Тема 4: ПРОБЛЕМА МАТЕРИАЛЬНОЙ И ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ. ПРОБЛЕМА ЖИЗНИ И СМЕРТИ В ИСТОРИИ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ

Если попытаться адаптировать определение культуры к конкретной личности, а не говорить об абстрактном Человеке, то можно сказать, что культура - «это моя жизнь, мой духовный мир, отдельный от меня, трансформированный в произведения т могущий существовать (более того, ориентированный на существование после физической смерти) в ином мире, в живой жизни последующих эпох»[102].

Из этого определения следует, что материальная форма (произведения) есть лишь носитель, хранитель и транслятор духовного содержания.

М.С. Каган замечает, что различие между материальной и духовной культурой не в том, что материальное по своему состоянию вещественно, а духовное эфемерно, одно обладает физической массой, а другое лишено всяких пространственных рамок и признаков, а в том, что материальность есть способ самостоятельного существования и функционирования как природы, так и рукотворных предметов, отделившихся то своих создателей и несущих в себе некое духовное содержание - мысль, чувств, устремление, идеальное представление[103].

 

Ø Как Вы понимаете фразу: «способ самостоятельного существования и функционирования как природы, так и рукотворных предметов, отделившихся то своих создателей и несущих в себе некое духовное содержание - мысль, чувств, устремление, идеальное представление»?

 

Немецкий философ М. Шелер утверждает, что мир в своих истоках и в самой сущности своей имеет структуру, что он создан как нечто познанное и таит в себе мудрость – Sophia - в которой был создан[104]. Эти же идеи мы найдем в «Книге Притчей Соломоновых». В ней утверждается, что Премудрость существовала до творения мира:

«8.22 Господь имел меня началом пути Своего,

прежде созданий своих, искони отвека я помазана,

«8.23 От начала, прежде бытия земли.

А во время творения мира»

«8.30 Тогда я была при Нем художницею,

и была радостию всякий день,

веселясь перед лицом его во все времена».

Расчленение культуры на «материальную» и «духовную», первая из которых выполняла роль фундамента (hardware - по терминологии П. Козловски), а вторая - надстройки (software)[105], не раз вызывало возражения философов, основанные на утверждении неразрывности материального и духовного.

Практика превращения software в hardware, по мнению П. Козловски, зависит от:

* коммуникации;

* согласия (человека и его окружения) передать или принять software;

* от ожидаемого ответного культурного поведения;

* от следования правилам.

Существует несколько способов материализации духа:

* физически-телесный;

* вещественно-технический;

* социально-организованный.

Суть взаимодействия духовно-материального кентавра, обе половины которого существуют симультанно (одновременно) и синкретично (неразрывно), выражают слова Лао-Цзы: «Когда в поднебесной все узнают, что красивое является красивым - появляется безобразное. Когда все узнают, что добро является добрым - появляется зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое образуют догму, высокое и низкое опрокидывает друг друга»[106]. В них заключено то, что в XIV веке было названо «законом запаздывания де-Роберти»[107]. Суть его заключается в том, что культурно-духовные процессы (знание, миропонимание, искусство) всегда опережают практику жизни, быт.

Подводя итог нашим размышлениям по поводу материальной и духовной культуры, необходимо еще раз отметить, чтобы духовное, выйдя за пределы породившей его психики, сохраняется, становится достоянием человечества и тем самым частичка человека, будучи материализованной, живет вечно. Материальные средства определения духовного содержания становятся знаками, несущие смысл этого содержания.

Издревле человек стал задумываться над проблемой «смерть и бессмертие», стал соотносить свою короткую жизнь с бесконечным временем. Убедившись, что соотношение не в его пользу, человек, вначале в мифах, а затем в реальной жизни пытался победить время, избежать смерти, стать бессмертным. Эти искания и метания человеческого духа, порожденные страхом перед великим неизвестным («а что там, после того, как мы засыпаем на вечно»), мы можем увидеть в мифе о Кроносе, который для того, чтобы жить вечно пожирал своих детей. Уже в XVIII веке Ф. Гойя, изображает бога времени, как монстра, по усам и бороде которого стекает кровь съеденного им младенца. Но на наш взгляд, Ф. Гойя, не совсем точно, понял суть этого мифа. Греки гениально точно передали в этом образе суть времени, которое дает человеку жизнь, минуты радости, удовольствия, боли, страдания и, в конце концов, забирает жизнь. Оно – не хорошее и не плохое, оно амбивалентно. Данный миф подтверждает понимание человеком того, что со временем тягаться бесполезно, но усилия по продлению жизни Человек продолжал предпринимать.

Так, желая продлить себе жизнь, конунг Аун приносил в жертву Одину своих сыновей. Когда он заклал своего первого сына, Один пожаловал ему еще шестьдесят лет жизни, хотя Аун был уже стариком. По истечению этого срока конунг вновь приносит в жертву сына и получает от Одина ответ, что он останется в живых до тех пор, пока будет приносить ему в жертву сыновей каждые десять лет. Так Аун заклал семерых сыновей и настолько одряхлел, что утратил способность передвигаться и его носили. Жертва восьмого сына дала ему еще десять лет жизни, но он уже не поднимался с постели. После принесения девятой жертвы Аун жил, питаясь из рожка, как младенец. У него остался последний сын, но одноплеменники воспротивились этой жертве, и тогда конунг Аун умер[108].

Нас в данной легенде будет интересовать не параллели с мифом о Кроносе, пожирающим своих детей, а осознание людьми того, что невозможно обессмертить свое бренное тело.

Тягаться со временем могли только боги. Человек Античности, пытаясь походить на «населяющих Олимп», стремился познать секрет амвросии.

Древние греки, как и многие люди вообще, желали быть похожими на своих богов. Боги были сильными, умными и бессмертными. Желая быть равными с богами, люди стали заниматься мусическим, гимнастическим воспитанием, достигая идеала гармонии – калокогатического человека (красивого внешне и внутренне). Данный идеал был не только путеводной звездой, но и был многократно воплощен в жизни конкретных людей. Так, Платон был чемпионом Олимпийских игр по борьбе, а Пифагор – по кулачному бою. Осознание того, что люди стали почти что равными богам, и по ряду показателей даже их превзошли, нашло отражение в мифе о ткачихе Арахне, которая вызвала на соревнование богиню Афину и сумела выткать более качественную, красивую ткань чем сама покровительница ткачих Афина. Это вызвало гнев великой богини, и она превратила женщину в паука. С тех пор арахниды ткут свою паутину.

Античный человек сумел как внешне, так и внутренне подняться до уровня богов, но чтобы стать равным им, ему необходимо было сделать еще один шаг - выпить нектар бессмертия. Но человечество было не в состоянии разгадать секрет этого напитка, и тогда ему на помощь пришел Прометей, подаривший людям не только огонь, но и память, сделав их равными богам.

Так, Эсхил в трагедии «Прометей прикованный» пишет:

… Я научил их первой из наук –

Науке чисел и грамоте; я дал им

Творческую память, матерь Муз …

А матерью Муз являлась Мнемозина, богиня памяти, дочь Урана и Геи.

В «Одиссее» Гомера Ахиллес, в «Энеиде» Вергилия Эней также сумели найти рецепт бессмертия - своими делами оставить о себе след в памяти потомков.

В «Одиссее» Гомера мы встречаем следующие слова Ахилла, пребывающего в Аиде:

О, Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся,

Лучше хотел я живой, как поденщик работая в поле,

Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый.

Одиссея, XI 488-491.

Аид есть отсутствие жизни, значит, отсутствие возможности создать что-либо, обессмертившее твое имя. В таком случае пасти свиней, мыть грязное белье, быть поденщиком - почти божественное занятие, ибо оно дает шанс делами, создав шедевр, обессмертить свое имя.

Именно этим стремлением к бессмертию - своими делами оставить о себе след в памяти потомков - можно объяснить агональный характер греческой цивилизации - этот всплеск человеческого гения, этот прорыв в будущее. За этим стремлением вырисовывается характерные ментальные структуры «средиземноморского» человека дела - от финикийских мореплавателей-торговцев до великих тружеников Возрождения, от Энея до Леонардо.

Подобное отношение к бессмертию красной нитью пронизывает историю западной цивилизации. В «Божественной комедии» Данте мы найдем образы Чакко, забытого на Земле и не находящего места в крайнем круге Ада, и образ Фарината, который будучи по грудь закопанный в землю, но оставшийся в памяти потомков потому, что «спас Флоренцию при поднятом забрале»:

…Чело вздымая властно,

Казалось Ад с презреньем озирал…

Подобный сюжет мы можем найти и у В. Шекспира, и у А.С. Пушкина.

 

Ø Сравните следующие отрывки из произведений В. Шекспира и А. Пушкина. Дайте свой комментарий, исходя из представлений о смерти и бессмертии, рассмотренных ранее в лекции.

… Все кончено, Гораций.

Ты жив. Расскажешь правду обо мне

Непосвященным…

Каким бесславием покроюсь я в потомстве,

Пока не знают истины никто!

В. Шекспир.

 

Нет, весь я не умру, душа в заветном мире

Мой прах переживет и тленья убежит.

И вечен буду я, доколь в подлунном мире

Жить будет хоть один пиит.

А.С. Пушкин.

 

Желание оставить о себе след в памяти потомков своими делами является одним из артефактов[109] как европейской, так и русской цивилизаций.

 

Вопросы для самопроверки

1. Как бы вы решили спор о материальном и духовном в культуре?

2. Как решили спор о бессмертии в Древней Греции, в Новое время, в России рубежа XVIII XIX вв.?

3. Как бы вы решили спор о путях достижения бессмертия?

 

Литература

1. Библер В.С. Культура. Диалог культур // Вопросы философии. – 1989. - № 6.

2. Гуревич А.Я. Средневековый мир: Культура безмолвствующего большинства // Гуревич А.Я. Избранные труды. Том 2. Средневековый мир. – М.-СПб., 1999.

3. Каган М.С. Философия культуры. – СПб., 1996.

4. Теория культуры / Под ред. С.Н. Иконниковой, В.П. Большакова. – СПб., 2008.

5. Юдин А.В. Русская народная духовная культура. – М., 1999.