Мертвый кирасир Поля Костей
Далекие, искристые созвездия безразлично взирали из глубины бесконечного космоса на площадь у ратуши Шанкенни. Шпиль осиротевшего собора купался в красных лучах полной луны предателей. Едва слышно поскрипывали железные клети на шестах. Ветра не было, но патрульные у рогаток зябко кутались в плащи и тревожно озирались по сторонам.
Мертвый кирасир открыл глаза. Красивое когда-то лицо было изуродовано широким пулевым отверстием над верхней губой, зиявшем черной дырой с позеленевшими краями. Осклизлыми, спутавшимися космами свисали рыжие волосы, часть которых успела побелеть под напором вливающейся в тело некротической энергии. Белесые руки с темными, надутыми венами взялись за края железной решетки, энергично сжались так, что черные ногти вонзились в синюшные ладони.
Слабый металл, повинуясь нечеловеческому усилию, начал гнуться, медленно уступая немертвой воле. Бесконечная высота поддержала порыв мертвеца, посылая на землю, полную грехов, потоки насыщенного багрового сияния. Будто принимая дар Хаса, глаза мстителя зажглись алым пламенем, засветились бугристые отверстия пулевых ранений сквозь прорехи в полосатой рубахе и рваных штанах. С шумом лопнули металлическое прутья, утроба посмертного узилища извергла на близкую землю свой зловещий плод.
К нему уже бежали. Четверо. Их выдавал запах страха и неровное сияние жизни, чуть более нежное, чем свет с небес, пульсирующее и манящее ударами сжавшихся сердец. Плоть, свежа, вкусна, дает силу, он не знал ее вкуса, но уже чувствовал его на раздутом языке.
Первый из живых оказался глуп, он приблизился, пытаясь понять, с ЧЕМ имеет дело, а увидев истину, оказался не готов. Тело, освобожденное от оков сердцебиения и мышечных спазмов, еще неповоротливое, окостеневшее, помнило все, чему учила его война при жизни. Раньше, чем живой успел довершить удар штыком, скрюченная ладонь с черными ногтями впилась ему в горло и отпустила, когда раздался хруст, а сладкая кровь хлынула из нескольких мелких ран.
Мушкет пришелся кстати, он был легок, как сам воздух, и смертоносен, как дыхание чумы. Раздался выстрел. Стрелял тот, что был ближе всех. Свинец ударил в грудь, тело дернулось, оно было еще очень слабым, еще слишком помнило прошлые дни, вспышка боли, как эхо или реквием по ним, прошла почти мгновенно.
Штык вошел стрелку в нижнюю челюсть, добивать не понадобилось. Нужно было идти, еще двое оставалось, они уже сбросили оковы оцепенения и готовились делать то, чему их учила война. Но запах, нет, аромат, дурман крови и плоти был слишком силен. Отбросив мушкет, кирасир припал, уперевшись руками с выгнутыми локтями к луже крови, начал лакать, с первыми каплями пришло понимание. Ничто не останавливает!
Слабо рыкнув, когда свинцовые шарики ударили в плечо и бок, вызывая багровое сияние из ран, мертвец впился в горло убитого им солдата, крепкие зубы вырвали клок свежей плоти и быстро прожевали, черный, раздутый язык начал с чавканьем лакать из бурного темного потока.
Один из еще живших солдат бросился наутек. Второй, просыпая порох и что-то жалко скуля (немертвый еще не вернул себе способность их понимать), начал снова заряжать мушкет.
С каждым глотком крови, с каждым куском плоти и самого духа жертвы, приходила память. Кирасир возрождал собственные навыки боя, заставляя разум и мускулы вспомнить все, о чем шептала война, но, кроме того, он также поглощал память своей жертвы. Теперь он больше выяснил о строевом шаге, стрельбе плутонгами и боли от ударов шпицрутенами, и жажда возросла.
Враги на площади были слабыми, мертвец чувствовал, в них жили ленность и страх, гул орудий не горячил их кровь, взгляд смерти в лицо вызывал у них колики. Не таких противников он желал встретить.
Когда мститель поднялся от обглоданного лица своей жертвы, прозвучал новый выстрел, пуля пришлась в череп, вырвав кусок кости и расплескав куски черного мозга по камням площади. Мертвая глотка издала протяжный вой, в несколько прыжков монстр настиг свою жертву. Он прикончил этого солдата его собственным мушкетом, забив прикладом, а потом пожрал свежий мозг, чувствуя, как зарастает полученная рана, и пробуждаются в теле знания о походном порядке пехоты, караульной службе, а также о том, где в городе держат военные трофеи.
С той стороны, куда убежал последний патрульный, послышались шаги нескольких пар ног. Кирасир осознал, что во время трапезы слышал, как беглец добрался до следующего патруля. Но мертвец не беспокоился – он также услышал вдалеке, по той же улице, топот копыт.
Белесые руки разорвали мундир на спине последнего поверженного врага. Он не годился стать частью коллекции, но был смел и заслуживал поощрения. Мертвые пальцы впились в алую, исходящую соком плоть, они окрепли и стали жестче, повинуясь воле хозяина, такими пальцами можно было ломать кости и рвать жилы.
Когда на площадь выскочило четверо новых противников, сиявших также слабо, как и предыдущие, кирасир уже поднимался, держа в одной руке мушкет, а во второй хребет с остатками мышц и кусками отломанных ребер. Повинуясь воле немертвого, свежая плоть наросла на оружие, позвоночник вытянулся вдоль дула и впился ребрами в ложе, ошметки мускулов и жилы, напоенные некроэнергией, вросли в приклад, пульсируя и сокращаясь в тверди дерева.
Стрелки сумели преодолеть приступ паники, дружно они подняли мушкеты и начали целиться. Будто черный ураган, со спины на них тотчас налетел вороной конь, топча кровавыми копытами, кусая заостренными зубами, сшибая крупом.
Из шеи жеребца торчал мясницкий тесак, он был выпотрошен, и часть внутренностей все еще волочилось следом, по мостовой, мясник также успел спилить одно копыто, так что бег животного был неровным. Из многочисленных ран било алое пламя, а дикое, на одной ноте, ржание вселяло тьму даже в храбрые сердца.
Считанные секунды длилась расправа, из стрелков выжил лишь один, прижавшись к стене ближайшего здания. Кирасир прицелился в него из своего нового мушкета и выстрелил. Сгусток черно-зеленого пламени вырвался из ствола и поразил цель, разнеся верхнюю часть туловища и голову живого на куски. Подойдя ближе, мертвец подобрал с земли оторванную нижнюю челюсть врага и прирастил ее к дулу вместо мушки.
Хромым, дерганым шагом, нервно прядая осклизлой, местами обрезанной гривой в сторону храма, к своему господину приблизился вороной скакун. Мститель понимал зверя – он тоже чувствовал, какое неестественное, незримое, но жгучее сияние исходит от камней древней церкви. Он помнил, как легко проникал туда, будучи учеником войны и смерти, и знал, что теперь долго не сможет повторить этот подвиг, став их верным всадником.
Но дело было не закончено. Еще рано было уходить с площади, что дала рождение новому немертвому воину. Он еще должен оказать почести тем, кто достоин. Подъехав к своей клети, кирасир вырвал половину переплетенных меж собой прутьев и укрепил за спиной. Так было нужно. Металл, деформируясь, врос в синюшную плоть, сцепившись с костями, образуя славный алтарь для достойных.
В первой клети скрючился огромный обглоданный птицами труп, череп воина, от которого исходило великое знание войны, был разорван, не хватало половины верхней челюсти и носа, нижняя болталась на огрызках жил. Разъяв клетки решетки, мертвец протянул руку и бережно оторвал голову от бесполезного тела. Сгнившая плоть ожила и наполнилась сиянием, вернулась часть красок к бурому лицу, открылись мертвые веки, исторгнув синее сияние смерти, в кирасира хлынула волна знаний о войне пехоты, о взмахах тяжелых двуручных мечей и пистолетных залпах в упор.
Голова изрекла:
– За мной, братья!
Следующий труп был обуглен, черен и сух. На тонких пальцах запеклись драгоценные перстни, которые не решились снять даже мародеры, а форма сгоревшей головы говорила об утонченности и уме ее хозяина. Треснули оковы слабого металла и голова, насаженная вслед за первой на штырь решетки, изрекла:
– Они растоптали мой клевер!
Мертвый всадник узнал, как воюют маги и как нужно бороться против них, понял, как направлять данную ему мощь некроэнергии и увеличивать ее могущество.
Третья голова, несмотря на долгий срок, очень мало поддалась гнили. Лишь усохла и была повреждена падальщиками. Аккуратно, с глубоким почтением, пришедшим из памяти прошлой жизни, отделил кирасир эту женскую голову с почерневшими губами, которые пересекал старый шрам, от изящного тела и водрузил на пику. Глазницы, плоть из которых досталась птицам, засияли алым и синим пламенем, утонченные уста произнесли:
– Дружба – обман. Любовь – обман. Честь – обман. Есть только война!
Теперь кирасир знал все о том, как воюет кавалерия и как лучше всего биться в седле.
Наконец, всадник приблизился к последней, самой обширной клети, что была оклеена листовками «Так будет повержен каждый враг Империи» и «Смерть мятежникам». Голову вожака восстания венчало клеймо позора на узком лбу, нос почти сгнил, плоть слезала с широкого лица лохмами, падальщики не пощадили глаз, губ и щек МакБарда, сквозь прорехи в последних виднелись почерневшие зубы. Голова, вся засияв изнутри бледно-зеленым огнем, заняла свое место на почетном центральном шесте, для мертвого мстителя более не осталось секретов войны и схватки. Граф, еле ворочая тяжелой челюстью, изрек:
– Я прибыл сюда умирать и не собираюсь менять свои планы.
Напоенный знанием, мертвый кирасир будто воспрял ото сна. Он знал свою цель – месть и слава. Среди живых и среди мертвых нет равных ему. Он рок Осва, который накажет ленных за злокозненное промедление, заставит живых помнить своих павших и обрушит пламя ненависти, невиданное ранее, на головы нечестивых алмарских извергов. Он – дело, которые живые передали мертвым, он – первый, кого Осв возродил ради часа битвы.
Всадник чувствовал, как его зовет Поле Костей, как просит знамя, втоптанное в грязь, вновь вскинуть его к небесам, как поет о славе старый меч, как просят расколотые латы их снова надеть. Он знал свой путь.
А когда он будет готов – он придет за ван Штроссом, жизнь которого он чувствовал за много миль. Сердце жалкого палача тоже билось на Кловенбри, и там же кирасира ожидал первый достойный враг.
Гимн Поля Костей
В бесконечной темноте ночи Кловенбри или, как его ныне называли, Поле Костей, представало сплошным темным пятном, где небеса сливались с землей и отличить их друг от друга можно было лишь по слабому мерцанию звезд и багровому зареву довлеющей над Бардлоу и всем миром красной луне, что продолжала насмешливо сулить смертным беды и горести.
– Первое – амнистия для Вилли Каллагана, с возвращением всего имущества и какой-нибудь бумагой, освобождающей его от подозрений до следующего мятежа.
Полковник ван Штросс тихо заскулил из склепа, куда его закинул охотник на монстров. Разговор происходил посреди темного ничего, где слышен был лишь отдаленный волчий вой и чавканье челюстей немертвых. Эту конкретную часть Кловенбри разнообразило скопление могильных камней, тележных колес на шестах и немногочисленных каменных саркофагов – кладбище неподалеку от уничтоженного битвой селения Беллоу.
– Второе – закрытая карета и подорожные документы без права досмотра для меня и Сесилии Тиргест, с действием по всему Осву.
На этот раз полковник что-то заворчал, и Иоганн кинул в него мелким камешком, чтобы напомнить обо всех проблемах торга в данный момент. Покинув Лию, охотник устремился в ближайшую церковь, где, запугав служек, сумел одолжить некоторое количество святой воды, местный экземпляр «Многоличия» (свой он счел слишком запятнанным) и одно из старых церковных знамен, хранившихся там еще со времен Круговых Походов. Теперь охотник вел привычную для него игру – он ожидал схватки с чудовищем, превосходящим силами человека, но обладающим слабостями, которых был лишен зачарованный ведьмой опытный кавалерист Дональд МакДабри.
– Ах, да – и пять тысяч золотом в двойных ригельдукатах. Подозреваю, что мне на некоторое время придется покинуть пределы империи.
Завершив нехитрые приготовления и освятив водой оружие, ван Роттенхерц снова заглянул к Лие, от которой, после короткой сцены страсти и недолгих препирательств, несколько наплевав на свою бессмертную душу, получил часть преимуществ, которыми ведьма одаривала лжекирасира. Подкрепленный подобным образом, он нанес визит военному коменданту города, который как раз ужинал в той самой таверне, где, придя в город, Иоганн получил не слишком теплый прием от имперского сержанта. Старина Гольдрих расслабился, оставив при себе лишь минимальную охрану из шести человек, и быстро поплатился за беспечность.
Перекинув офицера через седло одолженной на гусарской конюшне лошади, ван Роттенхерц помчался на Поле Костей. Припоминая все то немногое, что он знал о мертвых кирасирах, охотник не сомневался – монстр придет либо за ним самим, ожидая боя с достойным противником, либо за головой полковника, горя жаждой мести к палачу Шанкенни.
Земля загудела от тяжелой поступи боевого коня, несущего темного седока.
– Итак, время поджимает, кивните, если согласны, полковник, и я закрою дверь. Не волнуйтесь – склеп пуст, все обитатели, по вашей воле, слоняются где-то по округе. Можете отказаться – тогда я развяжу вас и почту за честь участие столь славного воина в бою против злокозненной нежити, порожденной, кстати, вашей ошибкой.
Топот копыт все приближался. Стали слышны далекие причитания мертвых голов. Полковник яростно закивал, по его дряблым щекам текли слезы, а в глазах стоял животный ужас. Иоганн закинул в склеп пистолет, небольшой ножик и флягу со святой водой, а затем завалил дверь тяжелым камнем, подогнав его так, чтобы открыть можно было только при помощи лома. Пришло время битвы.
Охотник на монстров Иоганн ван Роттенхерц стоял посреди небольшой площадки перед старым склепом на кладбище возле мертвой деревни. Облачение молодого человека на этот раз было полным, за исключением повешенной на факельный крюк широкополой шляпы, в лунном свете багровели металлические клепки куртки, серебрилась гарда сабли в ножнах, надежно отягощали пояс пистолеты. В руках, как и в прошлый раз, легко лежал двуручный меч, одолженный из «Растоптанного клевера», по темному лезвию тяжело стекали капли масла, смешанного со святой водой.
За спиной охотника, подвешенное на высоком древке, висело знамя с золотым кругом и символом пламенного меча. А на земле лежали бутылки из-под виски, наполненные святой водой и несколько стальных амулетов Единого (охотник надеялся, что хоть один лик этого бога наблюдает сейчас за схваткой, мешая глумиться с небес языческому зраку Хаса).
Мертвый Кирасир показался на дальней тропинке кладбища. Его кираса, еще не слишком ржавая, отражала в матовом лаке бледные осколки звездного света, на голове красовался шлем с фигурой имперского дралока, снятый с другого мертвого кавалериста. Поперек седла был брошен мушкет, украшенный человеческими костями и живыми жилами, а из чехлов торчали рукояти пистолетов, в дерево которых врастали зубы. За спиной чудовища развевалось при скачке, наброшенное на остов железной клети зеленое знамя сводного Осва, а выше громкими, рассерженными голосами поносили врагов всадника мертвые головы главарей недавнего восстания.
Старый палаш с полосатой чашкой, покрытый землей и ржавчиной, был приторочен к седлу слева, а справа ему составлял противовес чехол тяжелого, уже знакомого Иоганну мушкетона.
Могучий жеребец, пронизанный багровым сиянием, идущим из страшных ран, легко нес своего седока, припадая на одно отсутствующее копыто.
За могильными камнями, по кругу самого края кладбища, скрывались гули, трупоеды и вурдалаки, одинаково опасающиеся власти высшего мертвеца и жестокого света святого знамени. Где-то вдалеке раздался причитающий голос женщины, зовущей свое дитя – несчастная давно стала навью и теперь бродила неприкаянная среди Поля Костей.
Кирасир, увидев своего противника, щелкнул поводьями, украшением которым служили фаланги недавно срезанных пальцев, и послал коня вперед.
Ван Роттенхерц шагнул вперед и прочертил в воздухе приветственный круг мечом. Схватка началась.
Мертвый скакун летел меж надгробий, вышибая куски камня из старых кладбищенских плит, его наездник, более не отягощенный правилами рыцарской чести, одержимый лишь жаждой победы, на ходу поднял тяжелый мушкет и выстрелил, почти не целясь. С убийственной меткостью.
К тому времени охотник был уже у ближайшей гряды могильных камней, за долю секунды до того, как мертвый палец нажал на курок, покрытый коростой, человек успел броситься наземь и в сторону.
В пыли и осколках исчезла половина гранитного надгробия. Иоганн поднялся, оставив клинок на земле, и выстрелил в ответ, сразу из двух пистолетов. Он также был теперь лишен помехи сочувствия. Одна пуля попала немертвому жеребцу в грудь, а вторая в шею. В тех местах, где омытый святостью свинец соприкоснулся с гнилой плотью, она начала облезать целыми кусками, а багровое сияние в тех местах стало угасать.
Кирасир промчался мимо, выводя коня на круг и вытягивая из чехлов пистолеты, мертвые головы за его плечами неистово голосили:
– Не словами, а делами пробьем себе дорогу!
– Во имя мести и свободы! О, Мириам, почему ты не бежала?
– А любовь – это больно?
– Умереть не страшно. Страшно, если тебя запомнят трусом!
Всадник, разворачиваясь среди узкого прохода меж могил, выходил на второй круг. Иоганн поднялся ему навстречу и встал прямо перед знаменем, посреди пустого пространства. Он воткнул меч в щель между камней и поднял с земли две бутылки.
Уже много медленней, но все также неумолимо, черный конь нес мертвого седока к сердцу схватки, было видно, что каждый шаг оказывается для животного тяжелее предыдущего.
Самое сложное в схватке пешего и конного – преодолеть свой страх. Бороться приходится с собственной природой, без подготовки семеро из десяти попытаются развернуться и убежать, броситься в сторону или пасть на землю. Именно так работают кавалерийские атаки – люди просто не выдерживают, природных смельчаков в мире мало.
Был ли Иоганн одним из тех счастливчиков, или его закалил опыт прошлых сражений, но охотник не отступил, не отошел в сторону и не дрогнул. Он стоял, отведя руки для броска бутылок и смотрел, как к нему приближается смерть, наводя заросшие жилами, ржавые дула пистолетов.
Выстрелы последовали один за другим, справа и слева от знамени земля и камень перемешались под сгустками темной энергии, но ван Роттенхерц остался невредим.
«Черт, а я оказался прав - его жжет свет знамени, не вредит, конечно, но сбивает прицел», – мысль еще только неслась по хитрым путям нейронов мозга, а охотник уже снова действовал.
Кирасир проскакал мимо, не задев священного штандарта, ему вслед полетели бутыли с водой, одна разбилась о круп коня, а вторую монстр сумел, изогнувшись, перехватить и отбросить прочь.
– Такого коня погубил!
– Я прорасту из земли!
– Столько не увидела!
– Пусть дети наших детей…
Прямо на ходу мертвый скакун начал разваливаться на части и обратился горстью костей, жил, безвольного мяса, не успев развернуться для нового захода. Кирасир пролетел несколько метров и все же начал медленно подниматься, ему святая вода не принесла особого вреда. Монстр подобрал с земли палаш и двинулся к своему противнику через ряды могил.
Не желая давать умертвию опомниться, охотник выступил навстречу, держа двуручный меч на вытянутой руке, параллельно земле, и поддерживая оружие локтем.
Бойцы, живой и мертвый, сходились все ближе, головы продолжали причитать.
– А в Рейо-Нейгра сейчас прекрасная весна!
– Ветеранам не положен дом, только тот, что с земляными стенами.
– Всегда можно отомстить – просто перестань контролировать поток и дай ему течь свободно. Через тебя.
– На нас смотрят отцы, и отцы их отцов! Они горды.
Перед глазами все начало плыть, зрение помутилось, к горлу подкатила тошнота.
«Так вот как это работает на самом деле».
Стараясь сгладить мерзкий эффект бормотания, ван Роттенхерц начал насвистывать под нос, в такт шагам, простую бравурную мелодию марша. Стало немного легче, но время уже было потеряно.
Ван Роттенхерц обнаружил, что противник уже оказался с ним на расстоянии длины клинков, до того, как он успел что-то предпринять, кирасир бросился вперед и нанес нечеловечески сильный удар по мечу, заставляя лезвие зарыться в землю.
Не имея других перспектив, охотник выпустил рукоять меча и отпрыгнул в сторону, поставив между собой и противником еще одну могильную плиту.
Развивая успех, мертвец пошел в атаку, но существенно замедлился и потерял время, оказавшись рядом с брошенным мечом, на гарде которого висел символ Единого.
Головы завыли в унисон, звук резко стеганул по ушам, но и сам кирасир, похоже, замешкался. С саблей наголо охотник сиганул обратно через плиту и собирался наброситься на врага, но тут голова Астор Безземельной повернулась в его сторону, из глаз всадницы ударили тонкие, шипящие лучи света, один испарил кусок надгробья, а второй оставил от куртки на плече Иоганна дымящиеся лохмотья и ожег плоть.
Атака захлебнулась, и через мгновение свистящая полоса покоробленной стали чуть не принесла финал страданиям человека. Следующий взмах палаша ван Роттенхерц уже успел отклонить, нанес удар в ответ, но кирасир фехтовал не хуже, чем при жизни. Даже лучше – монстр не испытывал усталости, а все его движения были будто механически выверенными.
Они начали кружить среди кладбищенских оград и могильных плит, вновь и вновь взлетал, искрясь в лунном свете, ржавый клинок тиорского палаша, вновь и вновь его встречала надежная сталь изогнутой сабли. Но поединок шел не на равных, Иоганн начинал уставать, от каждого нового блока тяжелела, немела рука, а вдобавок приходилось уворачиваться от гибельных лучей, что поочередно посылали в его сторону мертвые головы.
– Омытое кровью святым не бывает! –кричит Майстрем МакЙоррен и ближайшее надгробье разлетается острыми осколками, один из которых ранит охотника в щеку.
– Наше дело правое – методы подкачали! – восклицает обугленный рот Квентина О`Ганвера и только перекат через саркофаг сохраняет ван Роттенхерцу жизнь.
- Ее звали Николь! – воет суровым гласом МакБард, и зеленый луч из его пасти переламывает лезвие сабли.
Опрометью Иоганн бросается прочь, слыша, как за спиной вместо его плоти палаш крушит поминальное тележное колесо. Слышно, как звонко начинает что-то произносить женский голос.
Не видя других вариантов, охотник выхватил «Многоличие» из цепей на поясе и, развернувшись, выставил книгу меж собой и гибельным лучом. Волна энергии ударила, нагрев металлический переплет так, что зашипела кожа краг, но луч был отражен, его остатки ударили в прекрасное даже в смерти лицо Астор, превращая ее в кучку золы.
Мертвого кирасира отбросило назад. Он тяжело осел на одно колено, а головы завыли траурными голосами.
Обогнув противника по широкой дуге, ван Роттенхерц успел добежать до своего меча и снова поднял двуручник, опирая лезвие на переплет книги.
Кирасир вновь был рядом. Он двигался медленней, будто лишившись части своего проворства, но все еще оставался быстрее обычного человека. Монстр опять попытался мощным ударом выбить из рук человека оружие, но тот жестко блокировал удар, поддерживая длинное лезвие на книге, как на подставке.
Ответным выпадом Иоганн пробил насквозь обугленную голову Квентина, и тот затих навеки. Гардой меча при этом удалось блокировать удар кирасира, но одновременно с тем рявкнул:
– Приказы не обсуждаются! – Майстрем, и бедро охотника прошила боль, о которой можно прочесть только в сказках или стихах безумцев. Рана сразу начала гнить и нарывать.
Наплевав на свою безопасность (и втайне считая себя уже мертвецом) Иоганн, выстроив вокруг себя стену стали вращением клинка, бросился вперед и сшиб голову МакЙоррена наземь. Кирасир вновь отшатнулся, ответным ударом рассек куртку и мышцы на груди назойливого живого, не желающего умирать.
Со стоном ван Роттенхерц тоже сделал шаг назад, в груди будто поселились прожорливые, как пираньи, опарыши. А может, так и было. Отчаянным броском ставшего бесполезным тома «Многоличия» он сбил голову МакБарда, раскроив ее на тысячу гнилых кусков, до того, как граф закончил фразу:
– За нами придут…
Оба противника, шатаясь, стояли друг напротив друга, наконец, кирасир рухнул на колени, вцепившись руками в землю, охотник шагнул вперед и занес почему-то невыразимо тяжелый меч.
Полоса стали была готова опуститься, когда Иоганн увидел, что мертвец поднял с земли и навел на него мушкетон, откатившийся именно в этот участок кладбища, когда пал конь.
«Не повезло».
Сын архиеретика закрыл глаза, мертвый палец в кожаной перчатке дернул курок, раздался сухой стук курка. И ничего.
«Какая радость, что эта хрень заклинивает каждый третий раз».
Усталые руки опустили клинок, в сторону покатилась голова мертвеца с лицом друга, обезображенным пулевой раной. Алое пламя в глазах медленно затухло, тело бессильно рухнуло на могильную траву с неимоверным в наступившей тишине грохотом.
На горизонте занимался рассвет. Ван Роттенхерц отпустил рукоять меча, на ладонь ушедшего в землю, и тяжело похромал в сторону знамени.
Ногу удалось спасти – гниение и боль прекратились после нескольких глотков святой воды и промывания ей же пораженного участка.
Немного передохнув, Иоганн отвалил камень склепа специально припасенным ломом и лениво отмахнулся от наставленного ему в грудь пистолета раньше, чем полковник сумел спустить курок. Охотник дал начальнику трибунала звучную пощечину, отобрал дымящееся оружие и вытолкнул наружу, дав пинка для скорости.
– Кирасир мертв. Чуть позже, как отдышусь, я уничтожу тело. Он точно вас больше не потревожит. Вам лучше выполнить свои обещания, полковник. Или сами решайте – идти под суд за коррупцию из-за того, что вы не умеете держать важные сведения в голове, а я могу довольно легко свести два и два – виденное в замке МакБарда и на сортировке трупов, или идти под инквизиционный трибунал за появление мертвого кирасира в городе с вашего полного попустительства. Не кукситесь и не надувайте губки, Гольдрих, вы легко отделались. Ведь можно еще сходить в подвалы к тайной полиции, если узнают, что вы так долго не видели шпиона в рядах подотчетного подразделения. Ай-яй-яй. Но я никому не скажу. Будем честны друг с другом. И обойдется без потерь. Их пока хватит. Само собой, дневник и копия самых важных страниц в надежном месте. Так что убивать меня бесполезно. Да и тяжело. Согласны? Вот и ладно.
Новая жизнь
Они прощались на причале Дабенбри, совсем рядом гудело бурное море, небо расцвечивали барашки облаков, на Лие было кашемировое платье с узким лифом, подчеркивающее все самое желанное, а Иоганн избавился от большей части оружия и теперь носил кожаный плащ, а шляпу поменял на треуголку.
– Спасибо тебе, – она поцеловала мужчину в щеку, но не почувствовала ответного влечения.
– Пожалуйста. Будь осторожна, ради нас обоих и этого мира. Не заигрывайся.
– Обещаю, – ее губы плаксиво дрогнули, но в глазах мелькнуло пламя.
– Ведьмы всегда врут.
– Я постараюсь. Но ты не едешь со мной. Чем займешься?
– И не поехал бы. Я поеду учиться. Знай я признаки кирасира, методы борьбы с ним, повадки… И половины всего этого бы не произошло – я разоблачил бы Дональда и может… А, да что там. Поеду учиться, в общем.
– Я тоже надеюсь найти, там, на Экваторе, учителя.
– Только пусть он будет не с Сохотека.
– Береги себя.
Он кивнул.
– Доберешься на «Еноте» до Ригельвандо, а оттуда прямым на Экватор, двух тысяч тебе должно хватить. Удачи в новой жизни.
Леди Тиргест хотела поцеловать своего Иоганна на прощание, но поняла, что перед ней стоит уже совсем другой человек. Она лишь кивнула, взяла саквояж с вещами и спустилась в лодку, что быстро отчалила в сторону небольшой шхуны, вальяжно наслаждавшейся волной на внешнем рейде.
Иоганн же в последний раз взглянул на белизну меловых скал Дабенбри и только-только начавшее отстраиваться пепелище порта за спиной, подобрал злополучное седло и, прихрамывая, двинулся в сторону почтовой бригантины на большой остров (так называли в империи остров Алмар). Он не дал ведьме лечить свои раны и теперь медленно отходил от ран самостоятельно, решив как можно меньше использовать в ремесле колдовство, магию, зелья, артефакты и больше полагаться на мозги.
Герр ван Роттенхерц отправился в Мортрихт, учиться в университете, и в следующие несколько лет его жизнь была довольно бедна на события, за исключением сессий, попоек и пары любопытных случаев на другой раз. Он так никогда и не забыл ни Сесилии Тиргест, ни Дональда МакДабри, а от Вилли Каллагана, где бы не находился, каждый год, ближе к фиратонакрешу, получал бочонок лучшего тиорского виски.
Можно я и тут точечку поставлю?