Гильгамеш и легенда о потопе
Нужно сказать, что еще до полного торжества Мардука в мифологии и теологии существовала эпическая поэма в двенадцати книгах, или табличках, которая повествует о подвигах месопотамского героя Гильгамеша, весьма близкого греческому Прометею.
В этой эпопее речь идет о божестве древнего шумеро-аккадского мира, почитавшегося еще до прихода вавилонян. Тот факт, что до нас дошли по меньшей мере четыре различных варианта на одном только семитическом языке, не считая хеттского и митаннийского, свидетельствует о том, что вся Передняя Азия была знакома с этой древнейшей легендой, восходящей по меньшей мере к XXV веку до н. э., и усвоила ее.
Название этой поэмы «Сха на гба имуру» означает «тот, кто все видел». Гильгамеш — на две трети божество, на одну треть человек. Этот герой действительно все видел и все знает, он страдает из-за любви к человечеству и совершает самые опасные подвиги, пытаясь достичь бессмертия и передать своему народу знание того, что было в мире до потопа. Описание потопа в девятой табличке заслуживает особого внимания.
Осколок глиняной таблички из библиотеки Ашурбанипала с ассирийским вариантом легенды о всемирном потопе
Месопотамская легенда о потопе представляет собой один из многочисленных вариантов мифа о разрушении мира разгневанным божеством. Жажда мести и уничтожения рода человеческого отражает в драматической форме противоречия, возникшие в результате разделения общества на противоположные классы — единственной причины несправедливости и горя. Предание об уничтожении человечества мы встречаем в самых различных формах у всех народов в тот период, когда система рабства окончательно еще не сложилась, но уже нанесла смертельный удар укладу жизни первобытной общины[67]. Отсутствие какого-либо классового сознания ведет к выражению протеста в фантастической и теологической форме. В свою очередь легенда усугубляла эксплуатацию и гнет рабства.
Первоначально, однако, вавилонская легенда рассказывает об осуждении не всего человечества, а лишь населения некоего города, а именно Шуруппака на Евфрате.
Заметим, между прочим, что нет необходимости считать эти легенды воспоминанием, пусть даже отдаленным, о проливных дождях или сейсмических катастрофах, происходивших в конце ледникового периода. Объяснения мифов следует искать не в истории природы, а в истории общественных отношений, складывавшихся между людьми в результате открытия и совершенствования орудий труда и средств производства. В этом, а не в чем-либо другом и заключается подлинная «природа» человека.
Вавилонский богатырь Гильгамеш, повелитель Урука, скитавшийся в поисках бессмертия вместе со своим другом и спутником Энкиду, умершим во время странствий, встречает своего старого предка и просит его рассказать историю всемирного потопа, от которого он один сумел спастись. Когда совет богов решил разрушить город Шуруппак, боги внушили одному из его обитателей, Утнапиштиму, вавилонскому Ною, построить корабль, который мог бы вместить его семью, слуг, несколько домашних и диких животных и некоторых ремесленников. Судно это, подобие морского буя, следовало хорошенько просмолить. Оно должно было быть достаточно велико, чтобы поднять «порождение всего живущего» («по паре от всякой плоти, в которой есть дух жизни», — будет впоследствии сказано в Библии[68]). И боги указали точные размеры барки, как и в легенде о библейском ковчеге.
Когда сооружение судна было закончено, разразилась ужасная буря и дождь лил семь дней и семь ночей. Водяные горы поглотили землю, и все люди погибли. Когда буря утихла, воды спали, и барка пристала к горе Насир, на восток от Мосула и реки Тигр, в современном Курдистане, родине шумеров. О том, что легенда о потопе связана с этой древней народностью, пришедшей с Кавказа, свидетельствует и упоминание в библейском предании о горе Арарат в Армении на границе между Турцией и Советским Союзом.
Через шесть дней после потопа Утнапиштим выпустил голубку, но она не нашла земли и вернулась на судно. То же случилось и с морской ласточкой. Третьим взлетел ворон. Он увидел, что обнажается из-под воды, выступает суша, полетел на поиски пищи и не вернулся. Тогда Утнапиштим сошел с корабля на берег и на вершине горы принес богам жертвы и совершил в их честь возлияния. Боги слетались на запах еды, «как мухи» (и библейский бог радуется приятному благоуханию жертвоприношения[69]). В награду Бел и Эа даровали герою бессмертие.
Достаточно сравнить этот рассказ с двумя вариантами истории потопа в библейской книге Бытие (гл. 7–9), чтобы убедиться, что мы имеем дело с литературной обработкой древнего вавилонского мифа, слегка видоизмененного с целью приспособить его к израильской религии.
Вавилонские храмы-башни
Греческий историк Геродот, который в середине V века до н. э. побывал в Месопотамии, оставил нам подробное описание Вавилона и его памятников, какими он их застал в период персидского завоевания, после падения древней империи. Раскопки, которые велись в последние десятилетия, в основном подтвердили сведения, собранные Геродотом, путешественником наблюдательным и умным.
Однако во времена Геродота город уже не был тем, что он представлял собой во времена древнего царства Хаммурапи (1958–1916 годы до н. э.), ни даже в период восстановления, осуществленного Навухадрезаром (названным в Библии Навуходоносором, 604–562 годы до н. э.) незадолго до персидского завоевания. О его былом великолепии все же свидетельствовали большие стены, величественные бронзовые ворота, открывавшие путь к Евфрату, и особенно храмы с их семиэтажными башнями.
В этих храмах концентрировалась экономическая и финансовая жизнь страны (купля и продажа земель и рабов, займы денег и т. п.), и там же формировалась культура, создавались школы и библиотеки, подобно тому как это было в христианском средневековье.
Жрецы были объединены в могущественные религиозные ордены, они монопольно владели письменностью, вели счета и вершили суд, но основной их обязанностью были непрерывные жертвоприношения богам, так же как в Греции и Риме. При храмах специально выращивали быков, ягнят, оленей и особенно овец, «священных» животных бога, изображавшегося в виде барана. Жертвенные животные должны были быть без изъяна, за ними требовался специальный уход. Покаянные псалмы с множеством магических заклинаний распевались в особо торжественные моменты обряда. Впоследствии многие из этих молитв вошли в еврейский религиозный ритуал.
Характерной формой вавилонского храма была пирамида с семью уступами, которые символизировали семь небесных тел (Солнце, Луну и пять известных тогда планет). Крупнейшую башню времен Мардука, «высотою до небес»[70](ее высота была 90 метров, длина стороны основания также 90 метров), евреи сочли проявлением необузданной гордыни, что и породило миф о ниспосланном свыше наказании — смешении языков, так называемом «вавилонском столпотворении». В действительности же эти башни служили, кроме всего прочего, для наблюдения за звездами и небесными явлениями. В ту пору астрономическая наука столь развилась, что само имя «халдей», то есть «вавилонский жрец», стало у греков синонимом «астролога», «звездочета». На развалинах башни храма в Боршиппа еще и сейчас видны следы цветов небесных тел: золота — Солнца, серебра — Луны, черного цвета — Сатурна, темно-красного — Юпитера, ярко-красного — Марса, желтого — Венеры, синего — Меркурия.
Подобные башни пленяли воображение народов древности, находившихся на одинаковой стадии религиозного развития, будь то в Азии, Африке или Центральной и Южной Америке. Не исключено, что первоначально причиной этого было несколько наивное стремление сооружать искусственные горы для продолжения «культа высоких мест» там, где бескрайние равнины наносного происхождения лишены каких бы то ни было возвышенностей. Вполне вероятно, что первые строители таких башен в Месопотамии — шумерийцы, пришедшие, очевидно, из горных районов Кавказа, принесли с собой обычай почитать богов на вершинах гор.
Однако очень рано люди начали фантастически истолковывать этот пережиток, как об этом свидетельствует миф о вавилонской башне.
Широкие слои еврейского народа стали знакомиться с литературой и религией вавилонян начиная с 596 года до н. э., после завоевания Иерусалима Навухадрезаром и угона огромных масс военнопленных из Палестины в Месопотамию. Попавшие в рабство евреи были принуждены работать на восстановлении Вавилона. Не удивительно, что они выражали в фольклорной форме свое недовольство и ненависть к новым хозяевам, которых они вдвойне ненавидели, как господ и как чужеземных поработителей.
Вот, впрочем, как описывает Геродот главную из этих башен, которая упоминается в надписях под названием Этеменапки:
«Посередине храма стоит массивная башня, имеющая по одной стадии в длину и ширину; над этой башней поставлена другая, над второй — третья и так дальше до восьмой. Подъем на них сделан снаружи; он идет кольцом вокруг всех башен. Поднявшись до середины подъема, находишь место для отдыха со скамейками; восходящие на башни садятся здесь отдохнуть. На последней башне есть большой храм, а в храме стоит большое прекрасно убранное ложе и перед ним золотой стол. Никакого кумира в храме нет. Провести ночь в храме никому не дозволяется, за исключением одной только туземки, которую выбирает себе божество из числа всех женщин. Так рассказывают халдеи, жрецы этого божества.
Они же говорят, чему, однако, я не верю, будто божество само посещает храм и почивает на ложе; нечто подобное точно таким же способом совершается в египетских Фивах, по словам египтян; и там будто бы ложится спать женщина в храпе Зевса Фивского, причем ни вавилонянка, ни фивянка не имеют, говорят, вовсе сношений с мужчинами»[71].
Судя по этому описанию, в башне Этеменанки, в Вавилоне, совершались некоторые из обрядов «мистических ночей» — основной признак культа, призванного стимулировать плодородие почвы.