Основные направления в деятельности сербских официальных учреждений в Старой Сербии в последней четверти XIX века.
Притязания Сербии влючали Старую Сербию еще во время Берлинского конгресса. Белградский Митрополит Михаил потребовал 18 июня 1878 года от Вселенского патриарха, чтобы в Призрене, Скопье, Велесе, Серезе, Кичево и Охриде епископами были поставлены сербы, с тем чтобы укрепить единство и авторитет православной церкви[246]. Хотя эта попытка и не удалась, она прекрасно характеризует направленние сербской политики в последующие тридцать лет. Над вопросами культурно-просветительской конкуренции в Старой Сербии и Македонии задумывались, в первую очередь, сами национальные активисты из этих краев. Так, уроженец Крушева, выпускник Белградской семинарии и сербский учитель в Крушево Деспот Баджевич обратился 1 августа 1878 года в Министерство иностранных дел Сербии со своими предложениями по организации защиты сербских интересов в Старой Сербии и Македонии. Он предлагал создать в Белграде общественные фонд помощи и совет по Старой Сербии и Македонии, в самой же Турции основать сербскую типографию для издания книг и учебников, книжные лавки для их распространения и т.д. Интересен его тезис о том, что сербский народ в Турции должен иметь свою церковную иерархию, отличную от болгарского экзархата и греческой патриархии[247]. В конце марта 1879 года с похожим предложением выступил Матия Бан[248]. В его проекте было выдвинуто предложение, чтобы сербская пропаганда в Старой Сербии и Македонии опиралась на "сербо-македонское наречие"[249]. Оба плана поступили к министру иностранных дел Й.Ристичу.
Эти два проекта решения проблемы Старой Сербии и Македонии определенно, оказали некоторое влияние на позицию Ристича. Шаги, предпринятые в этом направлении, принесли свои плоды лишь спустя десятилетия. Уже в 1878 году в Белграде для распространения по Македонии и Старой Сербии по государственному заказу был отпечатан календарь "Вардар"[250], который был написан на необычном языке. Авторы считали его, по-видимому, "сербо-македонским наречием", а вот современным филологам этот язык показался бы похожим на македонский язык. Д.Баджович даже подготовил проект "Букваря" на "сербо-македонском наречии" для печатания его в Белграде для сербских школ в Старой Сербии и Македонии. В дальнейшем именно в рамках этой политической линии Сербия поддерживала общество "Сербо-Македонцев" в Стамбуле[251] и некоторые другие подобные же организации. "Македонский" характер сербского движения в Старой Сербии и Македонии был необходим Сербии как противовес унитаристской болгарской пропаганде. Этот характер имел большое значение в самом начале сербской деятельности по наращиванию культурно-политического влияния в Старой Сербии и Македонии. В дальнейшем, когда сербская пропаганда стала добиваться значительных успехов, к похожей тактике перешли некоторые болгарские круги, причастные к организации в 90-ых годах XIX века македонских революционных организаций[252].
Магистральная линия развития сербской культурно-пропагандистской деятельности на государственном уровне шла другим путем. Первоначально эта деятельность находилась под контролем министерства просвещения. По "Закону 1880 г. об устроении Министерства просвещения и церковных дел Сербии" в Министерстве просвещения (МПС) специально выделен церковный отдел (МПС-Ц) со своей особой организацией и задачами. Этот отдел должно было контролировать выполнение тех законодательных актов, которые касались православного вероисповедания, поддерживать и помогать распространению православия, заниматься организацией церковных образовательных учреждений, контролировать финансовые операции сербских монастырей и церковных фондов и т.д. Именно через этот отдел до 1888 года проходило большинство дел, связанных с государственной поддержкой сербским школам и церквям в Старой Сербии и Македонии[253].
Сербская деятельность в Старой Сербии, осуществлявшаяся через церковный отдел, имела довольно широкую направленность. Во-первых, это была помощь сербским школам и монастырям в Старой Сербии и Македонии книгами и утварью, необходимыми для работы. Помощь, в-основном, шла через руки Сербской Православной Церкви. Часто эти вопросы курировал непосредственно сам митрополит Михаил[254].
Учебники получали от МПС-Ц Призренское богословское училище, а также Призренская, Хочская, Тетовская начальные школы. Важно отметить, что учебники эти были обычными изданиями, использовавшимися в образовательной работе и в самой Сербии. Среди учебников, которые запрашивал митрополит Михаил, были как церковные книги, так и книги по гуманитарным (сербская история, литература и язык) и естественным дисциплинам (физика)[255]. Помощь сербским школам оказывалась и путем регулярных прямых денежных выплат[256], которые часто шли через русских консулов в регионе[257]. Кроме школ помощь, конечно, получали церкви и монастыри[258]. Эта помощь предоставлялась не только учреждениям из центральной части Старой Сербии, но и из Рашки и из района Скопья[259].
В введении Министерства находились и специальные благотворительные фонды, одной из статей которых была "…помощь … учащимся Белградского богословского училища, приехавшим из Турции"[260].
Вся эта активная деятельность Министерства просвещения, направленная на поддержание сербского элемента в Старой Сербии, была, тем не менее, не очень успешной. Основной проблемой, которую так и не удалось решить, был контроль над исполнением указаний и расходом сум, высланных на конкретные цели. Недостаток контролирующих или хотя бы наблюдательных органов в самой Старой Сербии заставлял МПС-Ц прибегать к помощи русских консулов и случайных приезжих из Турции. В особо ответственных случаях в Старую Сербию приходилось посылать специальных эмиссаров, которые были вынуждены ехать в Турцию для выяснения какого-нибудь одного, пусть и очень важного вопроса[261].
Реальные перемены в сербской государственной тактике действий в Старой Сербии и Македонии произошли в 1885 году. М.Гарашанин, проработал ряд планов организации сербских пропагандистских акций, разработанных до него, и изучив положение в Старой Сербии и Македонии на основании донесений агентов[262] из Турции, пришел к определенным выводам. Именно тогда М.Гарашанин и предоставил королю Милану свой план действий Сербии в Старой Сербии и Македонии. Организационная структура, предложенная в этом плане, фактически стала основой сербской культурно-пропагандистской деятельности в Старой Сербии и Македонии на следующие 30 лет[263].
* * * * *
После заключения в 1886 году консульской конвенции между Сербией и Турцией был открыт путь к организации деятельности сербских консульств в Европейской Турции. Однако турецкая сторона не спешила реально осуществлять достигнутые договоренности. Лишь в январе 1887 года, благодаря исключительной активности сербского посла в Стамбуле Стояна Новаковича, Турция выдала бераты первым сербским консулам в Скопье и Салониках[264].
С 1888 года координация деятельности консульств в области культурно-пропагандистской работы осуществлялась непосредственно политико-пропагандистским отделом МИД Сербии, так называемой "пропагандой"[265]. В Салоники был направлен генеральный консул Петр Карастоянович, а в Скопье - Алекса Пачич. На месте они сразу же столкнулись с молчаливым неприятием и недоверием как официальных властей, так и местных мусульманских жителей.
Старая Сербия стала зоной активности скопского генерального консульства. Основная нагрузка по выполнению консульских обязанностей легла на плечи вице-консула Петара Манойловича, так как генеральный консул Пачич постоянно был тяжело болен. Главные наставления, которые консульство получило при начале работы, сводились к концентрации внимания на болгарском влиянии и экзархистах. Попытки приступить к культурно-просветительской работе вызывали активное противодействие болгарских агентов[266].
Основным результатом работы Манойловича стало развитие сербского просвещения в Старой Сербии. Манойлович поддерживал сербские школы, способствовал выделению денег на их открытие, а изредка помогал их открытию "из своего кармана". Занимался он распространением сербских книг среди населения и в школах Старой Сербии. Интересно, что Манойлович был одним из первых сербских консулов, обративших внимание своего правительства на остроту сербо-албанских противоречий в Старой Сербии. На основании его донесений можно точно представить тот тип общества, который немного позднее знаменитый сербский ученый Йован Цвиич выделил в отдельный тип культурной среды, названный им "Анархическое албанское общество Косова и Метохии", с такой отличительной чертой, как постоянное "состояние анархии и внутренняя нестабильность"[267]. Донесения Манойловича свидетельствуют, что дороги в районе Печа и Митровицы были крайне опасными из-за постоянных разбойных нападений албанцев, а убийства, изнасилования и грабежи мирного сербского населения происходили очень часто[268]. Сообщалось и о кровавых столкновениях между самими албанцами, а также о противоправных выступлениях албанцев против турецких властей. Архимандрит Дечанского монастыря, осмысливая современную ему ситуацию, с горечью восклицал: "Пропадает Старая Сербия!"[269]
В 1888 году скончался генеральный консул в Скопье Алекса Пачич, сербское правительство имело намерение назначить на его место Перу Тодоровича – крайне неординарную личность, видного журналиста и политика. Однако радикальные взгляды Тодоровича по турецкому вопросу заставили Порту настаивать на отклонении его кандидатуры. Вместо него на эту должность летом 1888 года был назначен уже упоминавшийся выше Джордже Попович-Даничар - человек, который фактически первым в Сербии официально поднял проблему Старой Сербии и Македонии. Попович-Даничар вполне соответствовал своей новой должности.
Интересно сравнить точку зрения Даничара на проблемы Старой Сербии, высказанную в результате теоретических изысканий в Белграде, с его подходом к этим вопросам в ходе практической работы на должности генерального консула. В своем сочинении "Старая Сербия", Попович направлял острие своего полемического пыла исключительно против болгарских претензий в западном направлении. Уже в донесениях 1888 года, познакомившись на практике с проблемами Старой Сербии и Македонии, он уточнил свое мнение по поводу соперников Сербии.
Во-первых, это Австро-Венгрия с ее агрессивной католической пропагандой. И, если, сидя в Белграде, Попович писал инструкции о том, что стоит всеми силами бороться с действиями Скопской архиепископии, то по приезде в Скопье он стал думать иначе. Познакомившись со скопским архиепископом Андрийем Логореци, Попович стал активным сторонником идеи перехода всех католиков даже независимого сербского королевства под юрисдикцию Логореци, с тем чтобы они не оставались под властью зависимого от Вены австрийского архиепископа[270]. Интересно при этом, что Логореци был по национальности албанцем, происходящим из католической семьи в Скадаре.
Впрочем, албанцы-мусульмане также привлекали внимание Поповича как опасные враги сербского народа. Ознакомившись подробно с характером сербо-албанских взаимоотношений в крае, с разбойничьими набегами, беспрестанно совершавшимися албанцами на территорию Косова, и с бессилием турецких властей что-либо предпринять, Даничар-Попович выдвинул свой план решения албанского вопроса, хотя бы в приграничных с Турцией районах. В 1888 году, когда участились случаи незаконного перехождения сербской границы албанскими вооруженными отрядами, Попович направил Йовану Ристичу, занимавшему в очередной раз пост премьер-министра, конкретное предложение. Учитывая пассивность или бессилие турецких властей в приграничных районах одряхлевшей Порты, Попович предложил использовать сербские войска для жестких мер против разбойничьих гнезд. Около 10-12 батальонов регулярных войск, поддержанные артиллерией, должны были совершить молниеносную вылазку в Старую Сербию и уничтожить все приграничные албанские села[271]. Но Сербия ограничилась только концентрацией войск во враньском и топлицком округах. Попович предлагал и действия, направленные на мирное урегулирование конфликта силами самой Турции с тем, чтобы инспекционная проверка турецких чиновников защитила мирное сербское население[272]. Попович старательно доносил не только о нападениях на сербских жителей или случаях незаконных нарушений сербо-турецкой границы, но и о случаях междоусобной вражды албанских племен. Пробыв на своем посту сравнительно недолго (до конца октября 1889 года, т.е. около года), Джордже Попович-Даничар внес большой вклад в процесс конкретизации планов и представлений сербского правительства о проблемах Старой Сербии. Сербское Королевское правительство было поставлено в известность, что без усиления работы по поддержке сербских школ, церквей и монастырей, без решения албанского вопроса Старая Сербия рисковала утратить свой сербский дух.
Важную роль в укреплении консульской сети в Старой Сербии сыграло учреждение в конце 1889 года в Приштине сербского консульства[273]. Выражением крайней напряженности ситуации в вилайете стало убийство первого сербского консула в Приштине Луки Маринковича в июне 1890 года. Несмотря на стремление сербского правительства доказать, что за убийством кроется сеть организованного заговора, Турция отказалась рассматривать эту версию. Официальной причиной убийства был объявлен фанатизм отдельных лиц. Само убийство было оценено как одиночный акт экстремизма, несмотря на то, что исполнителями убийства были официальные лица самой Порты – мухаджиры из Приштины[274]. Под натиском резкой реакции России и Сербии убийцы консула были наказаны, но истинные заказчики убийства остались не только безнаказанными, но даже и неизвестными. Србы, проходившие свидетелями по делу об убийстве, были вынуждены покинуть Турцию и перебраться в Сербию, чтобы не подвергнуться мести со стороны родственников осужденных[275].
Тем временем работа дипломатических представителей Сербии в Турции продолжалась. В 1893 году в результате постоянной мирной тактики культурно-просветительской экспансии в Старой Сербии и Македонии, Сербия получила разрешение открывать сербские школы там, где местное население признавало себя сербами, что, в первую очередь, конечно, касалось Косовского вилайета.
В середине 90-ых годов XIX века ситуация на Балканах в связи с конфликтами в зоне компактного проживания армян и восстаниями греков-критян вновь обострилась, что особенно проявилось в ходе греко-турецкой войны 1897 года.
В связи с обострением положения на Балканах, в частности, и в мире, в целом, в Гааге по предложению России была созвана мирная конференция, целью которой стало решение насущных вопросов, угрожавших миру в Европе.Сербское правительство обратилось к этой конференции в связи с катастрофическим положением сербского населения в Старой Сербии. МИД Сербии специально собрал и отпечатал "Голубую книгу", содержащую переписку министра иностранных дел Сербии Владана Джорджевича, посла Сербии в Стамбуле Стояна Новаковича, консульства в Приштине и министра иностранных дел Турции Тефик-паши [276]. Эта переписка касается многочисленных убийств, грабежей и изнасилований, которым подвергалось сербское население в Старой Сербии со стороны албанцев[277]. Описание всех этих происшествий, ясно отражающее картину анархии и беззакония, царившего в Старой Сербии, производило на МИД Турции весьма слабый эффект. В ответ на две поступившие ноты, которые Стоян Новакович передал Тефик–Паше 14 мая и 28 июля 1898 года, Порта послала дивизионного генерала Саафеддин-Пашу провести расследование инцидента[278]. Консульство Сербии в Приштине направило в МИД Сербии донесение о том, что комиссия без сербских или русских представителей не может нормально функционировать и что турецкие власти занялись запугиванием свидетелей. В результате Сербия выдвинула Турции требования о придании комиссии сбалансированного международного характера. Конкретное предложение сводилось к введению в комиссию сербского консула в Приштине Станковича с правом консультативного голоса и полномочиями на внесение особого мнения в протокол работы комиссии[279]. Однако, после некоторых колебаний Турция не решилась провести объективное следствие и ограничилась лишь выводами, сделанными "объективным" Саафеддин-пашой[280]. Турецкий бригадный генерал доказал, что нанесенных албанцами сербам увечий не было, что насилия нигде не имели места, и даже, что пострадавшие, приведенные в списке албанских преступлений, вовсе никогда не существовали. "Объективная комиссия" дошла даже до того, что доказывала, будто отдельные жертвы насилий сами нападали на своих насильников, и пострадавшие были отнюдь не жертвами, а нападавшими[281]. Впрочем, даже подобному лжерасследованию Саафеддин-паша не уделил большого внимания, опровергнув всего 5 случаев из десятков конкретных примеров, приведенных в сербской ноте. Слова, заключавшие ответ Тефик-Паши от 28 сентября 1898 года на ноты Сербии, звучат верхом лицемерия и изворотливости: "Хотя эти случаи касаются внутреннего управления Империи, я счел своим долгом предоставить Вам полуофициально донесения, которые я получил по этому вопросу, чтобы доказать, насколько необъективны обвинения против албанцев и мусульманского населения пограничных санджаков. Я уверен, что Ваше Превосходительство со свойственной ему проницательностью и рассудительностью, признает, что Королевское правительство в этих обстоятельствах было обмануто людьми, которые стремятся испортить отношения приятельства и добрососедства, которое, к счастью, существует между нашими странами, и внести непонимание между различными слоями нашего населения, которые почти пять веков жили в полном согласии и которые сейчас не могут иметь никаких причин враждовать друг с другом"[282].
Лишним свидетельством необъективности подобного подхода может служить мнение русского посла в Стамбуле Зиновьева, который прозорливо заявил по этому поводу сербскому послу, что, "…убедившись из донесений своего консула, что … жалобы основаны на истинных событиях…", он уверен в необходимости "…ситуацию в Старой Сербии изучить как можно подробно, чтобы избежать больших проблем, опасных для мира на всем Балканском полуострове"[283].
Сербское правительство вновь подало список очередных преступлений против сербов в Старой Сербии, а Турция его вновь не признала. Результатом этого жонглирования нотами стало глубокое разочарование сербов в мирных методах решения проблем Старой Сербии. Вполне естественно, что гаагскую мирную конференцию 1899 года Сербия, бывшая одной из 26 стран-участников, попыталась использовать для привлечения внимания к бедственному положению в Старой Сербии. Заболевший премьер-министр Владан Джорджевич не смог возглавить делегацию Сербии. По указанию Александра Обреновича, уже готовая и отпечатанная "Голубая книга", хранившаяся в МИД Сербии, не была представлена международной общественности до выздоровления Джорджевича, и, в результате, так и осталась невостребованной. Страдания и гибель сербов Старой Сербии не стали ни аргументами в сербо-турецких переговорах, ни стимулом для обращения международного внимания на Старую Сербию[284].
Реальное положение в Старой Сербии оставалось напряженным. В связи с собраниями албанцев в Печи в 1899 году и с попытками организации их съезда в 1900 году в Приштине ситуация неоднократно осложнялась[285].
Новое обострение вызвали события 1901 года, когда турецкие войска предприняли войсковую операцию с целью разоружения сербского населения приграничного с Сербией района Ибарского Колашина[286]. Эти события в сербской историографии получили название "Колашинская афера". Хотя население и обладало некоторым количеством устаревшего и малодейственного оружия, приобретенного различными путями с целью обороны от анархичных албанских соседей, результаты этой операции оказались весьма печальными. Оружия было найдено крайне мало, а сама операция стала типичной карательной акцией против мирного населения[287]. МИД Сербии был вновь вынужден опереться на помощь русских дипломатических представителей: посла в Турции Зиновьева и консула в Скопье, действовавших по приказу из Петербурга, что помогло немного разрядить атмосферу[288]. Показательно, что официальная Сербия полностью отрицала то, что у сербов Колашина было оружие. Однако внутренняя переписка МИД и консульств в Сербии более позднего времени содержит признание того, что Колашин стал одним из пробных сербских мест в Турции, куда Сербия послала оружие, отходя от двадцатилетней тактики мирных действий. В этом более позднем акте было отмечено, что албанцы ( а от них и турецкие власти) узнали о переброске оружия от самих же сербов, т.е. тех из них, кто был не доволен разделом присланного из Сербии оружия[289].
В 1902 году ситуация в Старой Сербии обострилась в связи с междоусобными албанскими конфликтами в Призрене. Сербская дипломатия вновь была вынуждена послать Турции предупреждения и ноты протеста, опираясь, на этот раз, на поддержку Черногории, а главное - России[290]. Международная пропагандистская кампания, проводившаяся Сербией, сыграла свою роль в формировании определенного мнения у европейских государств, и Порту вынудили пойти на реформы. Представленный в феврале 1903 года султану проект реформ вызвал глубокое возмущение среди албанского мусульманского населения Старой Сербии, усмотревшего в этих попытках упорядочить положение покушение на свои права и уступку гяурам. Этот протест вылился в кровавые столкновения, закончившиеся трагической гибелью молодого русского консула С.Г.Щербины, лично организовавшего защиту осажденного фанатичными албанцами Вучитрна с преимущественно сербским населением. Убийцей дипломатического представителя Российской империи был Ибрахим Халит, военнослужащий турецкой армии, албанец по национальности. И.Халит встретил С.Г.Щербину на улице и выстрелил ему в спину.[291]
20 июля (2 августа) 1903 года в Ильин день началось подготовленное Внутренней македонско-одринской революционной организацией Илинденское восстание, всколыхнувшее все Балканы и начавшее серию крупных Балканских кризисов XX века.
* * * * *
Фактически с 90-ых годов до конца изучаемого нами периода ситуация в консульствах радикально не менялась. В это время в Старой Сербии работали многие талантливые сербские деятели[292]. Одним из незаурядных людей, занимавших консульское место в Старой Сербии, был Бранислав Нушич. Полуофициальная переписка Нушича с его знакомым Михайло Ристичем дает представление о специфике работы сербского консула[293].
Основная проблема консула сводилась к постоянным материальным затруднениям, вызванным большими затратами на организацию школьно-учебных заведений, поддержание выгодных сербской политической линии людей и на представительские расходы. Еще в 1887 году Манойлович писал, что консульству в Скопье необходимы "единственно и только деньги"[294]. Почти в каждом письме Ристичу Нушич также сетовал на материальные затруднения консульства. Часто основным действующим мотивом в работе консула был энтузиазм и преданность своей идее. Так, в письме от 26 ноября 1891 года Нушич пишет: "Спасибо за высланные 200 динаров [компенсация за дорожные расходы на экспедицию в один из отдаленных районов, совершенную Нушичем на собственные деньги - А.Т.]. Я этим удовлетворен. И если бы и не получил их, то все равно бы был удовлетворен, так как, поверьте мне, путешествие, которое я совершил, настолько меня удовлетворило, что мне было бы не жалко и если бы я сам нес груз всех расходов"[295]. Связь консульств в Старой Сербии и Македонии с МИД и Стамбульским посольством была довольно нестабильной и нерегулярной[296]. Поэтому, например, Стоян Новакович, отлично понимая невозможность направлять деятельность сербских консулов, призывал по важному в общем контексте консульской работы школьному вопросу "…более от него и от Цариграда ни на какую помощь не надеяться и работать, опираясь на свои силы"[297]. Работа была напряженной, тяжелой, а порой и опасной. Даже сама лексика переписки Нушича свидетельствует об этом: "переворот", "захватить", "наступление" и т.д. Методы, которые использовали в своих поездках чиновники, Нушич описал со свойственным ему юмором, доказывая то, что работа консула в этом крае была ближе работе коммивояжера и разведчика, нежели дипломата и просветителя:"…Необходимо напомнить, что я ничуть не занимаюсь пропагандой, нет, я просто путешествую, останавливаюсь в селе на целый день, схожу и на гумно, и на ток, и в лущильню, и на уборку урожая, и загляну в каждый дом и поговорю о том, что и как в этом году уродилось, и схожу в церковь, зажгу большую свечу, положу дукат в блюдо для пожертвований; встану перед иконой Св.Георгия (потому что всем говорю, что это святой покровитель моей семьи) и молюсь Богу, да и то, по-правде сказать, для вида, так как не знаю ни одной молитвы на память и только шевелю губами; подам потом какому-нибудь бедолаге и тогда прощаюсь; с попом поцелуюсь в губы, а если он постарше, целую ему руку, и больше ничего им не нужно. Знаю, что все получилось. Поэтому мои путешествия, которые сперва вызывали подозрения властей, теперь и властями воспринимаются с доверием, так как считается, что я человек, который любит много путешествовать, но делает это без особых намерений".[298]
Конечно, подобная сметливость и самоотдача проявлялась не всеми чиновниками сербских консульств в Старой Сербии. Так, вице-консул Сербии в Приштине Милан Новичич, бывший непосредственным предшественником Нушича на этом посту до июня 1893 года, был представителем другого типа. Обычно сдержанный и изящно остроумный в своих колкостях Нушич не нашел для оценки результатов его работы более подходящего слова, чем "свинство"[299], а о самом Новичиче Нушич пишет, "… что это был вовсе и не человек, а скотина, с каких сторон ни посмотри - скотина. Но… и скотина может делиться на полезную и бесполезную скотину, и также на дикую и домашнюю скотину, а это… была и дикая, и бесполезная скотина". Негодование Нушича вызвало полное неумение его предшественника организовать канцелярию: записи велись бессистемно, карандашом, на кусочках бумаги или конвертах, акты не регистрировались, документы были перепутаны по годам и валялись в одной беспорядочной куче[300].
Дополнением картины деятельности сербских консулов может служить донесение сотрудника МИД Сербии С.Йовановича о посещении сербских консульств в Турции от 28 августа 1894 года[301], составленное по результатам поездки, совершенной по указанию министра иностранных дел Сербии С.Лозанича. Целью Йовановича было "…охватить как можно больший простор областей наших [сербских – А.Т] претензий… Так, будучи в Приштине, посетить Вучитрн и Митровицу; будучи в Скопье – Куманово, Тетово, Велес, Штип и, по возможности, Струмицу; в Салониках – Енидже-Вардар и Водену; из Битоля – Прилеп, Крушево, Ресну, Охрид и Стругу." В Старой Сербии С.Йованович активно сотрудничал с Б.Нушичем.
В центральной части Старой Сербии С.Йованович посетил Приштину, Грачаницу, Вучитрн и Митровицу. Основной задачей этого этапа его миссии было выяснение перспективности двух больших проектов, предложенных консульством в Приштине.[302]
Первым проектом было перенесение консульства из Приштины в Митровицу. Причин для такого решения было немало, но важным стимулом все-же являлась открытая ксенофобия агрессивность приштинского мусульманского населения. Митровица, расположенная вблизи железной дороги, была в этом отношении более спокойным городом. Вторым проектом, подлежащим обсуждению, было открытие гимназии в Приштине.
Излагая свои наблюдения и размышления по этим поводам, Йованович кратко сформулировал основные задачи сербского консульства в Приштине и оценил результаты его деятельности. Первой задачей он считал охрану сербского населения от притеснений и погромов со стороны албанцев. Исполнялось это только отчасти. Роль консула сводилась к тому, что он мог лишь составить протокол или принять жалобу от жертв, но реальные его действия по результатам происшествия не были значительными. Он мог послать сообщение в центр, с тем, чтобы передать дело в высшие инстанции, но, все равно, дальше МИД Сербии эти бумаги не шли и практически не влияли на положение в крае. Кроме того, консул мог выразить протест местным властям, "…которые ему всегда в более или менее открытой форме признавались, что их возможности прекращаются, в условиях, так называемого "албанства"[в оригинале арнаутлук – А.Т.]"[303]. Второй задачей приштинского консульства была координация совместных действий различных сербских институтов и группировок.
Кроме всего этого, тяжелым был и общий моральный климат региона, где приходилось работать консулам, что порой ставило под угрозу не только результаты деятельности сотрудников консульства, но и их личную безопасность. "Так как в Приштине, в результате ее захолустности, иностранцы всегда бывали редко, то тамошний народ к иностранцам еще не привык и смотрит на них с недоверием. Негостеприимство приштинцев вошло уже в пословицу, и говорят, что когда к приштинцу приходит гость, он всегда сначала его спрашивает "Когда ты собираешься уходить?"… Эту ненависть к иностранцам наше консульство ощутило в полной мере, прежде всего, потому, что, будучи единственным иностранным представительством в Приштине, он всю эту ненависть привлек на себя. Во время моего пребывания в тех местах нашему вице-консулу [т.е. Б.Нушичу – А.Т.] было официально возбранено, чтобы его слуга ходил в Грачаницу (хотя слуга и ходил в Грачаницу за водой, так как в Приштине вода не совсем хорошая), а затем ему было сказано в форме дружеской рекомендации, чтобы он не выходил на балкон после того, как закроется базар, так как там это рассматривают как некоторую форму вызова, и ко всему этому, когда я был там, однажды рано вечером в городе произошла настоящая перестрелка. Я еще не выяснил настоящие причины этого, но я слышал, что это объясняют как демонстрацию против нашего консульства. О том, что за несколько дней до моего отъезда была подожжена ограда консульства, я и не говорю: об этом в свое время Министерство уже получило официальное сообщение. В случаях, когда над консульством должен развиваться наш флаг, как мне рассказали, турецкое и албанское население ощущает себя униженным, и регулярно на базаре происходит бурление. Существование нашего консульства считают ничем иным, как провокацией. Таким образом, сотрудники консульства не имеют и не могут иметь ту свободу передвижения, которая необходима для успешной деятельности на пользу нашей пропаганде. Не считая того, что они находятся под неусыпным надзором, вся их забота сводится к тому, чтобы не повредить чувствительности турецко-албанской части населения и чтобы с местными жителями избежать хотя бы крупных столкновений, которые могли бы вылиться в сканадал…"[304]
Консульство Сербии в Скопье имело для Сербии "значение столь же исключительно важное, как и консульство в Приштине[305]". Основной проблемой, с которой сталкивалась сербская культурно-просветительская деятельность в этом крае была болгарская пропаганда. Особо тяжелой была ситуация в южной части Старой Сербии, в Велесе. В этом городе, который до 1878 года имел сербскую частную школу, существовавшую на средства местных жителей, за 15 лет, в течение которых край практически выпал из зоны сербской активности, произошли разительные изменения. Болгарская пропаганда привела к тому, что вчерашние Каранфилович, Кушевич и Петрович превратились в Каранфилова, Кушева и Петрова. Интересно отметить, что в сельской местности существовали на деньги местного населения именно сербские учителя, несмотря на отсутствие внимания официальной Сербии и на щедрые посулы агентов Болгарии[306].
В конце 90-ых гг. XX в. кампания по расширению сербской школьной сети в Старой Сербии получала все большую силу. Главной проблемой сербского просвещения в Старой Сербии был недостаток профессионально подготовленных учителей, что сказывалось как на качестве образования, так и на успехах пропаганды[307].
Деле развития сербских культурных институтов в Старой Сербии препятствовало прямое физическое давление, оказываемое на сербских активистов в крае. Ситуация настолько осложнилась, что многие просто боялись заявить вслух о своем этническом самоопределении и осмеливались сказать об этом только сотрудникам консульств[308]. "Подбросить нашему человеку соответствующие книги [с целью провокации - А.Т.], избить его, или даже и убить, для них это проще простого"[309].