КАК ОБРАЗУЮТСЯ ЗОЛОТОНОСНЫЕ ЖИЛЫ 7 страница
Хун перестал дуть и сидел на корточках, глядя сонными глазами в огонь.
«Сколько же я успел насчитать, прежде чем заснул? — подумал он. — Две кучки и еще шесть. Четыре я, наверно, пропустил. Ну, ничего, буду продолжать. Нет, лучше сначала наберу хворосту, а то опять засну».
Он поднялся с земли, потянулся, подбросил еще несколько хворостин и направился к ближайшим кустам, которые и стал обламывать. Он стоял спиной к огню и вдруг заметил, что недалеко, шагах в двадцати, в кустах двинулось что-то большое, серое. Мальчик замер и впился глазами в подозрительное место. Потом тихо стал пятиться назад, не спуская глаз с куста, где заметил движение.
Добравшись до костра, Хун осторожно повернул ружье, опустился на колени, прицелился в подозрительный куст и спустил курок. В этот раз он сильно прижал приклад к плечу, и ружье хоть и ударило его, но не больно.
В ночной тишине выстрел прогремел очень громко, и тотчас же из кустов выскочил волк и пустился наутек наискось по склону холма. Хун, оглушенный выстрелом, заметил зверя уже на половине склона, где волк остановился, покачнулся, упал, снова вскочил, сделал еще два таких же странных прыжка и покатился вниз, смешно взмахивая лапами.
КУДА ИТТИ?
Пао, разбуженный выстрелом, поднялся сонный и недоумевающий.
— Что, что такое? — пробормотал он, обводя глазами костер и Хуна, стоявшего еще на коленях у ружья.
— Я… я… подстрелил волка! — прерывающимся от волнения голосом ответил юный охотник.
Хун рассказал, как дело было, умолчав только о том, что заснул.
— Теперь твоя очередь спать, — сказал Пао, — я больше не буду бояться, раз волк убит.
— Пойдем, посмотрим его.
Мальчики подбросили хворосту в костер и, когда он разгорелся, взяли пылающие ветки и осторожно направились к кустам, за которые скатился волк. Обогнув кусты, они увидели за ними на склоне неподвижную серую массу. Хун бросил тлеющую ветку к самой морде зверя. Волк не шевельнулся.
— Видишь, мертвый, — торжествовал Хун. — Живой отскочил бы от огня.
Он наступил босой ногой на вытянутые передние лапы зверя, потом нагнулся и ткнул тлеющей веткой ему в нос. Пао стоял возле и светил горящей хворостиной. Косматый волк лежал на левом боку, вытянув ноги вверх по склону и откинув голову назад. На правом боку его виднелось большое кровавое пятно. Пасть была открыта, обнажая острые белые зубы и красный язык. Зеленые глаза смотрели слепо, безжизненно.
Мальчики притащили волка к костру, где еще долго рассматривали его. Но постепенно сон опять подобрался к Хуну, и он заклевал носом.
— Ложись спать! Теперь у нас есть мягкая подушка. Положи голову на волка, — предложил Пао.
— Сперва нужно набрать хворосту, — вспомнил Хун. — Давай собирать вместе, теперь бояться нечего!
Они живо обломали оставшиеся кусты.
— Так-то лучше. Теперь никто не подкрадется незаметно. Кругом на сорок шагов все чисто, — сказал Хун, положив голову на пушистый хвост волка.
Пао, сидя у волчьей морды, начал свой счет, а камешки ради забавы складывал кучками вокруг головы и туловища зверя. Время его дежурства прошло без каких-либо происшествий; раза два он задремал ненадолго и терял счет, но, проснувшись, добросовестно начинал сначала прерванную сотню. Один раз его немного встревожил отдаленный вой, и он долго прислушивался; но вой не повторился. Уложив пять кучек камней, Пао разбудил Хуна и в свою очередь улегся на волчий хвост, еще теплый от головы товарища. Хун во время своего дежурства решил снять шкуру со зверя, потому что тащить всю тушу домой им было бы не под силу.
Когда Пао заснул, Хун достал нож, наточил его на бруске сланца, потом осторожно оттащил волка в сторону, высвободив его хвост из-под головы Пао, продолжавшего спать. Работа оказалась не такой легкой, как он думал, ему пришлось долго провозиться, тем более что нужно было еще следить за костром и подбрасывать в него хворост.
Покончив с этим делом, он разбудил Пао и с торжеством показал ему снятую шкуру.
— Ну, теперь я лягу спать, — сказал он. — А ты, когда заметишь, что на востоке светлеет, поставь чайник погреть, поджарь на пруте волчьего мяса, попробуем, какое оно на вкус. И когда все будет готово, разбуди меня.
Хун улегся теперь на мягкую шкуру, а Пао сел возле костра. Скоро он заметил, что на востоке небо посерело и стало отделяться от черных холмов.
«Утро близко», — с радостью подумал мальчик.
Не жалея хвороста, он развел огонь побольше и, вооружившись ножом Хуна, нарезал от задней ноги волка маленькие кусочки мяса, которые нанизал на несколько прутьев, предварительно очистив их от листьев, шипов и веточек, потом воткнул прутья заостренным концом в землю, наклонно к огню костра, чтобы мясо поджаривалось, отгреб кучку углей в сторону и поставил на нее чайник, который долил остатком воды из фляги. Прутья с мясом требовали постоянного надзора: их нужно было поворачивать, чтобы кусочки обжаривались со всех сторон. Занятый этим, Пао и не заметил, как небо посветлело, а восток над холмами заалел.
Мясо поджарилось, вода закипела, и Пао разбудил Хуна. Они съели шашлык из мяса волка, оказавшийся жестким с неприятным запахом. Зато горячий чай с сухарями показался им особенно вкусным, и они с трудом поддались голосу благоразумия и оставили немного воды на дорогу.
Когда кончили завтрак, стало уже совсем светло. Пока Пао укладывал корзину, Хун взобрался на вершину холма, чтобы посмотреть, где Кату. Солнцу уже надо бы взойти, но на востоке виднелось только красноватое пятно. Кату не было видно, и во все стороны, насколько было видно, расстилались те же черные, однообразные, круглые вершины холмов.
Хун вернулся с вершины удрученный и сказал уныло:
— Кату все еще не видно. Нужно обсудить, в какую сторону нам итти.
— А солнце есть?
— Чуть заметно.
— Тогда я знаю, куда итти, — заявил Пао. — Мы пойдем так, чтобы оно оставалось у нас справа.
Хун заспорил, утверждая, что нужно итти спиной к солнцу. Но Пао стал объяснять ему, где оно восходит и заходит в разное время года, и ему удалось убедить товарища в том, что они заблудились, не приняв этого накануне во внимание.
— Вот увидишь! Когда мы пройдем несколько ли в ту сторону, как я говорю, мы уже увидим нашу долину.
Хун согласился, и они двинулись в путь. Пао нес корзину, Хун — ружье и волчью шкуру, которую он, как первый охотничий трофей, ни за что не доверил бы никому. Они шли теперь на север; солнце, поднявшееся уже над густым слоем пыли, имело вид красного круга без лучей. При этом освещении черные холмы пустыни казались особенно мрачными, зловещими. Мальчики пробирались то по извилистым долинам и котловинам, совершенно похо: жим на ту, в которой они провели тревожную ночь, то по седловинам между холмами, приводившим их в подобные же долины.
Прошел час с лишним; становилось уже жарко и душно в пыльном, застоявшемся воздухе, а холмы по-прежнему сменяли друг друга, и не было заметно, чтобы они становились ниже и были разбросаны реже, что указывало бы на близость долины Чий Чу. Пао приуныл, а Хун посмеивался. Жажда начинала мучить мальчиков, но они не решались еще выпить остатки чаю, хранившегося во фляге.
— Не пора ли повернуть на запад? — спросил, наконец, Хун.
— Влезем на этот холм, — предложил Пао, — посмотрим, не видна ли уже долина.
Мальчики поднялись на холм, показавшийся им несколько выше остальных. С него открылся прежний вид на бесконечное море округленных черных вершин, простиравшихся во все стороны до пыльного горизонта.
Пао устремил взор на север и изучал даль.
— Долина там и не очень далеко, — сказал он наконец.
— Я не вижу никаких признаков долины.
— А я вижу. Вот посмотри в другие стороны: там эти черные горбы стоят один за другим, точно спины огромного стада баранов. А здесь между двумя далекими вершинами не видно уже новых, таких же высоких. Там должны быть долина или более низкие холмы перед долиной.
— А это что? — вдруг воскликнул Пао, с недоумением указывая немного правее того промежутка, где вдали не было видно холмов. Сквозь пыльную завесу, как сквозь густой туман, чуть обрисовывалась какая-то темная масса.
— Это тучи!
— Нет, это Кату! Мы вчера прошли слишком далеко на запад, поэтому наш поселок остался позади, и нам нужно повернуть еще правее.
Хун засмеялся, но уверенность Пао смутила его.
— Если так, пойдем еще немного на север, тогда долина станет виднее, — решил он после некоторого молчания.
Двинулись опять в путь, снова по котловинам и долинам, которые теперь как будто становились шире. Скоро И холмы начали понижаться, раздвигаться, и через полчаса Хун должен был признать, что долина Чий Чу близко. Немного погодя мальчики увидели ее с невысокого холма, но она показалась им совершенно незнакомой. Начался спор, куда итти: Хун говорил — налево, а Пао — направо, основываясь на положении Кату, рисовавшегося уже немного яснее сквозь пыльную завесу.
И еще раз Пао удалось убедить своего упрямого товарища. Когда, выйдя в долину, он увидел вдали белеющие здания поселка, и не влево, а вправо, Хуну пришлось признать свою ошибку. Итти предстояло долго, потому что они вышли в долину Чий Чу много западнее не только своего поселка, но и соседнего, носившего то же название и подчиненного тому же надзирателю.
Около полудня они достигли первых фанз и прошли через поселок во время обеденного отдыха рудокопов. Мальчуганы с ружьем и свежей волчьей шкурой обращали на себя внимание, и их постоянно задерживали расспросами, а в первом поселке знакомый рудокоп позвал их к себе и накормил обедом.
Когда они шли мимо мельницы, их увидел Ли Ю и сообщил, что только что Мафу прибегал за собакой, чтобы итти искать их. Мальчики поспешили домой, но не застали уже старших. С высоты ограды они увидели их идущими к холмам. Сбросив наскоро свою ношу, Хун и Пао побежали вдогонку и настигли их у начала холмов.
Обрадованные возвращением мальчиков, Лю Пи и Мафу ограничились выговором. Хун с гордостью сообщил, что убил волка.
Вернувшись домой, мальчики подробно рассказали о своих приключениях, а Лю Пи сообщил, что он получил хороший отвод на руднике Ван-Чжу-Ван-цзе, что надзиратель там не такой алчный, как здесь, местность гораздо веселее, а зимой теплее: глубокая долина, защищенная от ветров, — не то что Чий Чу, где зимние метели свирепствуют на просторе.
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
Нa следующий день Лю Ли пошел к надзирателю.
— Лое, — заявил он, — я отказываюсь от отвода и ухожу из Чий Чу.
— А ты кончил его? Должен кончить сперва! — накинулся на него надзиратель, для которого, конечно, было выгодно, чтобы разрабатывалось побольше отводов.
— Такого закона нет, лое. Я — старый рудокоп и закон знаю. Не нравится жила — имею право бросить.
— Как знаешь! Но руду, которую ты уже добыл, надо же смолоть и промыть. Я назначу тебе, так и быть, день не в очередь, ну, скажем, через неделю.
— Я не могу ждать, лое. Пусть пропадает эта руда. Кто возьмет мой отвод, тот может получить и ее.
Глаза надзирателя блеснули жадностью.
— Хорошо, я тебя отпущу сейчас, если ты доставишь эту руду на мельницу. Я возьму ее в казну за убытки, которые ты причиняешь отказом от отвода.
— Я согласен, лое. Сегодня к обеду сдам тебе все, что добыто, — поспешил ответить Лю Пи, чтобы надзиратель не потребовал еще чего-нибудь.
Вернувшись домой, он вместе с Мафу стал пересматривать руду, сложенную у шахты, чтобы отобрать и не сдать ни одного куска с видимым золотом. В это время мальчики носили на мельницу все, что старшие отбрасывали.
К полудню дело было кончено, руда сдана, Лю Пи отдал надзирателю документы, содержавшие описание отвода и разрешение на его обработку, и получил документ, удостоверяющий, что казна не имеет к нему претензий. А после обеда рудокопы истолкли и промыли десятка два кусков руды с золотом, отобранных из кучи.
На следующее утро, взволнованные ожиданием предстоящего путешествия, мальчики проснулись чуть свет, быстро сварили жидкую кашу с волчьим мясом, кусок которого они принесли с охоты, и разбудили старших. Когда кончили завтрак, в фанзу вошел старый китаец с красными слезящимися глазами и седой бородкой.
— Кушали — не кушали, приятели? — сказал он и прибавил, заметив, что они еще едят, — хорошо покушали, вижу. А скоро ли поедем?
— Садись, приятель Юнг, покушай и ты на дорогу. Немного каши осталось, хорошая, с мясом, — пригласил Лю Пи.
— Разбогател ты, Лю Пи, часто мясо кушаешь, — ответил Юнг, опускаясь на корточки возле кана и принимая полную чашку. — Небось, барашка купил у калмыков?
Мафу и мальчики рассмеялись.
— Этот барашек сам немало барашков съел на своем веку, — сказал Мафу.
— Уж не дохлой ли собакой вы угощаете меня? — спросил Юнг.
— Хуже, приятель! Волка кушаешь. Вот и сам охотник сидит, — засмеялся Мафу, указывая на Хуна, покрасневшего от гордости при этих словах.
— Что же, волк, так волк, по крайней мере не дохлятина. Мне, когда я работал в Дагуне, приходилось есть волков, а один раз они меня самого чуть не съели, едва отбился.
— Соберите посуду, вымойте чашки! — приказал Лю Пи, заметив, что Юнг кончил еду. — Пойдем грузиться.
Лю Пи и Мафу стали вытаскивать на двор инструменты, мешки, постельные узлы. Мальчики проворно сполоснули чашки, вытерли котел, вылили остатки чаю во флягу и понесли посуду на двор. Тут они увидели, что возле фанзы стоят два ишака. К седлу одного из них Мафу и Лю Пи прилаживали рудоносные корзины по паре с каждой стороны и сложили в них кирки, лопаты, ступку, промывальный таз, разную мелочь, а сверху увязали треногу, котел и мешки. На другого ишака Юнг навьючил постельные узлы и мешочки с мукой и крупой, всю мягкую рухлядь, а сверху положили свернутые цыновки с кана и обеденный столик. Посуду и флягу с водой Мафу и Лю Пи взяли в свои котомки. Мафу нагрузился еще ружьем, а мальчики шли порожняком.
Позвякивая бубенчиками и подгоняемые криками Юнга, ишаки вышли со двора. Хун и Пао. бросили последний взгляд в темную шахту, по ступеням которой они поднимались и опускались много сотен раз, достали из убежища в стене новую трубку и кисет с табаком и побежали догонять ишаков.
Когда маленький караван приблизился к мельнице, его остановили два солдата и вызвали надзирателя, который только что поднялся с теплого кана.
— Ну-ка, богачи, разверните ваши вещи! — сказал он. — Я должен посмотреть, не увозите ли вы утаенное золото или богатую руду.
— Не задерживай нас, пожалуйста, лое, — попросил Лю Пи с глубоким поклоном. — Путь наш далек, а золота и руды мы не везем.
— Не теряй времени на разговоры, а снимай свои узлы! — рассердился надзиратель. — Когда я увижу, что золота нет, я отпущу тебя на все четыре стороны. Солдаты, стаскивайте все на землю!
Солдаты, державшие ишаков за морды, бросились развязывать вьюки. Обыск вносил развлечение в их однообразную жизнь, и они рады были стараться. Мигом узлы с постелями и одеждой очутились на пыльной дороге, были развернуты и перещупаны. Надзиратель смотрел и приговаривал:
— Ищите хорошенько, ищите везде. У них, наверно, припрятано золото!
Хотя время было рабочее, но сцена обыска привлекла несколько рудокопов и рудоносов, столпившихся поблизости. Надзиратель стоял впереди ишаков, загораживая им дорогу; вдруг один из них, почуяв близость ослицы на дворе мельницы, внезапно поднял хвост, вытянул морду и заржал перед самым лицом надзирателя, обрызгав его слюной. Восторженное приветствие животного было грубо прервано и перешло в жалобные ноты, потому что Юнг схватил его за хвост, а надзиратель ударил кулаком по морде и, бормоча проклятия, начал вытирать рукавом свое лицо.
— Звонко кричит твой ишак, приятель, — воскликнул Мафу с насмешкой в голосе. — Ты подержи лучше обоих за хвосты, чтобы они не мешали лое осматривать наши вещи.
Зрители, солдаты и мальчики улыбались; надзиратель покраснел от злости и прошипел:
— Сними-ка свою котомку, болтун, и вытряхни. Солдаты, обыщите и одежду на них, загляните в кисеты с табаком, везде ищите.
Солдаты усердствовали, перебрали все вещи, прощупали швы, перемяли подушки-валики, заглянули даже во флягу с остатками чаю и вылили содержимое на землю, заставили рудокопов снять обувь, обыскали погонщика и седла ишаков. Но ни руды, ни золота не оказалось нигде. Ожидания надзирателя были обмануты.
— Эту старую шахтовую крысу не так-то легко накрыть! — проворчал надзиратель, указывая на Лю Пи. — Золото он унес, видно, раньше и припрятал в надежном месте.
Он повернулся и пошел к своей фанзе, а на пороге обернулся и крикнул:
— Отпустите их, пусть убираются хоть в преисподнюю!
— Ай, ай, нехорошо так говорить честным людям на дальнюю дспогу! — воскликнул Лю Пи, когда надзиратель скрылся в дверях. Мафу погрозил ему вслед кулаком. Солдаты засмеялись и, вынув из-за пояса трубки, попросили у Лю Пи табаку за свои труды.
Отсыпая им горсточку, рудокоп сказал, вздыхая:
— Если бы вы меньше старались, я поблагодарил бы вас иначе.
— Ну, приятель, ты знаешь, наш лое сердитый, нельзя не стараться. Но мы в рот вам не заглядывали и косичек не расплетали, а золото, может быть, там запрятано, — ответил один.
— Не может быть, чтобы такой старый рудокоп, как ты, уходил с рудника ни с чем, — прибавил другой.
— Можете и косу расплесть и в рот, и в другие места залезть, — рассердился Лю Пи, — нигде ничего не найдете.
Солдаты присели на корточки и курили, рудокопы складывали и вьючили свои вещи. Наконец, все было готово, и маленький караван тронулся дальше по улице. Прохожие, лавочник Ван Ли и подошедший с мельницы Ли Ю провожали уезжающих до последних домов поселка и пожелали им счастливого пути и удачи на новом месте.
Когда начался пустырь, Лю Пи сказал мальчикам:
— Вы идите, не спеша, вперед с ишаками, а мы с Мафу посидим, покурим перед дорогой.
Когда ишаки скрылись за поворотом, рудокопы вернулись к развалинам последней фанзы на брошенном отводе и в уголке двора, под кучей мусора, откопали свое золото, предусмотрительно припрятанное там накануне в сумерки. Два небольших, но тяжелых мешочка исчезли в глубине котомок. После этого Лю Пи и Мафу быстро пошли вперед и вскоре нагнали караван.
Через два часа путники подошли к речке Ангырты, окаймленной узкой полосой прибрежных рощ и зарослей. По мелкой гальке струилась чистая прохладная вода, к которой с жадностью припали животные и люди. Мальчики уже целый год не видели другой воды, кроме лужи в яме на дне шахты, не видели зелени, кроме печальных серо-зеленых кустиков пустыни. Им хотелось полазить по чаще, искупаться в речке, но Лю Пи сейчас же повел караван дальше, опять по дороге между почти голыми скалистыми горами. Она то переходила из одной долины в другую, то некоторое время шла по долине, местами суживавшейся в ущелье. Эти горы напоминали мальчикам Кату, и Хун спросил Мафу:
— Тут, наверно, водятся куку-яманы[20] и архары?
— Нет, — ответил рудокоп, — здесь для них слишком жарко, да и люди часто встречаются. Но хуан-янги могут попасться нам. Пожалуй, я пойду вперед, наш караван очень шумный, и животные слышат его издалека.
— И я с тобой! — воскликнул Хун.
— И я тоже! — попросил Пао.
Лю Пи отпустил их, и они с Мафу, приготовившим ружье, скоро исчезли из глаз. Действительно, через два-три ли, поднявшись на один из перевалов, они увидели в следующей долине нескольких антилоп, медленно шедших вдоль сухого русла. Мафу присел и стал наводить ружье, но мальчики не успели притаиться; чуткие животные заметили людей и сразу умчались вниз по долине крупными прыжками, вытянув шеи.
— Ой, подождите немного! — в отчаянии крикнул Пао.
— Ты хотел насыпать им соли на хвост? — засмеялся Мафу.
Антилопы больше не попадались. Миновав еще несколько перевалов и бесплодных долин, охотники с последнего перевала увидели долину речки Дарбуты, которая извивалась широкой зеленой лентой между скалистыми горами.
Лю Пи подошел с ишаками и указал дорогу; стали спускаться в долину, направляясь по косогору вверх по течению. Там поблизости на склоне серели фанзы и белели отвалы кварца у шахт. Это и был рудник Ван-Чжу-Ван-цзе. Недалеко от него Лю Пи остановил ишаков у одной из фанз.
— Вот наше жилище, — сказал он.
— Фанза плохая, — заметил Мафу, окинув взглядом постройку. — В крыше дыра, труба обвалилась, двери нет.
— А ты думал, что нам здесь дворец приготовили? — усмехнулся Лю Пи. — В этой фанзе уже полгода никто не живет, поэтому она и неисправна. Но починить мы ее сумеем, а пока поживем на дворе, теперь еще лето, тепло.
Быстро развязали вьюки, сложили вещи на дворике. Юнг поставил ишаков в тени и ушел: на руднике у него были знакомые. Хун и Пао, несмотря на усталость, побежали вверх по склону, где видны были мелкие кусты, за топливом. Лю Пи достал котел, муку, соль и стал месить тесто. У них еще оставалась вода, взятая из Ангырты. Опорожнив флягу, Мафу пошел к речке за водой для чая. Скоро запылал огонь, и в ожидании обеда путешественники расположились в тени фанзы. Мафу уже успел осмотреть ее и нашел, что за день все можно починить; в обрыве у реки он видел глину, годную для починки кана, трубы и крыши.
— А как будет с дверью? — спросил он.
— Дверь у соседа, — ответил Лю Пи. — Он взял ее к себе вместо стола, но теперь должен вернуть.
К обеду возвратился Юнг, а с ним пришли два рудокопа из соседней шахты посмотреть на приезжих. Соседи жаловались на плохие дела; они работали на той же жиле немного дальше.
— Едва хватает на пищу, — заявил один из них. — Жила бедная, напрасно вы взяли этот отвод. Там повыше, говорят, есть получше.
Когда соседи ушли, а Юнг отправился на гору пасти ишаков, Лю Пи сказал Мафу:
— Соседи не очень довольны нашим приходом. Они потихоньку работали и в нашей шахте: здесь золота больше, чем у них. Они люди новые, не умеют выбрать отвода получше, а взяли то, что им предложил надзиратель, который старается сбыть новичкам самые плохие отводы.
— Как же узнать хорошую жилу? — поинтересовался Хун.
— В хорошей жиле всегда много охры, камень в ней не белый, а желтый или красный и легко отбивается от пустой породы; между ним и этой породой слой глины, и в ней часто сидит золото; сам камень не крепкий, его легко дробить. В бедной жиле — камень белый, как молоко, или прозрачный, как вода; он крепко сросся с боками и сам очень твердый.
— По твоим признакам, наша жила в Чий Чу была бедная, — удивился Мафу, — а сколько золота мы набили из нее!
— А сколько месяцев мы долбили ее, руки себе отбивали и только на пропитание добывали? И в бедной жиле попадаются богатые гнезда, но редко. Это большое счастье, что мы напали на такое гнездо.
— Так что эта жила лучше?
— Да ровнее, и работать легче будет.
— Почему ты раньше ушел отсюда, если здесь лучше? — спросил Мафу.
— Молод был, глуп был. Да и работал не на себя, а на хозяина. С ним не поладил и ушел в Дагун, — ответил Лю Пи.
РУДНИК ВАН-ЧЖУ-ВАН-ЦЗЕ
Рудокопы пообедали и занялись починкой фанзы. Они натаскали глины, нарезали камыша и могли уже ночевать под крышей, хотя и на холодном кане. Дверь была навешена, оконце заклеено бумагой.
После ужина вышли посидеть на дворе. Ночь была теплая, на небе мерцали звезды, серп луны висел на западе над цепью скалистых гор за рекой. Поселок уже спал, и в ночной тишине доносился однообразный, убаюкивающий шум реки. По временам в чаще уныло кричала маленькая сова «сплю-у-у, сплю-у-у». Иногда вдали раздавался волчий вой.
На следующий день Мафу занялся починкой кана. Лю Пи привел в порядок ступени в шахте, а Хун и Пао бегали по чаще, шлепали по воде речки, гоняясь за мелкой рыбой, объедались барбарисом.
С обеда началась работа в шахте. Рудокопы долбили жилу, мальчики выносили руду, которую складывали в фанзе; Лю Пи боялся, что со двора соседи могли ее ночью похитить. По незнакомому подъему рудоносам приходилось итти осторожно, изучая ступени. Впрочем, глубина шахты была меньше, чем в Чий Чу: вместо тридцати метров только около двадцати.
Время незаметно шло в однообразной работе. Раз в три дня, когда рудокопы ходили в кузницу наваривать кирки и клинья, мальчиков отпускали с обеда на речку.
В один из таких дней, в конце августа, Хун и Пао, изучившие уже все кусты и деревья на два ли вверх и вниз по долине, решили перейти речку и побродить на другом берегу в горах. Об охоте с ружьем теперь нечего было думать: со времени их экспедиции на холмы Мафу стал прятать порох и пули. Хуну удалось только стащить у него охотничий нож.
Перебравшись вброд через речку, мальчики прошли заросли и кусты и вскарабкались на правый каменистый склон. Отсюда перед ними открылся целый лабиринт гор, убегающих на запад и юг, насколько хватал глаз. Спустившись немного ниже, они попали в сухую долину, которая шла, извиваясь, на юг, постепенно удаляясь от Дарбуты.
Местность имела здесь совсем другой характер, чем возле Чий Чу. Вместо однообразных унылых холмов, покрытых черным щебнем и похожих на опрокинутые чугунные котлы; здесь повсюду возвышались скалистые горки и гряды из розового гранита причудливых форм: то они состояли из огромных плит, нагроможденных друг на друга и полого наклоненных в ту или другую сторону, то представляли собой кучи громадных глыб, то спускались высокими уступами. Часто в глыбах и плитах виднелись странные впадины, ниши и даже галереи с дверями и окошечками, расположенные в несколько этажей. Казалось, что какие-то исполинские черви или жуки источили эти твердые камни. В щелях на склонах и дне долины попадались кустики седой полыни или пучки пожелтевшей травы.
Хун и Пао пришли в восторг от этих природных сооружений: карабкались на склоны, прятались в нишах, аукались. Их веселые голоса звенели то тут, то там, нарушая покой каменных гор.
Вдруг Пао заметил, что на склоне среди глыб заметались какие-то маленькие серые птицы, перескакивавшие с камня на камень и скрывавшиеся между ними. С вершины холма раздавалось тревожное клохтанье матери; птицы шли на него, поднимаясь все выше. Пао бросился за ними, стараясь поймать хоть одну. Хун прибежал на помощь, но птицы были проворнее, и, когда мальчики поднялись почти до вершины, вся стая вспорхнула и шумно перелетела на противоположный склон, откуда опять послышалось клохтанье.
— Что это за птицы? — спросил Пао. — Они кричат, как куры, но непохожи на них.
— Это горные курочки, — объяснил Хун. — Я видел их уже. Они очень вкусные. Жаль, что нет ружья!
Мальчики опять спустились вниз и пошли по долине, которая вскоре повернула влево. Среди голых розовых холмов открылась веселая зеленая лужайка, на которой одиноко возвышался огромный камень в виде острой пирамиды с полукруглыми нишами на боках. Его странная форма привлекла к себе внимание мальчиков. У подножия камня протекал ручеек с чистой прохладной водой. Утолив жажду, Хун и Пао залезли в ниши на теневой стороне и развалились, точно в широких креслах.
— Пора уже домой, — сказал Пао, — смотри, какие длинные тени!
— Отдохнем немного и пойдем.
Вдруг Пао заметил, что на противоположном склоне, за лужайкой, шагах в тридцати от него, из глубокой расселины между глыбами показалась голова с острыми ушами. Осмотревшись, зверь вышел, и Пао узнал в нем волка. У мальчика от страха захватило дыхание. Он хотел было крикнуть Хуну, сидевшему в соседней нише лицом в другую сторону, но спохватился, что привлечет этим внимание зверя, и застыл неподвижно. Сердце сильно стучало у него, холодный пот выступил на теле.
Волк тихими шагами, слегка переваливаясь, стал пробираться вдоль подножия холма вверх по долине. Пао следил за ним и думал: «Заметит или нет, заметит или нет?» Вдруг рядом раздался пронзительный свист. Волк вздрогнул, на мгновение присел на задние лапы, озираясь по сторонам, но затем, когда свист повторился, понесся стрелой вверх по склону и скрылся.
— Волк! Волк! — закричал Пао. — Смотри, Хун!
— Я видел его! — сказал Хун слегка дрожащим голосом. — Я сначала подумал, что это собака, и потому свистнул. Но потом, когда он присел, догадался, что это волк, и еще раз свистнул сильнее. Он трусливый, испугался. Ночью они храбрее.
Мальчики глотнули воды, чтобы смочить горло, пересохшее от волнения, и побежали вверх по долине, тревожно оглядываясь по сторонам. Уже надвигались вечерние тени. Ниши, галереи и расселины казались теперь черными, Солнце закатилось, когда они добежали до своей фанзы.
КАЛМЫКИ БЕГУТ ОТ ДУНГАН
Если бы мальчики остались в этот день в долине Дарбуты, им удалось бы увидеть картину большого переселения калмыков. Вскоре после обеда, когда Лю Пи и Мафу были на кузнице, находившейся почти на берегу реки, по дороге на дне долины появились всадники, верблюды, навьюченные юртами и разным скарбом с женщинами и детьми, табуны лошадей, стадо рогатого скота, баранов и коз. Эта движущаяся, кричащая, ржущая, мычащая и блеющая масса тянулась с верховьев Дарбуты. Для переселения с летовок на высоких лугах Джаира на зимовки в долинах время еще не настало, а в камышах по Манасу, где также зимует часть кочевников, было еще много воды, комаров, оводов и слепней, беспокоящих скот.
— Куда кочуете? Почему так рано? — спросили рудокопы, собравшиеся у кузницы и вышедшие на дорогу, когда появилась калмыцкая лавина.