Кукольная девочка или гримасы справедливости 3 страница
Он благословил Мальбора. Они даже нашли адвоката. Тот нашёл лазейку в законах. Они готовили свадьбу. Церковь и закон. Всё на стороне бургомистра. В тот день он выпустил меня из церкви, показал платье. Говорил красивые слова. Убеждал, что всё будет хорошо. Гладил по волосам. Восхищался, тем как я подросла и похорошела. За год. В келье.
Дом не монастырь. Я бежала ночью. Наутро должна быть свадьба. Но он не мог торжествовать. Я просто не верила в это.
Потом помню ночь, горная дорога, стук копыт за спиной. Они выследили меня. Догнали. Но так не должно быть. Я не хотела. Не собиралась так жить.
Обрыв над горной рекой. Холодная вода. Острые камни. А потом голод. Голод и куклы. Голод и плоть. И мои куклы кормят меня. И месть всё ближе.
Мёртвая девушка замолчала. Это было немыслимо. Но имело смысл – она ничего не любила в жизни, кроме кукол, и ничего, кроме кукол, в жизни не имела. Уникальный случай. Возможно, позже Иоганн даже его запишет.
Перед ним стояло живое воплощение человеческой жестокости, чёрствости, алчности. Всего гнусного, что есть в живых. Но палец на курке больше не дрожал. Она была мертва. Её нежизнь стала наказанием для безразличного города.
Он понимал её. Ван Роттенхерц почти чувствовал горе этой девушки. Но пол красивой комнаты с прекрасно выполненными куклами и старинной мебелью, был липким от крови. В центре комнаты перед говорившей навалом лежали тела. Тела и частички тел. Изломанные, выпотрошенные, с мёртвыми глазами, в которых застыл ужас, детские силуэты. Вот голова девочки лет шести, с соломенно-светлыми волосами. Вот мальчик в школьной форме, его живот разорван, внутренности и чёрная кровь вываливаются на старый паркет. Вот свежий труп – последняя пропавшая девочка двенадцати лет. Анна. Тоже очень любила куклы. Она боролась до последнего – всё тело в рваных, колотых, резаных ранах, руки отпилены, платье с бантами и оборками изорвано.
Перед Иоганном ван Роттенхерцем был монстр. Уже давно это была не несчастная девушка с грустной жизненной историей, а кровожадное чудовище. Наполненная нечестивой силой, алчущая живой плоти тварь.
Залп. Пороховой дым. Крупная дробь превращает тело хозяйки марионеток в груду фарша в белом платье. Куклы издают синхронный вой, огонь в их игрушечных глазах медленно гаснет.
...И вот за спиной догорает старый особняк. Он уносит все свои истории - добрые, злые, кошмарные. Уносит в пламенное небытие. Иногда душа поверженной кукольной девочки может вселиться в любимую куклу. Потому всегда необходимо уничтожать всё логово монстра. Все куклы. Даже если они созданы гением.
Город заплатил за безразличие, монстр заплатил за злодеяния. Но виновные, создавшие монстра, всё ещё в неоплатном долгу. Скрипит инвалидное кресло, подпрыгивая на дорожных камешках. Ворчит за спиной старый хальст. Но Иоганн этого не замечает, его мысли направлены в непривычное русло. Он думает о справедливости.
* * *
Церковь была довольно приличной – кряжистое каменное строение с высоким шпилем, как принято у бригланов, резные фигуры святых на карнизах, мозаика со священным кругом над входом, двустворчатые двери из лакированного дерева приветливо распахнуты.
Закрыты были ворота в окружавшей территорию церкви каменной стене. Оставалась лишь узкая кованая калитка, похоже, большого притока верующих тут не ожидали.
Инвалидное кресло с трудом протиснулось в калитку, за ней оказался ухоженный сад с извилистыми каменными дорожками и несколькими потемневшими от времени статуями святых. Глубже виднелся огород с теплицами, колодец, несколько хозяйственных строений. В том числе длинное жилое здание с кельями. Где, скорее всего, и держали в своё время Ребекку.
Было около пяти часов вечера, солнце клонилось к закату, до ближайшей службы оставался час, времени для беседы должно было хватить.
Иоганн много думал на обратном пути к городу, и решил перед тем, как забрать заслуженный гонорар у бургомистра, неплохо бы посетить городского священника.
Охотник кивнул хальсту, они переглянулись, напарник кивнул в ответ. Гиттемшпиц отправился в сторону жилого строения, кресло покатилось силами своего "наездника" в сторону церкви.
Отец Авелан нашёлся у алтаря, рядом с чашей святой воды. Это был высокий тёмноволосый мужчина средних лет, с благообразным круглым лицом и добрыми глазами. Он отдавал распоряжения нескольким церковным служкам, касающимся уборки помещения. Следовало отдать должное – церковь выглядела ухоженной и очень чистой, о здании очевидно хорошо заботились.
– Отец Авелан? – проскрипел старческий голос, говоривший кашлянул.
– Да, сын мой, – откликнулся священник и, обернувшись, был несколько удивлен, увидев перед собой старика на кресле-каталке, даже подумал, уместно ли такого называть сыном.
– Я хотел бы поговорить о Ребекке Гиттези, – реакция святого отца позабавила охотника на монстров, и он сразу решил усилить замешательство собеседника.
– Я, вы... Но. А как же. Само собой, – священник побледнел, у него сразу сел голос. Жестами пригласив гостя следовать за собой, Авелан провёл его в свой кабинет, расположенный в глубине церкви.
Кабинет был таким же чистым и ухоженным, как вся церковь, похоже, у священника не было недостатка в помощниках. При том место было довольно аскетично обставлено. Только необходимое – стол тёмного дерева, шкаф для одежды и книг. Простая деревянная кровать. Полочка с Книгой многих ликов и бронзовый круг над ней.
– Так о чём именно вы хотели поговорить... эээ, сын мой? – священник запер за гостем дверь на засов, затем прошёл за свой стол и опустился в рабочее кресло с низкой спинкой.
– Иоганн ван Роттенхерц, – было даже немного обидно, что Авелан до сих пор не слышал о нем, в конце концов, охотник работал в городе уже больше двух недель. – Я хочу поговорить о девушке, которую год держали взаперти на территории вашей церкви. Пару раз, правда, выпускали погулять по саду. Девушке, которую как рабыню держали здесь взаперти и заставляли работать.
– Но откуда вы? – священник замешкался, его румяное лицо начало краснеть. - Как вы это всё узнали?!
– Она сама рассказала, – мрачно наслаждаясь эффектом, ответил Иоганн.
– Но я слышал... – священник поражённо смотрел на собеседника.
– И правильно слышали. Она рассказала мне об этом. А затем я её упокоил, – Старик флегматично потянулся и хрустнул костями сцеплённых рук.
– О, – сконфуженно кивнул Авелан.
– Я не собираюсь вас судить, святой отец, – спокойным, чуть грустным голосом продолжил ван Роттенхерц. – Просто хочу узнать, почему? Что заставило вас, человека, принявшего сан, пойти на подобный поступок?
– Не ожидал я, – глухо проговорил священник, - что умертвия способны к исповеди. Вы хотите знать причину? – Взгляд тёмных глаз Авелана пересекся с взглядом Иоганна, – Дело в бургомистре. Дело в моей пастве. Дело в тех, за кого я взял ответственность! – он распалял сам себя, судорожно искал аргументы, вскочил, размахивая руками. – Я должен думать о благополучии общины! О своих прихожанах. Я должен заботиться о мужчинах и женщинах этого города, о тех, кто вверил себя моим заботам. О тех, кто надеялся на меня!
– И как это связанно? – с улыбкой на тусклых сморщенных губах поинтересовался охотник.
– А вы и правда, не понимаете? – вяло рассмеялся священник. – Мы бригланы. Я и моя паства. А здесь, – он чуть помолчал, – здесь почти алмарская земля. Здесь они – бургомистр, полицмейстер, граф, который над ними. Здесь они сильнее меня. Неужели вы думали, что я стану воевать с имперской властью, которую, как ни печально, представляет здесь Мальбор, ради какой-то безродной девицы?
– Ясно, – Иоганн давным-давно разучился злиться, он просто становился всё мрачнее. – И сколько он вам заплатил?
– Вы думаете, дело в деньгах? – расхохотавшись, отец Авелан снова опустился в кресло, облокотился о стол, вновь посмотрел в глаза охотника на монстров. – Я бы не взял у него денег. Пусть сам купается в своём неправедном золоте. Я уже сказал. Я защищал свою паству. Эта вздорная девица и так принесла многовато проблем. Гарольд Ригхофф возмущался её положением. Теперь он, бедный горшечник и его семья, ещё двадцать лет будут платить полуторный налог. Марта прилюдно обругала бургомистра, за то, что он удочерил девочку только из-за денег. На следующий год её сына забрили в рекруты. Единственных детей в рекруты обычно не берут. Ещё примеры? Или вы всё поняли? Каждый из нас делает то, что должен. Пока эта девица была у меня в приходе, всей общине дышалось легче, Мальбор не смел даже слова поперек мне сказать. Если бы понадобилось всё повторить, я бы не сомневался ни секунды.
– Ясно, – кивнул Иоганн, – и всё же. Имперская власть? У вас же тоже есть друзья. Кардинал? Епископ? Синодские священники? И вы жалуетесь на недостаток защиты? – улыбка играла на тонких губах.
– Нет, – Отрицательно помотал головой отец Авелан. – Если бы речь шла о бриглане, если бы речь шла о человеке, чья жизнь оправдывает борьбу, я бы не сомневался ни секунды. Но это был безродный северянин, почти язычник, они и в церкви то бывали не каждую неделю. А по пьяни он богохульствовал. Жадный, вороватый, хитрый, как все кихане. Ни он, ни его отродье не заслуживали защиты.
– А как же любовь и всепрощение Единого? – криво усмехнулся ван Роттенхерц.
– Любовь Единого безгранична. В данном случае, я думаю, Господь даровал несчастным новое, благополучное рождение! – пожал плечами священник.
– Что ж, ваша позиция мне ясна, святой отец, – Охотник начал разворачивать коляску, собираясь уезжать, - но есть ещё один момент… - будто опомнившись, старик остановил движение. - Эта девушка. Ребекка. Погибла в горах. Убегая от погони. А затем вернулась. Вернулась в виде опасной нежити – кукольной девочки. И в этом есть ваша вина, святой отец, вина не меньше, чем вина бургомистра или полицмейстера, который её насиловал. Вы об этом тоже не знали? Сомневаюсь. Она вернулась и из-за вашей чёрствости, трусости, глупости, в конце концов. Из-за неё пропадали дети, которые уже не вернутся в свои семьи. Дети людей из вашей паствы. Возможно, теперь вы что-то переосмыслите, святой отец. Вы защитили общину от бургомистра, но навлекли на неё более страшную участь. Тот факт, что ответственность за произошедшее вы разделяете с двумя алмарами, возможно облегчит вам совесть, или поможет понять – гнусность не имеет народности.
Священник молчал.
– Доброго вечера, святой отец, – скрип колёс инвалидного кресла медленно удалился по коридору.
В тот день отец Авелан впервые опоздал на проповедь.
На каменной дорожке, ведущей к выходу, охотника на монстров нагнал напарник.
– Достал? – весело поинтересовался Иоганн, после беседы со священником ему стало легче.
– Обижаешь! – ответствовал хальст, протягивая ван Роттенхерцу красную лакированную коробочку с синими цветами.
* * *
В коробочке и правда нашлось немало. Ребекка была очень смышлёной девочкой. И от того было ещё печальней, что её ум уже никому не принесёт ни пользы, ни радости. Там были выписки из счетов, было письмо полицмейстера бургомистру, было, как ни странно, завещание отца Ребекки и многое другое. Шел Гиттези. Так звали кукольного мастера. Он составил неглупое завещание и даже нотариально удостоверил его в столице. Важный документ. Немалое наследство – пятьдесят тысяч рейхсталеров и все доходы от кукольного магазина должны были достаться дочери, и только ей. Она уже почти владела всем, но до совершеннолетия не могла воспользоваться. Опекуном-то стал Мальбор. Он же был владельцем серьёзной доли в кукольном магазинчике. По всему выходило, что градоначальник решил избавиться от кукольника, когда понял, что магазин на плаву может поддерживать дочь. И успешно провернул дело, по крайней мере, в письме полицмейстера пространно об этом упоминалось, а так же о том, что исполнитель уехал из города и ни о чём никому не расскажет. Интересно, зачем Мальбор вообще хранил такие вещи. Опереточный злодей прямо.
Дальше всё было ясно – ван Рогзен ждал совершеннолетия девушки, чтобы насильно жениться. Не совсем ясно, двигала ли им лишь жадность, или что-то ещё, однако оправдания для его поступка найти не представлялось.
Оставалось ещё изнасилование. Мёртвые, сохранившие память, часто помнят факты искажёнными, смешивают то, что было ими где-то услышано, прочитано, увидено на сцене с фактами из собственной жизни. Иоганну сложно было поверить в столь сильную разнузданность полицмейстера, толкнувшую его изнасиловать девушку, на которую имел виды бургомистр.
Поскольку беседовать с самим Дуко Штольбрассом было бесполезно, охотник на монстров опять решил прибегнуть к услугам капрала Ульриха. Торгмутт оказался очень ценным свидетелем. На него никто не обращал особого внимания, и полицмейстер не видел в капрале-бриглане особой угрозы. А меж тем честный труженик внимательно подмечал ошибки своего патрона – мелкий тиранишка-полицмейстер давно сидел парню поперёк горла. Ульрих был свидетелем изнасилования – двое солдат-алмаров стояло на часах, а он меж тем занимался бумагами в своём маленьком кабинетике. Капрал слышал и приглушённые женские крики и громкую ругань полицмейстера. Он даже подходил к караульным – спросить всё ли в порядке, за что был грубо и матерно послан заниматься своими делами.
Но это было ещё не всё. Днём, когда Ребекку доставили в тюрьму, Ульрих слышал, как полицмейстер и бургомистр долго беседовали, уединившись в кабинете последнего. Как уже было сказано, парень имел зуб на начальство, он даже и не скрывал, что подслушивал. Бургомистр сам попросил изнасиловать девушку, правда, предлагал, чтобы это проделал кто-то из солдат. Он хотел позже выступить для неё защитником и спасителем, «вытащившим» её из страшных застенков. К тому же, Мальбор терпеть не мог иметь дело с девственницами.
Вдобавок Торгмутт рассказал, что действительно, один из «любимчиков» Дуко почти сразу после смерти кукольного мастера был переведён в большой город (графскую столицу) на повышение с рекомендациями. Капрал запомнил это, ибо сам хотел попытаться получить такое назначение, но над ним ожидаемо посмеялись.
Беседа происходила в небольшом кабаке напротив полицейского участка. Уезжая, в дверях Иоганн столкнулся с полицмейстером собственной персоной.
– Ооо! – расплылся в наигранной улыбке Дуко. – Приветствую, мэтр! Ну как идут дела? Поймали своего монструма? – Штольбрасс гулко, особенно для его небольшого роста, рассмеялся.
– Почти, мой дорогой полицмейстер, почти, – весело откликнулся старик. – Я уже буквально вижу его перед собой!
– Ну-ну, – покровительственно кивнул мелкий грешник и, хлопнув охотника на монстров по плечу, прошествовал внутрь, бросив вскользь: – Удачи вам!
* * *
В кабинете бургомистра было по-своему уютно, через распахнутое окно лился свет уличного фонаря и вечерняя прохлада, наружу уносило дым от большой сигары, которую изволил курить герр ван Рогзен.
– Итак, – поинтересовался градоначальник, рассматривая вечернего посетителя, настроение у него было расслабленное и благодушное – похоже, мокрое дельце с детишками близилось к завершению, – каковы ваши успехи, герр ван Роттенхерц?
– Всё готово, – отвечал старик в инвалидном кресле. – Свои обязательства я исполнил. Монстра уничтожил. Его логово сжёг.
– Отрадно! Весьма отрадно это слышать, герр ван Роттенхерц! – отвечает Мальбор и улыбается. – А где же, позвольте спросить, доказательства? Ведь должны же быть какие-то вещественные улики сотворённого вами благодеяния?
– Вы не верите мне на слово, герр Рогзен? – Иоганн сокрушённо покачал головой. – По-прежнему считаете, что почти три недели я занимался тут чепухой? Наслаждался видами вашего милого городишки?
– Я ничего такого сказать не желаю, – хорошее настроение начало улетучиваться. – Я лишь прошу доказательств! Дабы иметь законные основания выплатить вам девятьсот пятьдесят три рейхсталера.
– Опять началось, – всплеснул руками охотник на монстров. - А сорок семь это, видимо, налоги, сборы, пошлины ещё что-то.
– Ну,разумеется! – начал было бургомистр.
– Хорошо хоть вы не решили меня прикончить, как бедного Гиттези, – грубо прервал его ван Роттенхерц.
На некоторое время в комнате повисла тишина. За окном прошёл полицейский с колотушкой, уведомляя город: «Одиннадцать часов вечера! Спите спокойно, горожане Штальвесса! Всё спокойно!».
– Я не совсем понял ваш намёк, герр ван Роттенхерц, – очень сухо, растягивая слова, произнёс градоначальник, в упор глядя на собеседника. Нужного эффекта не выходило. Старик смотрел в окно, на восходящий Хас – красную луну злодеяний.
– Я поймал монстра, герр ван Рогзен, – медленно и спокойно начал охотник. – Я уничтожил его. И в этом вы можете не сомневаться. Но так уж вышло, что перед тем, как уничтожить, я её выслушал. Мы живем, герр бургомистр, в интересном мире. Иногда те, кому мы причинили зло, возвращаются воздать нам за грехи. За ваши грехи платил ваш город. И думаю, город заплатил достаточно. Останки бедных крошек мне пришлось сжечь без достойного погребения, там же. В логове монстра. Я побоялся, что кто-то из них восстанет после смерти, как восстала Ребекка Гиттези, – бургомистр был неплохим игроком, он сохранял спокойствие. – Да. Та самая Ребекка, чье состояние вы пытались присвоить, чью жизнь вы искорёжили. Вы убили её отца. А затем, пусть и не своими руками, убили её саму. Второй раз её убил я. Но прежде она поведала мне о ваших, герр бургомистр, злодеяниях. Алчности, злобе, похоти. Интересно, сколько демонов в аду породили ваши грехи? Держу пари, не одного и не двух. Прежде чем обвинять меня в нечестности, уладьте свои дела, герр ван Рогзен.
Охотник на монстров замолчал.
– Если это способ выбить из меня побольше денег, – градоначальник перевёл дух и резко потушил сигару в пепельнице из слоновой кости. – То он сработал. Я дам вам, герр ван Роттенхерц, две тысячи рейхсталеров и мы оба забудем о Ребекке Гиттези. Забудем навсегда. Не знаю, что она вам наговорила. Но не сказал бы, что это была милая девочка. Воспитывать её после смерти отца было истинным наказанием. Она била служанок, а когда ей принесли не те материалы для кукол, кажется, парчу вместо шёлка, она облила дворецкого расплавленным оловом. А потом всегда весело звала его «мой оловянный солдатик». Мне приходилось нанимать для неё репетиторов, в школу я её не пускал, после случая с одноклассницей. Они о чём-то повздорили, и Ребекка выколола подружке глаз вязальной спицей. Над учителями она тоже издевалась. Репетиторов я менял каждые полгода, – Мальборк говорил, а голос его становился хриплым от возбуждения, похоже, описания зверств подопечной восхищали этого провинциального тиранчика. – Сначала оскорбляла их, унижала, пыталась щипать, бить, обливать чернилами и прочее. Позже начала пытаться соблазнять. Выходила на занятия в ночной рубашке. Говорила намеками, ну и так далее. Вы наверняка знаете – женщины, даже маленькие, это умеют. Весьма нелегко было держать эту девицу в доме. Но не отрицаю. Я её любил. Даже привязался.
– И потому устроили ей изнасилование? – поинтересовался между делом ван Роттенхерц.
– Она пыталась меня убить! – Мальбор сально улыбнулся. – К тому же я слышал, она не сильно-то сопротивлялась.
– Сомневаюсь, – пожал плечами охотник. - Легко говорить о людях, уже не способных защитить своё доброе имя, – он не сильно верил россказням этого жалкого аристократа.
– В любом случае, инцидент исчерпан, – бургомистру хотелось оставить последнее слово за собой. - Она бежала ночью, в платье, которое я ей купил. Очень дорогом платье. И, насколько мне известно, оступилась на горной дороге и упала в реку. Думаю, с тех пор это была уже не она. Так вы её уничтожили? – ван Рогзен внимательно посмотрел на собеседника. – Доказательства?
– Прошу, – сухая старческая рука выставила на стол оловянного солдатика, вооружённого столовой ложкой. Многие из игрушек сохраняли свою тёмную нежизнь даже после уничтожения кукольного ребёнка. И это было ещё одним поводом сжечь тот особняк.
– Что это? – с любопытством глядя на фигурку, поинтересовался градоначальник.
В следующий момент с воинственным писком солдатик бросился на бургомистра и начал гвоздить его ложкой по лбу, Мальбор потерял самообладание и свалился на пол. Не теряя времени, оловянный монстрик попытался выколупать у своей жертвы глаз. Но ван Рогзен уже пришёл в себя и резким ударом смахнул легкую фигурку с лица. Отлетев, солдатик ударился о колесо инвалидного кресла. Ван Роттенхерц подхватил разгневанного воина, тяжело вздохнул и разломал фигурку в пальцах на множество мелких частей, вместе со стальной ложкой.
– Таких, а также тварей похуже, там был полный дом. Так действуют кукольные дети, одной из которых стала Ребекка, – Дождавшись, когда бургомистр поднимется, сообщил охотник. – Я скажу вам, где располагается пепелище логова. Можете съездить, проверить. Может там ещё остались целые марионетки.
– Нет, – быстро приходя в себя, ответил градоначальник, оправляя сюртук, - я вам верю. Он достал из ящика стола две шкатулки – одну побольше, инкрустированную жемчугом, вторую маленькую, металлическую, с чеканными узорами. Очень быстро и умело Мальбор пересчитал с первой во вторую две тысячи монет. Больших и круглых рейхсталеров с портретом императора с одной стороны и имперским дралоком с другой. – Прошу. Вы это заработали. Но забудем, наконец, об этой чертовке Ребекке!
– Благодарю, – старик принял коробку, особо не считая высыпал обратно на стол половину содержимого и подмигнул бургомистру. – Я-то забуду. Но эти деньги... Потратьте, что ли, на индульгенцию. Вам замолить грешки не помешает. А вторую купите вашему священнику.
Засим охотник на монстров распрощался и при помощи хальста покинул помещение.
* * *
В тихом гостиничном номере было по-летнему жарко и немного душно, пылью дышал старый комод, шкаф красного дерева, кровать с давно не меняной периной. И всё же было уютно. Много уютнее, чем в кабинете бургомистра. За узеньким, но чистым (по возвращении из логова Ребекки Иоганн приказал дочиста вымыть все окна в его трёхкомнатном номере) окном, выходившим во внутренний двор гостиницы, раскинулся небольшой сад. Зеленели тополя и клены, плющ взбирался по старой каменной ограде, журчал небольшой фонтанчик в виде королевского карпа. По небу плыл убывающий красный Хас, а чуть ближе к горизонту из чёрных облаков выглядывала тонким месяцем стыдливая Лунная Леди.
Старик опять расхворался. Иоганн ван Роттенхерц очень долго охотился на монстров. Почти всю жизнь. Такая работа быстро изматывает. Его бурная молодость прошла в тёмных кавернах, наполненных гниющим мясом, в лесах, где каждый шорох предвещал недоброе, сумрачных замках с высокими шпилями и пещерах, дышащих злобой. Он встречался с оборотнями, вурдалаками, мантикорами, мелкими драконами и огромными львами, соревновался в хитрости с вампирами, по теням преследовал монстров иных пространств. Это не под силу простому человеку. Приходилось принимать алхимические декокты, чтобы временно увеличить силу, использовать магические амулеты и колдовство, порой даже чёрные, губящие душу чары. Это ремесло не было мирным. К сорока годам Иоганн устал считать шрамы, переломы, ушибы и гематомы. Он пил волшебные зелья-регенераторы и платил бешеные деньги магам жизни, много жертвовал на церковь Единого Целителя. И всё равно, к пятидесяти организм одряхлел. Это было ожидаемо. Столько вредных воздействий, столько ран. Зелья-регенераторы корежат тело – они черпают твои скрытые ресурсы, отбирают долгосрочные запасы жизни, и главное – они сказываются на потомстве. Ван Роттенхерц не мог иметь детей. Вернее, мог. Но вероятнее всего, они родились бы нежизнеспособными уродами, мутантами, просто мёртвыми. Ни одной из женщин, которых любил, он бы не пожелал участи носить такое в себе. У него рано начался артрит. С трудом удалось остановить цирроз печени. Плохо сворачивалась кровь. А в плохую погоду, особенно в последние дождливые месяцы года ихтионис и фиратонакреш, он весь превращался в огромный ноющий болью ком. В шестьдесят он просто не смог встать с кровати. Отказали ноги. Думал, конец – отвоевался. С трудом научился пользоваться креслом-каталкой. Пережил необходимость посторонней помощи при оправлении естественных нужд. Из последних сил боролся с меланхолией. А потом старому другу понадобилась помощь. И без Иоганна никак. Так он без ног, на одной силе воли и при помощи Гиттемшпица вновь начал гоняться за оборотнями, выслеживать вампиров, умиротворять разбушевавшуюся нечисть. Это была его жизнь. Без этого дела он был ничем.
Сухая рука взяла перо. В соседней комнате храпел напарник. Стол был высоковат для кресла, приходилось вытягивать шею. Чистый лист освещала красноватая восковая свеча. Буквы начали ложиться неровно, почерк был дрожащим, но убористым.
«Дорогой друг! Ввиду чрезвычайных обстоятельств к моему великому прискорбию сообщаю, что мне потребовалась твоя помощь в одном неделикатном и гнусном деле…»
Всю свою жизнь Иоганн боролся с монстрами, чудовищами, опасными тварями. Часто они были результатом человеческой глупости или жестокости, иногда плодами злонамеренных экспериментов, иногда производным общественного произвола. В молодости он относился к этому проще – в общем-то, ему было просто наплевать на происхождение монстра, он ни к чему не стремился, кроме совершенства в профессии, ни во что не ввязывался. Позже не судил осознанно. Он знал, что возможно и сам не без греха и не стремился выносить вердикты по делам других людей. Предпочитал следить за собой.
Тому были серьёзные причины. С самого детства Иоганн считал себя хуже остальных. Считал себя обязанным всем и каждому хотя бы за факт своего существования. Его заставляли так думать. Внушали эту мысль. Не просто так. Для начала он был бастардом. Бастардом могущественного графского рода ван Роттенхерц. Сейчас он носил эту фамилию, как единственный живой наследник этого совсем недавно крупного и могущественного рода. Мало кто слышал о Роттенхерцах? Не удивительно – инквизиция, а по её наущению и имперские власти приложили немало усилий, дабы предать этот род забвению. Отец Иоганна, Гуго ван Роттенхерц, был чернокнижником, еретиком и человеком, представлявшим немалую угрозу для всей Империи. Благодаря своему чёрному искусству и обширным связям рода он хорошо пристроил всех родственников, подготавливая прочную почву в сердце имперской власти. Двух теток, дядю, сводных сестер и множество других родственников Иоганна, Гуго также посвятил в тёмные искусства. Заговор раскрыл инквизитор Карл Магнус. Инквизиция умеет работать быстро, чётко, оперативно. Всех родственников, и каждого, кто имел хоть какую-то связь с Гуго, судили. Многих приговорили к виселице или костру. Весь род был отлучён. Само собой владения и богатства поделили меж короной и тиарой, но они не окупили и десятой части ущерба, нанесённого родом Роттенхерц стране.
Мать Иоганна – учёная из Имперской Академии, сама не того не подозревая, помогала чернокнижнику доставать важные материалы из безбрежных архивов Академии. Её также сожгли. За ребёнка заступился ректор. Иоганна пощадили, но ещё десять лет он воспитывался в закрытом монастыре. Где все считали своим долгом напомнить ребёнку КТО его отец и ЧЕГО никогда повторять нельзя. Ребёнок крепко усвоил урок.
Усвоил урок и сделал призванием своей жизни охоту на монстров. Единственным желанием Иоганна долгое время было очистить доброе имя рода, вернуть себе фамильный герб и своими делами искупить злодеяния предков. Потому он просто охотился на монстров, не судил и не задумывался о поступках других людей, очищая своё доброе имя. Сначала неосознанно, потом намеренно. Но каждый человек рано или поздно переполняется злом окружающего его мира. Рано или поздно в каждом просыпается безудержный демон, имя которому справедливость.
Письмо было закончено через час. Затем переписано заново. Начисто. Посыпано песком, упаковано в конверт и припечатано личной печатью ван Роттенхерца – два скрещённых меча, глухой шлем и девиз "Верен лишь себе". Имя рода охотник успешно восстановил ещё лет двадцать назад (земли, правда, так и не вернули).
С утра Гиттемшпиц отправился выполнить обязанности почтового курьера. А Иоганн решил на пару дней задержаться в этом милом провинциальном городке.
* * *
Минула неделя. Был солнечный день. Пели птички. Нарядные горожане, из тех, у кого было свободное время, совершали ленивый дневной моцион по каменным тротуарам Штальвесса. Над горами вдалеке висели грозовые тучи. Но всем было понятно, что сегодня здесь дождя не будет. Дети перестали пропадать. И везде, кроме семей, потерявших своих крошек, царило приподнятое настроение, того особенного типа, когда много людей сразу понимают – пронесло.
Ровный грохот копыт был слышен издалека. Затем на дороге ведущей вниз, под гору, показался столб пыли. За ним послышалась игра на волынке и весёлые звонкие голоса, потом стал виден блеск стали. Кирасиры ехали по три вряд. Блистали на солнце бронзовые украшения серых стальных кирас, развевались плюмажи на касках. Пистолеты надежно покоились в чехлах на седлах, а палаши в длинных, лакированных ножнах. Над строем гордо реял расшитый золотом с серебряными буквами штандарт Серого Ранненбергского Кирасирского Полка. В первой шеренге, на тяжёлом рыцарском коне, ехал майор в позолоченных латах, с дралоком на каске, в белом многослойном плаще и с эполетом на правом плече вместо наплечника.
«И когда только успели кирасы надеть, видать облачались незадолго до въезда в город», – усмехаясь про себя, подумал Иоганн ван Роттенхерц, наблюдая продвижение кирасирской колонны с балкона второго этажа гостиницы.