Комната Коконе, 17.00, полгода назад
Эйдзи Микагэ
Пустая шкатулка и нулевая Мария
Том 6
Перевод с английского языка – Ushwood
Бета-редактирование – Danholm
Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено
Оглавление
Интермиссия
Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (1)
Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (2)
Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (3)
Когда опустился занавес
Эпилог
Послесловие автора
Интермиссия
Дайя Омине – 11 сентября, пятница, 22.00
Ая Отонаси, старшая сестра Марии Отонаси, мертва. По крайней мере согласно документам.
Я это узнал еще до «Игры бездельников». Я тогда немного покопался в прошлом Марии, надеясь научиться лучше контролировать «шкатулку».
Мария Отонаси.
Она младшая дочь высокопоставленного сотрудника крупной финансовой корпорации. Дом, где жила она и ее семья – отец Митисиге, мать Юкари и сестра Ая, – находился в богатом квартале в префектуре Хёго. У ее родителей была приличная разница в возрасте: когда Марии было 14, ее отцу было за 60, а матери всего 35. Более того – мать Марии была уже третьей женой Митисиге.
В общем, ситуация в семье Марии была довольно… запутанная. Это в полной мере относилось и к отношениям между Марией и Аей. Матерью Аи была предыдущая жена Митисиге. Вдобавок ко всему Ая была всего на три месяца старше Марии, так что они учились в одном классе.
Чтобы не привлекать излишнего внимания к такому положению дел, Митисиге отдал их в разные начальные школы, а потом и в разные средние.
Согласно моим источникам, сестры были полной противоположностью друг друга.
Ая, старшая сестра, сильно выделялась. Чрезвычайно умная, спортивная и в придачу любимая учениками. Никого не удивляло, когда она занимала важные посты вроде председателя студсовета; ее имя знал каждый школьник.
В то же время Мария, младшая сестра, была тихой и замкнутой. Судя по всему, из-за ее неумения постоять за себя в начальной школе над ней немало издевались. Возможно, поэтому она часто жаловалась, что у нее болит то голова, то живот, – это позволяло ей оставаться дома или укрываться в школьном медпункте – в общем, не ходить на уроки. Излишне говорить, что ее оценки оставляли желать лучшего.
Однако по-настоящему проблемной ученицей была вовсе не тихоня и прогульщица Мария, а отличница Ая.
Иногда слишком уж одаренные школьники оказываются источником проблем, особенно если они отлично знают о своих способностях и пользуются ими без оглядки.
Ая знала больше, чем ее учителя, и не стеснялась их поправлять. Когда в ее классе кого-то обижали, она разбиралась с этим куда эффективнее, чем любой учитель. Когда в классе возникал спор между учеником и учителем, она с легкостью доказывала всем неправоту последнего, хотя разрешать споры полагалось как раз учителю.
Ая легко демонстрировала всем, что она умнее учителей; разница в уровне способностей была столь заметна, что ее отлично видели и одноклассники.
Разумеется, они никак не могли уважать таких некомпетентных учителей. Ая подорвала авторитет всего персонала школы; это привело к тому, что часть ее одноклассников вообще перестали слушаться. Ситуация ухудшалась – правда, не резко, исподволь; этого никто и не замечал, пока не начались серьезные происшествия.
Например, некоторые из одноклассников нанесли себе увечья, пытаясь покончить с собой.
Из-за Аи лишились работы трое учителей. Один от нервного истощения, другой напал на ученика, третий влюбился в Аю и начал ее преследовать.
Несмотря на разных матерей и несходство характеров, Ая и Мария, судя по всему, друг в дружке души не чаяли. Их часто видели, когда они болтали между собой по телефону или гуляли вместе на выходных, держась за руки. Одноклассница Аи, время от времени составлявшая им компанию, рассказала мне:
«Они были ну просто не разлей вода! Гораздо ближе, чем просто сестры или друзья… может, как близнецы? Нет, это тоже не то. Пожалуй, самое подходящее… влюбленные?»
Мне не удалось раскопать в их отношениях ничего темного. Для столь «запутанной», как у Марии, семейной ситуации, я нашел на удивление мало проблем. Мать Аи (с которой Митисиге развелся после рождения Марии) тоже никаких неприятностей не доставляла, поскольку ей заплатили приличную сумму. Похоже, Митисиге прекрасно отдавал себе отчет в том, что его семейные дела несколько необычны, и прекрасно со всем справлялся.
Конечно, мои познания ограничены тем, что можно узнать из документов и расспросов знакомых. Не будучи самому свидетелем тех событий, понять в полной мере, что там между ними происходило, совершенно нереально. Но можно считать истиной, что никакого семейного кризиса не было и в помине, в отличие от случая Рюу Миядзаки и Рико Асами.
Однако семьи Отонаси больше нет.
Все, кроме Марии, погибли в ДТП.
Детали той аварии остались невыясненными, потому что не было свидетелей; две машины столкнулись лоб в лоб, и водитель второй машины погиб на месте.
Кроме оставшейся дома Марии, умерли все. Это железобетонный факт.
Мария Отонаси осталась одна.
Не в силах открыть душу ни перед кем, кроме самых близких – и уже умерших – людей, Мария Отонаси осталась одна в самом полном, самом прямом смысле этого слова.
После того как особняк ее родителей продали, а опекуном Марии назначили Кёхико, младшего брата Митисиге, Мария исчезла без следа.
Вот практически и все, что я смог разузнать о Марии Отонаси.
Мне неизвестно ни как она уже после всего этого наткнулась на чудодейственные «шкатулки», ни что заставило ее пожелать стать существом, выполняющим желания других, и позволило заполучить «Ущербное блаженство».
По-видимому, это связано как-то с потерей родных.
Их смерть изменила Марию, вселила в ее сердце аномальное стремление жертвовать собой и, хоть и не прямо, но породила сверхсущество, которым она стала сейчас.
Что интересно – у нее была возможность заново открыть себя. Благодаря повторам «Комнаты отмены» у нее было на это столько времени, сколько можно пожелать. Она превратилась в нечто вроде копии Аи – возможно, она думала, что, став своей безупречной сестрой, сможет достичь цели.
Эх, у меня было столько информации – я должен был понять истинную натуру «О» куда раньше.
…Нет, неверно. Связать «О» с такой приземленной штукой, как ее семья, мешали другие причины.
Чем лучше ты понимаешь сверхъестественное, тем больше оно теряет ореол сверхъестественности. Если только не верить слепо, не отказаться от любых попыток понять «шкатулку», ты не сможешь ей овладеть. Нельзя пытаться объяснить необъяснимое.
Однако отказ от глубокого мышления – именно то, что я ненавижу больше всего на свете.
Это условие противоречит моему «желанию», так что выполнить его я просто не могу. Это мешает мне овладеть «шкатулкой»; чтобы облегчить себе задачу, я был вынужден наложить на свою «шкатулку» серьезные ограничения. Но благодаря этим ограничениям я и смог заполучить «шкатулку», с которой могу совладать, – «Тень греха и возмездие».
Постичь, что такое «О», было только вопросом времени.
«О».
С самого начала это был всего лишь инициал фамилии «Отонаси». А с учетом того, что Отонаси взяла имя своей сестры, я уверен, что интерпретация этой буквы следующая.
«О» означает –
«Ая Отонаси».
Я, Отонаси и Юри Янаги сидим в «Кинотеатре гибели желаний» – «шкатулке», имеющей форму алого кинотеатра.
Здесь, внутри, все настолько до безумия стерильно, что можно подумать – этот кинотеатр существует исключительно для того, чтобы стирать грязные создания; я постоянно ощущаю, как он давит на меня. Он постоянно отгрызает по кусочку от моей воли и мало-помалу сдавливает мою «шкатулку».
Сопротивляясь давлению, я обдумываю некий вопрос.
…Странно.
Я оглядываюсь.
Мы стоим в идеально чистом красном коридоре, имеющем форму кольца и связанном с четырьмя кинозалами. Прямо перед нами сейчас холл. На цифровом табло горит надпись: «Фильм "Повтор, сброс, сброс" окончен».
Итак, мне против моей воли показали уже три фильма.
«Прощай навсегда».
«В 60 футах и 6 дюймах друг от друга».
«Повтор, сброс, сброс».
Все они крутились вокруг моего прошлого, которое показывалось глазами Миюки Карино, Харуаки Усуя и Марии Отонаси соответственно. Роскошно оформленное изображение моих грехов, нацеленное на то, чтобы, так сказать, измотать меня. С учетом количества кинозалов в этом комплексе – остался один фильм.
Называется он «Пирсинг в 15 лет» и будет идти с 22.30 до 24.00. Если я не прекращу все это до полуночи, мое поражение практически предрешено.
Но странно.
Я думал, наша дуэль уже закончена.
– Омине, почему ты хмуришься? – спросил кто-то, глядя на мое выражение лица.
Мария Отонаси.
…Нет. Она уже далека от той робкой, замкнутой девушки; я не должен звать ее так.
– Ая. У меня вопрос.
Я произнес ее имя осторожно, но, как ни странно, оно ей вполне идет.
А, ну что удивляться. Когда я впервые встретил ее в «Комнате отмены», она была «Аей Отонаси» и никем другим. Девушка, стоящая передо мной сейчас, – та самая личность, созданная за время бессчетного множества повторов в попытке достичь своего идеала. «Ая Отонаси».
Когда мы были в плену тех бесконечных повторов, звать ее Марией было не в моих силах. «Мария» – изначально фальшивое имя, которое должно было отправиться в забвение; она упомянула его из простого каприза. Не существовало такого человека, как «Мария Отонаси», и Ая не собиралась допускать его существования.
Потребовалось чудо, чтобы превзойти это ее намерение, и это чудо мог совершить лишь Кадзу – один из немногих, кому удалось сохранить память между теми повторами.
В каком-то смысле Кадзу сломал планы Аи Отонаси и изменил судьбу.
Я же такого чуда совершить не мог. Я не мог запомнить имя «Мария», упомянутое в одной из тех временнЫх петель.
И поэтому она есть и останется для меня «Аей Отонаси», хоть она и позаимствовала это имя у своей старшей сестры.
Никак не среагировав на то, как я к ней обратился, Ая переспрашивает:
– Какой вопрос?
Я сообщаю ей, какую странность обнаружил:
– Почему «Кинотеатр гибели желаний» все еще работает?
Ая поднимает бровь.
– Ты о чем? Он работает, потому что Кадзуки Хосино не уничтожил его, это достаточно просто и очевидно.
– Не понимаешь, к чему я клоню? Странно, что он не сделал этого. Его воля сломалась в тот момент, когда ты отказалась от личности Марии Отонаси. Разве он не должен был сдаться? Тогда почему «Кинотеатр гибели желаний» по-прежнему работает?
Вот именно. Само присутствие Аи Отонаси здесь должно означать, что сражение закончено.
Потому что это означает, что план погрузить Кадзу в бездну отчаяния принес свои плоды.
Так почему мы до сих пор здесь? Почему он все еще не сдался?
– Похоже, ты ничего не понял, Омине. Ты ничего не знаешь о том, какого калибра Хосино на самом деле.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что его воля вовсе не сломлена, – отвечает она, не шевельнув ни единым мускулом.
– Хаа?
Какого черта?
Цель Кадзу – дать Марии Отонаси повседневную жизнь, свободную от «шкатулок». Но очевидно же, что эта цель недостижима – теперь, когда Ая решила навсегда стереть «Марию Отонаси» и пришла в кинотеатр. Цель Кадзу недостижима; он должен знать это лучше, чем кто-либо другой.
И все же его воля не сломлена?
– Так ты – хочешь сказать – он по-прежнему думает, что может тебя вытащить?
– Именно так. Это не обычный, нормальный парень. Он не сдается, пока у него есть цель, и неважно, достижима она или нет. Я постепенно начинаю подозревать, что он в принципе неспособен сдаваться.
Неспособен сдаваться?..
Абсурд. Однако же факт остается фактом: «Кинотеатр гибели желаний» по-прежнему функционирует. Кроме того, я не думаю, что Ая может ошибиться в оценке характера Кадзу.
Иными словами, она права.
Что означает…
– …Ччерт!
Это сражение изначально велось в расчете на то, чтобы сломить его дух.
Кадзу не может достичь своей цели, раз Ая сделала свой выбор. Он фактически уже проиграл. В этом я убежден, и неважно, что он по этому поводу думает.
Однако его поражение вовсе не означает мою победу. Если я ничего не предприму, проиграем мы оба. Если его воля останется несломленной и он не уничтожит свою «шкатулку», мне придется смотреть четвертый фильм «Пирсинг в 15 лет». После этого моя «шкатулка» развалится, хочу я этого или нет, и моя попытка сделать мир чище путем создания «людей-собак» пропадет впустую.
Если все продолжит идти своим чередом, я проиграю тоже.
Как вообще так получилось? Все шло по плану. Мне даже удалось нейтрализовать его троянского коня, Юри Янаги, и доставить сюда Марию Отонаси. И все равно я очутился в тупике. Я в тупике, хоть и не проиграл пока что… Да что такое вообще этот парень? Непобедимый боксер или что?
Начинаю понимать, почему «О» сказала, что мне не победить Кадзу.
– Отонаси-сан, – внезапно прерывает молчание Юри Янаги.
Я вслушиваюсь – вдруг ее слова дадут мне ключик к решению моей проблемы.
– В последние несколько минут ты перестала звать Кадзуки-куна по имени, да?
Ну вот, привлекла мое внимание, а несет полную ерунду.
Это приводит меня в ярость.
– Тебе-то что, сука? Хочешь убедиться, что Кадзу и Ая разошлись, и он теперь свободен? Ты мне мешаешь, так что заткнулась быстро нахрен.
– Эээээ?! Что за грубая лексика?! Ты гадкий! И потом, не слишком ли долго ты смотрел на меня как на пустое место?!
– Ну да, твое время на сцене кончилось. Ая уже стала врагом Кадзу, так что твоя ценность равна нулю. Так что будь хорошим маленьким привидением и сиди тихо, а то мы все тут привидениями станем.
– Мне, мне что, даже рта раскрыть нельзя?!
Я перестаю обращать на нее внимание. Ей отвечать – пустая трата времени.
Хотя она права – Ая стала звать Кадзу по-другому. Скорее всего, теперь, раз они стали врагами, она просто не может звать его так фамильярно, как раньше.
Враги.
Враги…
– Кстати, Ая, хочу прояснить один вопрос: могу ли я рассчитывать на твою помощь? Кадзу не оставит тебя в покое, пока его воля не сломлена, так что тебе тоже нужно его победить.
– Можешь. Я не могу просто игнорировать Кадзуки Хосино. Он, может, и безоружен, но расслабляться нельзя. Я по-прежнему считаю его величайшим из препятствий между мной и моей целью.
– Похоже, так и есть. Поэтому, мне кажется, объединить силы, пока мы с ним не разберемся, будет хорошей идеей. Что скажешь?
Секунду Ая молчит, потом наконец раскрывает рот.
– …Твоя «шкатулка», «Тень греха и возмездие», мне отвратительна. Твой подход основан на том, чтобы приносить в жертву других, а это против моих принципов. Я согласна, что у нас с тобой много общего, но я никогда не соглашусь с твоими методами.
– …Значит, ты абсолютно не намерена со мной сотрудничать?
Если так, мои руки связаны.
Кадзу до сих пор не сдался, несмотря на свое отчаянное положение. Если и есть способ сломать его, в нем наверняка должна быть задействована Ая.
– Нет. Я тебе помогу.
Неудивительно, что меня охватывает чувство облегчения, когда я слышу эти слова.
– Раздавить его – моя цель номер один. Я вот что имею в виду: у меня нет никаких обязательств помогать тебе – я всего лишь оптимизирую путь к собственной цели. К примеру, у тебя есть ограничение по времени, а у меня нет. Это различие может сыграть против тебя.
– То же относится и ко мне. Я предам тебя, если понадобится.
– Прекрасно.
– Ладно, так с чего начнем? Мне сейчас не приходят в голову очевидные способы, как его сломать, но ты-то можешь придумать, верно? Скажи: какой самый эффективный способ атаковать Кадзу?
– …
Ая молчит.
Этот вопрос я задал по двум причинам. Во-первых, она действительно может найти что-то, что я проглядел, потому что очень хорошо знает Кадзу. А во-вторых, я хочу убедиться, что она действительно полностью оставила его.
Я вполне уверен, что она разорвала все связи, но в то же время нельзя забывать глубину их отношений. Не удивлюсь, если окажется, что ее чувства к Кадзу все еще живы в какой-то степени. Она может предложить какой-нибудь несерьезный план, потому что в глубине души по-прежнему привязана к Кадзу. Если так, в качестве партнера она будет лишь обузой; тогда мне лучше просто использовать ее по полной программе, держа ее при этом подальше от Кадзу.
Однако ответ Аи таков:
– Мне просто надо забыть про Хосино.
Этот ответ исключает любую возможность, что у нее еще сохранились остатки привязанности к Кадзу – чего я опасался.
– Я с легкостью забуду про него; мне достаточно применить «Ущербное блаженство» к кому-то из его друзей. От того, что мы с ним выстроили в том повторяющемся мире, не останется ни следа. Вот и все, что нам нужно сделать.
Ее план –
Ее план сработает.
Кадзу не сдался – и до сих пор сохраняет надежду – потому лишь, что знает, что дорог Ае.
Можно и по-другому сказать: это все, что у него осталось; без этого у него не будет даже лучика надежды.
Значит, они просто должны стать незнакомцами. Особые связи между ними должны просто исчезнуть.
Однако –
– Но, Ая…
От ее предложения у меня руки трясутся.
Как она смогла произнести такое, даже не дернувшись?
Он и Ая были командой; они полагались друг на друга, они создали крепкие связи между собой. Глубокие связи, превратившие их в совершенно других людей.
И тем не менее Отонаси предлагает отправить в мусор эти связи – без малейших колебаний.
– Ая, тебя это действительно устраивает? – вяло спрашиваю я, хотя ответ очевиден.
Конечно, устраивает. Иначе она не предложила бы такого изначально. Сверхчеловек по имени Ая не испытывает вовсе никаких чувств, даже если ей предстоит забыть про Кадзу. Она монстр, мне с ней не сравниться.
Однако –
– Конечно, нет.
– …Что?
Я застыл.
Такого я не ожидал. Я бы совершенно не удивился, скажи она, что ей наплевать, но на такой ответ я не рассчитывал.
– Конечно, меня это не устраивает. Иначе я не пыталась бы оставаться с Хосино так долго. Я бы солгала, если бы отказалась признать, насколько дорог он был для меня. Пока я отрицаю это, я не могу ему противостоять.
Ая недвусмысленно заявляет, что забыть Кадзуки Хосино ей будет больно.
Но это же нонсенс!
– Но тогда –
Как она может такое предлагать? Предлагать то, что грубо и безжалостно раздавит ее собственные чувства?
– Не имеет значения, что есть Хосино для меня.
– …Почему?!
– Потому что мои чувства не представляют угрозы для моих планов.
– …
У меня перехватило дыхание. В голосе Аи слышится абсолютная убежденность.
– Я не обращаю внимания на чувства, которые мешают мне двигаться к цели. Мой разум не настолько слаб. На мою волю чувства не повлияют.
При взгляде на ее совершенно непостижимое поведение – на то, как она препарирует собственные чувства с совершенно отстраненной позиции, – становится очевидно одно.
Она говорит правду.
– Я не человек. Я всего лишь существо, выполняющее желания. Иными словами, я «шкатулка».
Разумеется, это лишь фигура речи; Ая человек по всем статьям. Она всего лишь имеет в виду, что ведет свою жизнь с нечеловеческой решимостью.
Но она действительно живет так.
Для Аи весь смысл жизни в том, чтобы достичь цели. Она не позволяет своим чувствам и желаниям стоять на ее пути к этой цели – даже чувству к самому дорогому своему другу, даже желанию избежать собственной гибели.
…Машина… робот… «шкатулка».
Я тоже стремился к такому совершенству.
Я тоже мечтал создать идеальный мир.
Но сейчас, видя, как она взрывает границы человеческого, могу ли я представить себя на ее уровне?
– …
…Невозможно.
Мне было бы легче, скажи она, что ей легко забыть Кадзу, потому что на это и я способен, если сожму как следует свое сердце.
Но она не такая. Даже испытывая столь мощные чувства, Ая Отонаси способна безостановочно следовать навстречу своей цели.
Я так не могу.
Невозможно.
В конечном итоге я всего лишь человек.
Хуже того, я –
Внезапно «тени греха» во мне начинают буйствовать.
– Арггг!
Хуже того, я могу утратить способность терпеть боль, вызываемую «тенями греха», хоть я и принял эту боль, чтобы [управлять] другими. «Тени греха» вопят и мечутся всякий раз, когда я предоставляю им такую возможность. И со временем это становится только хуже.
Я стискиваю зубы. Блин! Ощущение такое, будто у меня по жилам летят пули. Почему боль, которую причиняешь себе сам, такая сильная?
Сломается ли моя «Тень греха и возмездие» после того, как я посмотрю следующий фильм? …Ха-ха, я хоть до начала фильма-то продержусь? Может, я развалюсь раньше. Боль невыносима; и не менее невыносимо ожидание неизбежного разрушения.
Почему я так жалок?
Почему я родился обычным человеком, неспособным творить чудеса?
Я прикасаюсь к серьге. Я хочу измениться. Я не хочу снова становиться дураком, каким был раньше. Я хочу и дальше сопротивляться этому забытому богом миру.
Но,
но,
но по правде –
Свет. Тьма. Море. Мир. Отель. Матка. Держимся за руку. Слезы. Победа. Мир. Кожа. Холодно. Холодно. Ловушка кэтчера на моей левой руке. Оцепенение. Разница в таланте. Зависть. Мечта. Признание. Тревога. Сигареты. Ожоги. Дрожь. Страх. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Грех. Наказание. Возмездие. Грех и возмездие. Пирсинг.
Я снова прикасаюсь к серьге, тяжело дыша.
Когда я проделал дырку в ухе? Эта мысль заставила меня вспомнить человека, которого я ненавижу больше всего на свете. Миюки Карино.
Рино не смогла раскаяться в том, что совершила. Она не сознавала, что сделала что-то плохое. Я должен был дать ей понять это. Я не смог удержаться от того, чтобы преподать ей урок за то, что она сделала с Кири; иначе я просто не смог бы жить в этом несправедливом мире. Вот почему я сделал то, что сделал. Я решил, что не прощу ее, пока она не раскается. Но Рино не сознавала своей вины; она лишь неискренне извинялась. Поэтому я не мог ее простить, да и не хотел. «Пожалуйста, скажи, что я должна сделать!» Почему ты не можешь разобраться с этим сама? «Я люблю тебя. Я сделала все это, потому что я всегда любила тебя, Дай-тян». Блин, кончай делать из меня идиота. Пытаешься заставить меня пожалеть тебя? Нет, не пытаешься? Ты обвиняешь меня. Именно я заставляю Кири страдать, вот что ты пытаешься мне сказать, ты, кусок дерьма. Я не выдержал и начал бить Рино. Я сам не мог поверить в то, что делал. Бить подругу детства – это казалось чем-то нереальным. Я прибег к насилию, и мое сознание отключилось от реальности. Я чувствовал, что применяю насилие, но казалось, будто это делает кто-то другой. Тот тип, который бил Рино, – это был не я; это был незнакомец, живший во мне и вырвавшийся из-под контроля. «Прости меня, прости меня, прости меня!» Прощения не просят у того, кто тебя бьет, черт тебя подери!
Ничто не решилось.
Ничто не решилось.
Просто не существовало решения.
Без «шкатулки» я был абсолютно бессилен.
Я знаю. Я прекрасно знаю, через какой кошмар пришлось пройти Рино в том отеле. Я знаю чувства Рино ко мне. Я знаю, что у нее много хороших качеств: она веселая, общительная, деликатная, заботливая, ее радует хорошее и огорчает плохое. Я знаю, она вовсе не плохой человек. И все же я не могу ее простить. Я не могу ее простить. Вот почему возник конфликт. Хотя бить ее было абсолютно нельзя, я должен был сделать это. Соответственно, я разломал мой мысленный образ Рино и стер ту его часть, которая вызывала конфликт. Я забыл, что мы с ней дружили с самого раннего детства.
Так я загнал Рино в угол.
Я выкрасил волосы и сделал пирсинг. Я хотел стать другим человеком, не таким, как прежний «Дайя Омине». Если моя общительная натура привела к тому, что случилось с Кири, то я хотел ее уничтожить.
Мне не нужно, чтобы кто-то сообщал мне, что я ничего особенного собой не представляю.
Я не могу стать таким, как Ая Отонаси.
Единственное, что отличает меня от среднестатистического человека, – я смотрю на вещи с более абстрактной позиции.
Вот и хорошо.
…Лучше некуда.
Мне наконец-то удалось заткнуть «тени греха» и вернуть контроль над собой.
– Что с тобой, Омине?
– Т-ты как?
Ая и Янаги обращаются ко мне.
– …Ничего.
…Черт, почему вообще я нервничаю?
У меня, конечно, есть слабости, но все равно незачем предаваться пессимизму.
Если я не могу полностью обуздать свои чувства, надо всего лишь подавить их и не обращать на них внимания. Не обязательно встречать их лоб в лоб, как это делает Ая. Я всегда знал, как обойти свои эмоции, и благодаря этому я способен мыслить рационально. Это сильное оружие. Я должен гордиться своими качествами.
Взяв себя в руки, я вслух заявляю:
– Ая. Возвращаясь к твоему предложению: я согласен, мы должны воспользоваться «Ущербным блаженством», чтобы победить Кадзу. У тебя уже есть конкретный план?
– Нет, пока нет. Мне ведь только что пришла в голову эта идея.
Я так и думал. Ая Отонаси на удивление беспомощна, когда дело доходит до хитроумных интриг. Ее железные принципы влияют на ее же способность проводить окольные атаки. Да, даже у Аи есть слабые стороны; зачем тогда утруждаться, сравнивая мою силу с ее?
– Могу ли я попросить тебя поделиться своими мыслями, Омине?
– Я вполне убежден, что твоя потеря памяти окажется действенным средством. Но все это бессмысленно, если мы не дадим ему знать об этом, верно?
– Он узнает достаточно быстро, даже если и не дадим.
– Для тебя, может, и достаточно быстро, но у меня времени в обрез. Я должен вмазать ему твоей потерей памяти прямо в лоб.
– Мм, разумно. Это значит –
– Вот именно. Мы должны использовать «Ущербное блаженство» у него на глазах.
– Пролезть в эту «шкатулку» возможно, но выбраться отсюда – нет. Я здесь, следовательно, нам придется –
– Позвать его в «Кинотеатр гибели желаний», – заканчиваю я ее мысль.
Это обязательное требование, чтобы сломить его волю.
– Но как мы это сделаем? Противнику гораздо выгоднее спрятаться где-нибудь и ждать, пока твоя «шкатулка» не развалится. Хосино надо всего лишь переждать ближайшую пару часов. Не думаю, что он рискнет сюда явиться.
– Это не должно стать проблемой, если мы воспользуемся моей «Тенью греха и возмездием».
– Кстати, а на ком ты собираешься использовать «Ущербное блаженство», Омине?
– Зависит от того, как будет действовать Кадзу, но прямо сейчас нас здесь всего трое. Что оставляет лишь одного реального кандидата, – и я перевожу взгляд на Янаги.
– Э?
– Отличная новость, правда, Янаги? Тебе только что досталась новая роль, и ты снова чего-то стОишь!
– Э? А? Ах… – бормочет она и, по мере того как до нее доходит, к чему я клоню, постепенно бледнеет.
Ая становится между мной и Янаги и закрывает ее от меня.
– …Прости, но я совершенно не намерена использовать свое «Ущербное блаженство» на ком-либо, кто сам не просит о помощи. Даже если это потребуется, чтобы победить Хосино.
Понятно. Даже когда она решилась, ее правила остаются все теми же – она не ставит достижение результата выше, чем ненасилие над другими.
…Нет, в каком-то смысле это ожидаемо. Если бы она вела себя как-то иначе, это противоречило бы ее собственной цели, делать других счастливыми.
– Ладно. Придется, значит, подыскать кого-нибудь еще.
Мгновенно поняв, что она не уступит, я говорю какие-то пустые слова, просто чтобы пригладить ситуацию пока что.
Ая слегка кивает. Похоже, она удовлетворена.
Честно говоря, для меня заставить Янаги попросить о помощи – раз плюнуть: я же проглотил ее «тень греха». Во время «Игры бездельников» она приобрела глубокие душевные раны; а раз ее грех хуже, чем у большинства людей, мне достаточно всего лишь втереть в эти раны немного соли.
Конечно, Янаги не единственный кандидат. Я могу воспользоваться любым из друзей Кадзу, чтобы заставить Аю забыть его.
Однако нельзя слепо надеяться, что кто-то подходящий появится. Янаги мне нужна – это жертва, которая всегда будет под рукой.
Придя к такому выводу, я вновь возвращаю внимание к нашему разговору.
– Мы доставим Кадзу в «Кинотеатр гибели желаний» до завершения последнего фильма и задействуем «Ущербное блаженство» на ком-то из его друзей прямо у него на глазах. Теперь – как мы все это осуществим?
– Вот именно. Ты заявлял, что это будет нетрудно сделать; не мог бы ты пояснить?
– Значит, как этого добиться, хм…
Как насчет угрозы убить Аю, если он не сдаст «Кинотеатр»? Не знаю, насколько убедительной выглядит эта угроза, но Кадзу, вероятно, подчинится, если она затрагивает Аю – даже если угроза выглядит сомнительной.
Значит, я могу воспользоваться «Тенью греха и возмездием», чтобы передать ему эту угрозу? Может сработать; однако добраться до него за то небольшое время, что у меня осталось, может оказаться на удивление трудно. Блин, если бы мне помогла «О», было бы вообще без проб-…
У тебя есть желание?
…Нет, погодите-ка. Я упускаю из виду что-то важное. Как вообще Кадзу заполучил «Кинотеатр гибели желаний»?
Очевидно, «шкатулку» ему дала «О». Он попросил «О» помочь ему, чтобы одолеть меня.
«О» на стороне Кадзу, не на моей.
Что «О» дала ему шкатулку, я знаю наверняка. Если только они не успели с того времени стать врагами, я должен принимать во внимание возможность того, что они сотрудничают.
Предположим, я осуществлю свой план и пригрожу ему, что убью Аю. Даже если мне удастся передать ему эту угрозу, не сможет ли «О» сообщить ему, что это лишь блеф, если ей не понравится развитие событий? Могу ли я исключить этот вариант?
Нет, не могу. Он выглядит более чем реалистично.
Значит, мне придется перехитрить еще и «О».
«О» не всеведуща, но, похоже, знает практически обо всем, что происходит. Если я сейчас выложу свой план, есть вероятность, что «О» тоже узнает о нем. Однако читать мысли «О» не умеет. Я могу скрыть свои намерения, если буду молчать о них; в этом отношении она не более чем человек.
Иными словами, я должен заставить Кадзу явиться сюда по собственной воле, при этом скрыть свой план от Аи и сделать так, чтобы «О» поверила, что все идет в пользу Кадзу.
…Какого хрена? Все запутанно до невозможности.
– Омине, что-то ты долго молчишь. Не придумывается план?
Я смотрю Ае в лицо.
Бесстрастное лицо. Лицо, полностью скрывающее все ее чувства.
Вдруг в голове всплывают несколько реплик из фильма «Повтор, сброс, сброс».
«Я знаю, к чему приведет такое "желание". Оно приведет…»
«…к краху».
«Но что я буду делать, если ты узнаешь про "шкатулки" и все равно возьмешь одну из них? Я не отберу ее у тебя. Я буду сражаться с любым другим "владельцем", но с тобой, скорее всего, не буду».
«Может, я снова с тобой вступлю в союз… нет, это исключено. Я не буду с тобой сотрудничать. Вообще никак не хочу вмешиваться. Наши с тобой цели случайно оказались близкими. Мы и не должны были становиться партнерами. Да, на самом деле мы…»
«…родственные души».
– …Как трогательно, – не думая произношу я – и тут же жалею об этом.
Эти ни с того ни с сего вспомненные слова, которые она сказала мне в фильме… нет, в одном из тех бесконечных повторов… сбивают меня с толку.
…Что для меня «Ая Отонаси»?
Для Кадзу «Ая Отонаси» – враг. Он хочет вернуть Аю – нет, в данном контексте я должен звать ее Марией – в свою повседневную жизнь, а раз «Ая Отонаси» и есть то, из-за чего Мария объявила себя «шкатулкой» и отказалась от звания человека, то она представляется ему главным препятствием.
Однако для меня все наоборот. Я не хочу, чтобы она была «Марией Отонаси».
– …
Не хочу?
Почему?
Потому что наши с Аей цели похожи? Потому что мы сотрудничаем? Потому что мы и в «Комнате отмены» сотрудничали? …Такое ощущение, что я упускаю что-то. Ни один из этих ответов не кажется верным.
Моя нужда в ней куда фундаментальнее; это означает, что она как-то связана с моей целью.
Моей цели достичь не обязательно должен именно я. В ближайшем будущем я сломаюсь под тяжестью грехов; к тому времени моя цель все еще не будет достигнута. Но я не против. Я не против, если только найдется кто-то, кто подхватит знамя – как Синдо; и мир постепенно будет меняться к лучшему. Мне безразлично, если я умру, если меня будут ненавидеть, если ко мне будут относиться как к мусору.
Но если так –
Ааа… понятно. Я знаю, что для меня Ая Отонаси.
Ая Отонаси – мой источник надежды.
Если ей удастся осуществить свое желание и создать мир, в котором все будут счастливы, моя цель тоже будет достигнута. Если ее желание осуществится, то и мое тоже.
То, как она живет, заставляет меня верить, что ее мечта действительно может обратиться в реальность, даже несмотря на то, что воплотить ее куда тяжелее, чем мою.
Ее отчужденность.
Ее благородство.
Ее корректность.
Ее цельность.
Она столь непостижимое существо, что даже мое «желание» может быть спасено.
Нет, не только мое «желание».
Она может спасти всех «владельцев».
Она – маяк надежды для любого «владельца».
Вот почему у нее такое же имя, как у «О». Она существо, исполняющее «желания» всех людей.
Она благородное существо, которое необходимо защищать.
Потому-то я и не имею права признать поражение.
Я не могу простить Кадзуки Хосино за то, что он топчется по нашим «желаниям» из-за такой банальной мелочи, как стремление быть с «Марией»; не могу простить ему такого эгоизма.
Мы должны раздавить Кадзу.
– Я придумал план.
Ради всего этого – я обману Аю, «О» и всех остальных, кого потребуется, и зашвырну Кадзу в бездну отчаяния.
– Мы используем Касуми Моги.
Кадзу.
Я не дам тебе вернуть нулевую Марию.
Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 22.03
Как описать это парадоксальное чувство?
Ничто во мне не изменилось, и все же я изменился.
Все, что произошло, – я стал лучше понимать себя; я, так сказать, прочел мануал к самому себе. Но этого оказалось достаточно, чтобы изменить мой мир. В теле ощущается свежесть, будто кто-то влил ментол мне в жилы. В голове с каждой минутой становится яснее; все, что затуманивало мои мысли, исчезло без следа.
Туман, висящий над миром, рассеивается.
Теперь я могу сосредоточиться исключительно на спасении Марии.
Такое изменение произошло со мной, когда я заполучил «Пустую шкатулку».
– Уаа, что с этой девушкой?
Это первое, что произносит побледневший Харуаки, войдя в тоннель. Мы в пригороде, под железной дорогой, проходящей над рекой. Харуаки неотрывно смотрит на Ироху-сан. Она без сознания – сидит, привалившись к изрисованной граффити стене.
– Не-неужели ты ее убил… Хосии?
– Она жива!
– Н-но тут же полно крови?..
Земля и стены забрызганы красной жидкостью, лицо и одежда Ирохи-сан тоже.
– Это фальшивая кровь.
– Фа-фальшивая? Правда?
Харуаки садится на корточки, дотрагивается до красной лужицы на земле, нюхает пальцы. В первое мгновение он морщит бровь, потом, поняв, что я сказал правду, несколько раз кивает.
– А-ага, это не кровь. Но все равно, что случилось? Почему она в отключке?
Он осматривает ее лицо, проверяет дыхание и пульс. С того места, где стою я, лицо Ирохи-сан видно плохо, потому что единственным источником света остается тусклый фонарь.
Что я сделал с Ирохой-сан? Объяснение займет слишком много времени, поэтому я решаю ответить только на первую часть вопроса.
– Дайя и Ироха-сан обманули меня и вынудили предать Марию у нее на глазах. Я попался, как ребенок, и теперь Мария в «Кинотеатре»!
– Значит, Мария-тян узнала про «шкатулку» Дайяна?
– Похоже на то.
Харуаки знает, насколько это серьезно, поэтому он встает и, нахмурившись, смотрит на меня.
– Почему ты не позвонил мне до того, как это все случилось? Или ты мне недостаточно доверяешь, чтобы на меня рассчитывать? – спрашивает он угрожающим тоном. Высокий рост позволяет ему принимать весьма угрожающий вид, когда он так вот давит.
– Я доверяю! Я просто не мог тебе позвонить, потому что мне было сказано прийти одному, – но, уже произнося эти слова, я понял, что это не единственная причина. – …Нет, я бы тебе не позвонил, даже если бы мне не сказали.
– Но почему?! – кричит Харуаки. Он просто невероятно разъярен, что в минуту нужды не смог быть рядом со мной.
Какой же он замечательный, надежный партнер.
Я правда очень рад, что мы с ним друзья.
– Все наоборот! Я очень рассчитываю на тебя.
– Чего?
– Это правда – я все это время на тебя рассчитывал…
Если бы это было не так, я изначально не смог бы втянуть его во все это дело; я бы не винил себя за то, что рассказал ему про «шкатулки».
– …Если, если ты мне доверяешь, почему ты –
– Ты же был с Коконе, забыл? Я хотел, чтобы ты ее защищал! Ты же знаешь, почему, знаешь?
– А… – Харуаки смущенно скребет щеку. – Ну да… мы думали, что Дайян нападет на Кири.
– Вот именно; был шанс, что вся эта затея – всего лишь чтобы нас отвлечь.
Да. Мы были уверены, что Дайя атакует Коконе. Мы считали, что Коконе в большей опасности, чем я и Мария.
У нас были основания так считать.
Мы думали, что Дайя уже понял, что я не «владелец» «Кинотеатра гибели желаний»; если бы это произошло, он в первую очередь атаковал бы «владельца».
В таком случае его мишенью стала бы Коконе, а не Мария.
Но вышло не так.
– Значит, Дайян до сих пор не понял, кто настоящий «владелец»?
– Похоже, что так.
«Кинотеатр гибели желаний» существует с одной-единственной целью – уничтожить «шкатулку» Дайи.
Он должен был понять ее суть, когда Юри-сан проникла в кинотеатр – ведь на экране по-прежнему отображалось лишь его прошлое.
Но почему же тогда он не понял, что я не «владелец»?
Безусловно, вариант, при котором я приобретал «шкатулку», возможен; по правде сказать, в крайнем случае я действительно был готов обратиться к «О» и победить Дайю с помощью «шкатулки». Еще раз: это только на самый крайний случай; тем не менее я действительно спланировал такое развитие событий.
Но даже если бы я заполучил «шкатулку», я не смог бы пожелать чего-то подобного. Моя «шкатулка» ни за что не стала бы «Кинотеатром гибели желаний». Я не могу выбрать «шкатулку», которая спасает одного Дайю.
Я что хочу сказать: такая «шкатулка» может принадлежать только человеку, который всем сердцем думает о Дайе и только о нем, верно?
Это невозможно для любого, кроме того или той, кто слепо зациклен на Дайе, верно?
Я бы так просто не смог. Я считаю его своим другом и ценю нашу дружбу, но, боюсь, мои чувства к нему не настолько сильны, чтобы заслонить от меня весь остальной мир. Я не в состоянии родить «желание», нацеленное на него и ни на кого больше.
Если бы он не стал убегать от вопроса, кто же истинный «владелец» этой «шкатулки», а обдумал его должным образом, он бы наверняка это понял.
Но он не смог.
Почему?
Потому что его собственная «шкатулка» сбила его с пути.
Если он не в состоянии понять даже, кто истинный «владелец» «Кинотеатра», очевидно, что метод Дайи ущербен. Если он не в состоянии даже узнать человека, испытывающего к нему столь сильные чувства, очевидно, что он ошибается. Из-за того, что Дайя старается превратить свое сердце в ледышку, он старательно изгоняет этого человека из своей памяти. А закрывая память, он ослепляет себя.
И при всем при этом он по-прежнему заявляет, что его цель такая вся из себя возвышенная?
Он заявляет, что хочет исправить мир, даже если это будет стоить ему жизни?
– …Хе-хе…
Смешно.
Глупо.
Такой человек в принципе не способен добиться чего-то стоящего.
Слепец хочет вести людей за собой? Готов держать пари, он забредет не туда – он только сделает хуже.
И ради этого он хочет отобрать у меня Марию?
Кем вообще он себя считает?
– …
Я смотрю на бессознательную Ироху-сан, всю в красных пятнах.
Она тоже была неправа. Она тоже пыталась отобрать у меня Марию.
Вот и получила по заслугам.
Я сказал Харуаки, что Ироха-сан жива – и это правда, – но я украл у нее смысл существования. Сейчас она являет собой печальное зрелище; не исключено, что она уже не оправится.
И что с того?
– …Хе-хе-хе…
Дааа, я и с Дайей сделаю то же самое.
Его отчаяние будет на порядок глубже, чем у Ирохи-сан, потому что его «желание» родилось внутри него самого. Он не сможет оправиться, когда поймет, что оно никогда не исполнится. Более того, он в ответе за смерть Кодая Камиути. Жестокая реальность ожидает Дайю, когда ему некуда станет убегать.
Но я раздавлю его.
Насрать мне на «желание» слепца. Если он свалится в депрессию, когда его «шкатулка» будет раздавлена, – он сам будет в этом виноват. Псих несчастный – ты пожинаешь то, что посеял, ясно тебе?
Поэтому.
Отдавай уже Марию обратно, слепой ублюдок.
К оглавлению
Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (1)
Берег реки, сумерки
Вид с воздуха. Широкая река блестит под вечерним солнцем. Двое учеников последнего класса средней школы, ДАЙЯ и КОКОНЕ, посреди багряного заката. Они идут, держась за руки и глядя перед собой.
КОКОНЕ (монолог)
Сколько я себя помню, мы с Дайей всегда вместе.
Дайя сжимает ее руку крепче.
КОКОНЕ (монолог)
Он есть во всех моих воспоминаниях.
Она выпускает его руку.
КОКОНЕ (монолог)
Чтобы избавиться от прошлого, с Дайей необходимо расстаться.
Комната Коконе, 17.00, полгода назад
Они вдвоем сидят на кровати Коконе, оба в школьной форме.
КОКОНЕ
Мм… ахх…
ДАЙЯ отводит свои губы от ее. КОКОНЕ в очках, ее волосы угольно-черные. Она стыдливо опускает глаза.
КОКОНЕ (монолог)
Я должна благодарить Хару-куна, что мои отношения с Дайей наконец-то изменились. Только увидев нас с Хару-куном вместе, Дайя понял свои чувства и предложил мне встречаться. Но, честно говоря, ему на это слишком уж много времени понадобилось.
ДАЙЯ переплетает свои и ее пальцы, а свободной рукой начинает гладить волосы КОКОНЕ. Его ласковая улыбка очаровывает КОКОНЕ, девушка зарывается лицом в его грудь.
КОКОНЕ (монолог)
Я ведь всегда была в него влюблена, еще с тех времен, когда мы детьми играли в дочки-матери. Я прекрасно понимала и свои чувства, и его, хоть он сам их еще не понимал.
ДАЙЯ обвивает КОКОНЕ рукой.
КОКОНЕ (монолог)
Прежде чем начать встречаться с Дайей, я сказала Рино, что всегда любила его. Она тогда посмотрела подозрительно и спросила, правда ли это настоящая любовь; но я уверена, что настоящая. По-крайней мере, насколько я помню, я всегда так чувствовала. И я всегда надеялась, что он ответит мне теми же чувствами.
Камера отъезжает и показывает всю комнату КОКОНЕ. Она вся в приглушенных тонах. Белые и коричневые предметы мебели, например письменный стол; музыкальный центр hi-fi; повсюду раскиданы мягкие игрушки.
КОКОНЕ (монолог)
Моя комната пропитана Дайей. Когда я слушаю песни о любви, представляю себе его лицо; когда читаю романтическую мангу, отождествляю свои чувства и чувства главной героини – бывает, что даже до слез. Иногда я пишу в тетрадке «Коконе Омине», когда делаю уроки, и улыбаюсь про себя. Я всегда думаю о Дайе, когда нахожусь здесь.
ДАЙЯ
Коконе.
КОКОНЕ
Ммм?
КОКОНЕ (монолог)
Дайя совсем недавно начал звать меня по имени. Никогда не забуду первый раз, когда это произошло. О, его лицо было красным, как помидор, когда он не сумел нормально и вежливо произнести мое имя. Это точно навсегда останется у меня в памяти.
ДАЙЯ
Я люблю тебя, Коконе. И всю жизнь буду любить.
КОКОНЕ
Мм. Я верю.
ДАЙЯ улыбается радостно, как невинное дитя.
КОКОНЕ улыбается в ответ.
КОКОНЕ (монолог)
За это счастье я готова отдать все.
Берег реки, сумерки
КОКОНЕ входит в реку, не разуваясь.
КОКОНЕ (монолог)
Мой мир был теплый. Теплый, как Дайя. Ласковый мир, в котором я жила; он слегка сверкал, как во французском фильме, который я видела когда-то. Я чувствовала, что меня окружает чистое блаженство.
Шаг за шагом КОКОНЕ заходит дальше в алую реку.
КОКОНЕ (монолог)
Но я ошибалась. Я не понимала, что другие люди живут не в том ласковом мире, в каком я думала, что живу. Я не знала, что другие видят мир холодным, грязным, жестоким, и что от встречи с мирами этих людей мой мир тоже…
Какой-то мусор, плывущий по реке, касается мокрых ног КОКОНЕ.
КОКОНЕ (монолог)
…станет грязным.
ДАЙЯ быстро заходит в реку следом за ней.
КОКОНЕ (монолог)
Дайя… Не связывай себя тем своим обещанием любить меня вечно. Твое счастье для меня важнее, чем мое собственное. Я сделаю для тебя все, поэтому –
Такой же вымокший ДАЙЯ обнимает ее.
ДАЙЯ
Коконе, не бойся. Я останусь с тобой.
КОКОНЕ дрожит в его влажных объятиях.
КОКОНЕ
Ты холодный.
ДАЙЯ поспешно выпускает ее.
КОКОНЕ (монолог)
Если я буду мешать тебе стать счастливым, тебе ведь будет легче отбросить меня, да?
Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 22.15
Мы должны избегать [рабов] Дайи.
Все еще не представляя, что делать дальше, мы выбираемся из-под моста, чтобы не наткнуться на [рабов]. Оставаться здесь – плохая идея.
Ироху-сан мы оставили – у нас не было выбора. Конечно, мы не хотели, но, если бы мы потащили ее домой, фальшивая кровь вызвала бы слишком сильные подозрения; вдобавок мы потеряли бы драгоценное время. Жаль, что я вынужден так поступить; но ей всего два часа предстоит продержаться, а потом мы закончим эту битву.
Внезапно Харуаки произносит неуверенным тоном:
– …Эмм, Хосии, не уверен, что это стоит говорить, но…
– Мм? Что такое?
– У тебя сейчас такой страшный вид! Похоже, Дайя тебя серьезно достал, да? Оставить семпая под мостом логично, конечно, но ты с таким безразличным видом это сделал…
– Э?
Правда?
Я и не заметил… но, сдается мне, он прав. Что-то сейчас со мной явно не так – особенно если учесть, что я только что про себя обозвал Дайю слепым ублюдком.
– Наверно, ничего удивительного, что ты малость не в себе от того, что он украл у тебя Марию-тян, но если ты не успокоишься, то окончательно «поплывешь», нет?
– Да.
Успокойся, Кадзуки. Успокойся и придумай, как вернуть Марию.
– И, честно говоря, я по-прежнему хочу помочь Дайяну… хотя и знаю, что это будет непросто.
По правде сказать, спасение Дайи начисто вылетело у меня из головы. У меня все вылетело из головы, кроме Марии.
– …Угу.
Конечно, я тоже хочу спасти Дайю, если только это возможно, но при каждой мысли о Марии я невольно злюсь на него. И я не могу заставить себя не думать, что дешевая жалость мне будет только мешать.
С другой стороны – если я буду избегать думать о Дайе, это может закончиться моим поражением. Но да… прямо сейчас мне лучше бы подумать о чем-нибудь другом, о чем-то, что позволит забыть мою злость. И это будет –
– …Коконе.
Да.
В таком случае первое, что приходит в голову, – Коконе Кирино.
Два дня назад, вечером 9 сентября, Коконе пригласила меня к себе в комнату.
Я там был впервые. Комната была обставлена в темных тонах и выглядела нарочито стильной. Однако на меня она произвела странное впечатление. Какая-то непоследовательность здесь чувствовалась; стиль выглядел ненатуральным. В общем, эта комната и Коконе не сочетались друг с другом. Я чувствовал какую-то искусственную необходимость, которая заставляла ее жить в такой комнате.
Ну, поневоле так подумаешь, если знаешь, что я сделал с Коконе.
Эта комната олицетворяет ее трансформацию.
И нужна она, чтобы – забыть Дайю.
– …Не нужно больше скрывать. Расскажи мне, что случилось с Дайей.
Коконе решила прекратить делать вид, что Дайи нет и не было никогда.
Первое, что я подумал, услышав это, было:
Слава богу.
Я все равно собирался рассказать ей про Дайю. Нет… у меня просто не было иного выхода. Пренебрегать Коконе или держать ее в неведении – в моем сражении с Дайей это просто недопустимо.
Так что я был признателен ей, что она собралась с мыслями и приготовилась сама, без посторонней помощи. Ведь мой предстоящий рассказ – на грустную тему; лично я бы предпочел об этом молчать.
…Ошибка, которую Дайя совершил в прошлом.
…Боль, от которой Дайя страдает в настоящем.
…Трагический конец, который ждет Дайю в будущем.
Это знание наверняка заставит ее винить себя.
Это знание наверняка расстроит ее.
Это знание наверняка будет терзать ее.
Но все равно я ей рассказал.
Я рассказал ей про Дайю все.
Коконе лишилась дара речи.
Когда я закончил свое объяснение, она молча стояла и смотрела в стену за моей спиной с совершенно ошеломленным видом.
Ничего не делала, лишь глубоко дышала. И я счел правильным уйти.
На следующий день она снова сказала мне прийти к ней. Когда мы здоровались, я заметил, что ее веки набрякли, но в остальном она выглядела как обычно.
Однако едва я закрыл дверь в ее комнату, Коконе принялась расстегивать блузку.
Это было так неожиданно, что я даже не смог правильно среагировать. Мне бы отвернуться, а я просто тупо стоял и смотрел.
С абсолютно непроницаемым лицом она сняла выше пояса все, кроме лифчика. Потом развернулась ко мне спиной.
– Смотри!
Я едва не спросил, на что именно мне предлагается смотреть.
Но заметил и без посторонней помощи.
Сперва я увидел отметину чуть ниже застежки лифчика.
Это был ожог – судя по всему, от прижатой к голой коже сигареты. И не один; по всей спине было столько темных, злых ожогов, словно кто-то выбросил здоровенное мусорное ведро на снежное поле.
И все эти ожоги вместе образовали осмысленную фразу – непристойную, из тех, что даже в самых грязных общественных туалетах непросто найти.
– …
Раздавлены.
Мои чувства были раздавлены.
Эти отметины подействовали на меня страшно.
– Уу… у…
Слезы сами собой побежали по моим щекам.
Мысли типа «Бедняжка Коконе, как же это больно, ожоги ведь никогда полностью не сойдут, видимо, поэтому они и расстались» пришли позже. А тогда при виде этих отметин у меня была одна реакция – я расплакался.
Коконе развернулась ко мне лицом. Не обращая внимания на мои слезы, она весело произнесла:
– Повезло тебе, Кадзу-кун, скажешь нет? Перед тобой такая секси с размером «Е», и в одном белье!
Коконе шутила как обычно и… плакала.
Дальше наш разговор проходил под обоюдные всхлипы.
– Это сделала моя давняя подружка Рино, – сказала Коконе, застегивая блузку. – Ты же знаешь, Дайя потрясно выглядел и отлично учился; он тогда был настолько классным, что его даже принцем звали в нашей школе. Он не всегда был таким букой, не красил волосы и не носил серьги. О, я с ним совершенно не сочеталась. Я выглядела просто убого со своими дурацкими черными волосами и здоровенными очками. В общем, совершенно никакая, средненькая девчонка. Ты бы просто ухохотался, если б я тебе фотку показала! …Мне, правда, не смешно было.
Я покачал головой.
– Хорошо или плохо ты с ним сочеталась, неважно! Я уверен, Дайе было плевать.
– Мм, он-то был совершенно не против! – Коконе кончила застегиваться и подняла глаза на меня. – Против были другие девчонки, которые запали на Дайю.
До меня начало доходить, откуда могли взяться те ожоги.
– …И эта девушка, про которую ты сказала – ээ, Рино – она тоже считала, что ты ему не пара?
– Ммммм, да не очень, я думаю?
– Что?..
– Эээ, давай расскажу все по порядку. Сперва кое-что насчет Рино: она на год младше меня и тоже дружила с Дайей с детства. В общем, она тоже долго была влюблена в Дайю, хотя я была первой. Но она отстала от него и начала встречаться с парнем по фамилии Камиути. С тем, которого… Дайя убил.
Вот это сюрприз. Я ничего не знал про эту историю. С учетом такого прошлого Дайя, пожалуй, довольно мягко общался с Кодаем Камиути в «Игре бездельников».
Но если принять во внимание исход – легко заподозрить, что это прошлое и подтолкнуло Дайю на путь убийства.
– Камиути сделал с Рино нечто ужасное, и я сама плохо понимаю, почему. Рино было очень больно, и, чтобы облегчить эту боль, она требовала внимания от Дайи.
Но, знаешь, мы с Дайей тогда уже встречались. Он любил меня, не ее. Да, он был с ней ласковым, но чисто по-дружески, не более того. Когда Рино это поняла, ей стало еще хуже. У нее, можно сказать, крыша поехала. Почему-то она стала злиться на меня – решила, что я украла его у нее.
Коконе по-прежнему плакала; ей пришлось сделать паузу, чтобы высморкаться.
Слезы все не останавливались.
– Рино заявляла, что она стала встречаться с Камиути, потому что я украла у нее Дайю, и поэтому я в ответе за то, что Камиути с ней сделал. Рино тогда всерьез верила, что я виновата во всем.
– И поэтому она сделала с твоей спиной это?..
– Да; но не думаю, что она бы так далеко зашла, если бы была одна.
– То есть были…
– Да, было еще несколько. Понимаешь… Думаю, проблема в том, что рядом с Рино было полно тех, кто мог поделиться с ней ненавистью и усилить ее. К сожалению, никто не понимал, что Рино была не в себе; отсюда все и пошло.
Наконец-то я понял, что она имела в виду чуть раньше.
– Другие девчонки, которые считали, что ты не подходишь Дайе?
– Угу. И им не просто это не нравилось… они, по-моему, считали, что я совершила смертный грех. Я была кем-то вроде злобной ведьмы, которая утащила их принца чисто для себя!
…Какого хрена?
Не понимаю. Смертный грех?
Коконе и Дайя были влюбленной парочкой. Всё.
– Какого… это же идиотизм, по-любому. Ты ничего плохого не сделала.
– Это совершенно неважно, права я была или нет. Кучу народу я раздражала, и они хотели что-нибудь сделать. Ничего больше. Неважно, что они просто ревновали. Того, кто тебе не нравится, гораздо проще обидеть, если убедить себя, что он плохой.
– Но как они могли решить, что ты плохая, если ты ничего плохого не сделала?
– Проще простого; достаточно выдумать какую-нибудь причину. Ну знаешь, всякое типа «эй, эта девчонка с нами не поздоровалась как положено», или «она строит из себя», или «ведет себя, как шлюха», или «пользуется Дайей, чтобы повыделываться», или «она его соблазнила». В общем, можно придумать все, что нравится. А потом они это всё перетирали кучкой и еще друг дружку разогревали – так я и стала у них вселенским злом. Люди делают такое чисто машинально, даже не думая. Создают себе фальшивого врага, а потом вываливают на него свое раздражение.
Вдруг мне вспомнились две одноклассницы, перемывавшие косточки Коконе.
Насколько я могу судить, они тоже обзывали Коконе из зависти. Их раздражало, что на нее смотрят мальчишки, и они говорили о ней гадости, чтобы выпустить из себя это раздражение. Возможно, то, что Коконе в хороших отношениях с Дайей, их тоже бесило.
С учетом прошлого Коконе – ничего удивительного, что она сорвалась.
– Знаешь, Рино зашла так далеко только потому, что ее подначивали другие. Они даже не понимали, какое зло они творят. Они думали, что я какой-то демон, а значит, преподать мне урок – это даже правильно. Кто знает, может, они даже считали, что это правосудие такое? Я знаю одно: они не понимали, что делают. Они потеряли связь с реальностью.
– Да что за… это просто маразм. Если в тебе осталась хоть капля объективности…
– Но в них не осталось. Они прекратили думать.
– …Прекратили думать?
– Ага. Об этом Дайя часто треплется.
Ааа.
Это как раз то, что Дайя ненавидит больше всего на свете.
Он убежден, что их счастье уничтожили безмозглые болваны, и поэтому хочет с помощью «шкатулки» создать мир без таких людей. Чтобы то, что произошло с Коконе, никогда больше не повторилось.
– Думаю, они где-то через месяц пришли в себя. Несколько человек даже извинялись передо мной, когда поняли, что наделали. Но смысл? С какой радости мне их прощать? От их извинений мои ожоги не сойдут, правда? Смысл был бы, если бы они пришли в себя до того, как сделали это со мной! Как они вообще смеют избавляться от вины с помощью извинений? …А когда я им сказала что-то в этом духе, они, представляешь, стали жаловаться, что я просто ужасная, раз они извиняются, а я так вот с ними. Чтоб они все сдохли, суки вонючие!
Выплевывая эти грязные слова, Коконе продолжала плакать.
– Я не смогу стать той, кем была раньше, сколько бы они ни извинялись. Я не смогу вернуться в то время, когда я никого не ненавидела.
И, чуть помолчав, продолжила:
– И мои отношения с Дайей тоже уже не вернутся.
Осталось, однако, кое-что, чего я по-прежнему не понимал.
– Почему?
– Мм?
– Почему вам надо было разойтись? Он ведь по-прежнему тебя любил, даже несмотря на эти дурацкие отметки на спине? В смысле, разве он не беспокоился о тебе? Почему же вам пришлось разойтись?
Коконе молчала.
Она смотрела в потолок, шмыгая носом. Видимо, пыталась привести мысли в порядок.
Лишь тут до меня дошло, что мой вопрос, вполне возможно, жесток. Была ли нужда этим интересоваться? В конце концов, их невольный разрыв уже произошел, и обратно ничего не вернуть. От объяснений, почему так случилось, лишь больнее должно стать.
Пока я молча стоял и раскаивался, Коконе наконец раскрыла рот.
– Кадзу-кун. Как ты думаешь, я симпатичная?
– Э?
Я решил, что она просто прикалывается в своей обычной манере. Просто пытается уйти от моего вопроса.
– Я симпатичная? По-настоящему симпатичная?
Но ее выражение лица было сама серьезность.
Я понятия не имел, почему это для нее так важно, но на ее лице было явственно написано, что отшутиться сейчас нельзя.
– …Ты очень симпатичная!
– Правда?
– Да. И это не лесть, я серьезно так считаю. И не только я; ты многим мальчишкам из нашей школы нравишься, правда? Вроде это ты мне говорила недавно, что в твоей коллекции уже двузначное количество признаний?
– Ты прав. Я пользуюсь дикой популярностью. Большей, чем этот грубиян и хулиган Дайя, да! Блин, я жутко сексуальная девочка-старшеклассница! Да еще с размером «Е»! Я непобедима! – усмешка, которую она отчаянно пыталась удержать на лице, пока занималась самовосхвалением, вдруг исчезла. – …Только все это без толку.
– Б-без толку?..
– Я не могу избавиться от ощущения, что я всего лишь уродливая сучка. Не могу; я чувствую себя просто никчемной свиньей.
– П-почему? Я тебе точно говорю, это просто –
– Я знаю! Я знаю, что я красивая! Я знаю! Я ведь очень старалась такой стать! Я столько всего сделала, потому что думала, что, если я буду нравиться, мне станет легче! – Коконе резко ухватила меня за руки. – Но все без толку!.. Эти чувства, они не уходят даже несмотря на то, что я знаю, что все это мое больное воображение! Я все равно чувствую, что я уродина! Это чувство, что я Дайе не пара и что я ни на что не гожусь, оно никуда не уходит! Объективные факты, общественное мнение – вообще ничего не решают!
– Но, но почему?
– Это было неизбежно! Неужели ты думаешь, что на меня могло совсем не подействовать, когда люди искренне считали меня злобной ведьмой? И еще хуже – я ведь была застенчивой тихоней, ты понимаешь, что это значит? Ты думаешь, я могла по-прежнему хорошо о себе думать, после того как со мной обращались как с дерьмом, жгли сигаретами, обзывали дьяволом, сукой, шлюхой? Я не могу! И не могла! Ты можешь себе представить, как это, когда куча народу делает с тобой ужасные вещи? И все они на полном серьезе считают, что ты просто мразь и заслуживаешь этого? Конечно, я тоже стала так думать! Конечно, я тоже стала думать, что заслужила это! Только так я могла со всем этим жить! Эти ожоги отобрали у меня всю мою уверенность в себе, самоуважение, вообще все, что мне было дорого!
Травма, которую не излечить правдой.
Не думаю, что могу понять это в полной мере.
Но одно я понимал точно.
От железной хватки Коконе моим рукам было больно.
– Я думала, что моя ненависть к себе в конце концов сведет меня в могилу. И поэтому я, поэтому я… – Коконе стерла рукой слезы, – должна была ее перебороть!
У Коконе не было иного выхода. Она бы просто сломалась.
– Я должна была стать другой, должна была отбросить прежнюю себя!
Вот почему Коконе