Вос-становите в памяти потерю отца

Если мы станем изучать свою сущность с точки зрения пола, наше отношение и к родному отцу, и к племенным старейшинам станет более критичным. Но еще со времен индустриальной революции и миграции значительной части населения в города, то есть более двухсот лет тому назад, большинству мужчин пришлось оторваться от своих корней: от своего дома, от своего дела и от собственной души. Повышение уровня экономической свободы потребовало от них адаптировать свою энергию к социальным ролям, позволяющим получать прибыль, но в то же время и наносящим душевные травмы.

Такие травмы вызывали у мужчин печаль и причиняли им мучительные страдания, и они, сами того не осознавая, наносили травмы своим сыновьям. Подобно трагическому заклятию в греческой драме, травмы переходили из поколения в поколение. Только мужчины, сумевшие осознать такие исторические травмы, увидеть их в своей родословной и вос-становитъ себя, то есть исцелить внутреннее расщепление, могут преодолеть историческое бремя Сатурна. Немногие из нас могут более драматично выразить свое переживание жизни с травмированным отцом, чем это сделала Шарон Олдс в своем стихотворении "Сатурн"108:

Он лежит на кушетке одну ночь, другую...
Рот открыт, и темнота комнаты
Наполняет его рот, и никто не знал,
Что мой отец пожирал своих детей.

Поэтесса продолжает описывать, как ее отец пожирает одного своего ребенка за другим. Она уверена, что

...Каждым нервом своих десен и кишок
Он знал, что делает, и при этом не мог
Остановиться.

Ведь именно этого он хотел:
Взять в рот живое создание
И показать, что может сделать мужчина,—
показать своему сыну, Что значит быть мужчиной.

Сыновья часто видят, как их отцы страдают под бременем Сатурна; видел и я, как мой отец, отработав неделю на конвейере, брал в выходные лопату и разгружал машины с углем, заполняя им бункеры соседей. Многое мы тогда принимали как должное: еду на столе, арендную плату, новые ботинки. В стихотворении "Эти зимние воскресенья" Роберт Хайден вспоминает о том, как тяжело приходилось его отцу в борьбе за выживание, и одновременно' о своей наивности и безразличии к его переживаниям. С болью в сердце он вспоминает:

...Говоря равнодушно с ним,
С тем, кто сделал так, чтобы в доме было тепло,
И к тому же начистил мои чудесные ботинки.
Что же я знал, что я действительно знал
Об аскетической любви и одиночестве в рабочем
кабинете?109

Такими были наши отцы; они были травмированы больше, чем мы можем себе представить. У них не было альтернативы и внутреннего эмоционального позволения быть самими собой; несомненно, они были одиноки. Нам не нужно стыдиться своей печали, вызванной их нелегкой долей.

Печаль по своей сути честна. Она ценит то, что было утрачено навсегда или чего уже никогда не будет. Во всяком случае, мужчины несут свое бремя чаще всего как депрессию, которую они могут даже не осознавать. Депрессия — тупик для жизненной силы; как бы глубоко мы ни подавляли переживания, вызванные потерей отца, психика об этом знает и заставляет нас нести в себе это обременяющее нас чувство. Печаль — открытое воспоминание, и хотя она в данный момент не вызывает хороших ощущений, благодаря искренности переживаний она очищает и исцеляет. Депрессия может насильно погрузить нас в глубину мрака, независимо от степени нашей активности во внешнем мире. Под ее тяжестью могут поблекнуть даже самые радостные моменты в жизни.

Один мужчина, биржевой брокер, сам загнал себя так, как однажды загнал себя его отец. Он не умел отдыхать. Все выходные он проводил на работе. У отца была только одна ценность в жизни — его работа, поэтому; чтобы заслужить одобрение своего отца, он работал на пределе своих возможностей. Даже после смерти отца его образ сохранял сильный эмоциональный заряд и по-прежнему вовлекал брокера в гонку. Даже когда он достиг более высокого по сравнению с отцом материального положения, он не мог остановиться. Наконец после двух лет терапии брокер решил перестать работать по выходным и впервые за все время пришел на могилу отца. Там он рыдал, оплакивая ту нежность и то одобрение, которых никогда не получал от отца. Его слезы и печаль позволили ему начать движение вперед в своей жизни — в жизни, которую он вообще едва знал из-за того, что она для него была предопределена тенью Сатурна уязвленного и уязвляющего отца.

Подавленная печаль вызывает депрессию; тем же эффектом обладает не находящий выхода гнев. Гнев — естественная рефлекторная реакция организма на травму. Однажды у меня был пациент, который случайно обмолвился, что вовлек своих сыновей в отношения инцеста. Они даже помогали ему, а он таким образом утверждал себя. Я чувствовал, как у меня нарастает гнев и одновременно сочувствие к мальчикам, искавшим отцовской любви и отцовского прикосновения, а нашедшим предателя, который воспользовался их бессилием, наивностью и неосознанным буквальным восприятием происходящего и обманул их, выдав за любовь только телесные, сексуальные отношения. Я попросил его рассказать об этом теперь уже взрослым сыновьям и быть готовым пережить их печаль и гнев, надеясь, что этот рассказ поможет исцелиться даже если не ему самому, то кому-то из его сыновей.

Многие сыновья, стремясь самоутвердиться (а это необходимо каждому ребенку), ощущают, как их терзает гнев, который проявляется в их язвах и мигренях, возникающих из-за их вынужденного послушания. Если мужчины хотят исцелиться, им нужно испытывать гнев по отношению к своим травмам и тем, кто их нанес. Можно задать вопрос: а что хорошего в таком выражении гнева, которое происходит спустя длительное время после травмы? Но, как любая эмоция, насыщенная энергией, гнев не проходит бесследно. Он всегда на кого-то переключается. Уязвленный сын будет, в свою очередь, уязвлять своего сына, если не исцелится сам и не разорвет порочный круг. Если гнев поможет разрядить атмосферу и возобновить отношения с отцом, продолжающим жить по-прежнему, значит, надо идти на риск. Если гнев еще больше увеличит психологическую дистанцию с отцом, нужно сознательно решить не вступать в конфликт. Но каждый сын должен столкнуться лицом к лицу со своим внутренним гневом, иначе он по-прежнему останется в плену у Сатурна.

Безусловно, мужчины должны более осознанно передавать свой внутренний опыт. Они явно не могут изменить прошлое, а часто не могут изменить даже внешние отношения между отцом и сыном. Тем не менее то, что им неизвестно, скрыто действует у них внутри. Приняв во внимание тонкое замечание Юнга о том, что непрожитая жизнь родителя должна стать величайшей обузой для ребенка, каждый сын, без всяких осуждающих мотивов, должен вспомнить, как на его личности отразились травмы его отца. Иначе он увидит, что живет, повторяя отцовские поступки либо реагируя на них,— в каждом случае он оказывается пленником Сатурна.

Каждый сын должен спросить себя: "Какие травмы были у моего отца? Чем он пожертвовал (если эта жертва имела место) ради меня и других? На что он надеялся и о чем мечтал? Воплотил ли он в жизнь свои мечты? Был ли он эмоционально свободен, чтобы жить такой жизнью? Жил ли он своей жизнью или по заповедям Сатурна? Как его отец и его культура мешали его странствию? Что мне хотелось бы узнать от него о его жизни и его истории? Что мне бы хотелось узнать от него о том, что значит быть мужчиной? Пробовал ли отец отвечать на такие вопросы, но внутри себя, не для посторонних? Приходилось ли ему вообще когда-либо их задавать? В чем заключается непрожитая жизнь моего отца, и, может быть, я в той или иной мере проживаю ее за него?"

Таковы в основном вопросы одного поколения к другому, которые вслух не проговариваются. Если их сознательно не задают вслух, значит, ответы на них были бессознательно прожиты внутри, зачастую вызывая травму. Когда мы задаем такие вопросы, даже если отец умер, у нас больше шансов избежать его идеализации или обесценивания. Он превращается в мужчину, больше похожего на нас самих, на брата, который прошел через такие же испытания. Тогда даже в случае серьезной травмы мы, скорее всего, будем относиться к нему с сочувствием. Если нами овладеет ненависть, мы сохраним связь с источником нашей травмы. Если мы лучше поймем своих отцов с точки зрения взрослого человека, мы скорее сможем стать отцами для самих себя.

Рассказывайте тайны

Те, кто профессионально занимается исцелением людей, знают: где существует отрицание, там гноится рана. Или же, как известно из программы "Двенадцать шагов"110, там, где есть сопротивление, проявляйте упорство. Жизнь мужчин основана на отрицании и сопротивлении истине. Редко приходится слышать столь неприкрытую истину, как в исповеди Пабло Неруды: "Так получилось, что я болею от того, что я мужчина" . Заметим, он не говорит: я болен потому, что являюсь самим собой; больным его делает именно его роль мужчины. Самая глубокая истина, которую несут в себе мужчины, заключается в том, что их душа деформируется под воздействием внешних сил. На каждого Торо [112], исчезающего на какое-то время в лесной чаще, чтобы снова обрести свою душу и радикально пересмотреть свою жизнь, приходится миллион мужчин и женщин, которые ежедневно соскальзывают обратно, в бездушие и коллективную анонимность. Согласно памятной фразе Торо, это ведет к жизни спокойного отчаяния.

Так как психика "знает" больше, чем сознание, эта деформация души остается и проявляется в совокупности реакций. Самая заметная реакция — оттенок грусти, преследующий мужчин всю жизнь, даже если они могут хорошо его скрывать. И опять Неруда говорит нам правду, от которой не скроешься:

Есть целые пространства
затонувших фабрик, огромных бревен,
о которых знаю только я один,
потому что я грущу и потому что я путешествую,
и я знаю землю, и я грущу113.

Другой типичной реакцией мужчин, ставшей притчей во языцех, является их ярость: точно не определенная и неизвестно куда направленная, обращенная на себя и на других. А за всем этим "бешенством и кошмаром в наших жилах"114 стоит ужасный страх. Ни один мужчина не чувствует себя настоящим мужчиной. Его поведение в стиле мужчины-мачо маскирует его ужас. В. X. Оден также раскрывает истину:

Патриоты? Маленькие мальчики,
Одержимые Огромностью:
Огромным пенисом,
Огромными деньгами,
Огромным шумом115.

Когда мужчины чувствуют, что их обманули, то есть что они угодили в ловушку, оказавшись между стремлениями своей души и социальными требованиями, им приходится притворяться, чтобы "сохранить лицо". Постепенно отчуждаясь от своей внутренней жизни, от анимы, они ожидают, что весь груз эмоций примут на себя женщины. Секс начинает играть особенно важную роль, ибо именно через секс мужчины стараются преодолеть отчуждение от своих чувств и своего тела. Они просят Другую до наступления рассвета восстановить их силы и придать им уверенности в себе, и тогда они встанут и снова отправятся на борьбу. Это делает их не менее ранимыми и зависимыми, чем раньше. Из-за того, что люди должны ненавидеть тех, от кого они зависят, возрастают напряжение и враждебность, а эрос заменяется тенью власти.

Таковы основные тайны мужчин: они чувствуют свою мужскую неполноценность, то есть неполноценность личности, которая оказалась мужчиной. Они ощущают, что разрываются между страхом и яростью, находятся в эмоциональной зависимости и при этом отвергают объект, от которого зависят. Повторяю: единственный выход из этого состояния заключается в том, чтобы осознать и признать существование этой нестерпимой истины. Можно начать с самого себя, а затем поделиться этой правдой с другими — не с женщиной, а с другим мужчиной. Этот мужчина, тоже оказавшийся во власти опасливой защищенности, может презрительно насмеяться над человеком, который говорит ему правду, причем его презрение пропорционально его страху, но он может также сделать шаг навстречу и признать своего брата.

В мифологии описывается много героических приключений: покоряются горные вершины, побеждаются великаны, поражаются драконы; но от мужчины требуется гораздо больше мужества, чтобы высказать эмоциональную истину. Современное странствие героя происходит не в реальном мире, а в душевной пустыне. Злодей может воплотиться не в образе варвара, стоящего на страже у входа, а оказаться внутренним мраком, страхом, от которого может избавить только отвага. Юнг так описывал эту задачу, стоящую перед героем:

Дух зла — это страх и запретное желание; это враг, противостоящий жизни в ее борьбе за вечность и препятствующий всем великим деяниям. Этот враг внедряет в наше тело яд слабости и старения посредством вероломного укуса змеи. Это дух регрессии, угрожающий нам материнским заточением и полным растворением и исчезновением в бессознательном. Для героя страх — это вызов и испытание, ибо избавление от страха может принести только отвага. И если не пойти на риск, то над смыслом жизни человека каким-то образом совершится насилие116.

Наш страх — это испытание; потерпев неудачу, мы скатываемся к хвастливой компенсации мачо или постыдному соучастию. Открыть истину своей души — первая задача. Жить в соответствии с этой истиной — задача вторая. А передавать ее другим — третья. Такая передача истины от одного человека к другому — высшее испытание в нашей жизни. Возможно, когда-нибудь потом мы перестанем "болеть от того, что являемся мужчинами".