РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ

 

Сделаем теперь выводы из изложенных данных и рас­смотрим, характеризуют ли они действительно особую стадию развития капитализма в нашей промышленности.

 

---

 

Общей чертой всех рассмотренных нами промыслов является сохранение ручного производства и система­тическое, широко проведенное разделение труда. Про­цесс производства распадается на несколько детальных операций, исполняемых различными специалистами-мастерами. Подготовка таких специалистов требует довольно продолжительного обучения, и потому есте­ственным спутником мануфактуры является учениче­ство. Известно, что в общей обстановке товарного хозяйства и капитализма это явление ведет к самым худшим видам личной зависимости и эксплуатации[451]. Исчезновение ученичества связано с более высоким развитием мануфактуры и с образованием крупной машинной индустрии, когда машины уменьшают до minimum'а период обучения или когда выделяются столь простые детальные операции, что они доступны и детям (см. выше пример Загарья).

Сохранение ручного производства, как базиса мануфактуры, объясняет ее сравнительную непо­движность, которая особенно бросается в глаза при опоставлении ее с фабрикой. Развитие и углубле­ние разделения труда происходит весьма медленно, так что мануфактура целыми десятилетиями (и даже веками) сохраняет раз принятую форму: мы видели, что весьма многие из рассмотренных нами промыс­лов — весьма древнего происхождения, и тем не менее в большинстве их не наблюдалось до последнего вре­мени никаких крупных переворотов в способах произ­водства.

Что касается до разделения труда, то мы не станем повторять здесь общеизвестных положений теоретиче­ской экономии об его роли в процессе развития произ­водительных сил труда. На базисе ручного производ­ства иного прогресса техники, кроме как в форме разделения труда, и быть не могло[452]. Отметим только два наиболее важных обстоятельства, выясняющих необходимость разделения труда, как подготовительной стадии к крупной машинной индустрии. Во-первых, только расчленение процесса производства на ряд самых простых чисто механических операций дает возможность вводить машины, которые применяются сначала к простейшим операциям и лишь постепенно овладевают более сложными операциями. Напр., в ткац­ком деле механический станок уже давно подчинил себе производство простых тканей, тогда как шелковое ткачество продолжает вестись преимущественно руч­ным способом; в слесарном деле машина применяется прежде всего к одной из простейших операций — шли­фовке и т. п. Но это дробление производства на про­стейшие операции, — будучи необходимым подгото­вительным шагом к введению крупного машинного производства, — ведет в то же время к росту мелких промыслов. Окрестное население получает возможность производить такие детальные операции у себя на дому, либо по заказу мануфактуристов из их материала (посадка щетины в щеточной мануфактуре, шитье овчин, шуб, рукавиц, обуви и пр. в кожевенном про­изводстве, правка гребней в гребенной мануфактуре, “наводка” самоваров и пр.), либо даже “самостоятельно” покупая материал, изготовляя отдельные части про­дукта и продавая их мануфактуристам (шляпный, экипажный, гармонный промысел и т. д.). Это кажется парадоксом: рост мелких (иногда даже “самостоятель­ных”) промыслов, как выражение роста капиталисти­ческой мануфактуры, и тем не менее это — факт. “Самостоятельность” таких “кустарей” совершенно фиктивная. Их работа не могла бы производиться, их продукт не имел бы даже иногда никакой потре­бительной стоимости вне связи с другими детальными работами, с другими частичками продукта. А эту связь мог создать[453] и создал только крупный капи­тал, господствующий (в той или иной форме) над массой детальных рабочих. Одна из основных ошибок народнической экономии состоит в игнорировании или затушевывании того факта, что детальщик-“кустарь” является составной частью капиталистической ману­фактуры.

Второе обстоятельство, которое необходимо особенно подчеркнуть, это — подготовление искусных рабочих мануфактурой. Крупная машинная индустрия не могла бы так быстро развиться в пореформенный период, если бы позади нее не стояла продолжительная эпоха подготовки рабочих мануфактурой. Напр., исследова­тели “кустарного” ткачества Покровского уезда Вла­димирской губ. отмечают замечательную “техническую умелость и опытность” ткачей Кудыкинской волости (в ней находится село Орехово и известные фабрики Морозовых): “нигде... мы не встречаем такой напря­женности в труде... здесь всегда практикуется строгое разделение труда между ткачом и шпульником... Прош­лое... выработало в кудыкинцах... совершенные технические приемы производства... умение ориентироваться при всевозможных затруднениях”[454]. “Нельзя строить фабрик в любом селении и в каком угодно числе”, — читаем о шелкоткачестве: “фабрика должна идти вслед за ткачом в те селения, где образовался путем отхода” (или, добавим, путем домашней работы) “конгингент знакомых с делом работников”[455]. Такие заведения, как петербургская фабрика обуви[lxxxix],[456] не могли бы так быстро развиться, если бы, скажем, в районе села Кимры не выработались веками искус­ные рабочие, которые теперь ударились в отход; и т. д. Поэтому, между прочим, очень важное значение имеет образование мануфактурой целого ряда крупных райо­нов, специализировавшихся на известном производстве и выработавших массы искусных рабочих[457].

Разделение труда в капиталистической мануфактуре ведет к уродованию и калечению рабочего, — в том числе и детальщика-“кустаря”. Появляются виртуозы и калеки разделения труда, первые—как редкостные еди­ницы, возбуждающие изумление исследователей[458]; вторые — как массовое появление “кустарей” слабо­грудых, с непомерно развитыми руками, с “односторон­ней горбатостью”[459] и т. д., и т. д.