Шишков Александр Семенович Разбитие русского военнаго корабля у берегов Швеции въ 1771 году

ОПИСАНІЕ
ПРИМЧАТЕЛЬНЫХЪ
КОРАБЛЕКРУШЕНІЙ,
ВЪ РАЗНЫЯ ВРЕМЕНА ПРЕТЕРПННЫХЪ
РОССІЙСКИМИ МОРЕПЛАВАТЕЛЯМИ.

СОБРАНЫ, ПРИВЕДЕНЫ ВЪ ПОРЯДОКЪ И ПОПОЛНЕНЫ ПРИМЧАНІЯМИ И ПОЯСНЕНІЯМИ
флота Капитанъ-Командоромъ ГОЛОВНИНЫМЪ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,

служащая продолженіемъ

КЪ ОПИСАНІЮ ПРИМЧАТЕЛЬНЫХЪ КОРАБЛЕКРУШЕНІЙ,

Г. Дункена.

Напечатано по повелнію Государственнаго Адмиралтейскаго Департамента.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,

УДОСТОЕНО МОРСКИМЪ УЧЕНЫМЪ КОМИТЕТОМЪ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

Въ Типографіи. Н. Греча.

1853.

 

Разбитіе Русскаго военнаго корабля у береговъ Швеціи въ 1771 году. (*)

(Соч. А. С. Шишкова.)

(*) По дламъ Морскаго Вдомства видно, что корабль сей назывался Вячеславъ и состоялъ подъ начальствомъ капитана 1-го ранга.

 

Подъ симъ заглавіемъ въ журнал Отечественныя Записки {Въ книжкахъ на Декабрь 1821, и на Январь и Февраль 1822 года.}, напечатано описаніе бдствій, претерпнныхъ однимъ русскимъ линйнымъ кораблемъ. Описаніе это, съ позволенія почтеннаго издателя {Павелъ Петровичъ Свиньинъ.}, я помщаю здсь отъ слова до слова, пополнивъ оное нкоторыми моими собственными замчаніями.

"Въ начал 1771 года посланы мы {Кадеты Морскаго Кадетскаго Корпуса.-- Изд.} были сухимъ путемъ, подъ начальствомъ кадетскаго капитана, къ городу Архангельску съ тмъ, чтобъ оттуда моремъ возвратиться на построенныхъ тамъ корабляхъ. Насъ было слишкомъ тридцать человкъ.

"Мы жили въ прилежащей къ городу слобод, называемой Соломбола, въ обнесенныхъ тыномъ казармахъ. По вскрытіи Двины и по спуск на воду трехъ шестидесяти-шести-пушечныхъ кораблей, расписали насъ по онымъ. Я написанъ былъ на корабль N {Вячеславъ.}. Прежде нежели приступлю къ описанію нашего путешествія, нужно читателю узнать свойства и нравы бывшихъ на семъ корабл офицеровъ. Начальствовавшій надъ онымъ капитанъ 1-го ранга N. былъ человкъ довольно добрый, но властолюбивый, пылкій и не совсмъ трезвый. Второй по немъ, нашъ кадетскій капитанъ, также человкъ весьма добрый, услужливый, усердный къ служб и довольно неглупый, но часто заблуждавшійся отъ излишнихъ умствованій, и притомъ предъ старшими себя до крайности робкій. Два лейтенанта, изъ коихъ одинъ М.... видный собою, искусный въ дл своемъ и дружный съ кадетскимъ капитаномъ; W.... человкъ простой во всемъ пространств слова; два мичмана, одинъ констапель (артиллерійскій офицеръ) и насъ восемь человкъ гардемаринъ, да при солдатской команд капитанъ D. человкъ дородный, толстый, грубый и свирпый. О нравахъ двухъ первыхъ начальниковъ моихъ можно посудить изъ слдующаго со мною приключенія: перейдя чрезъ находящійся при усть Двины баръ (мелководье, которое съ пустыми безъ груза кораблями переходятъ въ полную воду), мы стояли на якоряхъ и грузились, въ разстояніи около тридцати верстъ отъ гавани и крпости, называемой Лопоминка, и столько же еще отъ города Архангельска. Въ одинъ день одному изъ мичмановъ даютъ подъ начальство ботъ (судно) и посылаютъ его въ Лопоминку, чтобъ тамъ налить нсколько бочекъ свжей воды и привезть на корабль. Погода была прекрасная. Я былъ праздненъ; нкоторые изъ моихъ товарищей отпросились и похали въ городъ Архангельскъ; мн также захотлось погулять. Я просилъ отпустить меня съ посылаемымъ въ Лопоминку мичманомъ: меня отпустили. Мичману вздумалось, пока ботъ будетъ наливаться водою, създить на шлюпк въ городъ Архангельскъ. Не желая одинъ безъ него остаться въ Лопоминк, я похалъ съ нимъ. Пробывъ тамъ нсколько времени, мы возвратились, но бота уже не нашли: онъ, налившись водою, къ великому удивленію и досад мичмана, ушелъ къ кораблю. Мы похали за нимъ. По несчастію, ботъ пришелъ за часъ или за два передъ нами. Капитанъ нашъ въ это самое время былъ у другаго капитана въ гостяхъ и, обременивъ себя излишне напитками, возвращался на свой корабль. Увидвъ пришедшій ботъ, подъхалъ къ нему и спросилъ: гд мичманъ? сказали, что онъ ухалъ въ городъ. Поднялась тревога! "Какъ смлъ онъ оставить порученное ему судно и отъ него отлучиться!" Разгнванный капитанъ, услышавъ обо мн, что я съ нимъ ухалъ, приказываетъ, какъ скоро мы возвратимся, мичмана запереть на хлбъ и на воду въ каюту, а меня поставить на цлую ночь подъ лоты {Это жестокое наказаніе давно уже вывелось изъ нашего флота, и нын большая часть офицеровъ не знаютъ даже, что оно существовало. Прим. В. М. Головнина.}! Наказаніе тяжкое, особливо въ мои лта: продержать всю ночь на плечахъ дв свинцовыя гири, боле пуда всомъ! Когда мы возвратились съ мичманомъ на корабль -- капитанъ спалъ. Намъ объявляютъ приговоръ: его запираютъ, а меня хотятъ ставить подъ лоты. Я бросаюсь къ кадетскому, собственно нашему, капитану, и прошу его защитить меня, говоря, что я ничмъ не виноватъ, потому что не по должности посланъ былъ на бот, не самовольно отъ него отлучился, а отпущенный, куда мн хотлось, погулять, возвратился съ тмъ, съ кмъ похалъ. Кадетскій капитанъ, признавая мою невинность, сожалетъ обо мн, однако приказываетъ класть на меня лоты. Я въ отчаяніи! обливаюсь горькими слезами, умоляю, убждаю его, говоря, что я никогда не былъ наказанъ, что ему поведеніе мое извстно, что онъ настоящій нашъ начальникъ, что это тяжкое, неприличное для юноши и ни чмъ не заслуженное мною наказаніе можетъ вогнать меня въ чахотку, и что директоръ нашъ, узнавъ о семъ, конечно за меня вступится.-- Строгій исполнитель воли начальника отвчаетъ мн безъ гнва и съ сожалніемъ: "Такъ, мой другъ; ты правъ, я все это знаю; но какъ я могу оставить безъ исполненія приказаніе капитанское?" Тутъ вооружаюсь я всмъ моимъ краснорчіемъ и доказываю ему, что онъ не выйдетъ изъ повиновенія; что я прошу только отсрочить наказаніе мое до утра, пока капитанъ проснется, и что если не отмнитъ онъ своего приказанія, то и тогда успетъ оно быть исполненнымъ. Насилу, убжденный напослдокъ моими слезами и представленіями, онъ на то согласился. Поутру я прихожу къ капитану, объясняю ему мою невинность и прошу его меня простить. Онъ отвчаетъ мн: "За что простить? ты ни мало невиноватъ. Я вчера не разобралъ хорошенько, и напрасно смшалъ тебя съ мичманомъ. Поди и будь покоенъ."

"По нагруженіи кораблей, мы отправились въ походъ, и плыли по Блому Морю съ перемнными и тихими втрами. Въ одинъ день, во время густаго тумана, при бросаніи лота оказалось, что вдругъ съ глубины двадцати пяти саженъ взошли мы на глубину семи саженъ. Устранюсь сего обстоятельства, стали мы тотчасъ на якорь. Но какъ туманъ не прочищался и втеръ длался свже, то опасаясь стоять тутъ доле, и обмря на посланныхъ шлюпкахъ вокругъ себя глубину, подняли якорь и пошли въ ту сторону, гд становилось глубже. Теченіе моря было съ нами, и втеръ дулъ намъ попутный. Мы шли нсколько часовъ, и стали опять на якорь. Посл полудня туманъ прочистился, и мы увидли, верстахъ въ трехъ или четырехъ предъ собою, крутой каменный берегъ. Сей грозный сосдъ принуждалъ насъ удалиться отъ него поскоре. Но какъ довольно свжій втеръ, дующій прямо на берегъ и сильное туда же теченіе моря наводили намъ страхъ, чтобъ при медленности подниманія обыкновеннымъ образомъ якоря, не прижало насъ къ берегу, то разсуждали, чтобъ вступить подъ паруса вдругъ, т. е. распустить и наполнить ихъ, не поднимая якоря, и когда корабль возьметъ движеніе, отрубить канатъ. Однако жъ капитанъ былъ на то не согласенъ: ему не хотлось лишиться якоря. Онъ спросилъ, нтъ ли на корабл кого нибудь изъ архангельскихъ рекрутъ? Сыскали одного матроса. Спрашиваютъ его: хаживалъ ли онъ по Блому Морю? (Архангельскіе жители почти вс рыболовы). Онъ отвчалъ: "Хаживалъ." -- Какой же это берегъ?-- "Тотъ, который идетъ отъ Орлова Носа." -- А гд Орловъ Носъ?-- "Остался назади, мы его прошли." (Это сказаніе матроса не согласно было съ нашимъ исчисленіемъ, ибо мы по карт считали себя далеко еще не дошедшими до мыса, называемаго Орловъ Носъ).-- Можно ли намъ сняться съ якоря?-- Можно, отвчалъ онъ: берегъ приглубъ, теченіе хотя и броситъ насъ къ нему, но встрчное отъ него теченіе понесетъ насъ вдоль его." Капитанъ ведлъ сниматься съ якоря. Лейтенантъ М... представлялъ, что въ подобныхъ случаяхъ не должно полагаться на слова матроса, и лучше потерять одинъ якорь, чмъ подвергать корабль опасности. Однако жъ капитанъ веллъ немедленно сниматься. Опытъ показалъ, что матросъ говорилъ правду: лишь якорь отдлился отъ дна моря, корабль какъ стрла полетлъ на каменный утесъ: мы до смерти перепугались; но чмъ ближе къ берегу, тмъ быстрота его становилась меньше: отражающееся отъ берега теченіе спиралось натекающимъ на оное, и не допускало насъ къ нему приблизиться: мы успли вывертть якорь, убрать его, наполнить паруса и направить путь свой въ море.

"По выход въ Океанъ и по долгомъ плаваніи, при противныхъ втрахъ зашли мы, чтобъ запастись прсною водою, въ проливъ между лапландскимъ береговъ а островомъ Кильдюйпомъ. Островъ сей Необитаемъ, нашли на немъ нсколько рыбачьихъ хижинъ. Лтомъ прізжаютъ на него рыболовы, и осенью узжаютъ назадъ. Они сказывали мн, что ходятъ для промысла въ Океанъ, и удаляются верстъ по сту отъ берега. Видя худыя суда ихъ, я спросилъ, какъ могутъ они на такихъ судахъ такъ далеко ходить: "Ну, ежели застанетъ буря?" -- Такъ что жъ? отвчали философы съ холодностію: "кого застанетъ, тотъ утонетъ." Я видлъ тутъ еще семидесятилтняго старика, сторожа оленей, который во всю свою жизнь, какъ себя запомнитъ, изъ Кильдюйна никуда не отлучался. Лтомъ, мсяца три проводитъ онъ съ прізжающими рыбаками, а въ остальное время года живетъ одинъ. Разговаривая съ нимъ, я спросилъ у него: "Какъ же зимою, когда проливъ замерзаетъ, не боишься ты забгающихъ сюда волковъ и медвдей?" -- "Чего бояться, отвчалъ онъ, съ увренностью: они меня ужъ знаютъ и не тронутъ."

"Простоявъ дня три въ Кильдюйн, пошли мы опять въ Океанъ, и продолжали путь свой. Сдлались противные и крпкіе втры; мы долго съ ними боролись и ничего не видали, кром кувыркающихся китовъ, которые изъ воды выставляли хребты свои, наподобіе черныхъ холмовъ, и, фыркая, пускали изъ ноздрей высокіе водометы. Мы забрались далеко къ сверу, такъ что солнце въ самую полночь не заходило уже подъ горизонтъ. Смотря въ сіи часы на это величественное свтило, которое казалось гораздо больше и красне, нежели въ полуденной высот, и любуясь озаряющими поверхность моря лучами его, я съ восхищеніемъ вспоминалъ стихи Ломоносова:

 

"Достигло дневное до полночи свтило,

Но въ глубин лица горящаго не скрыло,

Какъ пламенна гора, казалось межъ валовъ,

И простирало блескъ багровый изъ-за льдовъ.

Среди пречудныя, при ясномъ солнц ночи

Верхи златыхъ зыбей пловцамъ сверкаютъ въ очи."

 

Мн мечталось, что я смотрю на него глазами Ломоносова и плыву съ Петромъ Великимъ.

"Посл долгаго времени, втры стали становиться попутне, ночи длинне и темне. Мы перешли великое разстояніе; миновали опасную пучину, называемую Мальштромъ. Я въ свободные часы занимался разсматриваніемъ разныхъ явленій: иногда днемъ по цлому часу смотрлъ въ воду, которая была такъ прозрачна, что, опустя въ неё блый камушекъ, можно было видть его нсколько секундъ, пока не погрузится онъ саженъ на двадцать или боле. Иногда любовался плавающими въ ней цвтами, которые показывались изъ-подъ кормы наподобіе пестрыхъ распустившихся колпаковъ. Прекрасный видъ ихъ, когда ихъ поймаешь и вынешь изъ воды, тотчасъ исчезалъ и превращался въ нкую ссдшуюся непріятную слизь. Всего же боле нравилось мн, по ночамъ сидть на носу корабля; вода имла нкое лучезарное свойство, такъ что обмоченная въ нее вещь казалась въ темнот огненною. Валы, ударяя въ носъ и отражаясь отъ него, раздроблялись на безчисленное множество брызговъ, свтящихся подобно разноцвтнымъ искрамъ. Казалось, корабль, шествуя, сражается ежеминутно съ нападающими на него исполинами, и въ гнв попирая ихъ, сыплетъ отъ себя огонь и пламя. Въ одинъ день достали мы лотомъ дно морское: глубина была семьдесятъ саженъ. Мы нахали въ это время на необъятное количество сельдей. Корабль нашъ нсколько часовъ, почти при совершенной тишин втра, плылъ тихо, какъ бы посреди ихъ; ибо отъ самаго верха воды до такой глубины, до какой взоръ при чистот и прозрачности ея проницать могъ, вся она наполнена была слоями сихъ рыбъ, и вокругъ корабля, сколько зрніемъ при ясной погод можно было обнять, повсюду гладкая поверхность воды рябла отъ прикосновенія ихъ къ оной.

"Наконецъ, по долгомъ странствованіи и по претерпніи многихъ бурь, пришли мы уже въ половин Октября (21-го Сентября) въ Копенгагенъ, гд пробывъ нсколько дней, спшили отправиться въ путь. Мы снялись съ якоря {6-го Октября въ девятомъ часу пополуночи, при втр отъ WNW.} около полудня, и съ крпкимъ попутнымъ втромъ въ весьма темную ночь стали приближаться къ острову Борнгольму. Въ восемь часовъ вечера, по означеніи на карт пункта {Въ восемь часовъ вечера по счисленію NW оконечность Борнгольма находилась на NO 61 град. въ разстояніи двадцати семи миль.} (т. е. мста, бъ которомъ мы себя считали), и по опредленіи отъ него курса {На NO.} (т. е. пути, которымъ кораблю плыть надлежало), капитанъ, давъ о томъ приказаніе свое вахтенному (на страж стоящему) лейтенанту, легъ спать. Насталъ десятый часъ, время, въ которое по соображенію скорости хода, должны мы были проходить между шведскимъ берегомъ и островомъ Борнгольмомъ. Втеръ усилился. Ходъ корабля былъ чрезвычайно быстрый -- по двадцати верстъ {По журналу видно, что корабль тогда шелъ по осьми узловъ. Прим. В. М. Г.} въ часъ. Ночь претемная. Поставленные нарочно для смотрнія на бак (т. е. на носу корабля) люди, на вопросъ часто повторяемый: не видать ли земли? Отвтствовали всегда -- "Ничего не видать!" Въ сихъ обстоятельствахъ штурманъ (исчислитель пути корабельнаго) беретъ карту, смотритъ на нее, мряетъ и пожимаетъ плечами. Вахтенный лейтенантъ подходитъ къ нему и спрашиваетъ: "Что ты посматриваешь на карту и пожимаешься? Онъ отвчаетъ: "Островъ этотъ меня крпко безпокоитъ; курсъ нашъ по карт, конечно, хорошъ, ведетъ мимо его; но кто можетъ положиться на точность исчисленія? Притомъ же мрачность погоды не позволила намъ яснымъ разсмотрніемъ береговъ хорошенько поврить онаго; и такъ если положить, что подлинное мсто наше въ восемь часовъ было мористе (дале отъ шведскихъ береговъ), нежели какъ означенный нами на карт пунктъ показываетъ, то мы, идучи симъ курсомъ, попадемъ на островъ, а берега его такъ круты и приглубы, что при такой темнот и скорости хода, не успемъ мы его увидть, какъ уже объ него ударимся, и можетъ быть разобьемся въ щепы." -- Сомнніе это устрашило лейтенанта; онъ говоритъ: "Что жъ намъ длать? Не разбудить ли капитана?" Штурманъ отвчаетъ: "Капитанъ не поможетъ, потому что, полагая погршность счисляемаго пункта въ одну сторону, путь сей опасенъ, а полагая ее въ другую, перемна онаго опасна; и такъ капитанъ, не больше нашего о врности пункта извстный, будетъ точно въ такой же нершимости, какъ и мы." Разговоръ сей умножалъ отъ часу боле страхъ ихъ, у котораго, какъ говорится пословица, глаза велики. Лейтенантъ нсколько разъ спрашивалъ: не сказать ли капитану? Штурманъ отвчалъ всегда, что оттого не произойдетъ никакой пользы. "Мое бы мнніе, продолжалъ онъ, не сказывая ему, спуститься не много къ шведскимъ берегамъ, и чрезъ полчаса взять опять тотъ путь, которымъ идемъ теперь. Такимъ образомъ, если бъ и была предполагаемая мною погршность въ счисленіи, то мы, не давъ никому того примтить, поправили бы оную и миновали бы островъ." Лейтенантъ, по нкоторомъ колебаніи, согласился на его предложеніе. Они перемняютъ путь, спускаются на два или на три румба {По слдственному длу видно, что они стали держать на NWtN, слдовательно перемнили курсъ на семъ румбовъ. Прим. В. М. Г.} къ шведскому берегу, чтобъ уклониться отъ ужасающаго воображеніе ихъ острова. Не прошло десяти минутъ, какъ люди, стоящіе на носу корабля, стали кричать: "Кажется, какъ будто земля чернется!" -- Гд?-- "Въ правой рук, передъ носомъ." -- "Вотъ, вскричалъ обрадованный штурманъ: это Борнгольмъ! Хорошо, что мы отъ него отворотили, а то бы попали прямо на него." Въ это самое время капитанъ выходитъ изъ своей каюты, ему говорятъ: Борнгольмъ виднъ. Онъ спрашиваетъ: гд, въ которой сторон? Ему указываютъ. Онъ смотритъ и говоритъ: "У меня глаза худы, я ничего не вижу." -- Чрезъ дв или три минуты, съ носу корабля вдругъ нсколько голосовъ закричали: "Кругомъ видна земля!" Эти слова всхъ какъ громомъ поражаютъ. Кадетскій капитанъ и лейтенантъ М... выбгаютъ снизу наверхъ. Послдній изъ нихъ, посмотрвъ на компасъ и видя, что корабль лежитъ не на томъ пути, какой положено было держать, закричалъ: лво руля!-- Но едва онъ усплъ это произнести, какъ вдругъ почувствовали мы такой ударъ, что едва могли устоять на ногахъ. Корабль тотчасъ повернуло. Онъ сталъ бокомъ противъ втра. Паруса заполоскали. Втеръ, не надувая ихъ боле, началъ сильно рвать и бить ихъ объ мачту. Подъ кораблемъ было только три сажени воды: онъ стоялъ уже дномъ своимъ на дн моря. Волны, подобныя горамъ, то поднимали его къ верху, то опускали стремительно внизъ. Тяжелая громада эта, имющая около двухъ сотъ тысячъ пудовъ всу, съ такою силою ударялась о землю, что, казалось, вс члены ея мгновенно расторгнутся и разсыплются; высота и тяжесть мачтъ съ висящими на нихъ реями и снастями, при каждомъ удар, наклоняла ее часъ отъ часу ниже на бокъ, такъ, что напослдокъ верхнія пушки стали доставать до воды, и на палуб не можно было стоять, не схватясь за что нибудь руками. Сначала людямъ велли итти на мачты, чтобъ убрать и закрпить паруса; они въ числ около ста человкъ, не смотря на трудность и угрожающую имъ великую опасность, ползли смло, и въ дв или три минуты были уйсе тамъ; но когда, при повтореніи нсколькихъ ударовъ, капитанъ увидлъ, что мачты, сами по себ высокія и тяжелыя, но еще боле тяжестью людей вверху обремененныя, повалятъ корабль на бокъ, то веллъ тотчасъ рубить ихъ. Время не позволяло обождать столько, чтобъ дать людямъ сойти на низъ. Должно было ими пожертвовать. Для того удовольствовались только тмъ, что закричали имъ: "мачты рубятъ!" Минута погибели наступала (ибо съ первымъ или со вторымъ наклономъ корабля ожидали, что онъ повалится); надлежало ее предупредить; но Какъ можно было въ нсколько секундъ срубить три дерева, каждое охвата въ два толщиною? Въ невозможности сего. велли, какъ можно скоре съ надвтренной стороны перерубить только по нскольку талреповъ у вантъ каждой мачты.

"Въ это время одинъ изъ матросовъ, самый пьяный, и за худое поведеніе всегда почти содержимый въ оковахъ, оказываетъ удивительное усердіе и расторопность. Онъ подбгаетъ съ топоромъ къ капитану и говоритъ ему; "Наложи руку, тюкни одинъ только разъ, остальное я все сдлаю." Капитанъ беретъ топоръ и ударивъ имъ по веревк, отдаетъ ему обратно {Эта накладка руки произошла, я думаю, отъ того, что встарину капитаны часто не помнили своихъ приказаній и отпирались отъ нихъ. Корабельный командиръ долженъ оставить шканцы, присутствіе главнаго начальства, откуда раздаются повелнія по всему кораблю -- и зачмъ? Чтобъ итти на бакъ и разъ ударить топоромъ по мачт, или спуститься въ самую нижнюю палубу, чтобъ взять въ руки топоръ и опустить его на канатъ! И притомъ, когда же эта торжественная церемонія совершается? Когда корабль въ опасности и когда минутное отлагательство какого либо дйствія можетъ навлечь гибель ему и всему экипажу!!! Прим. В. М. Г.}. Онъ цпокъ и скоръ, какъ дикая коза; въ одно мгновеніе перелетаетъ, обрубая веревки, отъ одной мачты къ другой. Корабль, между тмъ ударясь еще разъ объ землю, клонится съ великою быстротою на бокъ. Мачты, освобожденныя уже отъ поддерживанія веревками, не переносятъ боле стремительности наклона, и вс три въ одинъ мигъ съ ужаснымъ трескомъ ломаются и падаютъ въ море. Изъ бывшихъ на нихъ людей ни одинъ не погибаетъ: вс они съ удивительнымъ проворствомъ успли по висячимъ веревкамъ спуститься нанизъ. Матросъ, оказавшій толь великую расторопность при срубк оныхъ, оказываетъ еще примрное великодушіе. Перерубивъ послднія веревки у кормовой мачты, и въ то самое время, какъ уже наступаетъ мгновеніе ей сломиться, онъ видитъ впереди себя стоящаго спиною къ нему Офицера, и усматриваетъ, что когда мачта сломится, концемъ висящаго на ней косвенно рея (бревна) его убьетъ. Не имя ни времени ему закричать, ни надежды, чтобъ онъ въ шум услышалъ его, онъ бросается съ верхняго помоста, на которомъ стоялъ, внизъ къ сему офицеру, толкаетъ его обими руками въ спину, но самъ не успваетъ уже отскочить: бревно ударяетъ его и кидаетъ безчувственнаго къ борту.

"Облегченный отъ мачтъ корабль перестало валять съ боку на бокъ; но продолжало приподнимать валами и стучать о землю. Темнота ночи не позволила намъ осмотрть, гд мы и на какую мель сли. Въ опасеніи, чтобъ корабль, двигаясь по дну моря, не насунулся на такой величины камень, который могъ его проломить, положили мы якорь. Вскор руль выбило, многія наружныя доски или пояса, называемые обшивкою, отодрало, и въ корабл показалась течь, такъ что накопляющуюся въ него воду едва всми помпами могли отливать. Состояніе наше посл срубленія мачтъ сдлалось бездйственное, но тмъ боле ужасное. Сильные удары потрясали вс члены корабля. Каждый часъ угрожалъ гибелью. Люди, приготовляясь къ смерти, надвали на себя блыя рубашки. Священникъ въ облаченіи читалъ предъ образомъ молитвы; вс въ отчаянномъ страх: иные падши ницъ, иные стоя на колняхъ, иные съ воздтыми къ небу руками, молились, и, какъ обреченныя жертвы, оплакивали послднія свои минуты. Между тмъ шумъ моря, скрипъ членовъ корабля, унылый свистъ втра вокругъ обломковъ мачтъ, и пушечные, для призванія помощи, ежеминутно производимые выстрлы, напоминали безпрестанно, что мы гибнемъ и нтъ спасенія. Посреди сей всеобщей горести и плача, всхъ бодре, всхъ веселе былъ между нами констапель, лифляндскій дворянинъ N.... человкъ молодой, статный собою и хорошій мн пріятель. Онъ съ распущенными волосами бгалъ по кораблю и поминутно кричалъ: пали! Часто подходилъ ко мн, шутилъ, смялся и, утшая меня, говорилъ: "Не бойся, я сдлаю, что насъ услышатъ и подадутъ намъ помощь." -- Наконецъ, посл ужасныхъ часовъ безконечной ночи, разсвтаетъ день. Мы видимъ себя въ двухъ или мене верстахъ подл шведскаго берега. Мнимый островъ Борнгольмъ былъ мысъ сего берега. Погршность въ счисленіи дйствительно оказалась, но только съ тою еще ошибкою, что штурманъ полагалъ настоящее мсто корабля дале отъ береговъ, нежели счисляемый на карт пунктъ, а оно, напротивъ того, было ближе, и потому для избжанія опасности надлежало бы не отъ Борнгольма къ нимъ, но отъ нихъ къ Борнгольму придержаться, то есть сдлать противное тому, что мы, по несчастію, сдлали {Если корабль, приближаясь ночью къ берегамъ, до того запутается въ счисленіи, что не будетъ знать своего мста, въ такомъ случа благоразуміе заставляетъ лечь въ дрейфъ и дождаться разсвта; ибо лучше потерять ночь хода, чмъ подвергать себя гибели. Прим. В. М. Г.}.

"Настало утро: мы узнали мсто пребыванія своего; но положеніе наше ни мало не сдлалось чрезъ то лучше. Втеръ дулъ тотъ же и столь же крпкій. Сила ударовъ не уменьшалась. Корабль нашъ приходилъ въ худшее состояніе, и сокрушеніе онаго становилось чрезъ нсколько часовъ неминуемымъ. Внутри онаго царствовали смятеніе и страхъ. Капитанъ заперся въ кают и не выходилъ изъ нее. Лейтенантъ W.... былъ почти въ изступленіи ума! онъ лежалъ въ постел своей и безпрестанно повторялъ: "Я виноватъ! я матросъ! я погубилъ!" Оставались дйствующими лицами кадетскій капитанъ и Лейтенантъ М..... которые оба, а особливо первый изъ нихъ, сохранили въ себ отличное присутствіе духа и не преставали обо всемъ пещись. Капитанъ приставилъ къ виннымъ бочкамъ часовыхъ съ ружьями, дабы люди изъ отчаянія не покусились предаться пьянству, и далъ приказаніе, перваго, кто станетъ употреблять къ тому насильство, заколоть на мст. Онъ созвалъ къ себ офицеровъ, урядниковъ и нсколько человкъ изъ старшихъ матросовъ {Во всю жизнь мою, въ первый разъ еще слышу, что на военномъ корабл сильной, просвщенной державы матросы были призываны на совтъ вмст съ офицерами! Никакіе законы не даютъ имъ права на эту честь! и въ Морскомъ Устав, гд говорится о консиліумахъ, упоминаются одни только оберъ и унтеръ-офицеры {Книга 3. Глава I. §§ 41, 55, 94.}, долженствующіе составлять оные. Какъ и въ самыхъ государствахъ, такъ въ частныхъ малыхъ обществахъ нтъ ничего вредне и опасне, какъ людямъ непросвщеннымъ, въ длахъ несвдущимъ, дать поводъ думать, что они имютъ право участвовать въ правленіи. Прим. В. М. Г.} для совта (консиліума), на которомъ положено было слдующее: "Какъ нтъ никакой надежды къ спасенію корабля (ибо онъ при столь сильныхъ ударахъ черезъ нсколько часовъ долженъ сокрушиться), то остается только помышлять о спасеніи людей: для сего приступить немедленно къ выпусканію каната" дабы сила втра могла безпрепятственно двигать корабль ближе къ берегу. Но какъ, вроятно, глубина станетъ по мр того уменьшаться и корабль остановится, въ такомъ случа стараться всми средствами облегчать его, а именно сталкивать и выбрасывать пушки и вс большія тягости въ воду, рубить помосты, пояса, доски, связывая ихъ веревками вмст, дабы въ то время, когда корабль погибать начнетъ, люди на сихъ плотахъ могли спасаться," Совтъ сей вс, бывшіе на немъ, утвердили и подписали. Кадетскій капитанъ, какъ второй на корабл начальникъ, понесъ оный къ капитану на утвержденіе. Мы вс, стоя предъ дверями капитанской каюты, ожидали съ нетерпніемъ выхода его изъ оной. Но вдругъ услышали гнвный крикъ: "вонъ отсел, вонъ! не смй ко мн ходить; я хочу умереть здсь, и пусть вс со мною умираютъ!" Кадетскій капитанъ выходитъ смутенъ, блденъ, и повторяетъ слышанный уже нами капитанскій отвтъ.-- Стопъ и вопль распространяются между всми, а особливо между нами -- юношами. Мы вс, гардемарины, одинъ за другимъ бжимъ къ нему въ каюту и передъ и имъ рыдаемъ. Онъ, вмсто того, чтобъ сжалиться надъ слезами нашими выталкиваетъ и прогоняетъ насъ съ угрозами {И за дло! Гардемарины, нижніе чины, которые должны учиться порядку службы и подчиненности, осмливаются итти толпою къ капитану въ каюту, плакать и выть, и совтовать ему, что длать въ опасномъ случа! Офицеры должны была уговаривать капитана и даже, согласно съ законами, требовать отъ него должнаго, а не нижніе чины, которыхъ обязанность есть повиноваться и исполнять приказанія офицеровъ. Прим. В. М. Г.}. Новый плачь и горе! Солнце приближалось уже къ полудню, и воображеніе, что корабль въ наступающую ночь развалится, увеличивало наше нетерпніе. Вс ропщутъ, пристаютъ къ кадетскому капитану, чтобъ онъ принялъ начальство надъ кораблемъ. Онъ отказывается, не хочетъ, уговариваетъ всхъ, чтобъ отстали отъ сего требованія. Однако оно усиливается и всми единодушно повторяется. Кадетскій капитанъ, видя непреклонную всхъ волю, напослдокъ соглашается. Онъ со всми офицерами, гардемаринами, урядниками и многими матросами (всего человкъ сорокъ) входитъ въ каюту къ капитану, бросается предъ нимъ на колни, проситъ, чтобъ онъ согласился на положенное въ совт всхъ общее желаніе и единственное къ спасенію средство, нетерпящее отлагательства времени. Вс другіе длаютъ то же, окружаютъ капитана, ползаютъ предъ нимъ на колняхъ, цлуютъ полы платья его, рыдаютъ, молятъ {Прежде въ Европ морскіе капитаны почитали за безчестіе пережать потерю своего корабля; это нкоторымъ образомъ понятно, когда они сами причиною оной. Но во всякомъ случа, если бъ они и имли власть надъ собственною своею жизнію, то не были въ прав лишать своего Государя нсколькихъ сотъ полезныхъ ему подданныхъ. Впрочемъ капитанъ корабля "Вячеславъ" шутилъ только, какъ видно изъ послдствія. Прим. В. М. Г.}. Онъ, непреклонный ни чмъ, упорствуетъ и гнвается: весь отвтъ" его состоитъ въ словахъ: "Трусы! вы не хотите умереть со м*пою; вонъ отсел!" Тогда кадетскій капитанъ встаетъ и говоритъ ему почтительнымъ, по твердымъ голосомъ: "Батюшка, N... N..., необходимо надобно согласиться: вс чины и служители корабельные сего желаютъ и въ случа сопротивленія вашего требуютъ, чтобъ я, смня и засадя васъ подъ стражу, принялъ надъ ними начальство." При сихъ словахъ повелительный голосъ капитана умолкаетъ; онъ задумывается, слезы появляются у него въ очахъ, онъ упадаетъ на грудь кадетскаго капитана и съ кротостью говоритъ ему: "Начинай съ Богомъ! я соглашаюсь. Впрочемъ, если надобно -- принимай начальство надъ кораблемъ." -- "Нтъ, вскричалъ тогда кадетскій капитанъ, я иду исполнять не свою, не общую, но вашу единственную волю."

"Сказавъ сіе, выходятъ изъ каюты. Тотчасъ приступаютъ къ исполненію того, что положено въ совт. Сперва хотятъ столкнуть за бортъ нсколько пушекъ; но Лейтенантъ М..- возражаетъ противъ сего, представляя опасность, что корабль объ самыя сіи пушки, когда он упадутъ подл него на дно моря, можетъ быть проломленъ. И такъ отступаютъ отъ сего намренія и велятъ только выпускать канатъ. Корабль, неудерживаемый боле якоремъ, и посл всякаго удара подъемлемый волною, сходитъ съ мста своего и силою втра двигается по земл. Едва перешелъ онъ сорокъ или пятьдесятъ саженъ, какъ мряющій на корм глубину подштурманъ закричалъ: "Воды подъ кораблемъ три съ половиною сажени." Слова сіи произвели неописанную радость. Полсажени прибавилось -- повторили вс. Вскор потомъ закричалъ онъ опять: "Четыре сажени!" и вслдъ за тмъ опять -- "четыре съ половиною сажени!" -- Каждое восклицаніе было какъ бы нкій благодатный гласъ, отсрочивающій пашу погибель. Вс закричали тотчасъ: "Положить якорь! положить якорь!"

"Дйствительно, якорь въ ту же минуту былъ брошенъ, и корабль, ставъ на вольной вод, пересталъ ударяться о землю. Восторгъ нашъ въ первыя минуты былъ чрезвычайный: мы обнимались, цловались, плакали отъ радости, поздравляли другъ друга; но вскор оный весьма уменьшился: размышленіе, что мы безъ мачтъ, безъ руля, что корабль нашъ течетъ, что, вроятно, глубина эта есть небольшая, окруженная мелью яма, изъ которой намъ нельзя будетъ выйти; что, можетъ быть, якорь насъ не удержитъ, или что втеръ, сдлавшись съ другой стороны, поворотитъ корабль и кинетъ опять на ту мель, съ которой онъ сошелъ. Вс сіи размышленія снова погрузили насъ въ уныніе, и наступающая ночь казалась намъ столь же страшною, какъ и прошедшая.

"Между тмъ однако жъ съ великимъ трудомъ спустили мы шлюпку, съ тмъ, чтобъ отправить ее на берегъ для требованія помощи. На ней посылался констапель и при немъ два человка солдатъ съ унтеръ-офицеромъ. Я въ это время былъ внизу корабля въ моей кают. Констапель прибгаетъ ко мн и съ восхищеніемъ говоритъ: "Знаешь ли что? меня посылаютъ на берегъ. Подемъ Со мною; здсь опасно оставаться, а тамъ мы будемъ спокойны. Хочешь ли, я скажу капитану, что ты мн надобенъ?" Я съ радостію согласился, и мы пошли вмст; но лишь приходимъ мы къ дверямъ капитанской каюты, какъ вдругъ, не знаю отъ чего родившійся во мн страхъ перемняетъ во мн мысли. Я останавливаю констапеля, и усильно прошу его: "Ради Бога! не говори обо мн капитану: я не хочу хать." -- Онъ удивляется; спрашиваетъ меня, что съ тобою сдлалось? просить, убждаетъ, говоритъ: "Эй! ты будешь жалть о томъ, да ужъ поздно. Черезъ пять минутъ мы будемъ на берегу." Но вс слова его были тщетны; я стоялъ упорно въ моемъ намреніи, и просилъ его убдительно не упоминать имени моего предъ капитаномъ. Онъ вошелъ въ каюту, и, получивъ приказаніе, вышелъ оттуда, чтобъ ссть въ шлюпку, которая стояла уже у борта, совсмъ готовою. Мы примтили въ немъ великую перемну: онъ былъ смутенъ, обыкновенная веселость его исчезла, слезы катились по лицу. При сход съ корабля на шлюпку, сказалъ онъ намъ: "Прощайте, братцы! Я первый ду на смерть!" -- и шлюпка отвалила, распустила паруса, понеслась птицею по морю, ныряетъ между валами; мы провожаемъ ее глазами и наконецъ видимъ, что подходя къ берегу -- опрокидывается .. Тутъ бросился я въ свою каюту, затворился въ ней и, упавъ на колни, изъ глубины души моей благодарилъ Бога за внушенную въ мысли мои перемну, избавившую меня отъ предстоявшей мн погибели. Потомъ легъ въ постель. Печальное воображеніе о пріятел моемъ, несчастномъ констапел, долго меня тревожило, пока напослдокъ усталость и проведенныя въ страх и безпокойств ночь и утро погрузили меня въ крпкій сонъ....

"Но сонъ мой недолго продолжался; вдругъ будятъ меня съ торопливостью и говорятъ: "Капитанъ спрашиваетъ, скоре!" Я испугавшись и съ просонку вскочилъ и бгу, какъ былъ, въ тулуп. Вижу, что уже смерклось; нахожу на борт {Бортомъ называется вершина корабельнаго бока, покрываемая досками или довольно широкимъ помостомъ, по которому можно ходить. Такъ и весь бокъ подъ симъ именемъ разумется.} много людей, смотрвшихъ на лодку съ двумя человками, держащуюся въ нкоторомъ отдаленіи отъ корабля. Капитанъ приказываетъ мн распросить у нихъ, откуда они и кто ихъ прислалъ? (Надобно знать, что на всемъ корабл не было никого, выключая констапеля и меня, кто бы на какомъ либо другомъ язык, кром русскаго, умлъ говорить) {Иностранцы, путешествовавшіе по Россіи, давно замтили, что у насъ вс лучшаго состоянія люди знаютъ разные чужіе языки, и между собою даже не иначе хотятъ говорить, какъ по-французски. Изъ сего конечно они заключаютъ, что если мы, вкъ свой живучи внутри Россіи и не имли никакой надобности прибгать къ иностраннымъ языкамъ, стараемся ихъ изучать, то конечно уже морскіе ваши офицеры, почти безпрестанно находящіеся между иностранцами, знаютъ каждый по нскольку языковъ. Но какъ бы они удивились, если бъ узнали, что изъ всхъ офицеровъ и гардемариновъ линйнаго корабля, только двое могли объясняться съ иностранцами! Къ чести ныншнихъ морскихъ офицеровъ надобно сказать, что они боле прежнихъ стараются выучивать какъ чужіе языки, такъ и словесность своего собственнаго, и нкоторые изъ нихъ занимаются съ успхомъ полезными переводами и сочиненіями. И дйствительно, ни что такъ не нужно морскому офицеру въ чужомъ порт, какъ знаніе иностранныхъ языковъ, и боле потому, что нашъ языкъ весьма мало еще извстенъ чужестранцамъ. Сколь непріятно и тягостно должно быть для начальника корабля или эскадры, находящейся за границами, какъ въ сношеніяхъ его съ разными державами, такъ и въ частныхъ, обществахъ съ иностранцами; употреблять безпрестанно переводчиковъ! Когда одинъ адмиралъ пнялъ (1799 г.) Главнокомандующему Англійскаго флота, что онъ не сообщилъ ему тайной цли нкоторыхъ военныхъ приготовленій, о которыхъ знать адмиралъ имлъ право, Англичанинъ извинялся тмъ, что онъ не могъ иначе съ нимъ говорить, какъ посредствомъ молодыхъ офицеровъ, его переводчиковъ, которымъ онъ опасался вврить тайну столь великой важности. Но незнаніе во время сей тайны адмиралу надлало много хлопотъ! Прим. М. В. Г.}. Я спрашиваю, они худымъ нмецкимъ языкомъ отвчаютъ, что послалъ ихъ нкто господинъ Салдернъ изъ города Истада, для провданія о нашемъ корабл. Капитанъ веллъ ихъ звать на корабль, однако жъ они на то несогласились, отзываясь, что, по причин ночи и крпчающаго втра, не могутъ доле оставаться; въ самомъ же дл казалось, что они считая насъ въ крайности, опасались, чтобъ мы не завладли ихъ лодкою. Насилу, по великой просьб и убжденіямъ, чтобъ взяли отъ насъ съ собою человка, пристали они, и то не къ борту, а къ висячей съ кормы веревочной лстниц, и притомъ требуя, чтобъ посылаемый туже минуту сошелъ, или они отвалятъ и удутъ. Капитанъ, оборотясь ко мн, приказываетъ, чтобъ я тотчасъ по сей лстниц спустился къ нимъ въ лодку и халъ съ ними. Это неожиданное приказаніе и скорость времени, съ какою надлежало оное исполнить, такъ меня поразили, что я, какъ бы обезумленный, не зналъ что со мною длается, и не прежде опомнился, какъ уже въ нкоторомъ разстояній отъ корабля. Обезображенный видъ онаго и горящіе на немъ огни привели мн на память, что я уже не на немъ больше, не съ товарищами вмст, но одинъ, на малой лодк посреди бурнаго моря. Мы плыли не прямо на берегъ, куда послана была наша погибшая шлюпка: опасность отъ буруна {Симъ именемъ называется волненіе, производимое сильнымъ втромъ, дующимъ съ моря. Бурунъ бываетъ также и при безвтріи на открытыхъ берегахъ, гд есть приливъ.} не позволяла намъ туда хать, а держали въ небольшой городокъ, называемый Истадъ. Онъ лежалъ верстахъ въ десяти отъ корабля. Мы должны были плыть противъ втра, противъ валовъ, которые въ темнот, какъ бы нкія мрачныя горы, бжали поглотить щепку, на коей мы сидли; но не могши, по уступчивой имъ легкости ея, всею своею глыбою на нее обрушиться, казалось, довольствовались только тмъ, что пнящимися вершинами своими съ яростью на нее брызгали. Однако жъ и одн эти брызги были не безопасны: вода накоплялась отъ нихъ въ лодк, такъ что изъ двухъ бывшихъ на ней человкъ, одинъ только гребъ веслами, а другой безпрестанно выливалъ воду. Въ страх, чтобъ насъ не залило, слъ я въ самый носъ лодки, чтобы спиною своею сколько нибудь удерживать летящія съ волнъ брызги. Состояніе мое было со всхъ сторонъ жалкое: я былъ въ одномъ тулуп (какъ всталъ съ постели): не знаю, кто сунулъ мн въ руки матросскую шляпу, ибо и той у меня въ ту минуту, какъ вдругъ меня послали, не было, и время не позволяло взять. Я не имлъ съ собою ни полушки денегъ, ниже куска хлба; не зналъ съ кмъ, куда и зачмъ ду; ибо не сказано мн было ни одного слова, кром сего: "Ступай, ступай скоре!" -- Плаваніе наше продолжалось слишкомъ восемь часовъ. Во все это время холодный осенній втеръ дулъ въ меня, обмоченнаго съ ногъ до головы такъ, что не осталось на мн ни одной сухой нитки. Мы пріхали въ городъ часу въ третьемъ пополуночи. Я вышелъ изъ лодки, какъ сонный, почти безъ намяти. Матросы мои привели меня въ какой-то домъ; подали огня, разбудили хозяина. Онъ вышелъ ко мн и сталъ со мною говорить; но я не могъ отвчать ни слова: языкъ мой не ворочался, та былъ какъ деревянный. Хозяинъ веллъ подать мн рюмку вина; я выпилъ, онъ начинаетъ опять говорить со мною; но видя, что я ничего не отвчаю, оставляетъ меня одного и уходитъ. Я не. знаю самъ, что длаю, иду вонъ изъ горницы, схожу съ низкаго крыльца, и, отойдя саженъ двадцать, останавливаюсь. Память возвращается ко мн, и я думаю: куда я иду? Осматриваюсь кругомъ, и въ темнот ничего не вижу. Хочу итти назадъ, но не могу вспомнить, съ которой стороны я пришелъ на это мсто. Въ этомъ недоумніи прихожу я въ отчаяніе; ноги мои подкашиваются подо мною, я невольно сажусь на землю и теряю совершенно всякое понятіе и память. По долгомъ нкоемъ забытьи, съ отмнною легкостью и свободою чувствъ, открываю глаза: вижу свтъ, вижу, что я въ какой-то избушк лежу раздтый на соломянной постел, между двумя какими-то незнакомыми мн человками, которые подл меня крпко спятъ. Протираю глаза, не врю самъ себ; думаю, Wo это мн видится во сн. Но между тмъ чувствую въ себ новыя силы, новую бодрость, свжесть и веселіе. Напослдокъ хозяева мои просыпаются, и я узнаю отъ нихъ, что они т самые матросы, которые привезли меня на лодк (ибо я до сего времени въ лице ихъ не видалъ за темнотою). Они, возвращаясь домой изъ того дома, куда меня проводили, нечаянно наткнулись на меня, сидящаго согнувшись на улиц, и видя, что я въ безпамятств, подняли меня, отвели, или, лучше сказать, отнесли въ свою хижину, раздли, разули и положили между собою въ постель, гд я успокоенный, обсохшій и согртый, сладко уснулъ. Не имя чмъ возблагодарить сихъ добрыхъ людей, я только обнималъ ихъ и цловалъ. Тутъ я обулся, надлъ на себя едва просохшій и весь оскорузлый мой тулупъ, и просилъ ихъ отвести меня къ тому господину Салдерну, у котораго мы были прошедшую ночь. Я объяснилъ ему причину, по которой за нсколько часовъ предъ симъ не могъ ему на вопросы его отвчать; просилъ, чтобъ онъ подалъ кораблю нашему помощь. Онъ сказалъ мн: "Я

здсь человкъ зазжій, случайно остановившійся и не имющій никакой власти надъ городомъ; братъ мой родной находится въ вашей служб, и потому принимая въ васъ участіе, и услышавъ о бдствіи русскаго корабля, нанялъ я лодку и послалъ о томъ провдать. Здсь начальствуетъ бургомистръ; сходите къ нему и требуйте отъ него помощи; -- но совтую вамъ не говорить, что вы въ крайней опасности, для того, что эти люди, въ ожиданіи добычи, обыкновенно при разбитіи судовъ получаемой, не станутъ вамъ охотно помогать." Съ симъ сдланнымъ мн наставленіемъ пошелъ я къ бургомистру; но не зналъ самъ хорошенько, какихъ пособій мн отъ него требовать. Отъздъ мой съ корабля былъ съ такою поспшностью, что капитанъ не усплъ ничего мн приказать {Вс подобные сему неслыханные безпорядки должно относить къ старымъ временамъ; но нын едва я и случиться можетъ, чтобъ начальникъ, отправляя куда нибудь своего подчиненнаго, позабылъ сказать ему, зачмъ онъ его посылаетъ. Прим. В. М. Г.}. Идучи дорогою, размышлялъ я о семъ: первое представлялось мн самонужнйшимъ, истребовать лоцмановъ, которые бы взялись проводить (буде можно) корабль въ безопасное мсто; второе, у насъ было много больныхъ, а именно боле ста человкъ, и потому казалось мн нужнымъ, послать на корабль нсколько лодокъ, которыя бы всхъ ихъ свезли на берегъ. Съ сими мыслями пришелъ я къ бургомистру. Онъ принялъ меня ласково, охотно выслушалъ мою просьбу, и тотчасъ отправилъ на корабль двухъ лоцмановъ и десять или боле лодокъ.

"По счастію, втеръ сдлался тише, и вс больные въ тотъ же день свезены были на берегъ къ тому мсту, куда послана была наша шлюпка. Бургомистръ пригласилъ меня у него отобдать, чему я былъ очень радъ, потому что крпко проголодался, и, не имя денегъ, не имлъ надежды что нибудь пость. За столомъ онъ много разговаривалъ со мною (разумется, по-нмецки), и казалось, меня полюбилъ. Посл обда былъ я въ великомъ затрудненіи, гд ночевать: отыскалъ одну маленькую гостиницу (трактиръ); но хозяинъ не хотлъ меня пустить, отговариваясь, что онъ не принимаетъ боле никакихъ постояльцевъ; въ самомъ же дл (какъ онъ посл самъ мн признался) опасаясь имени Русскаго, которое со временъ Петра Великаго не преставало у нихъ быть страшнымъ. Наконецъ однако жъ далъ мн комнату и постель. Я ночевалъ спокойно, и, поутру проснувшись, узналъ, что ночью втеръ скрпчалъ такъ, что лодки не могли боле ходить по морю, и всякое сообщеніе между берегомъ и кораблемъ пресклось. Зная, что на томъ мст (ибо въ бытность мою на корабл я оное видлъ), куда свезены больные, нтъ никакого строенія, кром одной малой избушки, и воображая, что они должны лежать на открытомъ воздух, пришелъ я объ нихъ въ сожалніе. Я захотлъ ихъ увидть. Какъ ни трудно казалось мн, итти туда и назадъ пшкомъ (ибо мсто это находилось верстахъ въ осьми отъ города), однакожъ я пошелъ. Дующій съ моря бурный втеръ, сырая погода и непротоптанная по песчанымъ буграмъ дорога, весьма меня утомляли; а печальный видъ стоящаго вдали корабля нашего, и воображеніе, что иду туда, гд шлюпка наша погибла, наводили на меня уныніе. По приход же моемъ представилось мн плачевное зрлище: больные, слиткомъ сто человкъ, лежали на берегу, ничмъ отъ втра не закрытые, безъ пищи, безъ одежды, безъ всякаго призрнія. По своз ихъ съ корабля, втеръ вдругъ сдлался крпокъ, такъ, что ничего для нихъ свезти не могли, даже и самъ лекарь не усплъ съхать. Они, увидя меня, вс застонали и стали жаловаться, что умираютъ отъ голода и холода. Жалко было смотрть на нихъ; но чмъ помочь? По несчастію, съ ними присланъ былъ солдатскій капитанъ, человкъ (какъ уже сказано) безразсудный, жестокосердый, и тмъ больше дерзкій, что корабельный капитанъ, но нкоторымъ обстоятельствамъ, его опасался и не смлъ раздражать. Сей жестокій человкъ, вмсто того, чтобъ одного или двухъ изъ находящихся при немъ здоровыхъ людей послать для закупки хлба въ городъ, употреблялъ ихъ, и такъ уже измученныхъ и голодныхъ, на такую работу, гд они подвергались не только совершенному изнуренію силъ, но и опасности утонуть, а именно: къ берегу прибило наши сломленныя мачты; онъ, подъ видомъ соблюденія казеннаго интереса, въ самомъ же дл для собственной своей корысти, посылалъ людей сихъ по поясъ въ воду, обрзывать отъ мачтъ снасти (веревки).-- Второе зрлище было еще плачевне: неподалеку отъ страдающихъ больныхъ лежали выкинутыя со шлюпки тла, изъ коихъ иныя столь обезображены были, что на лицахъ ихъ невидно было ни глазъ, ни носа: такъ волнами разбило ихъ о шлюпку! Между ими лежалъ и пріятель мой, констапель. Проливъ о немъ слезы, я возблагодарилъ еще Бога за Его чудесное спасеніе меня отъ одинакой съ ними участи. Мы вырыли въ песк яму и, оплакавъ ихъ, похоронили, Ихъ всхъ минутъ черезъ десять выкинуло изъ воды; но, отъ смерти, изъ тринадцати человкъ избавились только два гребца. Одинъ изъ нихъ разсказалъ мн, какъ онъ спасся: "Когда шлюпку опрокинуло (говорилъ онъ), я, умя хорошо плавать, хотлъ бороться съ волнами; но вдругъ почувствовалъ, что нкто тянетъ меня на дно; это былъ сидвшій подл меня унтеръ-офицеръ, который такъ крпко за меня уцпился, что я никакъ оторваться отъ него не могъ, пока онъ самъ потерялъ чувство и меня привелъ въ такое же состояніе. Я, уже не помня, что со мною происходило, очувствовался на берегу подл камня; волна, выбросившая меня, набжала опять, покрыла меня снова, и, стекая съ берега, силилась увлечь съ собою; я схватился за камень, и когда увидлъ себя опять на суш, то спшилъ скоре всползти на берегъ, и хотя волна еще разъ догнала меня, однако была уже такъ слаба, что не могла стащить меня съ мста, и я отъ нее ушелъ."

"Выслушавъ повствованіе матроса, и видя, что уже день клонится къ вечеру, я спшилъ возвратиться въ городъ, обнадеживъ больныхъ, что приложу объ нихъ всевозможное попеченіе. На возвратномъ пути утшало меня немного то, что съ корабля присланы ко мн были мундиръ мой, шляпа и нсколько денегъ. Я пришелъ уже ночью, потому что отъ усталости часто принужденъ былъ отдыхать на дорог, однако ту жъ минуту пошелъ къ бургомистру, и, разсказавъ ему о несчастномъ положеніи нашихъ больныхъ, просилъ, чтобъ онъ скорымъ пособіемъ постарался избавить ихъ изъ такого состоянія, въ которомъ, если оно еще продолжится, многіе изъ нихъ лишатся жизни. Онъ отвчалъ мн, что для сего надобно непремнно письменное требованіе отъ того, кто надъ ними начальникъ, и что какъ скоро онъ получитъ оное, то немедленно по немъ исполнитъ; но что безъ сего требованія, которое надлежитъ ему объявить въ магистрат, онъ ничего сдлать не можетъ. Я отъ него пошелъ къ Салдерну: услыша обо всемъ мною сказанномъ, онъ веллъ тотчасъ отвезти на лошади къ больнымъ нашимъ нсколько хлбовъ, боченокъ пива и нкоторое число денегъ, сказавъ, что онъ желалъ бы сдлать для нихъ что нибудь боле, но никакой другой помощи подать не въ состояніи. Мы съ нимъ простились, потому что онъ чрезъ нсколько часовъ сбирался ухать.

"На другой день, лишь только разсвло, я опять пошелъ туда пшкомъ. Солдатскій капитанъ принялъ меня сурово, я сказалъ мн съ гнвомъ и угрозами: "Знаешь ли ты, что я здсь начальникъ? Какъ ты смлъ вчера уйти отсел безъ спроса? Я не опасался угрозъ его, но боялся слдствій нашей ссоры; ибо, въ случа какой либо дальнйшей отъ него непріятности, я принужденъ былъ бы обратиться къ людямъ съ просьбою защитить меня; а люди такъ были противъ него озлоблены, и столько изъявляли мн благодарности за попеченіе мое объ нихъ, что при малйшемъ отъ меня ободреній легко могло бы родиться изъ сего какое либо несчастное происшествіе. Эта опасность преодолла во мн движеніе гнва, и я отвчалъ ему съ кротостью, что я конечно признаю его. начальникомъ надъ собою и готовъ ему повиноваться, но что я посланъ въ городъ, и тамъ для исправленія порученнаго мн дла быть долженъ; что если онъ задержитъ меня здсь, то воспрепятствуетъ мн исполнить повелнное, и тогда, въ случа какихъ либо съ моей стороны упущеній, останется это на его отвт. Сіи слова нсколько смягчили суровость его, и онъ сказалъ мн: "По крайней мр ты долженъ спрашиваться у меня, когда отсел пойдешь." Я не сталъ ему въ томъ противорчить, а только сказалъ: вотъ и сегодня я былъ у бургомистра и требовалъ пособій для нашихъ больныхъ: онъ поручилъ мн сказать вамъ, чтобъ вы прислали къ нему съ подписаніемъ вашего имени требованіе, какія вещи и что именно для нихъ и для васъ надобно, тогда онъ все исполнитъ и приготовитъ.-- Онъ отвчалъ мн на это: "Я не имю ордера, и требовать самъ собою ничего не могу." -- "Но подумайте, возразилъ я, люди и такъ уже другую ночь лежатъ безъ пищи, безъ одежды и безъ прикрытія; крпкій втеръ, не позволяющій имть сообщеніе съ кораблемъ, можетъ продолжиться еще два или три дня, или боле; какъ же могутъ больные вынести это? Они вс помрутъ." -- "Я не знаю этого (отвчалъ онъ), скоро ли стихнетъ втеръ и помрутъ ли они, или нтъ; знаю только, что я, безъ письменнаго капитанскаго ордера, никакой отъ себя бумаги не дамъ." -- "Вы можете подвергнуть себя великой бд и отвту" (сказалъ я).-- Тутъ нахмуря брови, отвчалъ онъ мн съ сердцемъ: "Ты, молокососъ, еще не родился, а я ужъ былъ въ служб; такъ я у тебя учиться не стану." -- Видя, что я ничмъ его убдить не могу, испросилъ я у него позволеніе итти въ городъ, и пошелъ. Нкоторые изъ здоровыхъ матросовъ провожали меня саженъ съ пятьдесятъ; они со слезами просили меня ихъ не оставить; я ободрялъ ихъ, сколько могъ, и поручилъ имъ утшать и обнадежить больныхъ, чтобъ они не унывали и не отчаивались въ помощи. Между тмъ, на вопросъ мой, получили ль они присланные къ нимъ вчера ночью отъ Салдерна хлбы, пиво и деньги? отвчали они, что къ капитану привезли нчто на лошади, но что они совсмъ ничего не видали, и уже двои сутки не имли куска хлба во рту. Это меня крайне удивило и опечалило: какъ, думалъ я, неужели человкъ этотъ до такой степени злонравенъ, что отниметъ у нихъ это малое въ крайности пособіе?

"Я спшилъ въ городъ, и, не смотря на чрезвычайную усталость, пришелъ прямо къ бургомистру. Первое мое движеніе было броситься къ нему на шею и просить о сохраненіи жизни многимъ несчастнымъ. Онъ удивился и спросилъ меня: какимъ образомъ? Тогда я принужденъ былъ чистосердечно ему открыться и пересказать все, бывшее со мною. "Если вы не согласитесь (примолвилъ я) безъ всякаго сношенія съ приставленнымъ надъ ними начальникомъ подать имъ руку помощи, то половина изъ нихъ, а можетъ быть и вс они помрутъ." -- Бургомистръ долго сомнвался, отговаривался, колебался, однако наконецъ смягченный неотступною моею просьбой, а особливо увреніями, что такое его благодяніе сдлаетъ имя его извстнымъ въ Россіи, далъ мн слово, и спросилъ, какую помощь имъ подать? Я отвчалъ: 1) отвести домъ, который бы не тсенъ, чистъ и тепелъ былъ; 2) купить хлба, зелени, свжаго мяса, и приказать изготовить для нихъ пищу; 3) приставить одного или двухъ лекарей, которые бы за ними ходили и лекарство имъ прописывали; 4) напослдокъ, послать столько подводъ, чтобъ всхъ больныхъ однимъ разомъ забрать и привезти.-- Все это исполнено было въ точности. Бургомистръ пошелъ самъ со мною; домъ отвели, вычистили, протопили, постлали соломянныя постели, и стали стряпать кушанья. Привели двадцать подводъ, пришли два лекаря, и я вмст съ ними отправился туда на телг. Солдатскій капитанъ, услыша обо всемъ сдланномъ мною, перемнилъ суровый видъ свой на ласковый, и, ни мало не прекословя, веллъ больныхъ класть и сажать на подводы. Вс они, какъ хворые, такъ и здоровые, чрезвычайно были обрадованы. Мы пріхали въ городъ, когда уже смерклось: освщенный домъ, теплые покои, свжая пища, посл толь долгаго мрака, холода, изнуренія и отчаянія, всхъ ихъ такъ оживили, что у самыхъ слабыхъ и почти безъ движенія лежавшихъ написана была на лиц радость. Я такъ утомился, что какъ скоро пришелъ домой, то кинулся въ постель и тужъ минуту заснулъ крпкимъ сномъ.

"На другой день втеръ сталъ тише. Я нанялъ лодку и похалъ на корабль, чтобъ донесть капитану о всемъ происходившемъ, и нашелъ тамъ всхъ въ радости: корабль перетянулся; лоцманы вывели его дале въ море, на глубину пятнадцати саженъ. Онъ былъ вн опасности въ разсужденіи мелей; но оставалось еще великое сомнніе въ его спасеніи: гавань въ Истад была такъ мелка, что онъ не могъ въ нее войти, а къ походу былъ безнадеженъ; однако жъ нечего было длать, надлежало помышлять о поход; положили итти въ ближайшій шведскій городъ Карлсгамнъ, имющій хорошую гавань и отстоящій отъ Истада верстъ шестьдесятъ или семьдесятъ; но какъ корабль чрезвычайно текъ и опасно было, чтобъ на мор при умноженіи течи онъ не утонулъ, то разсудили нанять находившіяся на тотъ разъ въ Истадской Гавани два купеческія судна, съ тмъ, чтобъ оныя провожали корабль, и если случится, что онъ будетъ тонуть, то старались бы спасти съ него людей. Въ семъ намреніи капитанъ послалъ меня опять на берегъ, съ приказаніемъ привезти ему отвтъ, пожелаютъ ли корабельщики (шкипера) тхъ двухъ судовъ наняться, и чего будутъ просить. Я създилъ на берегъ, переговорилъ съ ними, и, возвратясь, донесъ, что они соглашаются, но меньше трехъ тысячъ рублей не берутъ. Капитанъ послалъ меня опять и веллъ давать дв тысячи. Корабельщики отвчали мн, что они получили письма, по которымъ нужно имъ итти въ свой путь; и что потому не могутъ они теперь и той цны взять, какую просили, а если хотятъ нанять ихъ, то заплатили бы четыре тысячи рублей, и то съ тмъ, чтобъ чрезъ сутки дать имъ ршительный отвтъ. Съ симъ извстіемъ похалъ я опять на корабль. Надобность принудила капитана дать просимую ими цну, но какъ на корабл столько наличныхъ денегъ не было, то надлежало занять ихъ и съ корабельщиками сдлать письменный договоръ. Капитанъ веллъ мн отправиться на берегъ, и все это, какъ можно скоре привесть къ окончанію. Я пріхалъ къ пріятелю моему бургомистру (ибо онъ меня очень полюбилъ, и я у него всякій день обдалъ). Заемъ денегъ требовалъ нкотораго времени, потому что одинъ бургомистръ безъ собранія магистрата сдлать сего не могъ. Написать договоръ я не умлъ, не только на нмецкомъ, ниже на русскомъ язык, и такъ это весьма меня затрудняло. Бургомистръ вступился въ мои хлопоты, сочинилъ договоръ, который я перевелъ потомъ на русскій языкъ. Въ немъ сказано было, что половинное число денегъ (т. е. дв тысячи руб.) вручить корабельщикамъ на мст, а другую половину заявя о томъ бургомистру, заплатить по прибытіи въ Карлсгамнъ; они же съ своей стороны обязываются тотчасъ, какъ скоро на корабл сдланъ будетъ условный знакъ, забрать на суда свои нашихъ больныхъ, прійти къ кораблю, и во время путешествія его итти съ нимъ вмст до Карлсгамна, не отлучаясь отъ него и держась всегда ближе, чтобы въ случа несчастія можно было съ корабля свезти на нихъ людей, о спасеніи которыхъ должны они прилагать всевозможное стараніе. Корабельщики согласны были на эти условія, и такъ осталось только имъ и капитану подписать ихъ. Я похалъ съ ними на корабль: капитанъ и они подписали договоръ, написанный на нмецкомъ язык съ русскимъ переводомъ. Капитанъ послалъ меня еще разъ на берёгъ, съ тмъ, чтобъ занять въ магистрат половинное число денегъ (дв тысячи рублей) и отдать имъ при бургомистр, заяви ему, что остальныя дв тысячи заплачены будутъ по прибытіи въ Карлсгамнъ. Все это сдлано было, и я простясь съ бургомистромъ и благодаря его за вс ко мн ласки, похалъ на корабль, не имя ни какой боле надобности возвращаться на берегъ.