Его старый лакей ведет меня к нему в комнату.
- Что тебе от меня надо, сорванец? - спрашивает Дзингарелли.
- Маэстро! - говорю ему я. - Я пришел покаяться во всех моих
Проступках. Никогда больше я не буду удирать из консерватории и лазить через
Забор. Я буду теперь учиться вдвое прилежнее, чем раньше.
- Если бы я не боялся испортить самый прекрасный бас, какой я
Когда-либо слышал, я бы тебя посадил под замок на хлеб и на воду, негодник;
Ты бы у меня посидел так недельки две.
- Маэстро, - опять начинаю я, - я теперь буду у вас самым примерным
учеником во всей консерватории, credete a me [16]. Но я только прошу, не
откажите исполнить мою просьбу: если к вам кто-нибудь явится просить, чтобы
я пел где-нибудь, не отпускайте меня. Умоляю вас, скажите, что вы не можете!
- Да кому же в голову придет просить у меня такого шалопая? Да разве я
когда-нибудь позволю тебе уйти из консерватории? Да ты что, смеяться надо
мной вздумал? А ну-ка, вон отсюда! Сию минуту вон! - кричит он, а сам
Старается пнуть меня ногой в зад. - Смотри, попадешь у меня под замок на
Хлеб и на воду.
Через час сам синьор Джованноне является к директору.
- Я пришел просить вас, - говорит он, - сделайте милость, от вас
Зависит мое счастье, - отдайте мне Джеронимо, пусть он попоет у меня эту
Зиму, а я тогда смогу дочку замуж выдать.
- На что тебе этот сорванец? - кричит ему Дзингарелли. - Да я и слышать
об этом не желаю! Не отдам ни за что! А кроме того, если бы я даже и
отпустил его, он сам никогда не согласится бросить консерваторию: он только
Что клялся мне в этом.
- Ну, если только за этим дело, - важно ответствует Джованноне,
доставая из кармана мой контракт, - carta canta [17] - вот его подпись.
Тут Дзингарелли рассвирепел, чуть звонок не оборвал.
- Выгнать, - кричит, - сейчас же выгнать Джеронимо вон из
консерватории! - А сам весь трясется от ярости.
Так меня и выгнали. Ну и хохоту было! И в тот же вечер я уже пел арию
Moltiplico: Полишинель собирается жениться и считает по пальцам, что ему
Надо купить себе для обзаведения хозяйством, и каждый раз сбивается со
Счета.
- Ах, сударь, будьте так добры, спойте нам эту арию! - сказала г-жа де
Реналь.
Джеронимо запел, и все хохотали до слез. Синьор Джеронимо отправился
Спать, когда уже пробило два часа; он очаровал всю семью своими приятными
Манерами, своей любезностью и веселым нравом.
На другой день г-н и г-жа де Ренали вручили ему письма, которые были
Ему нужны для представления к французскому двору.
"Вот гак-то везде, одна фальшь, - рассуждал сам с собой Жюльен. -
Сейчас синьор Джеронимо покатит в Лондон на шестидесятитысячное жалованье. А
Без ловкости этого директора Сан-Карлино его божественный голос стал бы
Известен, может быть, на десять лет позднее... Нет, честное слово, по мне -
Лучше быть Джеронимо, а не Реналем. Правда, его не так уважают в обществе,
Но зато у него нет таких неприятностей, как, скажем, - эти торги, да и
живется ему куда веселей".
Жюльен удивлялся самому себе: те недели, которые он провел в полном
Одиночестве в Верьере, в пустом доме г-на де Реналя, он чувствовал себя
Очень счастливым. Отвращение, мрачные мысли охватывали его только на званых
Обедах, а в остальное время, один во всем доме, он мог читать, писать,
Думать, и никто не мешал ему. Его ослепительные мечты не нарушались
Поминутно горькой необходимостью угадывать движения низкой душонки - да еще
Мало того - ублажать ее разными хитростями или лицемерными словами.
Быть может, счастье вот здесь, совсем рядом? Ведь на такую жизнь не
нужно много денег: достаточно жениться на Элизе или войти в дело Фуке. Но
Путник, поднявшись на крутую гору, с великим удовольствием отдыхает на ее
вершине. А будет ли он счастлив, если его заставят отдыхать вечно?
Госпожу де Реналь одолевали страшные мысли. Несмотря на все свои благие
намерения, она не утерпела и рассказала Жюльену всю историю с торгами. "Я,
кажется, готова ради него нарушить все мои клятвы", - думала она.