КРАТКИЕ НОВОСТИ СМЕРТЬ ЖЕНЫ ПИСАТЕЛЯ: СЕРИЯ КНИГ ПРО ИНСПЕКТОРА АДАМСА ПРИОСТАНОВЛЕНА 12 страница
Леди Клементина почуяла добычу.
– Прогулка верхом? – оживилась она. – Что за прекрасная мысль, мистер Лакстон! Не правда ли, Ханна?
Ханна удивленно подняла глаза, Тедди заговорщически ей улыбнулся:
– Я буду рад, если вы ко мне присоединитесь.
Не дав Ханне времени на раздумья, леди Клементина быстро ответила:
– Что ж… замечательно. Мы будем счастливы присоединиться к вам, мистер Лакстон. Если вы, конечно, не возражаете.
– Я буду только рад заполучить таких прекрасных экскурсоводов.
Леди Клементина обернулась ко мне и торопливо приказала:
– Так, девушка, сбегай-ка к миссис Таунсенд, пусть соберет нам с собой что-нибудь поесть. – Она снова повернулась к Тедди и с деланной улыбкой воскликнула: – Я обожаю ездить верхом!
Странная процессия направилась в то раннее утро в конюшню. Дадли рассказывал, что на лошадях они смотрелись еще комичней, он умирал от хохота, глядя, как они выезжают через западную просеку – леди Клементина тряслась на дряхлой кобыле мистера Фредерика, живот у которой был еще больше, чем у самой наездницы.
Они катались два часа, а когда вернулись, Тедди был мокрый, как мышь, Ханна странно притихла, а леди Клементина лучилась удовольствием, словно кот, дорвавшийся до сметаны. Ханна рассказала мне о том, что случилось на прогулке, только много, много позже.
* * *
Они проехали по западной просеке и двинулись по берегу реки, вдоль берез и зарослей камыша. Луговины по обе стороны реки оделись в зимние шубы, исчезли олени, кормившиеся на них летом.
Сперва ехали в молчании: впереди Ханна, за ней Тедди, последней – леди Клементина. Под копытами похрустывали веточки, холодная река бежала к Темзе.
Наконец Тедди поравнялся с Ханной и весело сказал:
– Здесь очень красиво, мисс Хартфорд. Благодарю вас за любезное приглашение в Ривертон.
Ханна, наслаждавшаяся тишиной, пожала плечами:
– Вам надо сказать спасибо моей бабушке, мистер Лакстон. Я почти не помогала ей готовиться к балу.
– Понятно. Надо не забыть поблагодарить ее.
Пожалев Тедди, который так или иначе пытался поддержать беседу, Ханна спросила:
– А чем вы занимаетесь, мистер Лакстон?
– Я коллекционер, – быстро ответил обрадованный Тедди.
– А что вы коллекционируете?
– Предметы старины.
– А я думала, вы работаете с отцом.
Тедди стряхнул с плеча березовый лист.
– У нас с отцом немного разные взгляды, мисс Хартфорд. Он не видит смысла в том, что не приносит мгновенной выгоды.
– А вы, мистер Лакстон?
– А я люблю богатство другого сорта: новые впечатления, события. Век молод, молод и я. Слишком мноroe надо узнать и увидеть, прежде чем тебя затянет в болото бизнеса.
– Па говорил мне, что вы собираетесь заняться политикой. Не боитесь, что это помешает вашим увлечениям?
– Напротив, – покачал головой Тедди. – Политика поможет мне расширить кругозор. Лучшими руководителями всегда становятся те, кто привносит что-то новое, согласны?
Они опять замолчали и поехали рядом, останавливаясь время от времени, чтобы подождать кобылу леди Клементины. Когда впереди показалась заброшенная мраморная беседка, дряхлая лошадь и ее наездница выразили горячее желание дать передышку измученным телам. Тедди помог леди Клементине спешиться, а Ханна выложила из корзинки для пикника раскрошившиеся закуски.
Когда с термосом горячего чая и фруктовым пирогом было покончено, Ханна сказала:
– Я пойду, прогуляюсь к мосту.
– К мосту? – заинтересовался Тедди.
– Это прямо тут, за деревьями, – объяснила Ханна, встав со скамейки. – Там, где озеро сливается с рекой.
– Разрешите составить вам компанию?
– Пожалуйста, – скрыв досаду, ответила Ханна.
Леди Клементина, разрываясь между долгом дуэньи и необходимостью поберечь разбитые ягодицы, наконец решилась:
– Я останусь здесь и присмотрю за лошадьми. Только не задерживайтесь, а то я начну волноваться. Сами знаете – в лесу полным-полно опасностей.
Ханна чуть заметно улыбнулась Тедди и пошла впереди. Тедди двинулся за ней на почтительном расстоянии.
– Не сердитесь, мистер Лакстон, что леди Клементина навязала нас вам в попутчики.
– Ничего страшного. Мне нравятся попутчики. – Он поглядел на Ханну. – Правда, одни больше, чем другие.
Ханна не обернулась.
– В детстве мы с сестрой и братом приходили к озеру играть. В лодочном сарае и на мосту. Знаете, – она посмотрела на Тедди, – это ведь волшебный мост.
– Волшебный?
– Сами поймете, как увидите.
– И во что же вы играли?
– Мы перебегали его по очереди. Кажется, просто. Но не забывайте – мост волшебный. И его охраняет очень противный и злопамятный водяной.
– Надо же, – рассмеялся Тедди.
– Раз за разом мы свободно пробегали по мосту, пока, наконец, один из нас не будил водяного.
– И что тогда?
– Они дрались до смерти, – Ханна улыбнулась. – До смерти водяного, разумеется. Мы все прекрасно рубились на мечах. К счастью, водяной умел возрождаться, а то бы игра закончилась слишком быстро.
Они завернули за угол, и перед ними открылся мост, перекинутый через узкий поток. Хотя зима выдалась очень холодной, вода так и не замерзла.
– Вот, – чуть слышно сказала Ханна.
Мост забросили довольно давно – ближе к городу построили новый: широкий, автомобильный. Со здешнего краска давно облезла, он весь покрылся мхом. Поросшие камышом берега плавно спускались к воде – летом они сплошь зарастали цветами.
– Интересно, а водяной на месте? – полюбопытствовал Тедди.
– Не бойтесь, – засмеялась Ханна. – Если он вылезет, я знаю, как с ним справиться.
– Вы тоже с ним сражались?
– Сражалась и побеждала. Мы здесь часто играли. Хотя не всегда в водяного. Иногда мы писали письма. Потом делали из них лодочки и пускали по реке.
– Зачем?
– Чтобы они отвезли наши желания в Лондон.
– Ясно. А кому писали вы?
Ханна задумчиво пошевелила ногой стебельки травы.
– Вам это покажется глупым.
– И все-таки?
Ханна подняла голову, закусила: губу, чтобы подавить улыбку.
– Джейн Дигби. И только ей.
Тедди нахмурился.
– Вы наверняка знаете. Леди Джейн, та, что уехала в Аравию, вышла там замуж, путешествовала и занималась исследованиями.
– А-а-а, – припомнил Тедди. – Та невозможная сумасбродка. И что же вы хотели ей сообщить?
– Просила приехать и забрать меня отсюда. Предлагала служить ей верой и правдой, если она возьмет меня с собой в путешествие.
– Но, по-моему, когда вы были ребенком, Джейн уже…
– Умерла? Да, конечно. Причем довольно давно. Только я об этом не знала. – Ханна поглядела на Тедди. – Хотя, если бы она была жива, план сработал бы безотказно.
– Несомненно, – очень серьезно подтвердил Тедди. – Она бы приехала и увезла бы вас с собой, в Аравию.
– Переодев в бедуина – так мне всегда представлялось.
– А ваш отец был бы не против?
– Боюсь, совсем наоборот, – рассмеялась Ханна. – Он очень рассердился.
– Когда?
– Когда один из фермеров нашел бумажный кораблик и вернул его Па. Фермер не умел читать, но узнал на листке наш фамильный герб и решил, что там что-то важное. Наверное, надеялся на вознаграждение.
– Которого, скорее всего, не получил.
– Разумеется, нет. Па рвал и метал. Не знаю, что разозлило его сильнее – мое желание присоединиться к столь скандальной особе или откровенная дерзость письма. Думаю, больше всего он боялся, что бабушка узнает. Она всегда считала меня невозможным ребенком.
– Невозможными часто считают одаренных детей, – заметил Тедди, серьезно глядя на Ханну. Как ей показалось, настойчиво, только она не могла взять в толк, что за этим кроется. Покраснела и отвернулась. Затеребила высокие хрупкие стебли тростника. Сломала один, и, повинуясь странному порыву, кинулась на мост. Бросила стебель с одной стороны и перебежала на другую – посмотреть, как он выплывет.
– Отвези мое желание в Лондон! – крикнула она ему вслед.
– А что вы загадали? – спросил Тедди.
Ханна с улыбкой перегнулась через перила, и вот тут-то и вмешалась рука судьбы. Медальон, разболтавшийся от времени, соскользнул с цепочки, слетел с шеи хозяйки и упал в реку. Ханна почувствовала непонятную легкость, но не сразу поняла, в чем дело. И тут же увидела, как медальон, блеснув на прощанье, исчезает под водой.
Она ахнула, сбежала с моста и, ломая камыши, рванулась к кромке воды.
– Что случилось? – крикнул встревоженный Тедди.
– Мой медальон… Соскользнул… – Ханна лихорадочно расстегивала туфли. – Мой брат…
– Вы видели, куда он упал?
– В самую середину.
По влажному мху Ханна начала пробираться к воде, край юбки тут же намок и запачкался.
– Стойте!
Тедди сорвал и отшвырнул куртку, стянул сапоги. В это время года река становилась уже, но почти не мелела, и вскоре он уже стоял в воде почти по пояс.
Тем временем леди Клементина вспомнила о своих обязанностях, со стоном поднялась на ноги и побрела по топкому берегу в поисках пропавшей парочки. Наконец, она ее заметила. Тедди как раз нырнул.
– Да вы что? – в ужасе завопила леди Клементина. – Сейчас слишком холодно для купания! Вы же простудитесь насмерть!
Оглохшая от ужаса Ханна ничего не слышала. Она бегом вернулась на мост и пыталась разглядеть, не блеснет ли где медальон, чтобы указать на него Тедди.
Тедди нырял и выныривал, пропадал и появлялся, а Ханна все смотрела в воду, и когда уже совсем потеряла надежду, он выпрямился, зажав в заледеневших пальцах сияющий кружок.
Настоящий подвиг в честь прекрасной дамы. Что нашло в тот момент на Тедди – человека скорей благоразумного, чем романтичного? Годы спустя, когда история помолвки раз за разом пересказывалась гостям, она стала казаться почти волшебной. Как будто рассказчик сам не мог поверить в случившееся. И все же именно так все и произошло. В нужное время, в нужном месте и перед той самой девушкой, на которую поступок Тедди произвел неизгладимое впечатление.
Позже Ханна рассказывала мне, что в тот момент, когда Тедди стоял перед ней – трясущийся, мокрый, сжимая в сильной руке ее медальон, она вдруг почувствовала его почти что физически. Влажную кожу, облепившую тело рубашку, победно глядевшие на нее темные глаза. Ханна никогда не ощущала ничего подобного – да и когда, к кому? Ей вдруг захотелось, чтобы он стиснул ее так же крепко, как медальон.
Конечно, ничего такого он не сделал – просто гордо улыбнулся, отдавая находку. Ханна с благодарностью взяла ее и отвернулась, чтобы Тедди мог спокойно натянуть сухую одежду поверх мокрой.
А семя уже упало в благодатную почву.
ПОСЛЕ БАЛА
Первый бал Ханны прошел без сучка без задоринки. Музыканты и шампанское прибыли вовремя, а Дадли почти разорил теплицы, чтобы исправить промах с цветами. У каждой стены поставили печки, так что холод совсем не чувствовался.
Бальный зал сиял и переливался. Горели хрустальные люстры, блестели черно-белые плиты пола, сверкали наряды гостей. В центре толпились двадцать пять хихикающих барышень в изысканных платьях и лайковых перчатках, на каждой красовались фамильные драгоценности. В центре стояла Эммелин. Хотя она была моложе всех – всего пятнадцать – леди Клементина разрешила ей присутствовать, правда, с одним условием: держаться в сторонке и не лишать старших девушек шанса потанцевать с неженатыми молодыми людьми. Вдоль стен на золоченых стульях восседал целый батальон закутанных в меха опекунш с грелками на коленях.
Заслуженных ветеранов выдавали принесенные с собой вязанье и книги – скрасить долгие часы ожидания.
Мужчины представляли собой пеструю компанию – ополченцы всех мастей, откликнувшиеся на призыв. Молодыми из них с натяжкой можно было назвать двух румяных братьев-валлийцев, рекрутированных троюродным братом леди Клементины, и лысеющего сына одного из местных лордов, который, как вскоре стало понятно, не имел склонности к женскому полу. Среди этого разномастного сборища Тедди, с его киношными усиками и в американского покроя костюме, смотрелся очень выгодно.
Когда потрескивавшие поленья наполнили зал легким запахом дыма, а ирландские мелодии сменились венским вальсом, девушек закружили по комнате более пожилые гости. Кто грациозно, кто с живостью, большинство – ни так ни сяк. Леди Вайолет все еще оставалась в постели, и леди Клементина, которая руководила балом вместо нее, проморгала момент, когда к Ханне бросился один из румяных молодых людей и пригласил ее на танец.
Тедди, который тоже было шагнул к ней, повернулся и широко, белозубо улыбнулся Эммелин. Та просияла. Притворившись, что не замечает сердитых взглядов леди Клементины, она полуприкрыла веки – ресницы затрепетали – сделала реверанс, а потом выпрямилась и широко – чересчур широко – распахнула глаза. Танцы танцами, а бесконечные уроки этикета, на которые мистер Фредерик потратил столько денег, явно пошли ей на пользу. Пара закружилась в вальсе, и я заметила, как тесно прижимается к Тедди Эммелин, как ловит она каждое его слово, как старательно смеется шуткам.
Вечер шел своим чередом, танец сменялся танцем, в зале становилось жарко. Дым от поленьев смешивался с запахом пота, и к тому времени, как миссис Таунсенд отправила меня наверх отнести чашки консоме, элегантные прически сбились, а щеки непозволительно раскраснелись. Гости наслаждались балом, все, кроме мужа Фэнни, который отправился в кровать лелеять свою мигрень.
Когда Нэнси послала меня поискать Дадли – сказать ему, что дрова кончаются, я даже обрадовалась возможности отдохнуть от жары. Везде – на лестнице, в вестибюле – толпились группки болтающих девиц с чашками бульона в руках. Я вышла через заднюю дверь, углубилась в сад и вдруг заметила в темноте одинокую фигуру.
Ханна, неподвижная, как статуя, смотрела в ночное небо. Белые обнаженные плечи сливались с атласом платья и шелком палантина. Светлые, почти серебряные в лунном свете волосы короной окружали голову и мягкими завитками падали на шею. Закованные в лайковые перчатки руки неподвижно висели вдоль тела.
Она же наверняка замерзла – зимней ночью, в платье и легком палантине! Ей необходимо пальто или по крайней мере чашка горячего супа! Я тут же решила немедленно принести и то и другое, но не успела повернуться, как из темноты выступила еще одна фигура. Сперва я решила, что это мистер Фредерик, но тут человек вышел из тени, и я поняла, что это Тедди. Он подошел к Ханне и что-то сказал. Она повернулась. Лунный свет заливал лицо и полуоткрытые губы.
Ханна слегка вздрогнула, и мне показалось, что Тедди сейчас накинет ей на плечи свой пиджак – словно герой одного из романов, которые так любит читать Эммелин. Вместо этого он сказал что-то еще, что-то, от чего Ханна вновь запрокинула голову к звездам. Тедди наклонился к ней – Ханна слегка вздрогнула, – взял за руку и прижался губами к полоске кожи между спадающим с плеч палантином и лайковой перчаткой.
Ханна снова опустила глаза, поглядела на его темноволосую голову и не отняла руки. Я заметила, как поднимается и опускается ее грудь в такт участившемуся дыханию. И неожиданно задрожала сама, гадая, теплые ли у него губы, колются ли усы.
Тедди выпрямился и поглядел на Ханну, не отпуская ее руки. Что-то сказал – она слегка кивнула – и ушел.
Ханна глядела ему вслед. Когда он исчез в темноте, она погладила другой рукой место поцелуя.
* * *
Ранним утром, после бала, я помогала Ханне раздеться. Эммелин уже спала, ей снились шелк и атлас, музыка и танцы, а Ханна молча сидела за туалетным столиком, пока я – пуговица за пуговицей – расстегивала на ней перчатки. От тепла ее тела они стали мягче, и я смогла стянуть их просто пальцами, а не с помощью специального приспособления. Когда я дошла до жемчужин на запястье, Ханна отдернула руку и сказала:
– Знаешь что, Грейс?
– Что, мисс?
– Я еще никому не говорила… – Ханна заколебалась, даже посмотрела, закрыта ли дверь. – Обещай не рассказывать ни Нэнси, ни Альфреду – никому.
– Я умею хранить секреты, мисс.
– Знаю. Я всегда тебе доверяла. – Она глубоко вздохнула. – Мистер Лакстон сделал мне предложение. – Ханна подняла на меня растерянные глаза. – Он говорит, что любит меня, Грейс.
Не зная, что ответить – не хотелось притворяться – я снова взяла руку Ханны. Она не сопротивлялась, и я опять занялась перчаткой.
– Хорошо, мисс.
– Да, – закусывая губу, согласилась Ханна. – Наверное, это хорошо.
Мы встретились глазами, и мне вдруг показалось, что я не прошла проверку. Я отвела взгляд, сняла с Ханны перчатку, похожую на сброшенную кожу, и принялась за вторую. Ханна молча следила за моими движениями. Под тонкой кожей запястья бился пульс.
– Я еще не дала ответа.
Она все смотрела на меня, будто ожидая чего-то, а я не поднимала головы.
– Да, мисс, – только и прошептала я.
Ханна посмотрела на свое отражение в зеркале. Я сняла с нее вторую перчатку.
– Сказал, что любит… Можешь себе представить?
Я промолчала, да Ханна и не ждала ответа. Она отпустила меня, сказав, что дальше справится сама.
Когда я закрывала дверь, она по-прежнему сидела перед зеркалом, разглядывая себя, словно впервые. Будто запоминала собственное лицо на случай, если при следующем взгляде в зеркало оно станет совершенно другим.
* * *
В тот самый момент, когда Ханна глядела на себя в зеркало, удивляясь неожиданному повороту событий, мистер Фредерик переживал другой, менее приятный шок. Саймион Лакстон нанес удар в совершенно неподходящее время – но ведь бизнес не может ждать, пока юные барышни потанцуют на своем первом балу, не так ли?
И вот, пока по залу кружились пары, Саймион сообщил мистеру Фредерику, что синдикат отказался финансировать неприбыльный завод. Слишком большой риск. Зато земля там вполне достойная, и он вполне смог бы найти на нее выгодного покупателя, если Фредерик не хочет сам возиться с продажей. (Кстати говоря, есть у него один друг в Америке, который как раз хочет построить для молодой жены копию садов Версаля.)
Мы, внизу, узнали обо всем от камердинера мистера Лакстона, который в тот день перебрал бренди. Поразились и перепугались – но делать было нечего, приходилось жить так, будто ничего не произошло. В доме было полным-полно гостей, которые проделали долгий путь по зимнему морозу и настроились отдохнуть хорошенько. И потому мы несли свою службу: кормили, подавали чай, убирали в комнатах.
Только мистер Фредерик не стал притворяться, будто все нормально, и пока гости шатались по его дому, поглощали его запасы, читали его книги и вообще всячески пользовались хозяйской щедростью, он сидел взаперти у себя в кабинете. Только когда от Ривертона отъехала последняя машина, он вышел и стал бродить по дому – сжав зубы, молчаливый и бледный как смерть, перебирая в голове планы и идеи, которым не суждено было сбыться. Говорят, он слонялся так до самой смерти.
Лорд Гиффорд стал захаживать к нам почти что регулярно. Из деревни вызывалась мисс Старлинг – разобраться с деловой перепиской. День за днем она просиживала в кабинете мистера Фредерика – скромная одежда, постное лицо – чтобы поздно вечером спуститься к нам в кухню поужинать. Нас удивляла и злила ее выдержка – ни слова о том, что происходит за запертыми дверями.
Леди Вайолет узнавала последние новости, лежа в постели. Врач сообщил, что уже ничем не может помочь, и предупредил всех, кто дорожит жизнью, чтобы они держались от хозяйки подальше, ведь у нее не обычная простуда, а опаснейшая форма гриппа, пришедшая к нам из Испании. Господь разгневался на нас, бормотал доктор, и те, кто уцелел в войне, теперь умирают от эпидемии.
Видя, что подруга и в самом деле совсем плоха, леди Клементина на время забыла свою любовь к кошмарам и отогнала страхи. Не вняв предупреждению доктора, она сидела в кресле у постели леди Вайолет и беззаботно сплетничала о жизни, что шла за дверью темной душной комнаты. Об оглушительном успехе бала, о дурацком платье леди Памелы Уорт, о том, что Ханна наверняка вскоре обручится с Теодором Лакстоном, наследником богатого состояния своих родителей.
То ли леди Клементина знала больше других, то ли просто хотела приободрить умирающую подругу, но ее предсказание сбылось. О помолвке объявили следующим же утром. И когда леди Вайолет устала бороться с гриппом, она ушла на тот свет счастливой.
* * *
Новости обрадовали не всех. С тех пор, как было объявлено о помолвке и бальные хлопоты сменились подготовкой к свадьбе, Эммелин ходила по дому мрачнее тучи. Ревновала, это понятно. Непонятно только – к кому.
Однажды утром, в феврале, когда я помогала Ханне примерить свадебный наряд матери, в открытых дверях появилась Эммелин. Она молча встала рядом и глядела, как мы разворачиваем папиросную бумагу и извлекаем отделанное кружевом атласное платье.
– Какое старомодное, – скривилась Эммелин. – Ни за что бы не надела.
– А тебе никто и не предлагает, – улыбнулась мне Ханна.
Эммелин обиженно фыркнула.
– Смотри, Грейс! – сказала Ханна. – Тут, по-моему, фата. – Она нырнула в огромный гардероб. – Видишь? Вот она.
– Да, мисс, – сказала я, помогая ей вытащить находку.
Ханна взялась с другой стороны, и мы развернули тонкую вуаль.
– Очень похоже на маму – заказать самую длинную и тяжелую фату.
На самом деле фата была прекрасна: изысканные брюссельские кружева, расшитые по краям жемчугом. Я подняла ее вверх, чтобы полюбоваться.
– Будет удивительно, если ты не споткнешься по пути к алтарю, – сказала Эммелин. – Ты ничего не разглядишь за этими жемчужинами.
– Я справлюсь, – пообещала Ханна и взяла сестру за руку. – Тем более, с такой подружкой невесты, как ты.
Эммелин тут же потеряла всю язвительность и горько вздохнула.
– Я не хочу, чтобы ты выходила замуж. Все сразу станет по-другому.
– Конечно, – согласилась Ханна. – Ты сможешь заводить любые пластинки, и никто не будет ругаться.
– Не смейся, – надулась Эммелин. – Ты ведь обещала не уезжать.
Я приложила фату к голове Ханны, стараясь не помять прическу.
– Я обещала не устраиваться на работу и сдержала обещание – напомнила Ханна. – Я не говорила, что не выйду замуж.
– Говорила.
– Когда?
– Всегда, ты вечно повторяла, что ни за что не выйдешь замуж.
– Это было раньше.
– Раньше, чем что?
Вместо ответа Ханна попросила:
– Эмми, ты не снимешь с меня медальон? Я боюсь, что застежка зацепится за кружево.
Эммелин расстегнула медальон.
– Но почему Тедди? – спросила она. – Почему ты должна выйти замуж именно за Тедди?
– Я никому ничего не должна. Я просто его люблю.
– Нет, не любишь.
На какой-то миг Ханна заколебалась, но тут же ответила:
– Нет, люблю.
– Как Джульетта – Ромео?
– Нет, но…
– Тогда тебе нельзя за него выходить. Ты должна оставить его кому-то, кто полюбит его именно так.
– Никто не может любить, как Ромео и Джульетта, – возразила Ханна. – Они всего лишь книжные герои.
Эммелин пробежала пальцами по гравировке на медальоне.
– Я смогу.
– В таком случае я тебе не завидую, – шутливо сказала Ханна. – Вспомни, что с ними случилось!
Я отступила на шаг и посмотрела, как сидит фата на головке Ханны.
– Очень красиво, мисс.
– Дэвид был бы против, – внезапно сказала Эммелин, раскачивая медальон, как маятник. – Ему бы Тедди не понравился.
При звуках имени брата Ханна съежилась.
– Не будь ребенком, Эммелин. – Она попыталась поймать медальон. Промахнулась. – И хватит размахивать медальоном, ты его сломаешь.
– Ты просто хочешь сбежать, – резко сказала Эммелин.
– Глупости.
– Дэвид сказал бы то же самое. Он бы решил, что ты меня бросаешь.
– Как бы мне хотелось с ним поговорить… – низким голосом призналась Ханна. Я стояла рядом и увидела, как подозрительно заблестели ее глаза.
Эммелин промолчала, и только крутила медальон, выписывая в воздухе восьмерки.
В комнате воцарилась тишина. Я поправила фату и заметила небольшую зацепку – надо будет починить.
– Ты права, – нарушила молчание Ханна. – Я хочу сбежать. И ты, как только сможешь, сделаешь то же самое. Когда я гуляю по имению, мне иногда кажется, что из ног вырастают корни, привязывая меня к этой земле. Если я сейчас же их не оборву, жизнь будет кончена, и когда-нибудь я стану просто еще одной из надписей на фамильном кладбище. – Такая мрачность была вовсе не в характере Ханны, и я вдруг поняла всю глубину ее отчаяния. – Тедди – это мой шанс. Увидеть мир, попутешествовать, встретить интересных людей.
Глаза Эммелин набухли слезами.
– Я же вижу, что ты его не любишь.
– Но он мне нравится. Со временем я его полюблю.
– Просто нравится?
– Мне хватит и этого. Я не такая, как ты, Эмми. Я не умею смеяться и кокетничать с чужими людьми. Высшее общество кажется мне скучным. Если я не выйду замуж, у меня только два пути: провести остаток дней в отцовском доме или ходить с одного унылого бала на другой, пока не состарюсь настолько, чтобы присматривать за теми, кто помоложе. Помнишь, как говорила Фэнни…
– Фэнни все выдумала.
– Нет, – твердо сказала Ханна. – Замужество станет началом моего приключения.
Эммелин задумчиво покачала медальон и вдруг открыла его.
Ханна рванулась к своему сокровищу, но поздно: содержимое уже выпало на пол. Мы замерли, глядя на крохотную самодельную книжицу в выцветшей обложке. «Битва с якобитами». Все молчали. Потом раздался голос Эммелин. Почти шепот.
– Ты же сказала – их больше нет…
Она кинула медальон на пол и пулей вылетела из комнаты, шарахнув за собой дверью. Ханна, так и не снявшая материнской фаты, подняла медальон. Подобрала книжку, отряхнула ее и вложила обратно, в специальное углубление. Закрыла медальон. Но замочек не щелкнул. Сломался.
– Думаю, с фатой все ясно, Грейс, – сказала Ханна. – Мне кажется, ее надо проветрить.
* * *
Не одну Эммелин печалила предстоящая свадьба. Пока все вокруг готовились к торжеству – шили, украшали, пекли – Фредерик в мрачном одиночестве сидел у себя в кабинете. Он сильно похудел. Утратив сначала мать, потом завод, он не мог поверить, что вскоре потеряет еще и Ханну.
Вечером, накануне свадьбы, когда я собиралась отнести на кухню поднос с остатками ужина, мистер Фредерик вошел в комнату дочери. Сел на стул около туалетного столика, тут же встал, подошел к окну, всмотрелся в темноту. Ханна уже лежала в постели, в чистой белой рубашке, с вымытыми и расчесанными волосами. Она грустно смотрела на отца – на исхудавшую фигуру, поникшие плечи, волосы, ставшие из золотых серебряными – всего-то за несколько месяцев.
– Похоже, завтра пойдет дождь, – сказал он наконец, по-прежнему не глядя на Ханну.
– Я всегда любила дождь.
Мистер Фредерик не отвечал.
Я составила посуду на поднос.
– Вам больше ничего не нужно, мисс?
Ханна, позабывшая было, что я здесь, повернулась и сказала:
– Нет. Спасибо тебе, Грейс. – Она взяла меня за руку. – Я буду скучать, когда уеду.
– Я тоже, мисс. – Я присела и покраснела от удовольствия. – Спокойной ночи, милорд.
Мистер Фредерик сделал вид, что не услышал.
Я все гадала, что привело его в комнату Ханны. Что он хотел сказать ей накануне свадьбы, чего нельзя было сказать за обедом или в гостиной? Я вышла, закрыла за собой, и – стыдно признаться – поставила поднос на пол и приникла ухом к двери.
Сперва я ничего не услышала и даже побоялась, что дверь слишком толстая, а мистер Фредерик говорит слишком тихо. Потом до меня донесся его кашель, и он заговорил – быстро, низким голосом:
– Я знал, что потеряю Эммелин, как только она войдет в возраст, но тебя?!
– Ты вовсе не теряешь меня, Па.
– Теряю! – повысив голос, почти крикнул он. – Сначала Дэвид, потом завод, а теперь еще и ты. Самое дорогое… – Он попытался взять себя в руки и заговорил снова сдавленным голосом: – Я же не слепой, понимаю, что все из-за меня.
– Что из-за тебя, Па?
Тишина. Скрипнули пружины. Когда мистер Фредерик снова заговорил, я поняла, что он сел на кровать Ханны.
– Не делай этого, – торопливо попросил он. Скрип. Он снова поднялся на ноги. – Одна мысль о том, что ты станешь жить среди этих людей… Они продали мой завод чуть ли не за моей спиной…
– Па, других покупателей все равно бы не нашлось. А тот, которого предложил Саймион, заплатил хорошие деньги. Представь, что было бы, если б ты не отдал кредит. Лакстоны тебя просто выручили.
– Выручили? Скажи лучше – обобрали! А ведь могли помочь. Спасти завод. А теперь забирают и тебя. Когда я думаю об этом… Нет, ничего у них не выйдет. Мне надо было вмешаться гораздо раньше, пока вся эта затея со свадьбой не зашла слишком далеко.
– Па…
– Я не смог вовремя остановить Дэвида, но черт меня побери, если я повторю ту же ошибку с тобой.
– Па!..
– Я просто не позволю…
– Па, – сказала Ханна, и в голосе ее прозвучала незнакомая мне твердость. – Я уже все решила.
– Так измени его! – рявкнул мистер Фредерик.
– Нет.
Я испугалась за Ханну. О нраве мистера Фредерика в Ривертоне ходили легенды. Когда Дэвид осмелился ослушаться отца, тот прекратил с ним всяческое общение. Что же он сделает сейчас, встретившись с открытым сопротивлением дочери?