Часть 1. Гайки, шестеренки 13 страница
— Вы глухой, герр полицейский? — девочка резко сбросила с плеча его руку. — Я же сказала. Я НЕ БУДУ вам помогать. Что бы ни делал мой отец. Потому что я люблю его.
— Даже если он убьёт твою подругу? — чувствуя, что теряет терпение, уточнил Ларкрайт. — Даже если он уже кого-то…
Он знал, что опять увидит слезы боли и отчаяния, и жалел о таких поспешных и грубых выпадах, выпадах в духе Рихарда Ланна. Они работали со взрослыми и работали с одиночками. Но совершенно не работали с теми, кто кого-то любил. Холодные пальцы девочки неожиданно крепко сжали его ладонь:
— А вы защищайте её, если вы её тоже любите, — прошептала Сильва. — Просто защищайте.
Карл знал, что стоит за этими словами. «И пусть мой отец зарежет кого-нибудь другого». Именно так маленькая девочка в тряпках взрослой фрау и думала. Это было написано на решительном хмуром лице. Первая мысль Ларкрайта тоже могла бы скорее принадлежать Рихарду: схватить за руку и волочь в полицию. И там убедить всё рассказать, убедить любыми способами. Слишком много жизней было под угрозой. Ведь совету Сильвы было невозможно последовать: никто не выделит патрульно-караульные отряды для защиты таких, как Вэрди. По крайней мере… Свайтенбах точно не выделит. А если подобное решение примет Гертруда Шённ, то её уничтожит собственное правительство. И тем не менее, Карл справился с собой и мягко ответил:
— Я буду её защищать. И я провожу тебя до дома. Поедем на метро.
Сильва нахмурилась:
— У меня нет денег. Я… не рассчитала, потратив почти все на продукты для Вэрди, а то, что осталось, хватило только на один жетон. Я просто… — она глубоко вздохнула, — впервые за последние двенадцать лет не поехала на машине и забыла обо всём. Всё так поменялось, и… мне нужно до Шеренгассе.
— Я за тебя заплачу, не переживай, — Карл, уже успевший окончательно взять себя в руки, поправил волосы. — А ты не боишься, что твой отец заметит, как долго тебя не было, и заподозрит что-то?
Они пересекли полупустую улицу и направились к темневшему впереди проходу — на станцию метро вели обшарпанные крутые ступени. Сильва покачала головой:
— Он обычно не звонит мне в течение дня, а если и позвонит, то я всегда смогу сказать, что принимала ванну. Слуги привыкли, что я запираюсь в комнате надолго… — она криво улыбнулась, — я крысёнок, им же лучше. Они редко подходят ко мне ближе, чем на расстояние нескольких метров. Главное — проскользнуть незамеченной… или сделать вид, что я только что вышла поиграть с собаками.
Карл, всегда носивший с собой несколько жетонов на метро, бросил один в щель, и Сильва прошла через турникет. Карл следом за ней. В это время в метро было много людей, и некоторые из них подозрительно поглядывали на странную пару — маленькую девочку в шубке и долговязого полицейского рядом. Но, точно почувствовав это, Сильва стянула тонкие перчатки и как бы невзначай продемонстрировала всем чистую кожу между большим и указательным пальцем. Постепенно пассажиры потеряли к Ларкрайту и его спутнице интерес.
В поезде Сильва сразу прислонилась к спинке сиденья, прикрывая глаза. У неё был очень усталый вид. Карл понимал, что девочка не привыкла так много ходить. И невольно почувствовал жалость. Сильву держали в клетке, пусть и сделанной из какого-то дорогого металла.
Она упорно молчала, Карл стал смотреть в окно. Неожиданно он услышал неприятную, резкую трель телефона. Вытащил его, взглянул на экран и ощутил, как сердце ушло в пятки. Поезд остановился, неприятный голос объявил название станции, и, когда наступила относительная тишина, Ларкрайт принял вызов:
— Да, — он прикрыл трубку ладонью, надеясь, что это хоть немного ослабит шум.
— Ты спишь? — голос Ланна звучал мягко.
— Уже нет, — неопределённо ответил Карл.
— Как ты себя чувствуешь?
— Всё в порядке.
— У меня есть новости. Я приеду к тебе часа через полтора, хорошо?
— Что-то о…
— Да, — быстро отрезал Рихард. — Жди меня. Думаю, об этом пока рано говорить по телефону. До связи. И… отдохни ещё немного, прости, если разбудил. Не вздумай никуда выходить, понятно? Котов видели в городе.
— Я понял, — глухо отозвался Ларкрайт.
— Тогда до связи.
Комиссар отключился в тот же миг, когда невидимая женщина объявила, что закрываются двери. Карл выдохнул, убрал телефон и увидел, что Сильва пристально на него смотрит:
— Он ваш отец?
— Нет, что ты… — ощущая, что невольно краснеет, Карл бросил рассеянный взгляд на сидящую напротив женщину. — Он мой начальник, ты же слышала, я назвал его «герр Ланн».
— Но вы так говорили, будто родственники…
— Я должен ему подчиняться.
— И вас это не раздражает? Когда кто-то вас держит и контролирует? Вы же взрослый.
Карл невольно усмехнулся и промолчал. Но Сильва ждала ответа. И Ларкрайт вздохнул:
— Мы работаем вместе уже не первый год. Он немного чудной, но я люблю его как… наверно, так, как ты любишь отца. У меня здесь нет никого из близких…отец вообще умер. Я не из этого города. А герр Ланн беспокоится, потому что утром была волна каких-то странных приступов по всему городу… и у меня был похожий.... Говорят, это почувствовали все родители, хотя у меня ведь нет детей. А твой отец…
— Нет, утром он спокойно выпил кофе и пошёл на работу. Папа всегда очень рано встает и некоторое время работает. У него лаборатория в… — она осеклась, неожиданно снова побледнев, но тут же продолжила: — в доме. И он работает и там, и в своём институте. Он вообще много работает, а сейчас ещё и в больнице, и… — она замолчала, — очень устаёт.
Поезд снова остановился. На этой станции они вышли и вскоре вновь оказались на улице, под мелким колючим снегом. Карл и Сильва шагали молча, девочка иногда тревожно оглядывалась — Ларкрайт догадывался, что она боится встретить отца. Но вскоре фройляйн Леонгард указала пальцем на большой особняк:
— Это мой. И отсюда вам лучше идти назад. Не хочу, чтоб вас видели. Если увидят меня, я всегда смогу сказать, что мне захотелось прогуляться.
— Хорошо, — Карл послушно остановился. — Но я дождусь, пока ты войдёшь в дом. Когда будешь в своей комнате, — зажги свет. Я буду знать, что всё в порядке.
— Почему вы волнуетесь обо мне? — девочка удивленно взглянула на него. — Я же отказалась вам помогать.
— И что? Это не значит, что я хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — просто ответил инспектор.
Девочка молча кивнула. Пройдя несколько шагов, обернулась и сказала:
— Будьте осторожнее.
Вскоре она скрылась. Через десять минут в маленьком окошке второго этажа вспыхнул свет. Ларкрайт развернулся и пошёл в сторону метро.
Он достиг своего дома уже через полчаса. Поднялся по ступеням и под радостный лай Спайка вошел в квартиру. Невольно он поймал себя на том, что идёт осторожно, внимательно вглядываясь в каждую тень и силуэт. Мысль о Котах не давала ему покоя. Конечно, он не боялся, но всё же лучше было проявить внимательность. Заперев дверь, Карл подошёл к своему дивану и, не раздеваясь, рухнул на него. Чтобы хотя бы немного поспать до прихода Ланна. И как-то очень быстро, кажется, меньше чем за минуту, он провалился в забытье.
Летчик
[Восточная Жeлeзнодорожная Колeя, 20:40]
Эта ночь была холодной — ветер так и свистел. Воздух леденел, вдыхать его становилось невыносимо тяжело. И в который раз я подумал, что заброшенный поезд — не самое надёжное убежище… детей нужно было уводить отсюда. Ближе к городу, в нормальное место. Там, где не придётся выставлять дозорного, как сделали сегодня: первую половину ночи дежурить вызвался Робин.
Мой сон был тревожным — я снова видел прошлое, и на этот раз намного отчётливее… Люди в серых деловых костюмах обрели лица. Я различил и точёные носы маленьких самолётов — во сне я знал название и даже имя каждого из них. Эти самолеты были совсем новыми, только что сошедшие с конвейера, и предназначались… разведчикам. Исходившие от них сигналы глушили любые радары, даже приграничные, и…
Я медленно открыл глаза. Боль, расколовшая голову, была такой сильной, что спазм сковал и мое горло, я даже не мог кричать…
Самолёты. Маленькие блестяще самолёты, о таких мы мечтали во времена Медленной Войны, ведь эти чёртовы красные нещадно сбивали наши машины. Их система наблюдения была универсальной, и… откуда же я всё это помню?
Боль терзала мой мозг, отдаваясь в висках. Я перевернулся на бок, уткнулся лбом в жёсткую деревянную спинку. Нет, нет, нет. Не может быть…
Стоило зажмуриться — и уже не во сне я совершенно отчётливо увидел полутёмный кабинет. Несколько человек рядом со мной.
…Мы сидели за круглым столом, заваленным досье, фотографиями, списками. Там же была и географическая карта, по которой намечали маршрут — через глубокий синий океан… красная цепь булавочных головок — от города с названием Н. и до города с названием В., уже на другом континенте. Люди смеялись. Переговаривались. Постукивали по столу пальцами и много курили, дым поднимался к потолку и уходил через вытяжку. Орёл с эмблемы на стене равнодушно смотрел на меня пустыми жёлтыми глазами. Потом…
Вдруг все погасло. Тихие шаги раздались с улицы. Знакомые. Крадущиеся, осторожные… я приподнялся на локте и шепотом позвал:
— Принцесса?
Заскрипела дверь. Маленькая фигурка в темноте была едва различима. Вэрди подошла и села на край моей скамьи.
— Ты не спишь?
— Нет, — ответил я, стараясь различить в темноте её лицо. — А ты?
И почему я спросил это... Раз она здесь, то уж точно не спит. Принцесса не ответила. Всё так же встревожено глядя, прошептала:
— У тебя болит голова?
— Нет, — выдохнул я, надеясь, что она поверит.
— Не ври мне, — пальцы осторожно коснулись моего лба. — Я всегда знаю, когда мне врут. Болит?
— Сильно, — устало признался я, задерживая её ладонь в своей — пылающей, будто обожженной. — Я не знаю, что с этим делать, Вэрди. Мне показалось, что только что вспомнил кое-что, но…
— Что ты вспомнил? У тебя была жена? Семья?
Три вопроса прозвучали очень быстро. И два последних были заданы испуганным, дрожащим голосом. Я промолчал, снова зажмуриваясь.
…Потом мне дали в руки снимок. На нём была женщина с невероятно длинными волосами и гордым профилем. У женщины была старая кожа, но молодые глаза — пронзительные, внимательные, хищные.
— Вот, Ник. Это она. Гертруда Шённ…
Я видел эту женщину. Она улыбалась с больших рекламных щитов в городе. А теперь я знал, кто это и что я должен был с ней сделать. Я знал, зачем. И чем всё должно было закончиться для этой страны и этих детей. Для Принцессы. А ещё теперь я знал, что Красная Гроза никогда не выполнит своё последнее задание.
— Скай! — худенькие пальцы сжали мои плечи и попытались встряхнуть.
— Нет, Вэрди, — я покачал головой. — Не было. Я вспомнил, что… — поколебавшись, я продолжил: — умел летать на самолёте. И часто это делал.
Она неожиданно рассмеялась:
— Какое открытие, учитывая, что я вытащила тебя именно из самолёта!
Я натянуто улыбнулся.
— Почему ты пришла?
Вэрди смущённо отвернулась:
— Мне стало холодно. И…
— Хочешь лечь со мной? — тихо спросил я, находя в темноте её вторую руку и слегка сжимая. — Не бойся, принцесса… у меня нет меча, чтобы положить его между нами, но я обещаю тебя не трогать.
По словам о мече она могла догадаться… но она не догадалась. Кажется, и её усталость давала о себе знать. Она больше не была осторожной, не хотела быть. Она легла, позволив мне прижать её к себе. Вдвоём здесь было так тесно… но холодного ветра я больше не ощущал. Вэрди смотрела на меня внимательно, без улыбки:
— Обними меня покрепче.
Я улыбнулся, проводя рукой по худым плечам. Она забралась ладонями мне под свитер. Так просто и доверчиво, совершенно естественно. Странно… но я всё время забывал, сколько ей, для меня она просто была Принцессой. Без возраста, без имени, без замашек девушек, к которым я привык в своём прошлом. Просто Принцессой. И я, кажется, любил её…
— О чём ты думаешь? — глухо спросила она.
— Ни о чём… — сейчас это было правдой.
—…Я уверен, что у тебя получится, Ник. Если ты сможешь вить верёвки из этой дамочки, страна будет наша. Почти под боком у этих красных обезьян на Востоке.
— А что дети?
— Какие дети?
— Те, кто известен под кодовым названием «неживые-немёртвые»?
— А-а. Крысята? Да ничего. В наших лабораториях им найдётся какое-нибудь применение.
— Применение? Это же дети!
— Ник. Это НЕ дети. Это неизвестная мутация. Возможно, очень опасная. То, что это произошло в той стране, не значит, что этого не может произойти у нас. Хочешь, чтобы твоя дочь, когда ты заведешь семью, стала такой? Хочешь из-за неё сдохнуть?
Оправдание. Простое объяснение, позволяющее делать то, что придёт им в голову. Политически весомое и научно значимое. Как всегда. Я промолчал. Мне продолжали говорить, чеканя каждое слово, силясь вбить их в мою голову:
— … и наша задача — её изучить.
Вот только остался один вопрос.
— А если изучить не получится? Ученые из А. не были дураками.
Терпение было потеряно.
— Ты заладил это «если»! Чёрт возьми, Красная Гроза, кто в тебя сегодня вселился? Что мы делаем с неизвестными мутациями?
Ответил уже другой голос, из темного угла комнаты. Ответил человек, сидящий на фоне герба с орлом, человек с лицом, будто вытесанным из цельного куска дерева:
— Вырезаем. Уничтожаем. Всех до единого…
Я никогда не хотел выполнять этого задания. Никогда. Но…
Она приподняла голову, и я почувствовал, как тёплые губы коснулись моих губ. С робкой нежностью, которая была такой незнакомой и наполнила слабостью всё моё тело. Прикосновения тонких пальцев… бешено стучащее в груди маленькое сердце… это казалось сном. Слишком хорошим сном для ублюдка, которым я был.
Я закрыл глаза, неуверенно отвечая, с трудом сдерживая первый порыв — зарыться пальцами в тёмные волосы, прижать сильнее. Но я не мог целовать её так, как тех, кого целовал до неё, — она была не такой, как они. Она была где-то на грани — между женщиной, с которой я хотел быть, и девочкой, о поцелуе с которой не смел даже думать. Сжав плечи Вэрди, я отстранился:
— Принцесса… ты что?
Она внимательно всматривалась в моё лицо:
— Ты не хотел этого?
Если бы ты только знала, принцесса, что ты целуешь Красную Грозу... Одного из тех, на кого в твоём детстве, которое так странно закончилось в один день… или стало вечным, рисовали злые карикатуры в журналах — рисовали на фоне звездно-полосатого флага. А если ловили, то расстреливали — с расстояния в метр, строем, так, чтобы в образовавшуюся дыру из мяса и раздробленных костей можно было засунуть руку. Но об этом не узнает больше никто.
— Прости, — она опустила голову, краснея, — Я…
Не договорив, Вэрди вдруг резко вскочила, напряженно прислушиваясь:
— Что-то грохочет… И… Робин кричит.
Я прислушался. Рычание мотора, отдалённые голоса… а ветер доносил какой-то очень знакомый запах, от которого щипало глаза и пересыхало в горле. Вместе с этим запахом пришло и ощущение — угрозы. Знакомое мне, тяжелое, заставившее моментально напрячься все мышцы. Именно это ― умение предчувствовать, мгновенно принимая решение, ― всегда помогало мне выживать.
Вэрди уже бросилась к выходу из вагона, я схватил её за руку, удерживая, быстро прижал палец к губам:
— Подожди… тихо…
Осторожно приблизившись к окну, мы выглянули. Хвост поезда уже охватило пламя. Чёрный силуэт машины Котов был отчётливо различим в пляшущем оранжевом свете. Огонь всё усиливался, горела даже промерзшая трава, видимо, чем-то политая. Вэрди хотела закричать, я быстро закрыл ей рот рукой.
Робин бежал вдоль поезда, барабаня кулаком во все окна. Я видел, что он что-то кричит, постепенно приближаясь к нам. Он не оборачивался. Возле машины замаячила высокая фигура. Я не увидел, был ли это кто-то из Котов, но заметил, как что-то блеснуло в руках этого незнакомца, он целился в спину мальчишки.
— Робин, на землю! — крикнул я, распахивая окно.
Мой крик утонул в отдаленном грохоте выстрела. Робин упал. Вэрди закричала. Я видел, как из вагонов выпрыгивали разбуженные дети, непонимающе оглядывались на огонь, на машину, на приближающихся людей — их было намного больше, чем двое... Теперь я видел, что за автомобилем Котов есть и другие. Те, кто шёл за Джиной и Леоном Кац, были одеты во все черное и прятали лица под масками. Теперь я слышал панические крики, все нарастающие, усиливающиеся, почти осязаемые. Но никто из «крысят» не пытался убежать. Дети жались друг к другу — сосредоточенно и целенаправленно, прикрывая спины. В руках многих я видел ножи, биты, просто палки, Маара держала огромный тесак… А разбуженные «живые овощи» уже подняли крик.
Джина Кац, приблизившаяся почти вплотную, замахнулась и швырнула что-то — резко и сильно, через головы детей. Это «что-то» ударилось о крышу первого вагона, и тут же она запылала. Крики стали громче. Вэрди снова попыталась броситься к двери, но я сжал её плечи, разворачивая к себе. Она рванулась, отталкивая меня:
— Пусти! Я их вожак! Я должна быть с ними!
Я покачал головой, оттаскивая её подальше, закрывая спиной вид из окна — там Джина уже хлестнула кого-то кнутом.
— Послушай, принцесса… Немедленно беги! Через тамбур — назад. И в город.
Она мотала головой, упрямо пытаясь вырваться. В глазах стояли слёзы, руки цеплялись за мой свитер:
— Пусти меня! Сейчас же! Им надо помочь!
Нет… Её не должно было быть здесь. Снова я бросил взгляд в окно, на Робина — он по-прежнему неподвижно лежал на земле, в той же позе. Незнакомые люди брали «крысят» в кольцо.
— У тебя есть друзья в городе, — я надеялся, что мой голос звучит твёрдо. — Помнишь? Приведи полицию! Приведи кого-то. Приведи Байерса! Этих задержу я.
— Но… у тебя даже нет оружия. Что если они…
Её била дрожь. На улице кто-то закричал снова, и мне показалось, что это была Карвен. Вэрди в последний раз рванулась, и вновь я остановил её:
— Ты хоть немного любишь меня, Принцесса?
Она медленно кивнула. Я легко оттолкнул её назад.
— Я обещаю, что не дам им пропасть. Быстрее!
Наконец она поняла... и помчалась через вагон назад. Я надеялся, что там, за машинами, её никто не поймает… что она сможет убежать. И лучшее сейчас для меня, чтобы она не вернулась. Потому что я видел слишком много облав и слишком много ночных охот, чтобы не знать: полиция не успеет. Она никогда не успевает туда, где нужна.
У меня действительно не было оружия. Только один из ножей крысят, коробка спичек и стоящая в углу канистра с бензином. Что ж… если они хотят воевать огнём, то будем воевать огнём. И первой я сожгу одноглазую ведьму.
Последняя часть