Тысяча пятьсот семьдесят четвертом году, во времена Бонифаса де Ла-Моля, но

теперешние де Ла-Моли никогда на такое дело не отважатся: не такие это люди.

Мадемуазель де Ла-Моль так все кругом завидуют! Ее позор завтра же прогремит

по всем четыремстам гостиным! И с каким наслаждением за него ухватятся!

Прислуга уже и сейчас судачит о том, что я пользуюсь особым вниманием, - я

Знаю это, я слышал, как они болтали.

А с другой стороны-эти письма!.. Они, верно, думают, что я с ними не

Расстаюсь. Вот они и решили заманить меня в ее комнату, а там бросятся на

Меня и отнимут их. Возможно, меня там будут подстерегать двое, трое,

четверо. Кто их знает? Но откуда же они возьмут этих людей? Да разве в

Париже теперь найдешь слуг, на которых можно положиться? Все они трусят

Перед судом... Ах, черт... да ведь это могут быть они сами - Келюсы,

Круазенуа, де Люзы. Какой соблазн для них полюбоваться этим зрелищем, когда

я буду стоять перед ними дурак дураком! Берегитесь участи Абеляра, господин

секретарь!

Ах так, господа? Но уж я позабочусь, чтобы и у вас сохранились следы:

Буду бить прямо по лицу, как солдаты Цезаря при Фарсале... А письма я сумею

припрятать в надежное место".

Жюльен переписал два последних письма и спрятал их в один из томов

Роскошного издания Вольтера, взятого из библиотеки, а оригиналы сам понес на

Почту.

Когда он вернулся домой, он вдруг, словно очнувшись, спросил себя с

изумлением и ужасом: "Что я делаю! Ведь это совершенно безумная затея!" До

Этого он целых четверть часа ни разу не подумал о том, что ему предстоит

Нынче ночью.

"Но если я откажусь, я потом буду презирать себя. Всю жизнь я буду

Мучиться сомнением, а для меня такое сомнение страшнее всего на свете. Как я

тогда мучился из-за любовника этой Аманды! Мне кажется, я бы скорее простил

Себе самое настоящее преступление, раз признавшись, я бы перестал о нем

думать. Как! Судьба посылает мне такой невероятно счастливый случай,

Выделяет меня из толпы, чтобы сделать соперником человека, который носит

одно из самых славных имен Франции, и я сам, добровольно, уступаю ему! Да

ведь это трусость - не пойти. А если так - тогда решено! - воскликнул

Жюльен, вскакивая. - Да к тому же еще такая красотка!

Если все это не предательство, то на какое же безумие решается она ради

меня!.. А если это, черт возьми, фарс, что ж, господа, от меня зависит

Превратить эту шутку в нечто весьма серьезное, и я это сделаю.

А если мне сразу свяжут руки, как только я появлюсь в комнате? Вдруг

они там поставят какой-нибудь хитроумный капкан!"

"Но ведь это как на дуэли! - сказал он вдруг, рассмеявшись. - Всякий

Удар можно парировать, как говорит мой учитель фехтования, но господь бог,

Который хочет положить конец поединку, делает так, что один из противников

забывает отразить удар. Во всяком случае, у меня есть чем им ответить". - С

Этими словами он вытащил из кармана свои пистолеты и, хотя они были недавно

Заряжены, перезарядил их.

Времени впереди было много, можно было еще чемнибудь заняться. Жюльен

сел писать письмо Фуке: "Друг мой, письмо, которое сюда вложено, ты вскроешь

Только в том случае, если что-нибудь случится, если ты услышишь, что со мной

Произошло нечто необыкновенное. Тогда сотри собственные имена в рукописи,

Которую я тебе посылаю, сделай восемь копий и разошли их по газетам в

Марсель, Бордо, Лион, Брюссель и так далее; через десять дней отпечатай эту

Рукопись и пошли первый экземпляр маркизу де Ла-Молю, а недели через две

разбросай ночью остальные экземпляры по улицам Верьера".

В этом маленьком оправдательном документе, написанном в форме

Повествования, который Фуке надлежало вскрыть, только если случится

Что-нибудь необычайное, Жюльен постарался, насколько возможно, пощадить

Доброе имя м-ль де Ла-Моль; однако он все же весьма точно описал свое

Положение.

Жюльен запечатывал свое послание, когда позвонили к обеду; сердце его