Что же надо знать о стенокардии и инфаркте? 18 страница
Потом мой коллега, профессор медицины, и его супруга, домохозяйка, рассказывали, что большинство их друзей и людей, кого они знают, не хотят отпускать от себя взрослых детей, боясь, что без родительской опеки они пропадут, «наделают глупостей» и т. д. А дети до 30 лет, как правило, не желают жить в одной квартире с родителями и даже в одном доме или соседних домах. Многие хотят жить «как можно дальше от родителей».
Видимо, проблема сильно занимала профессора. Он достал из письменного стола тетрадь, прочёл:
«Нынешняя молодёжь привыкла к роскоши. Она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших. Дети спорят с родителями и изводят учителей».
И, откинувшись в кресле, едва сдерживая улыбку, спросил у меня:
— Как вы думаете, где и когда сказаны эти слова?
Я сказал:
— В известной мере, их можно отнести к любой стране — в том числе и к нашей.
Профессор рассмеялся и сказал:
— Да это же Сократ!.. Он написал это более двух тысяч лет назад!
В советских условиях молодёжь всех поколений имела и имеет все основания для глубокого и искреннего уважения старших. И это стало нашей славной традицией.
Старшее поколение советского народа приняло на себя самые тяжёлые удары судьбы. Оно испытало ссылку, каторгу, голод, холод, гражданскую войну.
Второе поколение, также уже ставшее старшим, перенесло все ужасы Великой Отечественной войны, блокаду, оккупацию, голод, холод, неимоверные трудности в тылу, ранения и смерть друзей и близких на фронте. Люди этого поколения должны почитаться как герои. Как же не уважать таких отцов? Ведь миллионы из них и поныне носят в себе осколки и пули, рубцы от бывших ранений.
Затем идёт поколение людей — они уже тоже стали отцами, которые подняли страну из развалин, в невероятно трудных условиях практически заново создали нашу индустрию и сельское хозяйство. Покидая родные места, эти люди ехали в Сибирь, на Урал, на строительство гидростанций, новых дорог, заводов.
Все наши старшие поколения заслуживают уважения, и поэтому народная традиция — уважение к старшим — подлежит строгому соблюдению, и пренебрежение этим плохо характеризует юношу.
Требуя уважения к себе, старшее поколение также должно с большим вниманием и доверием относиться к юношам и девушкам.
Юность наших старших поколений совпадала со всеми периодами невзгод нашей страны. И теперь молодёжи достаются трудные этапы больших строек, больших социальных преобразований. Молодежь преобразует целину, покоряет природу, ежегодно работает в строительных отрядах, и нет случая, чтобы наши молодые строители работали плохо, без энтузиазма. Наша молодёжь заслуживает того, чтобы к ней относились с большим доверием, то есть доверяли бы молодым людям ответственную работу.
Не надо бояться так называемой «несерьёзности» молодых людей, возможных ошибок. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Надо опасаться людей, которые из-за боязни ошибок предпочитают тормозить любое дело, а не тех, кто в процессе кипучей деятельности совершает ошибки, видит их и на ходу исправляет. Молодость задорна, она смело идёт на риск, но без риска подчас не бывает открытий, смелых свершений.
Надо больше доверять и давать инициативу в руки самой же молодёжи. Доверие к молодым надо проявлять уже в семье и с ранних лет приучать их к самостоятельности.
Бывая за границей, я обращал внимание на то, что многие мои коллеги, начиная с колледжа (соответствует приблизительно нашему 8-му классу), а то и раньше, отправляют детей учиться в другой город, посылая им на жизнь строго лимитированные средства, хотя сами живут обеспеченно и имеют многокомнатную квартиру и соответствующие учебные заведения в своём городе. После окончания учебного заведения дети, как правило, живут отдельно от родителей.
У одного моего доброго знакомого, крупного американского хирурга, дочь, окончив высшее учебное заведение, работает в том же городе, что и родители, но живёт отдельно от них, снимая комнату на двоих с подругой и платя за угол половину своей зарплаты, хотя у родителей свой особняк, где не менее 10—12 комнат, с несколькими ванными и т. д. Дочь живёт исключительно на свою скромную зарплату.
Они дарят дочери подарки, но своеобразные. Например, брали дочь в свою поездку в Россию и оплачивали ей все расходы. Когда она выходила замуж, они ей дали хорошее приданое.
Такое отношение к детям, стремление с молодых лет приучить их жить самостоятельно, избавлять от повседневной опеки имеет свои положительные стороны.
Конечно, родители, если могут, должны помогать детям и советом, и, может быть, материально, но не глушить их инициативу, не подменять их. Опыт показывает, что наибольшего, в смысле своего развития и в смысле пользы для своего народа, достигают именно те, кто в молодости не рассчитывал на помощь родителей, а пробивался в жизни самостоятельно, преодолевая все препятствия на свой риск и страх.
Конфликт между физической и социальной зрелостью усугубляется ещё и тем, что юноша, созрев физически, стремится к любви, он хочет иметь свою семью, подобно упоминаемому ранее студенту Коле, а его материальные и социальные условия ещё не позволяют ему обеспечить жену и детей.
Конфликт, если он затягивается на долгие годы, для юноши чреват и некоторыми опасностями. С возрастом у него появляется вполне законное желание жить полноценной, наполненной приятными эмоциями жизнью. Вместе с тем надо помнить, что наслаждение — это тог подводный айсберг, о который разбивается нередко жизнь молодых людей. Стремясь получить радости любви, молодые люди иногда не думают, какой ценой они получаются и какими последствиями кончаются для них, особенно для девушек.
Никто не станет возражать против наслаждения. Без него жизнь неинтересна и пуста. Вполне законно, что каждый юноша любит жизнь и хочет, чтобы она была полна радостей. Но надо правильно понимать это слово. Нередко юноша, вместо того чтобы сообразоваться со своими собственными вкусами и наклонностями, слепо принимает за наслаждение то, что этим словом обычно называют циники. И если жизнелюбцем называет себя кутила, пьяница, распутник и сквернослов, то такая «радость жизни» ничего, кроме разочарования и горя, неиспорченному юноше не принесёт.
Чем выше поднимается человек в своём интеллектуальном развитии, тем меньше его удовлетворяют чисто физические наслаждения, тем чаще он находит радость в жизни и наслаждение в удовлетворении своих духовных и эстетических стремлений: в интересной, творческой работе, в музыке, в искусстве, в интеллектуальном росте и особенно в добрых делах.
Где же компас, который направит юношу на верный путь? Туда, где он не станет аскетом и ханжой и в то же время не скатится к подлости и грязи. Здесь компасом должно служить прежде всего собственное сердце и ум человека. Остерегайтесь советов случайных людей, а думайте сами, умейте отличать действительно умных, сильных людей, жадно беседуйте с ними, слушайте себе на пользу их речи. Если перед вами девушка и вы решаете, как с ней поступить, спросите себя: как бы вы хотели, чтобы другой юноша поступил с вашей сестрой? Не будет ли тебе самому стыдно, если ты так поступишь? Если не свернешь с пути чести и человечности, не пойдешь по пути лжи и обмана, ни в прямом, ни в замаскированном виде, если не придётся тебе краснеть за себя, значит, ты поступаешь честно и твоё наслаждение не куплено ценой твоего бесчестья и чьего-то горя.
Ещё в довоенные годы, когда я приехал в Ленинград из Сибири и снимал угол у добрых людей в многонаселённой квартире, я невольно стал свидетелем одной любовной истории, которую хотел бы рассказать. Это история первой любви чистого, благородного юноши Миши, жившего со мной по соседству и порой заходившего ко мне как к человеку молодому и чем-то его привлекавшему.
Родители Миши были актерами. Мать — драматическая актриса и хорошая пианистка, отец работал в кино. Вместе они закончили театральный институт, там же встретились, полюбили друг друга и уже больше ни на день не расставались. Вместе в разъездах и заграничных командировках, вместе воспитывали детей в стеснённых квартирных условиях — двух сыновей, Мишу и Олега. С ними жила мать мужа. На пятерых у них была комната в двадцать квадратных метров.
Семья чистая, светлая, даже несколько с патриархальным уклоном, который, видимо, в неё внесли потомственные сибиряки — родители жены — и петербургские родители мужа. Заглянешь в эту семью на минутку, да так и засидишься, уходить не хочется — тепло, уютно. Отец всё время ходит неслышной поступью, и голоса его почти не слышно — все предоставляет высказываться гостям. Мать заботливо напоит чаем с вареньем и тоже тихо, незаметно сядет у края стола и слушает всех, а кто-то из ребят сыграет на пианино.
В их тесной комнате умещалось и пианино.
Впрочем, Миша больше любил скрипку; он уже учился в специальной школе — по классу скрипки, но для гостей на ней играть не любил.
Я не однажды видел, как он, тренируясь, играл на скрипке разные упражнения. Волосы рассыпались по лицу, большой бледный лоб, упрямо сжатые углы рта, подбородок прижат к скрипке, а смычок и пальцы легко бегают по струнам. Мне было приятно на него смотреть. Я любил Михаила и верил, что он станет большим музыкантом.
Брат его, Олег, был на десять лет моложе Михаила, но тоже увлекался музыкой, ходил в музыкальную школу.
Их мама, Алла Петровна, нередко обращалась ко мне как к врачу, и на этой почве у нас иногда возникали с ней откровенные разговоры.
Как-то я оторвался от соседей и с год с ними не общался. А однажды Алла Петровна пришла ко мне за каким-то советом, и между нами завязалась беседа.
— Позавидовать вам можно, Алла Петровна, — говорю я, — таких орлов воспитываете.
— Ох, как это трудно, знали бы вы только, Фёдор Григорьевич! Вот Миша сейчас заканчивает музыкальную специальную школу, ему так много приходится заниматься, ведь собирается в этом году в консерваторию поступать, а он только недавно выздоровел.
— А что с ним было?
— Сразу и не объяснишь.
Миша смутился, но был спокоен и не останавливал мать.
— Года два назад — Мише тогда семнадцатый год шёл — стала я замечать, что ходит он очень грустный. Спрашиваю, что с ним, — молчит. Стал худеть, осунулся, бледный. Я решила его обследовать. Сводила к врачу. Сделали рентген — ничего. Анализ крови показал небольшое малокровие. Аппетит плохой, проверили желудок — тоже ничего. Но чувствую, что парня что-то точит. Пошли к невропатологу. Тот говорит — он у вас переутомлен. Много занимается. Ему бы отдохнуть да больше бывать на свежем воздухе. Вот близятся зимние каникулы, пусть возьмёт да и поедет на загородную турбазу, покатается на лыжах. Аппетит появится, отдохнет, и все восстановится. Это у него астения от переутомления в период гормонального роста.
Перед каникулами Миша совсем сник. Поздно приходил домой со школы — он учился во вторую смену, — подолгу не мог уснуть. Всё лежит неподвижно с открытыми глазами. Я извелась, тоже не сплю. В слёзы, чтоб никто не видел. Отец успокаивает: «Да пройдёт у него. Это переходный возраст. А может быть, что неладно в школе? Ты сходила бы узнала».
Прихожу в школу, спрашиваю у Мишиного преподавателя. Светлана Александровна говорит, что всё в порядке. Занимается прилежно, играет, как всегда, лучше всех, с душой. Она им довольна. Только какой-то он молчаливый и грустный стал. Думала, может быть, что дома. Расспрашивать не стала, нужно будет — сам скажет.
Наступили зимние каникулы. Несмотря ни на какие уговоры, Миша за город на лыжные прогулки ехать отказался. Решил заниматься на скрипке в школе, в своём классе. Дома, говорит, ему мешают, отвлекает младший братишка. И вообще он привык заниматься после уроков в школе.
Мы с мужем расстроились. Ведь теряется единственная возможность отдохнуть Мише и побыть на свежем воздухе. Каникулы проходили у нас в доме напряжённо. Миша возвращался уставший. Он очень похудел. Я старалась его подкармливать то блинчиками его любимыми, то пельменями. Всё равно ел равнодушно и неохотно. К концу каникул он немного оживился, даже повеселел. И вдруг за два дня до начала занятий пришёл бледный, с темными кругами под глазами. Глаза лихорадочно блестят...
«Что случилось?» — спрашиваю с замиранием сердца.
«Да так, ничего. Каникулы нам продлили из-за эпидемии гриппа».
«Ну и что же из этого? Ты-то почему так расстроен?»
«Да нет, ничего. Просто я устал», — как всегда, отмахнулся Миша.
И тут вдруг внезапное подозрение охватило меня. А не девчонка ли здесь виною? Спросила осторожно. Вижу, как из бледного стал весь красным. Что-то буркнул себе под нос и засопел, склонившись над тарелкой.
У меня немного отлегло от сердца. Ну, думаю, из всех зол всё-таки наименьшее. Не стала его донимать расспросами, отошла и потихоньку стала успокаиваться.
Прошел ещё месяц. То ли я теперь смотрела на сына другими глазами, но мне казалось, что Миша немного ожил и смотрит веселее. Возвращаюсь однажды домой, готовлю ужин, жду Мишу. Муж всегда поздно приходит после съёмок, к часу ночи. Вдруг телефонный звонок. Берёт трубку соседка и просит меня к телефону. Сказала, что звонит какая-то дама и просит «Мишину маму». Я подхожу, слушаю.
«Вы будете Мишина мама?» — проговорил женский голос.
«Да, это я».
«С вами говорит мама Иры. Вы, наверное, слышали от сына это имя. Мне кажется, я почти уверена — Миша влюблён в Ирину. Из этого, как я полагаю, ничего хорошего не выйдет. Они слишком разные».
«Ну а ваша дочь, что она думает по этому поводу?» — стараясь быть спокойной, спросила я.
«Моя дочь очень скромная, вообще мне ничего не говорила».
«Откуда же вам все это известно?»
«Мне сказал друг вашего Миши — Аркадий. Он бывает у нас и по секрету от Иры мне сказал, что Миша её преследует. Он приходит к нашему дому перед тем, как Ирочке нужно выходить в школу, провожает её издали, чтоб она не заметила, и то же самое делает, когда она идёт из школы обратно. В школе часто смотрит на неё и краснеет. Дочь ничего не говорит, потому что пока ей нечего сказать. Нам всё это очень не нравится. Мой муж адвокат, и мы строго воспитываем свою дочь. Я понимаю Мишу, он растёт в семье артистов, где царит простота нравов...»
Голова моя закружилась, гнев застил глаза, застучало в висках, но я изо всех сил старалась отвечать спокойно и сдержанно:
«Вы совершенно не знаете нашу семью!»
«Ну хорошо, хорошо, я не хотела вас обижать. Я только разъяснила сущность вопроса. Знаете, что я хочу вам предложить, — перешла она на миролюбивый тон. — Вы ничего не говорите своему сыну. Пусть Аркаша будет за ними следить и нам докладывать, как будут развиваться события. А мы сумеем вовремя принять меры. Это даже будет интересно».
«Какая низость! — в сердцах вырвалось у меня. — Шпионить за собственными детьми. Как вам не стыдно мне предлагать такое? Так вот знайте. Я приложу все усилия, сделаю всё возможное, чтобы Миша ничем не обеспокоил вашу дочь. Это я вам обещаю».
Повесила трубку, взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: бледная, с красными пятнами на щеках, на лбу и шее. Я разрыдалась. Потом спохватилась. В углу сидел Олежек, тоже бледный, он испуганными глазами смотрел на меня: видимо, чувствовал беду и тоже готов был расплакаться. Я обняла его, успокоила и снова отправилась на кухню готовить ужин. Надменный голос незнакомой женщины стоял в ушах. Ныло и сосало где-то под ложечкой, в руках не могла унять дрожь. Вздрогнула, когда щелкнул ключ в дверях и вошёл Миша. Бодро, улыбаясь, поприветствовал нас с Олегом. И вдруг такая обида охватила меня, что я снова чуть не расплакалась.
«Миша, мне надо с тобой поговорить».
«Что-нибудь случилось, мама?»
Мы прошли в комнату. Я, стараясь быть спокойной, дословно передала ему телефонный разговор. Миша покраснел и нахмурился.
«Ну Аркадий! Мерзавец! Всё разболтал. А я ему так верил».
«Миша, тебя волнует только этот вопрос? Неужели тебя нисколько не волнует то, что ты предал нас с отцом, доверился приятелю, который над тобой насмехается и разбалтывает все свои тайны, а матери ты не доверил, допустил, чтобы меня так грязно оскорбили. За что? За то, что я так измучилась в догадках, что сердце изболелось, глядя на тебя. Думала, болен ты. По ночам плакала. Ах, Миша, Миша! Как больно ты меня ранил, как обидел! Разве бы я разнесла твою тайну, если бы ты мне доверил. Отцу бы даже не сказала».
Миша сидел растерянный, молчал, потом поднял глаза, вижу, в них слёзы.
«Мамочка, прости меня! Я тебе все, все буду рассказывать. Мне очень нравится Ира, я так хочу с ней дружить! Но она дразнит меня, посмеивается, называет «длинным» из-за моего высокого роста и убегает, не даёт даже пройти с ней рядом».
«Миша, оставь её».
«Мама, ну сама-то она ни при чем. Все этот негодяй Аркашка виноват. Ира ведь ничего не знает».
Долго я убеждала Мишу, призывала к чести, к достоинству, самолюбию — ничего не помогало.
«Мама, она такая нежная, красивая. Какая-то необыкновенная, с загадочными темными глазами, как у мадонны Рафаэля. Одета всегда красиво и изящно. Все наши мальчики в неё влюблёны. Она хорошо играет на фортепиано».
Мне было очень тяжело. Я впервые почувствовала, что моего сына ожидает большая беда. Он серьёзно и наивно, по-мальчишески, влюблён. Он готов отдать всего себя, все свои нежные, пылкие чувства, а что может дать ему взамен эта равнодушная кокетливая Ира, мама которой убеждена, что актеры — это развращенные люди?
Мишино чувство оказалось глубоким и сильным. Он и делился со мной будто бы, рассказывал, что бывает в обществе Иры, в компании её товарищей, иногда они вместе ходят в кино, на концерты. Но всё же я чувствовала, что Миша не всё рассказывает мне, что-то утаивает. С Аркадием у него дружба расстроилась, но тот всё вертелся на глазах у Миши, навязывался ему в друзья.
Во всём мне помогала советами моя подруга Лидия, мы вместе ходили в театр и всегда старались брать с собой Мишу. Подолгу с ним беседовали о задачах, стоящих перед ним, приводили примеры о том, как мальчишки, влюблённые в его возрасте, раскисали, переставали заниматься и утрачивали навсегда возможность проявить свои способности.
«Жалко будет, если ты, Миша, не разовьёшь свой талант. Не по-мужски это, — заканчивала всегда беседу Лидия, — мы от тебя так много ждём».
Миша молчал, не возражал. Занимался он много и серьёзно, но преподаватель говорила, что играет он холодновато, хотя техника исполнения всё время улучшается.
Концертные выступления Миши проходили всегда успешно, но получал он почему-то всё чаще четверки.
«Чтобы был всегда в тонусе», — говорила его преподаватель Светлана Александровна.
Меня это беспокоило. Я много времени отдавала Мишиным занятиям. Сижу и часами слушаю, как он играет, поправляю, обращаю его внимание на неровности, вялость, отсутствие выразительности, заставляю его повторять, пока не почувствую, что тот или иной отрывок звучит хорошо.
Миша всегда прислушивался к моим замечаниям. Чутьём улавливал, что я права, и так уж повелось у нас, что он всегда любил играть в моём присутствии. Так я и работу свою оставила и посвятила себя семье, а в основном Мише; теперь, конечно, уже Олегу.
В прошлом году Миша учился в девятом классе. Его одноклассники готовились к встрече Нового года и собирались дать концерт своими силами. Как-то пошла я в школу поговорить со Светланой Александровной. Её в учительской не оказалось, и я решила поискать Мишу, спросить у него о ней. Подхожу к его классу; слышу прекрасную скрипичную коденцу и аккомпанемент на фортепиано. Дверь тихонько приоткрыла и вижу: в середине класса стоит Миша, взволнованный, раскрасневшийся, с опущенными глазами. За фортепиано сидит в полупрофиль Ира и аккомпанирует. Исполняют Моцарта. Ира была эффектна. Пышные вьющиеся волосы обрамляли её длинное лицо. Тонкий с горбинкой нос, придавал ей властное и даже немного хищное выражение.
«Мишель, ты опять здесь фальшивишь, — капризным тоном остановила игру Ира, — тебе трудно аккомпанировать, вот Аркадию мне всегда легче, он очень ясный и понятный, ты же всё время мудришь».
И, глядя на расстроенного Мишу, проговорила с томной улыбкой: «Ну ладно, будем продолжать».
Я ушла, оскорбленная за Мишу и расстроенная. Дома спросила, как у него дела.
«Хорошо», — вяло ответил он.
Я не знала, о чём говорить, и не стала его донимать расспросами. Перед Новым годом Миша носился как на крыльях, примерял разные маски, рисовал плакаты и много играл. Говорил об ответственности за концерт.
На встречу Нового года он надел свой чёрный костюм, белую рубашку с чёрной бабочкой, начистил ботинки. Заметно было, как он взволнован. Наконец, собравшись, взял скрипку и ушёл.
Мы с мужем встречаем Новый год всегда дома, в компании нескольких друзей. Так было и на этот раз. В час ночи сын вернулся — бледный, расстроенный. Я сделала вид, что не заметила его состояния, пригласила к столу поужинать с нами вместе. Он отказался. Когда все ушли, он мне вдруг сказал:
«Мама, Ира оказалась очень подлой. Дружила со мной и одновременно целовалась с Аркадием. Я сам видел. Застал их в тёмном классе. Когда я ей признался в любви, она ответила, что любит меня. Как же так можно?»
Я старалась его успокоить.
«Ничего, всё это у тебя пройдёт. Она недостойна твоей любви».
«А Аркашка-то, вот мерзавец! Прикидывался другом...»
Несколько дней Миша не брал скрипку в руки. Меня это стало тревожить. Наступили зимние каникулы, но на этот раз Миша в школу на занятия не ходил.
Однажды вечером сидели за телевизором и смотрели концерт Валерия Климова. Сколько чувств в исполнении, какая безукоризненная и виртуозная техника и в то же время сколько нежности и грациозности! Божественно играл Климов. Мы смотрели и слушали как зачарованные. Я тайком следила за Мишей. Он волновался, жадно привстал к экрану, изредка глубоко вздыхая.
На следующий день, наскоро позавтракав, Миша взял скрипку и играл шесть часов подряд. После обеда он снова играл до вечера. И так каждый день.
Настроение у него постепенно улучшалось. Стал собраннее, играл сам, в одиночестве. Я следила и слушала. Даже не делала замечаний, когда слышала фальшивые ноты. Думала: «Пусть разыграется».
Через месяц Светлана Александровна объявила Мише, чтобы он готовился к ответственному ученическому концерту, придут преподаватели из консерватории, от мнения которых будет зависеть дальнейшая судьба учеников. Программа скрипачей сложная — произведения Баха.
Подготовка к концерту стоила многих волнений. Миша говорил, что перед исполнением у него пересохло во рту и замерло все внутри. Но после первых же аккордов скованность прошла, и, увлекшись, он забыл о присутствующих.
Но всех присутствующих игра Миши заинтересовала. После концерта многие подходили и поздравляли Светлану Александровну с успехом её ученика. В комиссии одобрительно, а в зале с восторгом смотрели на Мишу.
«Молодец! Спасибо! — шепнула ему Светлана Александровна. — Завтра поговорим о некоторых твоих ошибках».
Упорная, хотя и очень осторожная, направляющая работа матери стала давать свои результаты. Многочасовые ежедневные занятия, чтение и игра с листа, выступления на концертах, прослушивание лучших музыкальных произведений, а главное — тренировка постепенно отвлекали Мишу от мыслей об Ире. Он стал правильно понимать её поступки, и в душе его происходила своеобразная переоценка ценностей. Он уже не краснел при встрече с ней и не искал этих встреч.
Но зато всё то прекрасное и богатое, что было в нём пробуждено его светлым красивым чувством, он направил на музыку. Он работал как одержимый. Мать не могла нарадоваться, глядя на сына, всячески ему помогала. Она вновь стала его незаменимым помощником и советчиком во всём.
Я близко сошёлся с семейством артистов, стал часто бывать у них и с удовольствием слушал разные истории из жизни людей искусства.
Между прочим, узнал историю Светланы Александровны — учительницы Михаила. Природа щедро одарила её музыкальными способностями, она много трудилась, готовя себя к исполнительской деятельности. Однако ей не удалось добиться серьёзных успехов, и мечтам не суждено было осуществиться. А виной тому случай, а вернее — человек, встретившийся ей на жизненном пути и сумевший погасить — может быть, помимо своей воли — все её святые порывы и высокие мечты.
История эта тоже любовная и, как мне кажется, тоже поучительная для молодых людей.
Постараюсь изложить её так, как она мне запомнилась из рассказов моей милой и доброй соседки.
Обаятельная, жизнерадостная, Светлана пользовалась уважением у своих однокурсников и учителей.
От поклонников отбою не было. В ней нравились ребятам увлечённость, целенаправлённость и разум, который ей подсказывал, что ей больше всего нужно и на что у неё есть способности. Общительная и добрая, она всегда была готова помочь товарищам делом или советом. Училась у профессора X. Он был ею всегда доволен.
Ребята наперебой ухаживали за Светланой, каждый старался перед нею сострить, обратить на себя внимание. Больше всех добивался её внимания пианист Дима. Он нравился Светлане, и у них уже начинала завязываться дружба. Но тут появился другой пианист, Роман. Обыкновенно, когда Светлана играла, он стоял в углу комнаты и слушал. Внешность у Романа была неприметная: средний рост, рыжеватые волосы, он был медлительным и выглядел сутуловатым. Острый, цепкий взгляд обнаруживал в нём наблюдательность и силу характера. Когда он подолгу, серьёзно и внимательно смотрел, Светлане чудилось, что в нём таится большой ум и недюжинный талант музыканта. «Он очень умный», — думала она об этом человеке.
Однажды Роман сказал, что был бы счастлив заниматься с нею вместе и они бы могли составить прекрасный ансамбль пианиста и скрипача.
Роман втайне лелеял мечту жениться на талантливой скрипачке, сопровождать её в гастролях, аккомпанировать — и гонорары совместные, и семья неразлучная.
Светлана подавала большие надежды, а кроме того, она ему нравилась.
Несмотря на все свои усилия, Роман не смог добиться взаимной симпатии со стороны Светланы, хотя она по-прежнему смущалась и краснела под его долгим пронзительным взглядом. Конечно же, всему виной был Дима, он мешал. И всё-таки Роман решил своего добиться.
В то время Светлана готовилась к конкурсу пианистов и скрипачей имени П. И. Чайковского.
На отборочной комиссии при прослушивании претендентов она не была допущена к участию а конкурсе.
Расстроенная, опустошённая, вернулась Светлана домой. У подъезда её встретил спокойный и задумчивый Роман.
Казалось, что его взгляд всё видел, всё понимал и сочувствовал. И она не выдержала, рассказала ему всё, чем наполнена была она и что выстрадала. Роман внимательно выслушал, ни о чём не расспрашивал, а когда она совсем умолкла, многозначительно произнёс:
— Вы, верно, забыли, что таланты редки. Вы хороший, но обыкновенный музыкант — запомните это и не забирайте лишнего в голову.
Так, в одну минуту он опустил её с небес на землю, убил мечту — и Светлана склонила голову.
А через несколько дней, провожая Светлану домой, Роман остановился у освещенного подъезда и, глядя на неё в упор, сказал: «Светлана, я предлагаю вам стать моей женой. Я знаю, за вами ухаживают красивые, сильные парни. Они вам многое обещают. Я некрасив, не силён физически и ничего вам не обещаю. Единственно, в чём могу уверять, — это то, что вы никогда не будете знать нужды. Прежде чем мне отказать, подумайте серьезно о моём предложении...»
И Светлана согласилась.
Свадьбы пышной не было. Был скромный вечер на квартире у Романа. Друзей Светлана не позвала, исключением двух близких подруг. Родители не пришли — они были против её брака с Романом. Были незнакомые люди — друзья Романа, его родные и трое музыкантов. Они много пили, ели и, охмелев, говорил Светлане: за Романом не пропадёшь.
На душе у Светланы было тоскливо, что-то внутри точило и мучило.
На следующий день после свадьбы Роман заявил, что они должны вместе много работать, готовиться к концертной деятельности. Работа Светлану увлекла, так как занятия в консерватории давно закончились и она не представляла, что будет делать дальше. Роман советовал не спешить устраиваться на работу. «Нужно присмотреться, сориентироваться», — говорил он.
Между тем сам Роман времени даром не терял, он всюду бегал, хлопотал, что-то узнавал. Как-то, придя домой вечером, заявил Светлане, что они должны усиленно готовиться к концерту, который они будут давать совместно, солируя оба.
Но уже при выборе произведений они сразу же разошлись. Ему нравилась лёгкая западная музыка «для эффекта у молодёжи», как он любил выражаться.
Светлану, привыкшую к классической музыке, особенно к музыке Глинки, Мусоргского, этот репертуар раздражал, и она никак не соглашалась. Появилась первая трещина в их отношениях.
С трудом отобрали такое, с чем согласились оба, хотя, конечно, ей пришлось уступать больше.
Но ничего хорошего из этого начинания не получилось. Роман не смог подготовиться для сольного выступления, а аккомпанировать он не хотел, да и не мог. Он так играл, что полностью заглушал скрипку. Тогда он решил организовать свой не то оркестр, не то джаз под названием «Аэлита» с электрогитарой и другими атрибутами современной джазовой музыки.
Светлане отводилась довольно скромная роль, причём произведения, которые она вынуждена была играть, ничего общего не имели с теми, которые она изучала в консерватории и к чему лежала её душа.
Промучившись какое-то время, она заявила решительный протест, сказав, что такую музыку она не признаёт.