Да, теолог еще не появился; еще не появился человек с готовым ответом. Он придет очень скоро, он недалеко. Раз вы сказали: «Мы не знаем, кто создал мир», - ловкий человек из ваших рядов придет с готовым ответом. Он скажет: «Вы не знаете - я знаю». И немедленно он станет выше вас. Он станет мудрым человеком, священником, раввином, мессией - он ведь знает, а вы не знаете.

Позднее священники осудили это высказывание из Риг Веды, назвав его Насдиа Сутра, что означает - отрицательная сутра. Это название дано, быть может, теми людьми, которые притворяются, что знают. Но люди, написавшие эти сутры, поднявшие эти вопросы, были более непосредственны. Они просто говорили: «Мы не знаем. И, кажется, нет способа узнать, кто создал все существование, и создавал ли вообще его кто-нибудь. Может быть, оно было всегда. Есть ли необходи­мость в том, чтобы было начало и был конец?» Да, в челове­ческой истории есть начало и конец. В кинофильме есть начало и конец.

Но у существования нет начала и нет конца.

Однако ум не может постичь того, что начала нет. Ум может представить себе то, что начало отстоит так далеко, как это только возможно, на миллионы световых лет назад, ум может представить себе любое начало, но он не в состоянии постичь вселенную, у которой начала нет.

Ум ощущает некоторую внутренне присущую ему неспо­собность постичь безначальное и бесконечное, что и есть истина.

Но ум жаждет ответа на вопрос: «Кто все это начал?» И чтобы удовлетворить ум... иначе, задавая вопросы и не находя ответов, он становится безумным; становится все более и более отчаявшимся от безнадежности. Это становится постоянной мукой. Мы не знаем смысла нашей жизни, поэтому возникают и тысячи других вопросов... почему мы живем? Если мы лишь случайны, лишены какой-либо цели - однажды мы возникли, однажды исчезнем, не оставив за собой и следа, - то ум не в состоянии постичь всего этого. Он хочет творить историю; он хочет оставить после себя свое имя. Он возводит пирамиды, стоящие тысячи лет. Он создает монументы. Даже обыкновен­ные люди...

В Джабалпуре, где я жил многие годы, находится одно из красивейших мест. Одна из красивейших рек Индии, Нармада, протекает на протяжении почти двух миль между двумя горами из мрамора, чисто белые горы из мрамора тянутся по обеим берегам на протяжении двух миль - горы из мрамора. Можно видеть их отражение в реке, а в полнолуние все вокруг становится просто сказкой. Вы не можете представить себе этого.

Когда я привез туда одного из моих профессоров, доктора С.К.Саксену... потому что я неоднократно говорил ему: «Как-нибудь вы должны съездить туда со мной». Наконец, он сказал: «Я не верю, что где-нибудь может быть так, как в сказочной стране, но если вы настаиваете, я поеду». Он жил за сто двадцать миль от Джабалпура. Ну вот, я взял его с собой в ночь полнолуния в мраморные скалы. И в тот момент, когда мы вышли на реку Нармаду... он оглядывался по всем сторонам. В начале, на протяжении полумили, это была обыкновенная река. Дальше она внезапно входила в мрамор­ный мир.

Он не мог поверить своим глазам. Он сказал мне: «Про­стите, что я сомневался. Подвезите меня поближе к горам, я хочу коснуться их и посмотреть, есть ли они или это какой-то трюк, фокус. Это действительно похоже на сказку, но я хочу прикоснуться и посмотреть, настоящие ли они, не сон ли это, не привезли ли вы меня в какой-то волшебный мир».

Я вынужден был направить лодку ближе к горам. Он прикоснулся к ним и взял с собой небольшой камень. Я спросил его: «Что вы делаете?»

Он сказал: «Я возьму его как напоминание, что это был не сон. Этот камень будет напоминать мне, что то была реальность. Иначе утром я начну сомневаться. Это правда, в которую невозможно поверить». Но если вы спросите о смысле этой красоты, то этого смысла нет. Если вы спросите о назначении этой красоты, то назначения нет. Это предельная красота, чистая красота. Но задумайтесь об этом, и ум немед­ленно спросит: «Зачем?»

Ум, прежде всего, хочет знать: «Почему? Где? Кем? Для какой цели?» Таково первое побуждение ума всех человечес­ких существ... можете представить себе, с чем они сталкива­лись... небо, полное звезд, - только представьте себя Адамом и Евой, первыми мужчиной и женщиной на Земле. В вас это не порождает ни единого вопроса, поскольку вы даже не смотрите на звезды; вы привыкли к ним, вы воспринимаете их, как данное. Но первыми проблесками, первыми шевелениями разумного ума... все было сказочной страной. Все было знаком вопроса.

Так много звезд. Почему? Кто создал их?

Так много деревьев, так много цветов - кто все время раскрашивает их?

Восход, закат - все было взволнованно, восторженно.

И все вопросы слились в один, и этим вопросом является Бог.

Бог - это не простой вопрос. Все эти вопросы о предназна­чении, смысле, мотивах, начале, конце... Ловкий священник эксплуатировал ситуацию простого человеческого ума. Он говорил: «Вы не знаете - я знаю». Бог - изобретение этих ловких людей, которые сказали: «Все это создал Бог». И потом они начали измышлять о Боге, поскольку их спрашивали: «Кто этот Бог? Где он живет? Почему он сотворил все это?» Они вынуждены были придумать: «Бог всемогущий, всесильный; он может сделать все».

Как раз на днях я получил письмо. Я получаю много писем от христиан. Этот бедный парень говорит: «Вы не знаете, а чудеса случаются! Я видел чудо; оно случилось со мной. Мой грузовик завяз в грязи, я старался, как мог, но ничего не помогало. Тогда я помолился Богу - и внезапно, о чудо! Грузовик сдвинулся. А вы говорите, что чудес не бывает».

Этот бедный парень думает, что Бог так интересуется им и его грузовиком, застрявшим в грязи, что, когда он помолил­ся, Бог тут же бросился бежать, как если бы он был механиз­мом. Молитва - как телефонный звонок. Бог немедленно побежал, все устроил, и грузовик выбрался на дорогу. «А вы говорите, что чудес не бывает». И все эти христиане рассказы­вают о своих переживаниях чудес, в точности подобных этому.

Человеческое эго находит большое удовлетворение в том, что Бог заботится о вас, знает о вас, знает даже о вашем грузовике, застрявшем в грязи. Но человек, написавший то письмо, не осознает, о чем он говорит. То, о чем он написал, не имеет ничего общего с Богом и касается лишь эго. Удовлет­воряя ваше эго, ловкий священник сыграл в игру, так отвечая на вопросы, поднятые вашим умом, что одним выстрелом оказались убиты два зайца.

Ответ был удовлетворением для эго и удовлетворением для ума. Если бы он не удовлетворял эго, вы отвергли бы такой ответ. Вы бы засомневались. Вы подняли бы тысячу и один вопрос, - но эго весьма удовлетворено ответом. Сомнение означало бы, что ваше эго не удовлетворено. Сомнение лучше отбросить. Это гораздо более правильно; ведь ваше эго удовлет­ворено. Бог сотворяет мир; он всемогущий, вездесущий, всеве­дущий. Он знает все: прошлое, настоящее, будущее. Если он не знает всего, то он не узнает и о вас, и о вашем грузовике, застрявшем в грязи в Орегоне. Вы понимаете всю эту идею ума и эго, вы постигаете их игры?

К настоящему времени насчитывают, по меньшей мере, два миллиона галактик. Наше Солнце, наша Луна, наша Земля, все планеты и все звезды, видимые невооруженным глазом, - это одна галактика. Наше Солнце находится в центре нашей Солнечной системы. Все движется вокруг Солнца. Солнце - центр одной Солнечной системы. Открыто, по меньшей мере, два миллиона галактик. Их гораздо больше - в этом можно быть твердо уверенными, поскольку мы не добрались до края вселенной и никогда не доберемся. Ум не в состоянии постичь этого. Ум всегда думает, что где-то должен быть край.

Когда Колумб пытался убедить людей... никто ведь не собирался идти с ним; никто не был готов. Одна лишь безумная королева Испании сказала: «Я дам денег. Пытайтесь». Для нее деньги не были проблемой. Кроме того, была известна ее склонность к безумным затеям, а эта идея захватила ее: «Очень хорошо. Если вы потеряетесь, значит потеряетесь; пеняйте на себя. Я оплачу путешествие, но вы найдите людей».

Колумбу были нужны, по крайней мере, девяносто чело­век, чтобы управлять кораблем, обеспечивать питание и все остальное. Он оценил, что путешествие займет не менее трех месяцев от момента отплытия до возвращения домой. Чтобы осуществить кругосветное путешествие и вернуться домой, нужно будет, по меньшей мере, три месяца. Этот подсчет оказался неверным. Но поскольку помогала королева, нашлось некоторое количество смелых людей, отчаянных людей, которые готовы были пойти с ним. И вот он отправился, а вместе с ним девяносто человек.

Папа послал Колумбу последнее предупреждение: «Я говорю вам, не делайте этой глупости. Вы будете раскаиваться, ведь сказано в Библии, что Земля плоская, поэтому однажды, когда вы подойдете к краю Земли, ваш корабль упадет вниз. Куда еще вы попадете с самого края Земли? Вы попадете в вечный ад! Обязательно должен быть край, вы не можете всегда и везде двигаться вперед. Земля плоская, поэтому у нее есть край, и вы упадете, а вместе с вами эти девяносто дураков — и они упадут. Я делаю вам последнее предупреждение: не идите против Бога!»

Но Коперник, Колумб, Галилей - эти люди не легковер­ны. Это не серая масса, которую может эксплуатировать священник. Колумб сказал: «Я иду. Лучше упасть с края, - но я, по крайней мере, своими глазами увижу край Земли, плоскость Земли. И я увижу, что случится после падения: где мы приземлимся, приземлимся ли мы где-нибудь вообще или будем все время падать. Посмотрим».

Но когда потекли дни... недели, месяцы... девяносто человек, бывших с ним, начали пугаться. Еще три дня - и запасы продовольствия кончатся. Они плыли уже два месяца и двадцать семь дней: «Он обещал, что через три месяца мы будем дома. Но нигде не видно и признака этого...» Все они собрались среди ночи, когда Колумб спал, чтобы убить его и повернуть назад. Ведь живым он назад не повернет, не такой он человек, чтобы поворачивать назад; он предпочтет упасть в вечную пропасть. Он не такой человек, чтобы повернуть назад. Невозможно даже говорить об этом.

Но Колумб подозревал, что эти люди могут испугаться. Он сам был в сомнении: три месяца заканчиваются, но нигде ни единого признака конца пути. Нет ни дома, ни края земли - ничего нет, и кажется, что этот океан будет длиться и длиться вечно. Поэтому, когда он увидел, что эти девяносто человек собрались, - он лишь притворялся спящим, но он не спал, - он подкрался подслушать их. Они закрыли дверь; но он подслушивал. Они говорили: «Бросим его в океан и повернем назад. Это единственный выход. Иначе мы умрем. Он умрет, и мы умрем. Он умрет из-за своего упрямства; а мы - из-за чего нам умирать?»

Колумб постучал в дверь; они испугались. Они открыли дверь, увидели Колумба. Колумб вошел. Он сказал: «Вы совершенно правы. Не нужно устраивать заговоров; можете бросить меня в океан. Но послушайте одно: запасов продоволь­ствия только на три дня. Если пойдете назад, продовольствия нужно будет, по меньшей мере, на два месяца и двадцать семь дней. Три дня не помогут. Что вы будете делать через три дня?»

«Доберетесь ли вы до дома за три дня? Абсолютно точно, нет. Мои вычисления, может быть, и неправильные, но эти вычисления вы можете проделать и сами: мы шли сюда два месяца и двадцать семь дней. Возвращение назад займет такое же время - если не будет безветрия, если вы не собьетесь с пути. Если вы пойдете назад правильным курсом, в чем нет уверен­ности, тогда вам потребуется много пропитания. У вас столько нет. Хотя у вас и будет на одного человека меньше».

«Вы идиоты! Послушайте меня. Лучше идти вперед: может быть, за три дня мы доберемся - ведь путь вперед открыт. Мы можем добраться, мы можем не добраться, но вероятность добраться есть. И я абсолютно уверен, что мы доберемся, поскольку сегодня я видел птиц, летающих в небе. Я видел несколько листьев, плавающих в океане. Так что земля где-то рядом. Мы можем не добраться до дома, но мы доберемся куда-нибудь».

Логика была абсолютно ясной. Даже эти идиоты смогли понять, что это было правдой. Идти назад была бы верная смерть. Через три дня начнется голод. И без разума Колумба... Если же идти вперед, то была вероятность успеха, ведь он мог оказаться прав. Еще оставалось три дня. Они переменили свои намерения. Они попросили прощения. Колумб сказал: «Нет проблем. Я сам много раз сомневался в том, что делаю. Я не беспокоюсь о себе. Я беспокоюсь о вас, это ведь не ваш проект; это мой проект, а вы без нужды оказываетесь его жертвами. Но подождите еще три дня, дайте мне мои три месяца целиком».

И через три дня он достиг Америки.

Он не попал домой. Он не достиг Индии. Это было его второй идеей, если они не доберутся до Испании, то хотя бы на полпути доберутся до Индии - с другой стороны. Ведь в одну сторону движение уже было открыто; между Испанией и Индией, между Англией и Индией путь был открыт. Они предполагали добраться хотя бы до Индии с другой стороны. И он подумал: «Это Индия». Вот почему люди, живущие там, жившие там, люди, которым принадлежит эта страна, называются «красные индейцы». Это не их название, это название, которое дал им Колумб. Они были красного цвета, а он думал, что то была Индия, поэтому и назвал их красными индейцами.

Священник делал разом две вещи. Он удовлетворял ваш ум, как бы погружал его в состояние комы: Бог есть, он знает все, и он сотворил все; и когда есть всезнающий, всесильный, вездесущий Бог, вам не нужно беспокоиться о предназначе­нии, о цели; он позаботится обо всем этом. Он уже позаботился. Он создал человека, как наивысшее творение, призванное править всем миром животных, гор, океанов, деревьев. Он создал человека по своему подобию.

Только подумайте над этим высказыванием: «Бог создал человека по своему подобию».

Священник исполняет две вещи. Он говорит: «Вы созда­ны Богом по его собственному подобию, вы получаете что-то от Бога... вы Его наследники». Это помогает, утешает, устраняет беспокойство, тревогу, страх. У вас есть кто-то настолько могущественный, настолько всезнающий, настолько вездесу­щий, что совершенно не нужно беспокоиться о том, что он куда-то уйдет, когда у вас будут какие-нибудь неприятности, и вы позовете его. Он присутствует везде. Поэтому вы можете молиться, он слушает вас. И он всесилен, не сомневайтесь, он сделает то, о чем вы молите. Он может сделать все.

Поэтому вы можете просить о чем угодно, если вы просите с полной верой... вы видите трюк? Эти трюки священник проделывал в течение всей истории человечества: «С полным доверием...» Но доверие никогда не может быть полным; «верование без сомнения...» Верование никогда не может быть без сомнения. Вот какие условия он ставит вам: если ваша молитва не исполняется, знайте, почему она не исполнилась, - не потому, что Бог не слушает вас, не потому, что он глух, не потому, что он больше не заботится о вас, не потому, что он ушел в отставку или умер, нет, - ваша вера не была абсолютной. В вас есть сомнение, где-то там, в стороне, за углом. Вы испытываете сомнение, так что виноваты вы.

И когда, в конце концов, грузовик вылезает из грязи, так радостно думать, что из двух миллионов галактик, - а в каждой галактике множество солнечных систем, и в каждой солнечной системе одно солнце и множество планет - ваша крошечная Земля... Это очень крошечная Земля. Солнце в шестьдесят тысяч раз больше Земли, а это весьма среднее солнце; это не самое большое солнце, просто солнце среднего размера. Есть солнца в тысячи раз больше нашего.

Так что это маленькая Земля, и на этой маленькой Земле эта крошечная Америка, этот крошечный Орегон, ранчо «Большая Грязь»... ваш великий грузовик, увязший в грязи, - и он спешит к вам. Это так радостно.

Итак, если вы все время молите Бога, то, в конце концов, обнаружите, что вашу молитву услышали. Это радует. Тогда вы полностью забываете, что еще было сомнение. Нет, когда все так радует, кто станет беспокоиться о таких неудобных, неприятных истинах. Нет, человек все полностью забывает, он так переполнен радостью в своей вере. Человек удовлетворен еще и т