Деятельность и педагогические взгляды Яна Амоса Коменского. 5 страница

Анархизмом называется отрицание государственной власти, замена ее общественным самоуправлением. Первым крупным тео­ретиком этого направления социалистической идеологии XIX в. был Пьер Жозеф Прудон (1809—1865).

Известность Прудону принесла его книга "Что такое собствен­ность? Или исследование о принципе права и власти", опубликован­ная в Париже (1840 г.). "Хотя я большой приверженец порядка, — писал Прудон в этой книге, — тем не менее я в полном смысле слова анархист". Под анархией им понимались упразднение всех форм угнетения человека, замена "политической конституции", выгодной только господствующему меньшинству, "социальной кон­ституцией", соответствующей справедливости и природе человека.

Сущность социальной революции XIX в. Прудон видел в глу­боком экономическом перевороте. В ряде работ он различал две стадии развития социалистических теорий — "утопическую" и "на­учную". Социализм становится научным, опираясь на экономичес­кое обоснование. Это обоснование Прудон стремился построить на категориях политэкономии, социологии и гегелевской философии.

Естественной формой жизни людей, считал Прудон, является общество, основанное на разделении труда, равенстве людей, их взаимном обмене услугами и результатами труда, договорах, тру­довой собственности, свободных объединениях трудящихся. Это "социальная конституция", поддерживающая в равновесии и со­гласующая индивидуальные интересы людей и экономические силы общества. Такая конституция, основанная на свободе и равенстве, должна установиться в результате глубокого социального перево­рота.

Важной з

 

адачей и составной частью социального переворо­та является упразднение "политической конституции", государства и права. "Управление людей людьми есть рабство, — писал Пру-дон. — ...Власть фатально стремится к деспотизму".

Прудон относился к тем социалистам, которые ставили отно­шения власти и управления в один ряд с отношениями эксплуата­ции человека человеком. "Авторитет, правительство, власть, госу­дарство, — подчеркивал Прудон, — все эти слова обозначают одну и ту же вещь. Каждый видит в них средство для подавления и эксплуатации себе подобных". Класс людей, обладающих политичес­кой властью, не занят производительным трудом и не может суще­ствовать, не эксплуатируя общество. Учреждая для себя различ­ные привилегии, правящие стремятся обосновать их авторитетом религий. Всякий авторитет имеет сверхъестественное, религиозное происхождение и направлен на подавление личности.

Не меньший вред обществу, по мнению Прудона, приносит пра­во, так как законы издаются для защиты разнообразных интересов, которые бесчисленны и бесконечны, изменчивы и подвижны; не­удивительно, что законодательство непрерывно растет — декреты, указы, законы, эдикты, постановления, нередко противоречивые и взаимоисключающие, градом сыпятся на бедный народ.

Государство не только эксплуатирует общество, но еще и осу­ществляет тотальный надзор за всеми действиями людей, опутыва­ет их множеством законов, подавляет силой малейшее сопротивле­ние и недовольство властью. Все преступления, вместе взятые, при­чиняют обществу меньше зла и вреда, чем угнетение государством.

Прудон дал основательную критику современного ему государ­ства: "Что представляет собой конституционный образ правления? Конфедерацию буржуа против рабочих и короля". При помощи государства буржуазия сохраняет ренту и прибыль, умножает свою собственность. Буржуазное государство поддерживает несправед­ливый обмен, который, утверждал Прудон, являлся главным изъя­ном тогдашнего общества.

Прудон доказывал бесполезность и даже вредность политичес­ких преобразований для реального освобождения трудящихся. Глав­ным должен стать экономический переворот, орудиями которого Прудон считал справедливое распределение, прямой обмен резуль­татами труда, бесплатный кредит, народный банк.

Прудон — сторонник мирной, ненасильственной социальной ре­волюции, делающей ненужными и лишними политические консти­туции. Просвещение само собой разрушает авторитет власти: "Власть человека над человеком находится — в каждом данном обществе — в обратном отношении к уровню умственного развития, достигну­того обществом".

Политическая организация общества, по теории Прудона, дол­жна быть заменена его экономической организацией. К этому ведут распространение идей позитивной анархии, бесплатный кредит, за­мена собственности владением, соблюдение "равенства в средствах производства и эквивалентности в обмене". Для связей между людь­ми, полагал Прудон, достаточно добровольных обязательств, осно­ванных на "взаимности" ("мютюэлизм"). Общество будет организо­вано как федерация свободных ассоциаций, сочетающих индивиду­альную и коллективную свободу.

Краеугольным камнем теории Прудона была идея автономии личности, свободной от внешнего авторитета, навязывающего чуж­дые ей мысли, интересы, действия, образ жизни. Автономия лично­сти, по Прудону, не противоречит свободному объединению людей в обществе. Цель социализма — освободить личность от эксплуата­ции, нищеты, угнетения, от порабощения буржуазией, государством, церковью. Обоснование этой цели — существенная особенность уче­ния Прудона.

В середине XIX в. "социальность" нередко противопоставлялась "индивидуальности", а социализм мыслился как противоположность индивидуализму и буржуазному эгоизму. Прудон считал, что целью и основой социализма должна стать "автономная личность в авто­номной общине", свободно определяющая свои отношения с дру­гими людьми независимо от внешнего авторитета ("авто-номия" — "само-законие"). Социализм — единственно справедливый строй, утверждал он. "Справедливость есть непосредственно чувствуемое и взаимно охраняемое уважение к человеческому достоинству".

Прудон порицал коммунистическую теорию бабувистов. По его мнению, обобществление имуществ существенно противоречит упот­реблению наших способностей. Прудон — против собственности ("соб­ственность есть кража"), но он за владение, основанное на личном труде. "Собственность есть эксплуатация слабого сильным, ком­мунизм — эксплуатация сильного слабым... Коммунизм — это гнет и рабство", — писал он в книге "Что такое собственность?". Идеа­лом Прудона был строй, основанный на свободе, независимости и достоинстве личности, труде, справедливом обмене, на свободах мысли, совести, слова, союзов, договоров, на самоуправлении и феде­рации. "Никаких партий больше, никаких авторитетов больше, нео­граниченная свобода людей и граждан: вот в трех словах все наше политическое и социальное мировоззрение!" — писал Прудон в книге "Исповедь революционера".

Социалистическое движение Франции и иных стран Европы в середине XIX века развивалось под сильным влиянием идей Пру-дона. Прудонисты составляли большую часть делегатов (от ]/4 Д° 2/3) на первых трех конгрессах (1866—1868 гг.) МТР — Междуна­родного Товарищества Рабочих (I Интернационала). Их усилиями были приняты резолюции МТР об организации "Народного банка", о бесплатном кредите и ряд других. Раскол среди прудонистов (1868—1869 гг.) при обсуждении вопроса о коллективной собствен­ности на землю ослабил их участие в работе МТР.

Однако в те же годы в Интернационал вступил и начал актив­ную деятельность видный теоретик революционного анархо-кол-лективизма Михаил Александрович Бакунин (1814—1876).

Анархистская теория Бакунина сложилась в середине 60-х го­дов. В работах "Кнуто-германская империя и социальная револю­ция" (1871 г.), "Государственность и анархия" (1873 г.) и ряде дру­гих Бакунин излагает историко-социологическое и философское обоснование своей доктрины.

Последним словом науки Бакунин называл признание того, что "уважение человеческой личности есть высший закон человечест­ва". Первым человеческим законом, по Бакунину, является соли­дарность, ибо только коллективная трудовая деятельность способ­на освободить человека от ига внешней природы и благоустроить поверхность земли. Второй закон общества — свобода.

Свобода человека состоит в познании и признании естествен­ных законов; эта свобода осуществляется лишь в обществе, которое не ограничивает, но, напротив, создает свободу человеческих инди­видов. "Оно — корень, дерево, свобода же — его плод". Человек свободен постольку, поскольку он признает равенство, свободу и человечность всех людей, окружающих его, которые, в свою оче­редь, признают его свободу и человечность, утверждал Бакунин. Эта свобода, являющаяся закономерностью и целью истории, до сих пор нарушается.

История общества, согласно теории Бакунина, не была очело­вечена по той причине, что общественная жизнь основывалась "на поклонении божеству, а не на уважении человека; на власти, а не на свободе; на привилегиях, а не на равенстве; на эксплуатации, а не на братстве людей". Любая власть создает привилегии для обла­дающих ею, стремится прежде всего увековечить себя. "Человек, политически или экономически привилегированный, есть человек развращенный интеллектуально и морально. Вот социальный за­кон, не признающий никакого исключения", — заявлял Бакунин.

Независимо от формы любое государство стремится поработить народ насилием и обманом. Как считал Бакунин, "Макиавелли был тысячу раз прав, утверждая, что существование, преуспевание и сила всякого государства — монархического или республиканского все равно — должно быть основано на преступлении. Жизнь каж­дого правительства есть по необходимости беспрерывный ряд под­лостей, гнусностей и преступлений против всех чужеземных наро­дов, а также, и главным образом, против своего собственного черно­рабочего люда, есть нескончаемый заговор против благосостояния, народа и против свободы его". Государство — не меньшее зло, чем эксплуатация человека человеком, и все, что делает государство, тоже зло: "И даже когда оно приказывает что-либо хорошее, оно обесценивает и портит это хорошее потому, что приказывает, и потому, что всякое приказание возбуждает и вызывает справедли­вый бунт свободы, и потому еще, что добро, раз оно делается по приказу, становится злом с точки зрения истинной морали... с точ­ки зрения человеческого самоуважения и свободы".

Государство, доказывал Бакунин, развращает и тех, кто обле­чен властью, делая их честолюбивыми и корыстолюбивыми деспо­тами, и тех, кто принужден подчиняться власти, делая их рабами. В любом человеке обладание властью воспитывает презрение к на­родным массам и преувеличение своих собственных заслуг. "Если завтра будут установлены правительство и законодательный совет, парламент, состоящие исключительно из рабочих, — рассуждал Бакунин, — эти рабочие, которые в настоящий момент являются такими убежденными социальными демократами, послезавтра ста­нут определенными аристократами, поклонниками, смелыми и откровенными или скромными, принципа власти, угнетателями и эксплуататорами".

Бакунин звал к интернациональной анархической социальной революции, которая уничтожит капитализм и государство: "В на­стоящее время существует для всех стран цивилизованного мира только один всемирный вопрос, один мировой интерес — Полнейшее и окончательное освобождение пролетариата от экономической эксплуатации и от государственного гнета. Очевидно, что этот вопрос без кровавой ужасной борьбы разрешиться не может".

Задачу революции Бакунин видел в том, чтобы открыть дорогу осуществлению народного идеала, создать общую свободу и общее человеческое братство на развалинах всех существующих государств. При этом, настойчиво пояснял он, "свобода может быть создана только свободою". "Свобода без социализма это — привилегия, не­справедливость... Социализм без свободы это рабство и скотство".

Будущее общество Бакунин представлял себе как вольную орга­низацию рабочих масс снизу вверх, федерацию самоуправляющих­ся трудовых общин и артелей без центральной власти и управле­ния: "Государство должно раствориться в обществе, организован­ном на началах справедливости".

Подробного и конкретного описания идеала анархии Бакунин не излагал, поскольку, по его глубокому убеждению, никакой ученый не способен определить, как народ будет жить на другой день после социальной революции.

Бакунина крайне тревожили намерения ученых-социологов (по­зитивисты школы О. Конта и др.) и доктринеров-социалистов (мар­ксисты, лассальянцы, народники-лавристы) навязать пролетарским народным движениям свои проекты, втиснуть жизнь будущих по­колений в прокрустово ложе абстрактных схем.

Бакунин писал, что наука, самая рациональная и глубокая, не может угадать формы будущей общественной жизни. Изучая и обобщая, наука всегда следует за жизнью, отражая ее не до конца и приближенно. Поэтому она может только определить и подвергнуть критике то, что препятствует движению человечества к свободе, равенству, солидарности. Социально-экономическая наука таким (критическим) способом достигла отрицания лично-наследственной собственности, государства, мнимого права (богословского или мета­физического). На этой основе наука пришла к признанию анархии.

Особенно резко Бакунин выступал против притязаний ученых на руководство обществом. Наука всегда только приближенно от­ражает жизнь, которая несравненно богаче абстракций. Возьмите современную социологию, писал он, — она несравненно богаче не­разрешимыми вопросами, чем положительными ответами.

Знание социологии предполагает серьезное знакомство ученого со всеми другими науками. Много ли таких ученых во всей Европе? Не более 20 или 30 человек; если им доверить власть — получится нелепый и отвратительный деспотизм. Прежде всего они тут же перегрызутся между собой, а если соединятся — человечеству бу­дет еще хуже: "Дайте им полную волю, они станут делать над человеческим обществом те же опыты, какие, ради пользы науки, делают теперь над кроликами, кошками и собаками".

Надо высоко ценить науку и уважать ученых по их заслугам, утверждал Бакунин, но власти им, как никому, давать не следует. "Мы признаем абсолютный авторитет науки, но отвергаем непогре­шимость и универсальность представителей науки".

Наука должна освещать путь, но "лучше вовсе обойтись без науки, нежели быть управляемыми учеными... Ученые, всегда са­модовольные, самовлюбленные и бессильные, захотели бы вмеши­ваться во все, и все источники жизни иссякли бы под их абстракт­ным и ученым дыханием". По мнению Бакунина, корпорация уче­ных, облеченная властью, приносила бы живых людей в жертву своим абстракциям, возвеличивая свою ученость, держала бы мас­сы в невежестве, довела бы общество до самой низкой ступени идиотизма, сделав его обществом не людей, но скотов, бессловес­ным и рабским стадом.

Эти (и еще более резкие) суждения Бакунина о зловредности и бесчеловечности правления ученых более всего связаны с его по­лемикой с теми теориями социализма, которые притязали на науч­ное руководство обществом при помощи государства.

Никакая диктатура, утверждал Бакунин, не может иметь дру­гой цели, кроме увековечения себя, и она способна породить в наро­де, сносящем ее, только рабство. "Слова "ученый социалист", "науч­ный социализм", — подчеркивал Бакунин, — которые беспрестанно встречаются в сочинениях и речах лассальянцев и марксистов, сами собой доказывают, что мнимое народное государство будет не что иное, как весьма деспотическое управление народных масс новою и весьма немногочисленною аристократиею действительных или мни­мых ученых. Народ не учен, значит он целиком будет освобожден от забот управления, целиком включен в управляемое стадо. Хо­рошо освобождение!"

Кроме того, рассуждал Бакунин об идее диктатуры пролета­риата, если пролетариат будет господствующим, то над кем он бу­дет господствовать? Крестьянство, не пользующееся "благораспо­ложением марксистов... будет, вероятно, управляться городским и фабричным пролетариатом". Приверженцы государственного соци­ализма, придя к власти, станут навязывать коммунизм крестьянам; для подавления крестьянского сопротивления и бунта они будут вынуждены создать могучую армию, возглавляемую честолюбивы­ми генералами из их среды, а затем они поручат своей бюрократии заведовать обработкой земли и выплачивать крестьянам заработок.

Неужели весь пролетариат будет стоять во главе управле­ния? — спрашивал Бакунин. Под народным управлением марксис­ты разумеют управление небольшого числа представителей, состо­ящих из работников. "Да, пожалуй, — рассуждал он, — из Бывших Работников, которые лишь только сделаются правителями или пред­ставителями народа, перестанут быть работниками и станут смот­реть на весь чернорабочий мир с высоты государственной, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управле­ние народом. Кто может усомниться в этом, тот совсем не знаком с природою человека".

В сочинениях Бакунина резко критикуется "авторитарный ком­мунизм", стремящийся сосредоточить собственность в руках "фик­ции, абстракции" — государства, именем которого общественным капиталом будут распоряжаться государственные чиновники, "крас­ная бюрократия". По его мнению, пролетариат должен разрушить государство как вечную тюрьму народных масс; "по теории же г. Маркса, — писал Бакунин, — народ не только не должен его разрушать, напротив, должен укрепить и усилить и в этом виде должен передать в полное распоряжение своих благодетелей, опе-ку-нов и учителей — начальников коммунистической партии, сло­вом, г. Марксу и его друзьям, которые начнут освобождать по-своему. Они сосредоточат бразды правления в сильной руке, пото­му что невежественный народ требует весьма сильного попечения; создадут единый государственный банк, сосредоточивающий в сво­их руках все торгово-промышленное, земледельческое и даже на­учное производство, а массу народа разделят на две армии: про­мышленную и землепашественную под непосредственною коман­дою государственных инженеров, которые составят новое привиле­гированное науко-политическое сословие". "Они только враги на­стоящих властей, потому что желают занять их место...", — писал Бакунин о "доктринерской школе немецких коммунистов".

Для пропаганды и подготовки анархистской социальной рево­люции Бакунин создал в Швейцарии полулегальный Международ­ный союз (Альянс) социалистической демократии (1868 г.). Еще до этого он вступил в Международное Товарищество Рабочих (Интер­национал), провозгласив своей программой атеизм, отмену права наследования, уничтожение государства. Влияние Бакунина было сильным в Италии, Испании, Швейцарии, Бельгии, на юге Фран­ции. Определяющим было воздействие его идей на русское народ­ничество. Борьба за влияние в Генеральном Совете МТР между Марксом и Бакуниным привела к тому, что Гаагский конгресс МТР (1872 г.) по предложению Энгельса постановил перенести местопре­бывание Генерального Совета МТР за океан, в Нью-Йорк. В 1876 г. было объявлено о роспуске МТР.

Влияние анархистских идей на политико-правовую идеологию, преимущественно социалистическую, усиливалось по мере роста военно-бюрократических государств и расширения участия соци­ал-демократов в представительных учреждениях. Некоторые вид­ные представители буржуазной теории права и государства (на­пример, Штаммлер) посвящали критике анархизма специальные сочинения. Критика предпринималась и идеологами государствен­ного социализма. Так, по заказу правления социал-демократичес­кой партии Германии Г. В. Плеханов написал работу "Анархизм и социализм", опубликованную в 1894 г. (на немецком языке)

53) государственно правовые воззрения шернешевича

В своем произведении Г.Ф. Шершеневич подробно остановился на теме метода изучения права. Он указывал на необходимость применения исторического, социологического и критического методов, и основным, в конечном счете, считал догматический; исторический метод рассматривался им в качестве «вспомогательного для догматики средства»; социологический же, по его словам, вообще не должен влиять на «метод догматики», потому что он, «строго говоря, не есть метод правоведения».

Г.Ф. Шершеневич как представитель школы юридического позитивизма отождествлял право и нормы права. «Право есть всегда правило, или, иначе выражаясь, норма», – писал он.

Общая характеристика юридического позитивизма.

Государство, по Шершеневичу, единственный источник права, а право - произведение государства и его функция. При этом имело фактическое отождествление права с правовыми текстами, в роли которых выступали законы. Как последовательный позитивист, Шершеневич утверждал, что отличительной чертой права, понимаемого как совокупность норм, установленных государством, является его принудительный характер. Стремясь выдержать этот принцип до конца, Шершеневич вынужден был исключить из сферы права целые правовые "миры", утверждая, например, что правила, определяющие устройство и деятельность самой государственной власти (нормы конституционного права), не могут иметь правового характера, т.к. государство не может принуждать самого себя к их исполнению. На этом же основании Шершеневич исключал из сферы права не только конституционного право, но и право международное, не говоря уже о праве каноническом (церковном).

Этатистский подход учёный демонстрировал и при объяснении политогенеза. Само возникновение государства Шершеневич трактовал социологически, никак не связывая его с правом.

Элементами государства по Шершеневичу являются территория как предел действия государственной власти и соединение людей, в отношении которых эта власть действует. Но основу государства составляет государственная власть, т.е. способность властвующих делать свои веления фактором, определяющим поведение подчинённых. Инстинкт самосохранения, страх за своё благополучие и доверие к органам государства со стороны подданных составляют индивидуально - психологическую основу государственной власти. Передача этих чувств от одного поколения к другому образует её коллективно - психологическую основу.

Интересно, что эти идеи русского правоведа, по сути, подрывали сами основы этатизма, так как предполагали, что не сам факт установления закона государством порождает право, а способность власти убеждать в этом население. Иными словами, фактически речь шла о необходимости политическую коммуникацию, но отрицать коммуникацию правовую (что как раз имело и имеет место во всех концепциях юридического позитивизма).

•Предмет философии права с точки зрения Шершеневича.Соотношение философии права и отраслевых юридических наук.

Предмет философии права с точки зрения Шершеневича.

Философия, имея своим предметом тот же материал, какой изучается и наукой, выполняет свою задачу при помощи особых методов, отличных от тех, которые приняты в науке. Но если мир, изучаемый философией, это тот же мир явлений, который составляет предмет и научного иcследования, то никаких иных, кроме научных методов, и быть не может: если они верны, то наука непременно воспользуется ими, а если они ложны, то научная философия не должна прибегать к ним. Для познания мира действительности, скрытого за явлениями, могут быть предлагаемы, конечно, и ненаучные методы, за полною непригодностью научных для достижения поставленной метафизиками задачи.