Комбинированные ошибочные действия 3 страница

Поскольку же в высшей степени вероятно что мы пока еще довольно

далеки от того, чтобы достичь вершины абсолютной сознательности, постольку любой человек еще способен на более широкую сознательность. Это и дает возможность предположить, что бессознательные процессы постоянно и повсеместно подводят к сознанию такие содержания, которые, будучи познанными, увеличивают объем сознания. Рассматриваемое таким образом, бессознательное выступает в качестве источника опыта, не определенного по объему. Если бы оно было просто реактивным по отношению к сознанию, то его можно было бы точно обозначить как психический зеркальный мир. В таком случае главный источник всех содержаний и функций находился бы в сознании, а в бессознательном просто-напросто нельзя было бы найти ничего иного, кроме как искаженных зеркальных отражений сознательных содержаний. Творческий процесс был бы замкнут в сознании, а все новое было бы не чем иным, как сознательным изобретением и измышлением. Но данные опыта свидетельствуют об обратном. Любой творческий человек знает, что непроизвольность есть главное свойство творческой мысли. Поскольку бессознательное – не просто реактивное отражение, а самостоятельная продуктивная деятельность, то в качестве сферы опыта оно выступает как особый мир, особая реальность, о которой мы можем сказать, что она на нас воздействует, как и мы воздействуем на нее, – то же самое, что мы говорим о внешнем мире как сфере опыта. И как в этом мире материальные предметы суть конституирующие его элементы, так и психические факторы суть предметы другого мира.

 


Адлер А. Комплекс неполноценности и комплекс превосходства*

Каждый симптом в жизни человека проявляется в динамике, то есть в развитии. Поэтому можно сказать, что у него есть прошлое и будущее. Будущее неразрывно связано с нашими стремлениями и целью, тогда как прошлое указывает на характер неполноценности или неадекватности, которую мы стараемся преодолеть. Вот почему комплекс неполноценности нас больше интересует в начале, в то время как комплекс превосходства нас интересует в его динамике, развитии. Более того, эти два комплекса естественным образом связаны. Нас не должно удивлять, если в случае, в котором мы рассматриваем комплекс неполноценности, мы обнаруживаем более или менее скрытым комплекс превосходства. С другой стороны, если исследуем комплекс превосходства в динамике, мы всякий раз находим более или менее скрытый комплекс неполноценности. Общиеположения Необходимоуяснить, что слово «комплекс», которое мы употребляем в отношении неполноценности и превосходства, отражает прежде всего преувеличенные чувство неполноценности и стремление к превосходству. Если мы посмотрим на вещи таким образом, это снимет кажущийся парадокс о двух противоположных тенденциях, существующих в одном индивиде, так как очевидно, что в норме стремление к превосходству и чувство неполноценности дополняют друг друга. Если мы удовлетворены нынешним положением дел, в нас не должно быть места для стремления превосходить и добиваться успеха. Поэтому, ввиду того, что так называемые комплексы развиваются из естественных чувств, они не более противоречивы, чем обычные чувства. Стремление к превосходству никогда не исчезает, и фактически, именно оно формирует разум и психику человека. Как мы говорили, жизнь — это достижение цели или формы, а стремление к превосходству — это движущая сила для достижения формы. Это своего рода поток, несущий вперед весь материал, который может найти. Рассмотрим для примера ленивых детей. Недостаток у них активности, отсутствие интереса к чему бы то ни было могут создать у нас впечатление полного отсутствия у них движения.Но и у них мы найдем желание превосходить других, желание, которое заставляет их говорить: «Если бы я не был так ленив, я мог бы стать президентом». Ихразвитие и стремление, если можно так сказать, относительны. Они высокого мнения о себе и придерживаются представления о том, что могли бы многое совершить и принести немало пользы, если бы…! Конечно же, это — ложь, выдумка, но все мы знаем, что человечество очень часто удовлетворяется выдумками. И это особенно справедливо в отношении людей, которым не хватает смелости: они вполне довольствуются фантазиями. Не чувствуя в себе большой силы, они всегда идут в обход, желая избежать трудностей. И благодаря этому бегству, благодаря постоянному уходу от битвы, у них появляется ощущение, что они сильнее и умнее, чем это есть на самом деле. Нам известны дети, которые начинали воровать из чувства превосходства.Они полагают, что, обманывая, дурача других и оставаясь непойманными, они, таким образом, становятся богаче без особых хлопот. То же чувство очень сильно выражено у преступников, которые считают себя героями. Этоне имеет ничего общего со здравым смыслом или общепринятой логикой, когда убийца думает о себе как о герое — это его субъективное представление. Ему недостает смелости, и он хочет так уладить дела, чтобы увернуться от необходимости действительно решать проблемы жизни. Следовательно, преступность — это результат комплекса превосходства, а не проявление фундаментальной и изначальной порочности. Похожую симптоматику мы наблюдаем у невротических личностей. Например, они страдают бессонницей, а на следующий день им недостает сил, чтобы справиться с требованиями дела, которым они занимаются. Им кажется, что из-за бессонницы у них нельзя требовать безупречной работы, так как они не в состоянии справиться с тем, что могли бы исполнить. Они жалуются: «Вот если бы я выспался, я бы вам показал!» Нечто подобное происходит с депрессивными личностями, которых мучает чувство тревоги. Тревога делает их тиранами. Фактически, они используют свою тревогу, чтобы управлять другими: с ними постоянно кто-нибудь должен находиться, их нужно сопровождать повсюду, куда бы они ни направлялись, и так далее. Близкие вынуждены строить свою жизнь, подчиняясь требованиям депрессивного человека. Депрессивные больные люди всегда являются центром внимания в семье. Таким образом, комплекс неполноценности является источником их силы. Они беспрестанно жалуются, что чувствуют слабость, теряют в весе, и прочее, но, несмотря на это, они сильнее всех остальных. Они подавляют здоровых людей — факт, который не должен нас удивлять, так как в нашей культуре болезнь может давать определенную силу и власть.(И если бы мы задались

*Наука жить. Киев: Port-Royal,1997. С.57–62 (с сокращ.) Пер. с англ. Е.О. Любченко.


вопросом, кто сильнейшие люди в нашей культуре, логично было бы ответить – младенцы. Младенцы правят, сами же оставаясь неподвластными.) В заключении нашего изложения общей идеи комплексов неполноценности и превосходства, мы не можем не сказать несколько слов о них применительно к нормальным людям. Как мы уже говорили, чувство неполноценности есть у каждого человека. Оно не является психическим расстройством, но, напротив, стимулирует нормальные стремления и здоровое развитие. Патологическим же это чувство становится только тогда, когда в человеке побеждает чувство неадекватности, и это тормозит его полезную активность, делает его депрессивным и неспособным к развитию. В такой ситуации комплекс превосходства может стать одним из методов избежать своих трудностей. Человек с комплексом неполноценности притворяется лучшим, чем он есть на самом деле, и этот фальшивый успех компенсирует чувство неполноценности, ставшее для него невыносимым. У нормального человека нет ни тени комплекса превосходства. Конечно же, он стремится превосходить других в том смысле, что всем нам не чужды амбиции и желание добиться успеха, но пока это стремление выражается в работе, оно не ведет к ложным оценкам, лежащим в основе душевных расстройств.

 


Келер В. Некоторые задачи гештальтпсихологии*

В одной из своих статей Вертгеймер описал следующие наблюдения.

Вы смотрите на ряд точек (рис. 1), рас­стояния между которыми поочередно то больше, то меньше. Тот факт, что эти точ­ки самопроизвольно группируются по две, причем так, что меньшее из расстояний всегда находится внутри группы, а боль­шее — между группами, возможно, не осо­бенно впечатляет.

<…>

Тогда вместо точек возьмем ряд вертикальных параллельных прямых и несколько увеличим различие между двумя расстояниями.

<…>

Эффект группировки здесь сильней. Насколько силен этот эффект, можно по­чувствовать, если попытаться сформиро­вать другие группы так, чтобы две линии с большим расстоянием между ними обра­зовали одну группу, а меньшее расстояние было бы между двумя группами. Вы по­чувствуете, что это требует специального усилия. Увидеть одну такую группу, мо­жет быть, достаточно легко, но сгруппиро­вать весь ряд так, чтобы видеть все эти группы одновременно, мне, например, не по силам. Большинство людей никогда не смогут добиться, чтобы эти новые группы стали для них такими же ясными, устой­чивыми и оптически реальными, как пре­дыдущая группировка; и в первый же мо­мент расслабления или при наступлении усталости они видят спонтанно возникаю­щую первую группировку, как будто не­которые силы удерживают вместе пары близко расположенных линий.

Является ли расстояние решающим фактором само по себе?

Две точки или две параллельные ли­нии можно рассматривать как границы, заключающие между собой часть про­странства. В двух наших примерах это удается лучше тогда, когда они находятся ближе друг к другу и можно сформулиро­вать следующее утверждение: члены ряда, которые "лучше" ограничивают часть про­странства, лежащую между ними, при вос­приятии группируются вместе. Этот прин­цип объясняет тот факт, что параллельные линии образуют более устойчивые груп­пы, чем точки. Очевидно, они лучше, чем точки, ограничивают пространство между собой. Мы можем изменить наш послед­ний рисунок, добавив короткие горизон­тальные линии, так что большее простран­ство (между более удаленными линиями) покажется лучше ограниченным <…>

<…>

Теперь легко видятся группы из более удаленных друг от друга линий с их гори­зонтальными добавлениями (даже тогда, когда открытое расстояние между этими добавлениями больше, чем меньшее рас­стояние между соседними линиями).

Но будем осторожны в выводах. Мо­жет быть, здесь действуют 2 различных принципа: принцип расстояния и прин­цип ограничения?

На следующем рисунке все члены ряда точек удалены друг от друга на равные рас­стояния, но имеется определенная последо­вательность в изменении их свойств (в дан­ном случае цвета). Не имеет значения, какого рода это различие свойств. Даже в следующем случае мы наблюдаем то же явление, а именно: члены ряда "одного качества" (каково бы оно ни было) образуют группы, и когда ка­чество меняется, мы видим новую группу.

<…>

<…>

Этим наши наблюдения не кончаются. Если снова взглянуть на ряд параллель­ных прямых, мы видим, что образование групп касается не только параллельных линий. Все пространство внутри группы, наполовину ограниченное ближайшими линиями, несмотря на то, что оно такое же белое, как и вся остальная бумага, отлича­ется от нее, воспринимается по-другому. Внутри группы есть впечатление "чего-то", мы можем сказать "здесь что-то есть", тог­да как между группами и вокруг рисунка впечатление "пустоты", там "ничего нет". Это различие, тщательно описанное Руби­ном, который назвал его различием "фи­гуры" и "фона", еще более удивительно тем, что вся группа с заключенным в ней бе­лым пространством, кажется "выступаю­щей вперед" по сравнению с окружающим фоном. В то же время можно заметить, что прямые, благодаря которым заключенная между ними область кажется твердой и выступающей из фона, принадлежат этой области, они являются краями этой облас­ти, но не кажутся краями неопределенного фона между группами2.

*Хрестоматия по курсу «Введение в психологию»/ Ред.-сост. Е.Е.Соколова. - М.: РПО, 1999. С.205 – 210

1 Подобные законы обнаружены для формирования групп во временных рядах (См. Wertheimer, 1923; Koffka, 1922).


Можно еще много говорить даже о та­ком простом аспекте зрительного воспри­ятия. Я, однако, обращусь к наблюдениям другого плана.

На предыдущих рисунках группы пря­мых включали по 2 параллельных прямых каждая. Добавим третью прямую в сере­дину каждой группы. Как можно было предположить заранее, три прямые, близко расположенные друг к другу, объе­диняются в одну группу и эффект группи­ровки становится еще сильнее, чем ранее. Мы можем добавить еще две линии в каж­дую группу между тремя уже начерчен­ными прямыми <…>.

<…>

Стабильность группировки увеличи­лась еще больше, и белое пространство внутри групп почти незаметно. Если про­должать эту процедуру и дальше, наши группы превратятся в черные прямоуголь­ники. Их будет три, и каждый, глядя на этот рисунок, увидит три темные фигуры. Такая постепенная процедура, в результа­те которой мы видим эти темные прямоу­гольники как "вещи", выступающие из фона, есть крайний случай группировки, которую мы наблюдали раньше. Это не геометрический трюизм. Это нечто не от­носящееся к геометрии. Тот факт, что од­нородно окрашенные поверхности или пят­на кажутся целыми, определенными единицами, связан с особенностями наше­го зрения. Когда даны рядом предметы с одинаковыми свойствами, как правило, образуются группы. С увеличением плот­ности группы этот эффект увеличивается и достигает максимума и группы превра­щаются в сплошные окрашенные поверх­ности. (Поверхности эти могут иметь ты­сячи различных форм — от обычных прямоугольников, к которым мы привык­ли, до совершенно необычных форм вроде чернильных пятен или облаков с их при­чудливыми очертаниями).

Мы начали обсуждение с наблюдения группы, так как с помощью этого примера легче увидеть проблему. Конечно, единство черных прямоугольников ярче и устойчи­вее, чем единство наших первых точек и прямых; но мы так привыкли к факту, что однородно окрашенные поверхности, окру­женные поверхностью другого цвета, ка­жутся отдельными целыми, что не видим здесь проблемы. Многие наблюдения геш-тальтпсихологов таковы: они касаются фактов и явлений, настолько часто встре­чающихся в повседневной жизни, что мы не видим в них ничего удивительного.

Нам снова придется возвратиться не­много назад. Мы брали ряды точек или прямых линий и наблюдали, как они груп­пируются. Теперь известно, что в самих членах этих рядов заключена проблема, а именно явление, что они воспринимаются как целые единицы. Мы здесь имеем дело с образованиями разного порядка или ранга, например, прямыми линиями (I порядок) и их группами (II порядок). Если единица существует, она может быть частью боль­шей единицы или группы более высокого порядка.

Будучи целой единицей, непрерывная фигура имеет характер "фигуры", высту­пает как нечто твердое, выделяющееся из фона. Представьте себе, что мы заменили прямоугольник, раскрашенный черным, прямоугольным кусочком бумаги черно­го цвета того же размера и прижали к листу. Ничего как будто не изменилось. Этот кусок имеет тот же характер твердо­го целого. Представьте себе далее, что этот кусок бумаги начинает расти в направлении, перпендикулярном своей поверхнос­ти. Он становится толще и наконец пре­вращается в предмет в пространстве. Опять никаких важных изменений. Но прило­жение наших наблюдений стало намного шире. Не только "вещь" выглядит как целое и нечто твердое, то же касается и групп, о которых говорилось вначале. У нас нет причин считать, что принципы группировки, о которых было сказано (и другие, о которых я не имел возможности упомянуть), теряют силу, когда мы перехо­дим от пятен и прямоугольников к трех­мерным вещам3.

Наши наблюдения связаны с анализом поля. Мы имели дело с естественными и очевидными структурами поля. Непроиз­вольное и абстрактное мышление образу­ет в моем зрительном поле группы пятен или прямоугольников. Я вижу их не ме­нее реально, чем их цвет, черный, белый или красный. Пока мое зрительное поле остается неизменным, я почти не сомнева­юсь, что принадлежит к какой-нибудь еди­нице, а что — нет. Мы обнаружили, что в зрительном поле есть единицы различных порядков, например, группы, содержащие несколько точек, причем большая едини­ца содержит меньшие, которые труднее разделить, подобно тому как в физике мо­лекула как более крупная единица содер­жит атомы, меньшие единицы, составные части которых

3"Вещи" снова могут быть членами групп высших порядков. Вместо пятен мы можем взять ряд людей и наблюдать группировку. В архитектуре можно найти много подобных примеров (группы колонн, окон и т. д.).

 

объединены крепче, чем составные части молекулы. Здесь нет ни­каких противоречий и сомнений относи­тельно объективных единиц. И так же как в физическом материале с бесспорными единицами и границами между этими единицами, в зрительном поле произвольный мысленный анализ не в силах спорить с наблюдением. Восприятие разрушается, когда мы пытаемся установить искусстенные границы, когда реальные единицы и границы между ними ясны. В этом главная причина того, что я считаю понятие "ощущение" опасным.

Оно скрывает тот факт, что в поле существуют видимые еди­ницы различного порядка. Ведь когда мы наивно представляем себе поле в терми­нах нереальных элементов различного цве­та и яркости, как будто они безразлично заполняют пространство и т. д., от этого описания ускользают видимые, реально существующие целые единицы с их види­мыми границами.

Наибольшая опасность понятия "ощу­щение" состоит в том, что считается, будто эти элементы зависят от местных процес­сов в нервной системе, причем каждый из них в принципе определяется одним сти­мулом. Наши наблюдения полностью про­тиворечат этой "мозаичной" теории поля. Как могут местные процессы, которые не зависят друг от друга и никак не взаимо­действуют друг с другом, образовывать та­кое организованное целое? Как можно по­нять относительность границ между группами, если считать, что это только гра­ницы между маленькими кусочками мо­заики, — ведь мы видим границу, только когда кончается целая группа. Гипотеза маленьких независимых частей не может дать нам объяснение. Все понятия, нуж­ные для описания поля, не имеют отноше­ния к концепции независимых элементов. Более конкретно: нельзя выяснить, как формируются группы или единицы, рас­сматривая поочередно сначала одну точку, затем другую, т. е. рассматривая их неза­висимо друг от друга. Приблизиться к пониманию этих фактов можно, только принимая во внимание, как местные усло­вия на всем поле влияют друг на друга. Сам по себе белый цвет не делает белую линию, начерченную на черном фоне, ре­альной оптической единицей в поле; если нет фона другого цвета или яркости, мы не увидим линию. Именно отличие стиму­ляции фона от стимуляции внутри линии делает ее самостоятельной фигурой. То же самое касается единиц более высокого по­рядка: не независимые и абсолютные свой­ства одной линии, затем другой и т. д. объединяют их в одну группу, а то, что они одинаковы, отличны от фона и находят­ся так близко друг к другу. Все это пока­зывает нам решающую роль отношений, связей, а не частных свойств. И нельзя не учитывать роль фона. Ведь если есть опре­деленная группа, скажем, две параллель­ные прямые на расстоянии полсантиметра друг от друга, то достаточно нарисовать еще две прямые снаружи группы так, чтобы они были ближе к первым прямым, чем те друг к другу, чтобы первая группа разрушилась и образовались две новые группы из прямых, которые сейчас находятся ближе друг к другу <…>

<…>

Наша первая группа существует, толь­ко пока вокруг нее есть однородный белый фон. После изменений окружающего фона то, что было внутренней частью группы, стало границей между двумя группами. Отсюда можно сделать еще один вывод: характер "фигуры" и "фона" настолько зависит от образования единиц в поле, что эти единицы не могут быть выведены из суммы отдельных элементов; не могут быть выведены из них и "фигура" и "фон". Еще одно подтверждающее этот вывод наблю­дение: если мы изобразим две параллель­ные прямые, которые образуют группу, за­тем еще такую же пару, но значительно более удаленную от первой пары прямых, чем они друг от друга, и т. д., увеличивая ряд, то все группы в этом ряду станут бо­лее устойчивыми, чем каждая из них, взя­тая сама по себе. Даже таким образом проявляется влияние частей поля друг на друга.

Тот факт, что не изолированные свой­ства данных стимулов, а отношение этих свойств между собой (все множество сти­мулов) определяет образование единиц, заставляет предположить, что динамичес­кие взаимодействия в поле определяют, что становится единицей, что исключается из нее, что выступает как "фигура", что — как "фон". Сейчас немногие психологи отри­цают, что, выделяя в зрительном поле эти реальные единицы, мы должны описать адекватную последовательность процессов той части мозга, которая соответствует нашему полю зрения. Единицы, их более мелкие составные части, границы, разли­чия "фигуры" и "фона" описываются как психологические реальности <...>. Отме­тив, что относительное расстояние и соот­ношение качественных свойств являются основным фактором, определяющим обра­зование единиц, мы вспоминаем, что, долж­но быть, такие же факторы определяли бы это, если бы эти эффекты были результа­том динамических взаимодействий в фи­зиологическом поле. Большинство физи­ческих и химических процессов, о которых мы знаем, зависит от взаимоотношения свойств и расстояния между материалом в пространстве. Различие стимуляции вызывает точки, линии, области различ­ных химических реакций в определенном пространственном соотношении на сетчат­ке. Если есть поперечные связи между продольными проводящими системами зрительного нерва где-нибудь в зритель­ной области нервной системы, то динами­ческие взаимодействия должны зависеть от качественных, пространственных и дру­гих соотношений качественных процессов, которые в данное время существуют в об­щем зрительном процессе, протекающем в мозгу. Неудивительно, что явления груп­пировки и т. д. зависят от их взаимоотно­шения.

С существованием реальных единиц и границ в зрительном поле ясно связан факт, что в этом поле есть "формы". Практичес­ки невозможно исключить их из нашего обсуждения, потому что эти единицы в зрительном поле всегда имеют формы. Вот почему в немецкой терминологии их на­зывают "Gestalten". Реальность форм в зрительном пространстве нельзя объяс­нить, считая, что зрительное поле состоит из независимых отдельных элементов. Если бы зрительное поле состояло из плотной, возможно, непрерывной мозаики этих эле­ментов, служащих материалом, не было бы никаких зрительных форм. Математичес­ки, конечно, они могли быть сгруппирова­ны вместе определенным образом, но это не соответствовало бы той реальности, с которой эти конкретные формы существу­ют с не меньшей достоверностью, чем цвет или яркость. Прежде всего математичес­ки мыслимо любое сочетание этих элемен­тов, тогда как в восприятии нам даны впол­не определенные формы при определенных условиях <...>. Если проанализировать те условия, от которых зависят реальные фор­мы, мы обнаружим, что это качественные и пространственные соотношения стимуля­ции. Естественно, так как эти единицы, теперь хорошо известные, появляются в определенных формах, мы должны были предположить, что они являются функци­ей этих соотношений. Я помню из собствен­ного опыта, насколько трудно четко раз­личать совокупности стимулов, т. е. геометрическую конфигурацию их, и зри­тельные формы как реальность. На этой странице, конечно, есть черные точки как части букв, которые, если их рассматри­вать вместе, образуют такую зрительную форму <…>

<…>

Видим ли мы эту форму как зритель­ную реальность?

Конечно, нет, так как много черных точек изображено между ними и вокруг них. Но если бы эти точки были красны­ми, все люди, не страдающие цветовой сле­потой или слепотой на формы из-за пора­жения мозга, увидели бы эту группу как форму.

Это справедливо не только для плос­ких форм, изображенных на листе бума­ги, но и для трехмерных вещей вокруг нас. Мне хотелось бы предупредить от заблуж­дения, что эти проблемы единиц и их форм имеют значение только для эсте­тики или других подобных вещей высо­кого уровня, но не связаны с повседнев­ной жизнью. На самом деле на любом объекте, на любом человеке можно про­демонстрировать эти принципы зритель­ного восприятия.

Мы пришли к физиологическому вы­воду: если в системе имеется динамичес­кое взаимодействие местных процессов, они будут влиять друг на друга и изменять друг друга до тех пор, пока не будет достигнуто равновесие путем определенного распре­деления этих процессов. Мы рассматрива­ли зрительное поле в состоянии покоя, т. е. наблюдали психологическую картину в условиях равновесия в соответствующих процессах головного мозга. В физике дос­таточно примеров того, как процесс, начав­шийся в системе при определенных условиях, смещает равновесие системы в ко­роткое время. Время, за которое достига­ется равновесие зрительных процессов, видимо, тоже невелико. Если мы предъяв­ляем стимулы внезапно, например, при помощи проекции, мы видим поле, его гра­ницы и их формы постоянными, неподвиж­ными.

Я не думаю, что слово "configuration" адекватно передает смысл немецкого "Gestalt". Слово "configuration" означает, что элементы собраны вместе в определенном порядке, а мы должны избежать этой функционалистской идеи.

В состоянии равновесия поле ни в коем случае не является "мертвым". Вза­имные напряжения в фазе образования поля (которые, разумеется, взаимозависи­мы) не исчезают, когда устанавливается равновесие. Просто они (и соответствую­щие процессы) имеют такую интенсив­ность и напряжение, что взаимно уравно­вешивают друг друга. Местные процессы в состоянии равновесия — это определен­ное количество энергии, распределенное в поле. Физиологическая теория должна разрешить две различные проблемы, ко­торые относятся к описанным свойствам зрительного поля. Эти свойства, включа­ющие зависимость местного процесса от соотношения стимуляции широко вокруг, включающие далее образование единиц, их форм и т. д., кажутся почти удиви­тельными и часто считаются результатом действия сверхъестественных душевных сил. Первая задача, следовательно, состо­ит в том, чтобы показать, что подобные свойства вовсе не сверхъестественны в физическом мире. Таким образом, вста­ет более общая задача — продемонстри­ровать соответствующий тип процессов в точной науке, особенно если можно пока­зать, что в зрительном отделе нервной системы при определенных условиях, ве­роятно, происходят процессы общего типа. После этого встает другая задача — най­ти процессы того специфического типа, которые лежат в основе образования зри­тельного поля. Эта вторая задача, учиты­вая недостаточность наших физиологичес­ких знаний, гораздо труднее. Мы делаем только первые шаги к решению этой про­блемы, но одно замечание можно сделать уже сейчас. Вследствие неодинаковой сти­муляции в различных участках сетчатки, в различных участках зрительной коры происходят различные химические реакции и, таким образом, появляется раз­личный химический материал в кристал­лической и коллоидной формах. Если эти неодинаковые участки находятся в фун­кциональной связи, то, конечно, между ними не может быть равновесия. Когда участки с неодинаковыми свойствами имеют общую границу, в системе есть "свободная энергия". В этом контуре дол­жен быть основной источник энергии для динамического взаимодействия. То же самое будет в физике или физической химии при соответствующих условиях <...>.

Наше предположение дает физиологи­ческий коррелят для формы как зритель­ной реальности. С позиции независимых элементарных процессов такой коррелят найти нельзя. Эта мозаика не содержит никаких реальных форм или, если хотите, содержит все возможные формы, но ни од­ной реальной. Очевидно, коррелятом ре­альной формы может быть только такой процесс, который нельзя разделить на не­зависимые элементы. К тому же равнове­сие процесса, которое, как мы допускаем, лежит в основе зрительного поля, есть рас­пределение напряжения и процессов в про­странстве3, которые сохраняются как одно целое. Поэтому мы сделали нашей рабо­чей гипотезой предположение, что во всех случаях это распределение является фи­зиологическим коррелятом простран­ственных свойств зрения, особенно формы. Так как наша концепция физиологичес­ких единиц относительна, то, считая, что любое резкое уменьшение связей динами­ческого взаимодействия в границах опре­деленного участка приводит к тому, что внутренняя область этого участка стано­вится реальной единицей, мы можем без противоречия рассматривать весь зритель­ный процесс как одно целое в данный мо­мент и утверждать формирование специ­фических (более близко связанных) единиц с их формами в зависимости от пространственного соотношения стимулов.

3 Понятие пространства требует специального рассмотрения, поскольку в мозгу оно не может быть измерено в см, см2, см3 <...>.

 

 

 

 

 

 


Зейгарник Б.В. Понятия квазипотребности и психологического поля в теории К. Левина*

По мнению Левина, движущей силой человеческой деятельности является потребность. В его терминологии это звучало: «Потребности — мотор (механизм) человеческого поведения». Что же понимал К. Левин под потребностью?