ГЛАВА IX В НИЛЬСКИХ ЗАРОСЛЯХ
Маи встает и, прикрывая глаза ладонью, смотрит вдаль, где густые заросли тростников.
– Хотите, посмотрим наши сети? – предлагает он.
Мес кивает головой и встает.
Сети тоже встает, но как-то медленнее, чем он сделал бы это раньше, услышав такое заманчивое предложение. Слишком поразила его судьба старого воина, слишком много новых мыслей возбудила она в нем.
Маи сталкивает в воду легкую тростниковую лодочку и берет весла. Все трое усаживаются в лодке, и Маи начинает быстро и ловко грести.
Лодочка легко скользит по гладкой поверхности реки. Приятно веет свежий ветерок.
Сети полной грудью вдыхает воздух. Он осматривается, и понемногу его раздумье проходит. Как хорошо на Ниле! Пыльный город остался позади. Здесь – прохлада воды, густая зелень тростников, дальше – светло-зеленый простор полей.
Прижаться бы лицом к влажным стеблям камышей, почувствовать аромат лотосов, голубых и белых, завалить бы всю лодку зеленой свежестью нильских зарослей!
– Заедем в тростники – нарвем их! – просит Сети.
Маи кивает головой, и лодочка идет к тростникам.
Вот ее нос врезается в заросли, раздвигая гибкие стебли тростников. Они качаются и шуршат над головой мальчиков, защищая их от солнечного зноя. Здесь тень. Мальчиков охватывает прохлада, пахнет лотосами.
Испуганные плеском весел, взлетают дикие утки, гуси. Пролетела голубая цапля с хохолком. А вот и длинноносый ибис с белым туловищем, черной головкой и черным хвостом. Вот и коричневый карморан с красным горлышком...
Сети наслаждается прогулкой. Он очень любит кататься по Нилу с отцом или Нахтом, но без старших ему еще ни разу не удавалось прокатиться. А как это приятно – никто не заставляет сидеть тихо и смирно, никто не запрещает нагибаться через борт лодки, окунать руки в воду чуть не до плеч, рвать все, что понравится.
И Сети с увлечением срывает то цветок лотоса, то приглянувшийся ему камыш. Постепенно он начинает прислушиваться к тихому разговору Меса и Маи.
– Много наловили вчера? – спрашивает Мес.
– Ничего, наловили порядочно, – отвечает Маи.
– А как распродали?
– Продали-то тоже ничего, а вот получили мало! – усмехается Маи.
– Это почему?
– А мы новые сети недавно купили, у нас крокодил старые порвал. Купили, конечно, в долг, за рыбу, и вот уже шесть дней почти весь улов и уходит для его уплаты. Зерна купить не на что. Едим только рыбу. Да вот яйца достаем здесь из гнезд, еще отец убил пару гусей...
– Ну, это вы еще хорошо живете, – говорит Мес. – А вот нам так и взять неоткуда. Сетей нет, охотиться дядя не умеет, а посуду сбыть не так-то просто – очень уж много горшечников развелось в городе. А зерно-то нынче какое дорогое! Разлив-то ведь был не больно высокий – разгневался за что-то Хапи[20].
– Да, зерно очень дорогое, – соглашается Маи. – Ну, а насчет того, что мы хорошо живем, это, знаешь ли, как сказать. Думаешь, легко рыбу-то добывать? Хорошо еще, что крокодил на этот раз только сети порвал. А в прошлом месяце он съел одного рыбака, так у этого рыбака осталась жена и пятеро детей, а старший из них поменьше меня. Много ли он поймает? Конечно, мой отец и другие рыбаки помогают ему, но ведь дома-то у них сколько ртов? А ведь так погибнуть может любой рыбак!
Сети вздрагивает и сразу вспоминает то место из «Поучения Ахтоя», где говорится о труде рыбака, и мысленно повторяет его: «Я расскажу тебе еще о рыбаке. Достается ему хуже, чем во всякой другой должности. Смотри, разве не работает он на реке вперемешку с крокодилами?»
Сети давно знает все «Поучение Ахтоя» наизусть, часто отвечал его учителю, но сейчас эти строки звучат для него совсем по-новому. Они стали живыми и страшными.
– Да... – задумчиво говорит Мес. – Вот и на нашей улице на днях тоже случилась беда. Около нас живет один пекарь, печет и продает лепешки. Знаешь, как их пекут? Лепят сырыми внутри печи, по стенкам. Вот пока пекарь их лепит, его надо держать за ноги, чтобы он не упал на уголья. А тут старший сын его – заболел, а младший не удержал отца, и тот упал в печь да так обжег лицо и руки, что живого места не осталось. Хорошо еще, хоть глаза-то успел закрыть рукой, а то ослеп бы. Теперь он лежит, работать не может. А что будет есть его семья?
Маи сочувственно качает головой. Сети смотрит на Меса и думает о семье пекаря.
Внезапно до мальчиков доносится тихий стон. Они настораживаются. Маи замирает с поднятыми веслами и чуть слышно, одними губами шепчет:
– Тихо!
Стон повторяется еще и еще.
Маи быстро ударяет веслами и направляет лодку влево, потом еще влево.
Стоны все слышнее. Еще удар веслами, и лодка мальчиков касается носом другой лодки, из которой и несутся стоны. Мес, сидящий на носу, хватает рукой борт лодки и заглядывает в нее, а потом прыгает туда. Маи и Сети наклоняются тоже.
На дне лодки лежит, свернувшись, мальчик. По виду он одних лет с ними. Его глаза закрыты, одна рука бессильно протянута вдоль тела, другая – под головой.
Сети вглядывается в мальчика, и ему становится страшно.
Мальчик невероятно, до ужаса худой. Таких худых людей Сети никогда не видел. Кажется, что видны все его кости и что прямо на эти кости натянута кожа, а мяса совсем нет. И какая это кожа! Вся спина мальчика, его плечи, ноги – все покрыто рубцами и болячками: старыми, зажившими и еще свежими, с запекшейся кровью.
Сквозь полуоткрытые губы мальчика рвется все тот же стон.
Мес осторожно трогает его лоб, потом зачерпывает воды и поливает ему лицо. Мальчик вздрагивает, открывает глаза и дико смотрит на Меса, потом на Маи и Сети.
Такого ужаса в человеческих глазах Сети тоже еще никогда не встречал, и он, желая сейчас же, во что бы то ни стало прогнать этот ужас, невольно протягивает руку и гладит плечо мальчика. Мес, без слов понимая Сети, осторожно проводит рукой по волосам мальчика. И когда тот опять смотрит на них глазами, полными страха, Мес ему широко и дружески улыбается.
Маи засовывает руку за пояс, вытаскивает пару фиников и, вынув косточки, кладет один финик в рот мальчику. Тот, с трудом двигая челюстями, слегка жует и глотает. Маи дает ему второй финик и достает еще два. Мес тоже вытаскивает три финика.
Сети смущен – он съел свои финики еще у костра. Маи замечает его смущение и говорит:
– Ничего! Это потому, что ты просто не привык думать, будет ли у тебя еда на вечер. А мы оба об этом всегда помним. Вот мы и оставили финики, а они, как видишь, и пригодились... Слушай-ка, ты, – поворачивается он к мальчику, – как тебя зовут и кто это тебя так отделал?
Тот качает головой.
Маи повторяет вопрос.
И тогда мальчик быстро говорит что-то непонятное хриплым, прерывающимся голосом.
– Что он сказал? – спрашивает Сети.
– Не понимаю, – отвечает Мес.
– Он не по-нашему говорит, разве не слышите! – говорит Маи.
Мес тихонько свистит и смотрит на Маи:
– Все ясно, да? Что делать?
Для Маи все, по-видимому, ясно, но Сети ничего не понимает и вопросительно смотрит на своих друзей. Но те не обращают на него внимания. Маи думает, потом решительно говорит:
– Надо взять его в нашу лодку и отвезти к моему отцу.
– А потом? – спрашивает Мес.
– Там его накормят, перевяжут и спрячут. А потом мы его возьмем к себе, когда будем возвращаться домой на север, в болота. Уж там-то, будь спокоен, никто его не найдет! – Маи весело, с хитрой усмешкой подмигивает.
– А почему не взять его вместе с лодкой? – спрашивает Мес.
– А ты думай! – внушительно говорит Маи. – Чья лодка? Разве мы знаем, где он ее взял? Увидит кто-нибудь лодку – признает ее, и тогда все пропало... Ну, давай тащи его!
Маи трогает мальчика за плечо и показывает жестами, что они перенесут его сейчас к себе в лодку, потом повезут дальше, накормят и спрячут. При этом Маи все время гладит его по плечу и, показав на его рубцы, резко качает головой, желая убедить мальчика, что его никто не будет бить и что ему нечего бояться.
Мальчик пристально смотрит на Маи. Неожиданно слабая, жалкая улыбка появляется на его лице, и он кивает головой.
– Ну, вот видишь, и сговорились! – весело говорит Маи.
Он отдает Сети весла, а сам вместе с Месом осторожно поднимает мальчика и бережно укладывает его на дно своей лодки, где лежат сорванные Сети камыши. Маи камышами закрывает мальчика, затем берет у Сети весла:
– Ну, поехали! Только – тихо!
Лодка скользит почти бесшумно. Мальчики молчат, и, лишь отойдя на порядочное расстояние, Маи начинает грести сильнее и даже насвистывает какую-то песенку.
– Почему ты велел нам сначала молчать? И почему ты его закрыл? – спрашивает Сети.
– А чтобы нас кто-нибудь не заметил около той лодки. Ну, теперь мы уже далеко, пусть видит кто хочет, но только нас, а не его. Потому и закрыл, – отвечает Маи.
– А что плохого, если бы нас там увидели? И почему его нельзя никому показывать? – допытывается Сети. – Ведь ты же его везешь к отцу!
– Ох, какой ты! – говорит Маи и сильно ударяет веслом. – Ты что, ничего не понял, что ли?
– Нет, – откровенно признается Сети.
– Ну, а вот мы с Месом сразу догадались, что это чей-нибудь раб. Убежал, наверно, бедняга, от какого-нибудь богатого негодяя. Видишь, какой он избитый да голодный!
Беглый раб?! Сети сразу даже не может этому поверить. Этот мальчик – беглый раб?!
В представлении Сети, которому это внушено с детства, беглый раб – преступник, которого каждый обязан постараться поймать и вернуть хозяину; поступить иначе – значит самому сделаться преступником.
Ну, а здесь? Мальчик такой же, как они, только очень, очень жалкий. Сети никогда даже не думал, что ребенок может быть так несчастен и обижен. Ему вспоминается ужас в глазах мальчика, и сердце Сети падает.
Что же, его надо вернуть хозяину? Чтобы тот снова его так истязал?..
Щеки Сети начинают гореть. Нет, нет и нет! Мальчика нельзя возвращать хозяину! Наоборот, его надо спрятать, спасти! Мес и Маи правильно поступают. И пусть Сети сам окажется преступником, но он должен помочь им скрыть мальчика!
Сети хватает свои цветы, нагибается и старательно засыпает ими мальчика поверх тростников.
Маи следит за ним глазами, его лицо веселеет, и он свистит еще громче.
– Никак, понял? – спрашивает он.
Сети кивает головой и в эту минуту слышит, как Мес тихо говорит:
– Вот и со мной могло бы случиться такое. Ведь и я чуть не стал рабом!
– Ты?! Как это? – с ужасом спрашивает Сети.
И он узнает страшные вещи.
Мес раньше жил в деревне. Им жилось очень, очень плохо, с каждым годом все хуже и хуже. Началось с того, что был низкий разлив, потом болел отец, потом один год всю жатву съели и вытоптали гиппопотамы, потом налетела саранча, а потом им уже было не выкрутиться из недоимок. И подати они не могли заплатить, и сборщикам не из чего было сделать подарок, чтобы получить отсрочку. А без подарков сборщики запутывают земледельца так, что у него оказываются еще и еще недоимки. И вот когда последний раз пришли сборщики податей, они избили отца и мать. Мать умерла от побоев, а отца сборщики увезли в тюрьму. Обо всем этом Мес узнал от соседа, когда тот приехал в город, потому что Мес уже год, как жил у дяди, куда его отправил отец, чтобы хоть он-то был сыт. А если бы Мес был дома, его бы продали в рабство за недоимки отца. И пусть бы продали, если бы его цена покрыла весь долг отца и его не взяли бы в тюрьму, а в том-то и дело, что не покроет. Вот Мес и живет у дяди и учится быть горшечником.
Сети потрясен до глубины души.
– Но почему же твой отец не жаловался? – спрашивает он.
– Кому? – Мес смотрит с удивлением.
Сети вспоминает «Речи красноречивого земледельца».
– Начальнику вашей деревни или области, – говорит он.
Мес протяжно свистит.
– Нашел кому! Начальник деревни заодно со сборщиками, а к начальнику области попробуй-ка сунуться – стража так тебя прибьет, что второй раз сам не пойдешь. Наши пробовали! – говорит Мес.
– А как же мы читали в школе... – начинает Сети и замолкает.
– Что вы читали? – спрашивает Мес.
И Сети вкратце рассказывает о судьбе бедняка, добившегося в конце концов справедливого суда.
– Ну, это только так пишут для таких вот, как ты, – говорит Мес.
А Маи кивает головой в знак согласия.
– Чтобы вы думали, что все большие начальники судят правильно. А вот если на самом деле бедняк пойдет в суд, так его и засудят, если он судье подарка не даст. А откуда его взять-то, подарок? Нет, этим рассказам не верь, это нарочно, – убежденно говорит Мес.
– Конечно, нарочно, – поддерживает Маи.
Сети ничего не может возразить – он никогда не видел, как собирают подати, никогда не бывал в суде.
– Вот если бы я учился в вашей школе да попробовали бы при мне читать такое, я бы уж не стерпел, рассказал правду, – говорит Мес. – А то ведь у вас учатся всё дети богатых да знатных людей. Вот никто из вас ничего и не может сказать, потому что ничего-то вы по-настоящему не знаете и ни о чем не думаете.
Сети начинает вспоминать, кто же родители его товарищей. Отец Ини – писец войска, отец Хеви – начальник закромов, Мехи – сын главного военачальника, Нефер – сборщика податей, Яхмес – учителя высшей школы, Минмес – верховного судьи, отец самого Сети – писец управления царскими землями. Да, Мес прав: если и не все семьи школьников богаты, то, во всяком случае, зажиточны.
А дети бедняков? Значит, они не учатся совсем? Значит, ни Мес, ни Маи никогда не будут грамотными, не прочтут тех интересных рассказов, которые может в любое время прочесть он, не узнают всего того, о чем сегодня рассказывал Нахт? А главное, всегда так и останутся: Мес – гончаром, а Маи – рыбаком, и будут жить так же впроголодь, как сейчас?
Ведь они оба способные мальчики. Вон как Мес прекрасно лепит! Никто из товарищей Сети так не умеет. А как Маи хорошо играет на дудочке – любую песенку сразу же наигрывает! Наверно, оба они учились бы хорошо, лучше многих школьников.
Это несправедливо, очень несправедливо!
– Вы небось и сказки-то читаете всё такие, где уж если царь или жрец, так он и храбрый, и умный, и справедливый? Верно? – насмешливо спрашивает Мес.
Сети припоминает прочитанные им сказки и повести.
– Да, верно, – говорит он.
Мес усмехается:
– А вот послушал бы ты, какие сказки рассказывает про жрецов да про царей старый Себекхотеп, так узнал бы другое! Очень хорошие сказки, веселые!..
– А Себекхотеп при нем такого и не расскажет, – перебивает Маи. – Ты ведь просил его сегодня, а он взял да и рассказал про Тхутия. Ты что, не понял – почему.
– А почему? – спрашивает Сети.
– Потому что старик побоялся, чтобы ты не рассказал кому-нибудь, от кого узнал такую сказку. Тогда будет плохо и ему и тебе, – отвечает Маи.
Сети молча смотрит на них и думает, что Маи, пожалуй, прав. Старик побоялся, и побоялся не зря. Сети, конечно, мог бы повторить веселую сказку и дома и своим приятелям в школе и невольно причинил бы старому воину большие неприятности. Ну, да ничего, следующий раз Сети пообещает никому ни слова не говорить и все-таки выпросит такую сказку.
Да, а что же будет с отцом Меса? Долго ли его будут держать в тюрьме?
И Сети спрашивает Меса:
– Когда же выпустят твоего отца из тюрьмы?
Мес этого не знает, и он думает, что этого вообще никто не знает.
– А ты что же, так потом совсем и не видел отца? – спрашивает Сети.
Мес отрицательно качает головой:
– Нет, не удалось. Мы с дядей ходили, ходили около ворот тюрьмы – так ничего и не узнали. У нас нечем было подкупить стражу, не на что было сделать и подарка начальнику тюрьмы. А как же иначе можно что-нибудь узнать бедным людям?
Мес опускает голову и молчит. Несколько минут дети гребут молча. Потом Мес перестает грести.
– Зато я там такое видел! – внезапно говорит он. – При нас вывели осужденных на работы в рудниках. Их вели к реке, чтобы отправить в далекую Нубию добывать золото в рудниках. Ох, какие это были люди! У кого уши отрезаны, у кого нос. Все в колодках, избитые, страшные... А там-то как им придется работать! Мне дядя рассказывал – их спускают под землю, глубоко, в темноту, и они должны вырубать куски камня, в которых есть крупинки золота. Там пробиты целые проходы, под землей-то...
– Как же они видят? – спрашивает Маи. – Там же темно, сам говоришь.
– Им привязывают спереди светильники, – отвечает Мес.
– Чем же они рубят камень? – в свою очередь, спрашивает Сети.
– Простым ломом, чем же еще! – поясняет Мес. – Да там не только взрослые работают – там и дети есть. Они вытаскивают куски камня наверх.
– А что с камнем делают наверху?
– Наверху камни дробят в каменных ступках на мелкие-мелкие кусочки. Потом старики и женщины мелют эти кусочки под жерновом в пыль, потом эту пыль кладут на наклонную доску и поливают водой. Тогда пыль с водой стекает по доске, а крупинки золота остаются на доске – они тяжелые, понимаешь?
– А кто были эти люди? И откуда там дети, и женщины, и старики? – спрашивает Сети.
– Дядя сказал, это очень разные люди. Есть там и воры и грабители, есть и просто такие, которые ничего плохого не сделали, а их кто-нибудь оклеветал... Есть и такие, которые бранили фараона, или богатых, или жрецов за всякие притеснения. Вот их и схватили, долго били, некоторым отрезали уши и нос да и отправили на верную смерть в рудники. С некоторыми и всю семью послали. Вот почему там и дети, и старики... Только там никто долго не выдерживает – работа уж очень страшная. Есть дают совсем мало, а бьют все время – за всеми так и ходят надсмотрщики с плетьми...
В лодке снова наступает молчание. Сети сидит не двигаясь. Мысли его путаются, сердце громко стучит.
Жизнь неожиданно повернулась к нему незнакомой, страшной стороной, глубина человеческого горя точно придавила его.
Какими мелкими представляются ему теперь все школьные беды! Даже история с Пабесом кажется пустяком перед несчастьем, которое он сегодня узнал.
Мальчик упорно думает. Как же быть? Как помочь Месу, его отцу, семье погибшего рыбака, пекарю, маленькому рабу? Как же быть?
Потом ему приходит в голову, что, вероятно, так бедствуют не только эти люди. А носильщики зерна, которые пели про медные сердца? Как же сделать, чтобы таких несчастных людей не было?
А рабы?..
Сети до сих пор никогда не думал, что раб может быть несчастен. Ведь все люди, которым он привык верить – родные, учителя, – всегда считали раба не человеком, а вещью. Но такие глаза, какие Сети увидел сегодня у маленького раба, спящего сейчас в лодке под тростниками, – такие глаза могли быть только у очень несчастного человека.
Значит, то, что говорят люди, которым Сети до сих пор верил, – неправда? А где же правда?
Мальчик чувствует, что его мысли путаются все больше и больше. И он сидит тихо, опустив голову.
ГЛАВА X НА КРЫШЕ ХРАМА
Тени удлиняются, и небо на западе из голубого начинает становиться золотым, когда Сети подходит к дому.
Он идет медленно; в руках у него большой букет лотосов, который ему нарвали на прощание Маи и Мес. Цветы еще сохраняют свежесть реки, и, вдыхая их запах, Сети снова видит себя на Ниле.
Какой славный отец у Маи, такой сильный и веселый! Другие рыбаки тоже хорошо встретили маленького беглеца. Теперь за него можно не беспокоиться, рыбаки сумеют спрятать его в своих заводях, куда, кроме них, никто не доберется.
Радостная улыбка маленького раба и веселое возвращение с Маи и Месом на берег даже отвлекли Сети от его раздумий.
Маи проводил их до дома Меса, и они распрощались как старые друзья и условились опять встретиться через день.
Но когда Сети пошел дальше один, какая-то смутная тревога снова поднялась в нем, да и сейчас он далеко не так спокоен и весел, как обычно.
Но вот и дом. Сети проходит прямо к Нахту и отдает ему цветы.
– Вот молодец! – говорит Нахт. – Не опоздал и столько чудесных цветов принес! Ну, иди, приведи себя в порядок и поешь, я тебя скоро позову.
Сети долго, старательно умывается, потом надевает чистую одежду и наскоро ужинает в саду, чтобы не помешать Нахту встретить на северной веранде своих товарищей по занятиям. Они обещали за ним зайти.
В саду хорошо. Жара спала, цветы пахнут сильнее. Очень тихо, только чуть шелестят листья да изредка плеснет рыбка в маленьком пруду и послышатся голоса со двора.
По всему саду точно разливается розовый свет, который все усиливается, по мере того как солнце опускается ниже и ниже. И небо на западе из золотого превращается в алое и начинает пылать багряным огнем.
Сети смотрит на закат и решает идти за Нахтом, не дожидаясь, пока брат его позовет. Но у входа на северную веранду он останавливается.
Кто это разговаривает с Нахтом? Так и есть, это молодой учитель Аменхотеп, который иногда заходит к брату. Они учились вместе и дружны, хотя Аменхотеп и старше Нахта и уже два года как окончил высшую школу. Интересно, о чем они говорят?
Сети знает, что подслушивать нельзя, но Аменхотеп как раз произносит имя Пабеса, и тут Сети уже никак не может уйти.
– Ну, и что же было потом? – спрашивает Нахт.
– А потом было вот что, – отвечает Аменхотеп. – Когда Шедсу вернулся после уроков, мы спустились в подвал. Он повернул ключ и снял засов. В подвале никого не было. Оказалось, что кто-то проломал стенку в соседнем помещении и помог Пабесу уйти.
– Что же сделал Шедсу? – с интересом спрашивает Нахт.
И Сети замирает за дверью.
– Ну, ты сам, наверно, понимаешь, что тут было и с ним и с Миннахтом! – В голосе Аменхотепа явно звучат веселые нотки.
Нахт откровенно смеется. И вдруг Сети ясно слышит, что Аменхотеп тоже присоединяется к нему.
«Вот тебе раз! – думает Сети. – Оказывается, Аменхотеп-то совсем молодец!»
Аменхотеп встает и начинает ходить по веранде.
– Да, Пабесу повезло, – говорит Нахт.
– Хотел бы я знать, кто помог ему, – задумчиво говорит Аменхотеп. – Думаю, что это дело рук Мехи в первую очередь. Но, пожалуй, и без твоего братишки здесь не обошлось. Но, в общем-то, говоря по правде, я очень доволен, что ребятам удалось освободить Пабеса. Если бы я только знал, где он, я был бы совсем спокоен. А то дома его нет, и я не могу понять, куда они его спрятали. У вас его не было?
– Нет, – говорит Нахт.
И Сети опять замирает за дверью.
Но Нахт спокойно продолжает:
– Мне помнится, у Пабеса есть старший брат в Меннефере. Может быть, он уехал к нему?
Аменхотеп останавливается:
– А знаешь, это, вероятно, так и есть! Теперь мне все понятно. Когда я шел к дяде Пабеса, мне навстречу по западной дороге проехал Сеннеджем, возничий отца Мехи, и очень хитро посмотрел на меня. Значит, это он и увез Пабеса. Ну, и очень хорошо, все в порядке!
– Не совсем-то подходящая точка зрения для учителя! – поддразнивает друга Нахт.
Аменхотеп секунду молчит, и Сети с интересом ждет его ответа. А ответ неожиданный не только для Сети, но, кажется, и для Нахта.
– Видишь ли, Нахт, – говорит Аменхотеп, – я не хочу учить так, как учит Шедсу: все время с окриками, с плетью. Я убедился, что от такого учения пользы мало. Мальчики так пугаются, что часто не могут ответить даже то, что хорошо выучили... Я ведь очень люблю своих мальчишек и потому никак не могу спокойно видеть, как относится к ним Шедсу...
– Да, Шедсу слишком жесток и безжалостен... – соглашается Нахт.
– Дело не только в этом! – горячо прерывает его Аменхотеп. – Гораздо хуже то, что ему все равно – полюбят ли они знания, поймут ли они их значение, попробуют ли стать хорошими, полезными людьми! Он требует, чтобы они научились правильно читать, писать и считать и поверили ему, что выгоднее всего на свете быть писцами – и все! Он не считается с их склонностями, не развивает способностей, не исправляет недостатков, кроме лени и грубости – это он исправляет плеткой! Потом, я совсем не могу выносить того, как Шедсу спускает все самым богатым и знатным ученикам. Вот возьми Пасера – ведь это уже сейчас маленький негодяй, который нагло пользуется положением отца, учится очень плохо, часто вообще пропускает занятия, а Шедсу ему все прощает.
– Ну, что же ты хочешь? – возражает Нахт. – Шедсу поступает так, как делают все чиновники. Помнишь, как говорится в поучении: «Гни спину перед твоим начальником, и твой дом будет полон богатства»? Шедсу так и делает. Все это так, я же знаю: тоже у него учился. Но ведь так учат везде и так учили всегда – вспомни все поучения, которые мы выучивали наизусть! Разве у вас в Фивах было иначе?
– И в Фивах было, конечно, в общем, то же. Но не все учат так, в этом ты неправ. Вспомни о старом Ани – вот это учитель! И мне в Фивах посчастливилось первый год в высшей школе учиться у такого же замечательного человека. Я на всю жизнь запомнил наставления мудрого Кенамона и всегда буду стараться подражать ему и Ани, под руководством которого я кончал школу, здесь, в Перрамессу. Уж второго Шедсу из меня не выйдет, нет, хотя я только младший учитель и должен ему повиноваться и очень мало могу пока помогать мальчикам.
Сети хочется сказать молодому учителю, что все ученики очень любят его, а теперь Сети полюбил его еще сильнее. Но ничего этого сказать нельзя, и Сети тихо отходит от двери.
Ждать приходится недолго. Сети вскоре слышит веселые голоса, короткий разговор и смех на веранде, затем в дверях появляется Нахт и зовет его.
Сети выходит с братом на веранду. Он вежливо кланяется трем сверстникам Нахта и замечает, что Аменхотепа уже нет.
Товарищи Нахта весело здороваются с Сети, и все пятеро выходят на улицу, направляясь к центру города.
Солнце уже почти закатилось, и темнота быстро окутывает город.
– Слушай, Гори, за что это тебя сегодня после занятий так бранил учитель Райя? – спрашивает один из товарищей Нахта – невысокий, плотный Птахмес.
– В общем, бранил за дело! – весело отвечает Гори, стройный, тонкий юноша, одного роста с Нахтом. – Он мне велел написать наизусть «Поучение царя Аменемхета его сыну Сенусерту», а я в самом конце вставил две строки из «Жалоб Ипувера». Вот Райя и объяснял мне два часа, какой я осел!
Юноши весело смеются. Смеется и Сети. Оказывается, и такие большие ученики ошибаются и их бранят учителя!
Однако дальше разговор на некоторое время становится для Сети неинтересным, потому что юноши говорят о занятиях вавилонским языком, о котором Сети не имеет ни малейшего представления. Он только понимает, что этот язык лучше всех усваивает третий товарищ Нахта, Инени, который собирается после окончания школы стать переводчиком при управлении внешними сношениями.
– Нет, я не собираюсь выбирать себе должность, для которой надо так много дополнительно учиться, как ты, Инени, или как Нахт, который готов целыми ночами смотреть на небо, а все свободное время рисовать всякие звезды и высчитывать их движение! – беспечно говорит Гори. – Я учу ровно столько, сколько требует учитель. А потом отец устроит меня писцом в управление царскими виноградниками, и пойдет у меня спокойная и веселая жизнь!
– Вина вволю, а больше ничего и не надо? – насмешливо спрашивает Нахт. – Ну, а я как раз ни за что не хочу стать писцом какого-нибудь управления, как мой отец или отец Гори. Я хочу узнать все больше и больше, хочу находить все новые звезды на небе, новые пути на земле, новые рудники под землей!
– Согласен, Нахт, я тоже хотел бы этого, – говорит Птахмес.
Сети задумывается: а кем он хочет быть? Но прежде чем он успевает что-нибудь придумать, они уже подходят к воротам храма.
Предупрежденные привратники пропускают их.
Вот они на огромном дворе, со всех сторон обнесенном колоннадами. Юноши идут направо, проходят по боковой колоннаде и, войдя в небольшую дверь, начинают подниматься по каменным ступеням лестницы.
Сети немного робеет и старается держаться поближе к Нахту. Какая длинная лестница! Сети громко дышит, карабкаясь по крутым ступеням, и думает только о том, чтобы не запнуться и не упасть.
Внезапно лестница кончается, и они оказываются на крыше храма. То, что Сети видит перед собой, глубоко поражает его.
Далеко внизу лежит город, который кажется ему сейчас таким необычным, незнакомым. Он сначала совсем не может разобраться в лабиринте улиц и крыш, к тому же еще плохо различаемых в последнем отблеске почти угасшей зари.
Но вот исчезает и этот отблеск, и сразу же город тонет во мраке.
Сети поднимает голову. Небо уже совсем черное и все усеяно звездами. Когда же они появились? Как их много и какие они разные – большие и маленькие, очень яркие и чуть мерцающие! Знает ли кто-нибудь, сколько их?
Сети поворачивается к Нахту и тихо зовет его, а когда Нахт подходит, так же тихо спрашивает:
– Ты знаешь, сколько всего звезд на небе?
Нахт улыбается:
– Нет, не знаю, маленький, и никто этого не знает, потому что сосчитать их невозможно.
– А какие звезды ты знаешь? Где Нога Быка?
– А вон она! Видишь эти четыре большие звезды, а от них вправо еще три? Вот это и есть Нога Быка.
– Вот так, да? – Сети водит пальцем от звезды к звезде. – Вижу!.. Как интересно! Покажи еще что-нибудь.
– А вот посмотри сюда. Опять семь звезд, видишь? Только они ближе друг к другу, чем в Ноге Быка. Это Бегемотиха. А за ней – Крокодил.
Нахт показывает Сети самые заметные звезды и невольно увлекается, рассказывая о них.
Внезапно в темноте загорается небольшой огонек светильника, второй, третий. Это Птахмес зажигает их, приготавливая все нужное для занятий.
Сети оборачивается на свет и рядом с Птахмесом видит стоящий на высокой подставке странный сосуд – круглый, но суживающийся книзу.
Несмотря на слабое пламя светильника, Сети все-таки замечает, что стенки сосуда покрыты иероглифами. Он подходит ближе и слышит легкое журчание, как будто откуда-то льется тонкая струя воды. Сети вглядывается: действительно, снизу из сосуда вытекает вода, падая в особую чашу.
– Нахт, что это такое? Почему льется вода? Что, в нем дырка?
– Нет, это отверстие сделано нарочно, – отвечает Нахт. – Это часы.
– Как – часы?
– Очень просто, водяные часы. Ты ведь умеешь узнавать время днем по солнечным часам? Но ведь ночью солнца нет. Значит, и солнечные часы уже не годятся для ночи. Вот поэтому и были придуманы другие часы, водяные. Подойди к ним и загляни внутрь.
Сети заглядывает в сосуд. На его внутренней стенке вырезаны какие-то точки. Нахт объясняет мальчику, что вода вытекает из сосуда постепенно, а точки сделаны на тех местах, где оказывается уровень воды через каждый час. Таким образом, заглянув в сосуд и посмотрев на точки, всегда можно сразу же узнать, который час.
– А почему сосуд не ровный, почему он книзу суживается? – спрашивает Сети.
– Потому что если он был бы ровный, то чем меньше в нем оставалось бы воды, тем медленнее бы она вытекала, и тогда нельзя было бы узнать правильное время. Вот уже около четырехсот лет, как один человек, по имени Аменемхет, изобрел такие часы, и с тех пор ими пользуются во всем Египте.
К Нахту подходит Птахмес и, протягивая ему какие-то вещи, говорит:
– Вот тебе отвес и дощечка, Нахт! Давай выберем себе места, пока еще не пришли жрецы и учитель.
– Хорошо, – отвечает Нахт и берет у Птахмеса принесенные им предметы.
– Что это такое? – спрашивает Сети.
– Сейчас увидишь. Иди за нами и смотри!
Нахт и Птахмес смотрят на небо, о чем-то советуются и наконец садятся друг против друга.
– Мы должны сидеть с Птахмесом так, чтобы от моего глаза через его голову шла как будто прямая линия к Бегемотихе. Понимаешь, Сети? – объясняет Нахт брату, продолжая вглядываться в звезды.
Сети садится рядом с Нахтом. Тот держит в одной руке расщепленную дощечку, а в другой палочку, к концу которой нитью привязано грузило. Это и есть отвес. Нахт смотрит в щелку дощечки. Он держит отвес так, что через щелочку можно видеть нить этого отвеса, нить такого же отвеса, что держит Птахмес, и крайнюю звезду Бегемотихи[21].
– Подвинься немного вправо, Птахмес, – говорит Нахт. – Вот хорошо. Теперь я знаю, что за тобой – север, а за мною – юг. Тут и будем потом сидеть. Положим здесь наши отвесы и поставим светильники. Тогда мы сразу же найдем наши места, когда придет учитель.
– Хорошо. А вот, кажется, он уже идет!
Юноши быстро оборачиваются и склоняются в поклоне. Сети прячется в самый темный угол и тоже низко кланяется.
Когда он поднимает голову, то видит, что на крышу вошли несколько человек. Здесь и учитель Нахта – Райя, высокий, худощавый писец лет пятидесяти, и его помощник Неферхотеп, и группа жрецов. К своей большой радости, Сети замечает и знакомую фигуру старого Ани.
Из своего уголка Сети видит, как садятся Нахт и Птахмес, а недалеко от них – Инени и Гори, как учитель Райя и Неферхотеп проверяют, правильно ли они сидят; мальчик видит, как молча, такими же парами рассаживаются жрецы.
Один только Ани не садится; он подходит к широкой каменной ограде, окружающей крышу, и, опираясь на нее, устремляет взгляд в небо.
Все тихо. Изредка то Нахт, то Инени что-то пишут на лежащих около них свитках, и опять тишина.
Сети становится скучно. Он тихонько выходит из своего уголка и крадется вдоль ограды к южной стороне крыши, подальше от взрослых, чтобы им не помешать.
Облокотившись на ограду и подперев голову руками, он долго смотрит вдаль. Красота ночи охватывает его, он с наслаждением вдыхает прохладный воздух и смотрит то на яркие звезды, то в глубокую темноту внизу.
Но вот на его плечо мягко опускается рука, и тихий голос старого Ани произносит над его головой:
– Ты пришел сюда с братом, сын мой? Это похвально. Хорошо привыкать к звездам с юности!
Сети даже не успевает испугаться – так бережно и ласково говорит с ним старый писец, так приятно чувствовать на плече его сухую, но теплую и дружескую руку.
Они оба некоторое время молчат, потом Ани протягивает руку вперед и спрашивает:
– Знаешь ли ты, сын мой, что находится там, впереди нас?
Маленький Сети соображает, что старик указывает на юг, и говорит:
– Там почти весь Египет, господин, там и Он, и Абджу[22], и Уасет, а совсем далеко – Нубия.
– Хорошо, сын мой. А теперь идем сюда.
Старик, слегка опираясь на плечо Сети, ведет его к западной стороне крыши и, снова протягивая руку вперед, спрашивает:
– А что находится там?
После первого удачного ответа Сети уже уверен, что он правильно разбирается в окружающем пространстве, и поэтому он отвечает, не колеблясь:
– Там Меннефер, господин, там великие пирамиды.
– Так, правильно. Пойдем дальше!
Сети уже сам идет теперь к северной ограде крыши и, не дожидаясь вопроса Ани, говорит:
– А там болота и Великое Зеленое море.
Старый писец долго стоит молча и потом задумчиво говорит:
– Обширна и богата наша страна! Обильна она и хлебом, и плодами, и скотом. Не сосчитать ни рыб в Ниле, ни птиц в его зарослях, ни газелей и антилоп в пустыне. Велики и сокровища наших гор – прекрасные камни, золото, всякая руда. Искусен наш народ – далеко славятся наши ткани, стекло, папирус и иные изделия...
Старик замолчал, потом продолжал совсем тихо;
– Но как же ты беден, как же ты обездолен, народ мой! Непосильны тяготы твои, невыносимы твои страдания. На твоей плодороднейшей земле тебя мучает голод, и вместо радости от изобилия ее плодов ты не осушаешь слез...
Старый писец, по-видимому, совсем позабыл о мальчике, на плечо которого он все еще опирается.
А мальчик жадно, всем своим существом вслушивается в горькие слова старика, так неожиданно повторяющие его собственные мысли, на которые он так и не нашел ответа.
А что, если Ани сможет ему ответить? Ведь он самый ученый и умный! Спросить его?
Сети решительно поднимает голову и негромко произносит:
– А как сделать, чтобы никто не страдал, господин?
Ани с удивлением опускает взгляд и видит устремленные на него блестящие черные глаза. Эти глаза смотрят с такой надеждой и с таким глубоким чувством, что старый писец сразу понимает, как сильно взволнован мальчик.
– А почему ты меня об этом спрашиваешь, сын мой? – говорит Ани. – Что ты знаешь о жизни народа?
Сети начинает говорить, может быть, не слишком связно, но зато очень горячо. Услышанные им слова старого писца, доброта его глаз, весь его облик вызывают у мальчика такое доверие, что он рассказывает обо всем: о Месе и о старом воине, о семье Меса, о носильщиках зерна, о Маи и об осиротевшей семье рыбака, о пекаре и о дорогом зерне, которого нельзя купить бедняку, о жестоких сборщиках податей, о недоступных начальниках, о продажных судьях, и наконец, даже о маленьком рабе.
Но, рассказав, как они отвезли его к рыбакам, Сети запинается, потом совсем останавливается и вопросительно смотрит на старого писца.
– Продолжай, сын мой, – ласково говорит тот.
Но Сети молчит, и Ани, понимая, что именно мешает мальчику говорить, приходит ему на помощь:
– Ты не должен бояться рассказывать мне, сын мой. Ты и твои друзья поступили хорошо.
– Но мы ведь помогли ему убежать! – робко говорит Сети.
– Я слышал, сын мой, и говорю тебе, что вы сделали хорошее дело, ибо и он человек.
Сети, не веря своим ушам, смотрит на Ани широко раскрытыми глазами. Тогда старый писец берет его за руку и ведет к восточной ограде крыши:
– Иди сюда, сын мой. Там, за Нилом, как ты знаешь, близко граница. И вон там-то, за пределами Египта, в пустынях и горах Ретену, четыре тяжелых, мучительных года я был рабом...
Сети замирает и ничего не решается спрашивать. Но старик продолжает сам:
– Я был тогда молод и был писцом в войсках фараона Сети-Менмара, отца нашего фараона Рамсеса. Меня ранили, и я попал в плен к кочевникам. И вот когда я сам оказался рабом, я и понял, сын мой, что и раб – человек! Годы рабства многому научили меня, и о многом я стал думать иначе, чем думал прежде. Мне посчастливилось, и я бежал. Не буду рассказывать тебе, как все это было. Вспомни о Синухете[23], и ты поймешь, что я тогда испытал. Я тоже чуть не умер от жажды в пустыне, воистину «я задыхался, мое горло пылало, и я сказал: это вкус смерти!» [24]. Но я все-таки спасся и с тех пор никогда не забываю того, что передумал в те годы. Вот теперь ты поймешь, почему я и говорю, что вы поступили хорошо. Продолжай же, сын мой, и расскажи мне все, что с тобой было и о чем ты сейчас думаешь.
Да, теперь Сети ничего не боится и откровенно делится со стариком своими думами.
Кончает он тем же вопросом, которым и началась их беседа.
– Я не знаю, сын мой, как сделать, чтобы никто не страдал, – медленно отвечает старик. – Не знаю, ибо вижу, что те, кто правит народом, думают о себе и своем богатстве, а сам народ не имеет сил свергнуть их власть. Не раз пытался он добиться лучшей доли. Я читал описания грозных восстаний[25], но пока не удавалось еще народу стать хозяином своей судьбы. И как сделать, чтобы удалось, не знаю...
Наступает долгое молчание. Наконец Сети прерывает его:
– Что же делать, господин? Как лучше жить? Вот учитель Шедсу твердит нам, что мы должны сделаться писцами, потому что писцы всеми управляют и им хорошо живется. Но ведь выходит, что писцы всех притесняют? Тогда я не хочу быть писцом. А ведь меня заставят. Как быть? Может, не надо учиться?
Старый Ани опять кладет руку на голову Сети:
– Слушай меня внимательно, сын мой, и постарайся понять, хотя ты еще и мал. Неправильно было бы тебе отказаться от знаний. Но и пользоваться ими только для того, чтобы получить выгодную должность и богатеть, притесняя других, – великое преступление. Учись же, сын мой, но не забывай никогда того, о чем ты впервые задумался сегодня. Помни, что каждый, кто окажется в тяжкой нужде и придет к тебе за помощью, – такой же человек, как и ты. И если в твоей власти облегчить ему жизнь – сделай это. Всегда поступай справедливо, будь неподкупен! Освободи другого, когда ты находишь его связанным! Будь защитником угнетенному! Если придет к тебе бедняк – помоги ему. А если ты будешь обладать даром писания – передай свои мысли другим! Ты ведь сам знаешь, что имена людей, которые учат других добру, не забываются никогда. Мудрая речь лучше, чем драгоценный зеленый камень, а ведь ее находят и у рабынь, мелющих зерно. Будь же справедлив и честен, сын мой, помни о страданиях народа и учи других поступать так же! И хотя я не знаю, когда прекратятся тяготы людей, но все-таки знаю твердо, что настанет такое время, когда люди не позволят больше мучить людей!
Сети с восторгом смотрит на вдохновенное лицо старого писца. Глаза Ани, устремленные вдаль, горят ярким блеском, его рука твердо опирается на посох.
И Сети крепко прижимается к этой руке.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Сказки и рассказы, которые напечатаны в приложении к повести «День египетского мальчика», – это переводы настоящих древнеегипетских сказок и рассказов. Все они были много сотен лет назад написаны в Египте – на папирусах, глиняных черепках, обломках камня. Археологи находили эти рукописи во время раскопок, часто совсем неожиданно.
Из года в год на западном берегу Нила, в горах, недалеко от знаменитой столицы Древнего Египта – города Фив, велись раскопки. Здесь в пустынных скалах, почти лишенных растительности, было обнаружено много гробниц, вырубленных в камне более трех тысяч лет назад. Среди этих гробниц нашли одну, которая принадлежала египтянину, архитектору Сенноджему, жившему в XIV веке до нашей эры, то есть почти три с половиной тысячи лет назад. Гробница была украшена прекрасными росписями: археологи увидели на стенах написанные яркими красками портреты самого Сенноджема и его жены. В гробнице было найдено много разнообразных вещей: кресла, сосуды, целый набор инструментов архитектора – отвесы, линейки, меры длины.
Но самой интересной находкой оказался большой кусок известняка, в метр длиной и в двадцать два сантиметра шириной, покрытый какой-то египетской надписью. Каково же было удивление археологов, когда оказалось, что это отрывок из древнеегипетской повести о приключениях египтянина Синухета!
В другой гробнице нашли небольшой деревянный ящичек. На его крышке был нарисован черный шакал. Ящик открыли и увидели в нем много папирусов. Но когда ученые попробовали их развернуть, то оказалось, что папирусы от времени стали такими хрупкими, что при прикосновении почти рассыпались в пыль. Поэтому над папирусами пришлось долго работать, пока удалось их закрепить, развернуть и прочесть. Среди найденных здесь папирусов были две повести – «Речи красноречивого земледельца» и уже знакомые нам приключения Синухета.
Еще до этих находок ученым были известны некоторые рукописи с литературными произведениями древних египтян. Постепенно стали появляться новые.
Иногда людям, путешествовавшим по Египту, удавалось случайно купить интересный папирус у торговцев древностями. Так был куплен папирус, на котором тоже была написана «Повесть о Синухете». Этот папирус теперь хранится в Москве, в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Случалось, что ученые находили в архивах музеев неизвестно когда и кем купленные папирусы. В Эрмитаже, в Ленинграде, был обнаружен папирус с интереснейшей «Сказкой о потерпевшем кораблекрушение».
Но до нас дошло лишь немногое из того, что когда-то было создано египетским народом. Много папирусов погибло, часть еще не найдена, а сказки, высмеивающие фараонов, вельмож и жрецов, вообще не могли быть записаны в те времена и передавались устно. Но и те папирусы, которые мы можем теперь прочитать, говорят нам о высокой культуре египтян, о богатстве их литературы. В этом приложении вы можете прочесть некоторые египетские сказки и повести – те самые, которые читали и переписывали в школах египетские мальчики, как об этом и рассказано в книге.