О том, как отдельное описание обратилось в элемент композиционно-смыслового построения
Попробуем понять композиционную природу описаний в «Хаджи-Мурате».
В беседе с молодыми ударниками, вошедшими в литературу, М. Горький рассказывал о Льве Николаевиче Толстом: «У него, например, одна страница из повести «Хаджи-Мурат» — страница изумительная. Очень трудно передать движение в пространстве словами. Хаджи-Мурат со своими нукерами — адъютантами — едет по ущелью. Над ущельем — небо, как река. В небе звезды. Звезды перемещаются в голубой реке по отношению к изгибу ущелья. И этим самым он передал, что люди действительно едут»2.
Этот кусок дается в книге без комментариев. Без комментариев он приводится и в другой книге: «Л. Н. Толстой. Сборник статей, пособие для учителя, под общей редакцией Д. Д. Благого» (М., Гос. учебн.-педагог. изд., 1955).
В этом сборнике Л. Д. Опульская дает статью — «Позднее творчество Л. Н. Толстого».
В статье (на стр. 359 книги) повторена та же цитата из М. Горького, тоже без комментариев. Между тем ни в том тексте «Хаджи-Мурата», который принято считать окончательным, ни в сохранившихся рукописях приводимого места нет.
1 Л. Н. Толстой, т. 35, с. 293.
2 М. Горький, т. 26, с. 68.
Горький обладал изумительной памятью и, конечно, не выдумал этот превосходный отрывок, но в толстовском тексте цитируемого куска нет.
В Полном собрании сочинений Горького в 26-м томе (издание 1953 г.), где на стр. 68 приведено это же место, надо было бы дать хоть комментарий, чтобы не вводить читателя в заблуждение.
Что же произошло?
Во-первых, мы знаем, что черновики «Хаджи-Мурата» состоят из 2166 страниц, и знаем и то, что они целиком не сохранены.
Это понятно, если вспомнить, что Толстой возил черновики с собой. Не все следы композиционных поправок могут быть прослежены без привлечения мемуарного материала.
А. М. Горький рассказывал мне, как происходило чтение «исчезнувшего» потом отрывка: Толстой прочел описание, которое мы только что приводили, снял стальные очки, протер их и сказал, обращаясь к самому себе: — Как хорошо написал старик!
Потом взял красный карандаш и вычеркнул это место.
Я за это воспоминание ручаюсь.
Когда происходило это чтение, мне Горький не сказал.
Это могло быть или в Гаспре в 1901 году, когда Горький долго жил около Толстого, или же в октябре месяце 1902 года в Ясной Поляне.
Точность рассказа Горького можно подтвердить и не только тем, что цитируемого места нет в тексте, но и тем, что оно в измененном виде в тексте есть.
Прочитанное описание было заново увидено Толстым, но оно показалось ему стоящим не на месте, как бы слишком локальным.
У Толстого, вероятно, давно прошло желание «писать пластично».
В тех подробностях, которыми пользовался Толстой, сильно не столько желание живописать, сколько желание, руководя вниманием заново, открывать значение событий и связь их.
Выброшенный пейзажный кусок был превращен в кусок композиционный, то есть введен в смысловые сцепления.
Теперь посмотрим, как это выглядит в тексте того позднего варианта, на котором остановилась работа Толстого.
«Яркие звезды, которые как бы бежали по макушкам дерев, пока солдаты шли лесом, теперь остановились, ярко блестя между оголенных ветвей дерев».
Затем в повести звезды увидены солдатами и переходят из описания в разговор, как бы вызывая его.
«Опять все затихло, только ветер шевелил сучья дерев, то открывая, то закрывая звезды.
— А что, Антоныч, — вдруг спросил веселый Авдеен Панова, — бывает тебе когда скучно?
— Какая же скука? — неохотно отвечал Панов.
— А мне другой раз так-то скучно, так скучно, что, кажись, и сам не знаю, что бы над собою сделал.
— Вишь ты! — сказал Панов.
— Я тогда деньги-то пропил, ведь это все от скуки. Накатило, накатило на меня. Думаю: дай, пьян нарежусь
— А, бывает, с вина еще хуже».
Теперь посмотрим, как звезды указывают время действия и отмечают ступени выхода Хаджи-Мурата из гор к русским:
«Месяца не было, но звезды ярко светили в черном небе, и в темноте видны были очертания крыш саклей и больше других здание мечети с минаретом в верхней части аула. От мечети доносился гул голосов».
Хаджи-Мурат выходит к своим нукерам, сидящим у костра.
« — Поберечься надо, гнались за мной», — сказал он.
...Костер был потушен, и лес не казался уже таким черным, как прежде, и на небе, хотя и слабо, но светились звезды.
Поглядев на звезды, на Стожары, поднявшиеся уже на половину неба, Хаджи-Мурат рассчитал, что было далеко за полночь и что давно уже была пора ночной молитвы. Он спросил у Ханефи кумган, всегда возимый с собой в сумах, и, надев бурку, пошел к воде».
Он еще дома, но уже готовится к встрече с русскими. Судьба решена.
«Пока чистили оружие, седла, сбрую и коней, звезды померкли, стало совсем светло, и потянул предрассветный ветерок».
Так кончается IV глава.
Перенос и многократное частичное использование удавшегося куска-описания приковывали внимание читателя к тому, что Толстой считал идейно важным и композиционно главным.
Для читателя проход Солдат через лес мог показаться неинтересным — это идут обыкновенные мужики, — но для Толстого было важно выделить именно солдат и их крестьянские разговоры о своей судьбе.
Это делало людей из секрета полноправными героями произведения, что отраженно изменяло и характеристику Хаджи-Мурата. Он и крестьяне живут по одному и тому же звездному времени.
Над характером самих солдат Толстой работал долго — то сливая отдельных людей в новый характер, то внося новые детали.
Для крестьянской биографии одного из солдат Толстой дал отдельную главу.
В одном из первоначальных вариантов солдат собирался убежать к Шамилю; получалось такое построение: Хаджи-Мурат от Шамиля бежит к русским, а русский мужик от солдатчины хочет убежать к Шамилю.
Такого прямого сопоставления в позднем тексте не осталось. Но наиболее сильный описательный кусок — движение звезд, показывающих движение людей, — начат в описании выхода солдат.
Этот пейзажный кусок развернут подробно: солдаты остановились — остановились и звезды.
Теперь звезды подчеркивают движение ветвей деревьев в ночном лесу.
Менее разработаны описания звездного неба в проезде Хаджи-Мурата: там они отмечают время.