Положение точки сборки. Искусства следопыта, намерения и сновидения. 3 страница
Дон Хуан сказал, что под руководством его благодетеля его точка сборки сдвигалась незаметно и все-таки глубоко. Например, однажды он осознал, что у него есть страх, который с одной стороны не имел для него никакого смысла, а с другой — все смыслы в мире.
— Мой страх был от того, что через свою глупость я не воспользуюсь возможностью освободить себя и повторю жизнь своего отца.
В жизни моего отца не было ничего плохого, уверяю тебя, он жил и умер не хуже и не лучше, чем большинство людей, но важно то, что моя точка сборки сдвинулась, и я осознал однажды, что жизнь моего отца и его смерть ничего не добавили — ни в его жизни, ни в жизни других.
Мой благодетель сказал мне, что мои отец и мать прожили и умерли только для того, чтобы иметь меня, и что их собственные родители сделали то же для них. Он сказал, что воины отличаются в том, что они сдвигают свою точку сборки достаточно для того, чтобы осознать ту огромную цену, которая была отдана за их жизни. Этот сдвиг дает им уважение и благоговейный ужас по отношению к их родителям, которые никогда не почувствовали жизни вообще, ни того чувства, что значит быть живым, в частности.
Дон Хуан сказал, что нагваль Хулиан не только преуспевал в руководстве своими учениками в сдвиге точки сборки, но и наслаждался этим необычайно, когда делал это.
— Он, конечно, чрезвычайно развлекал себя со мной, — продолжал дон Хуан, — когда другие видящие моей партии стали появляться годы спустя, я ожидал этих необычайных ситуаций, которые он создавал и развивал с каждым из них. Когда нагваль Хулиан оставил мир, восторг ушел вместе с ним и никогда не возвращался. Хенаро восторгает нас иногда, но никто не может занять места нагваля Хулиана. Его драматическое мастерство выходило, действительно, за пределы жизни. Уверяю тебя, что мы не понимали, что такое наслаждение, до тех пор, пока не увидели, что делает он, когда некоторые из его драматических представлений возвращались к нему же.
Дон Хуан поднялся со своей любимой скамейки. Он повернулся ко мне, его глаза сияли и были спокойны.
— Если ты действительно окажешься таким тупым, что не сможешь выполнить своей задачи, — сказал он, — у тебя должно быть все-таки достаточно энергии, чтобы сдвинуть свою точку сборки для того, чтобы прийти на эту скамейку. Сядь здесь на мгновение, освободи себя от мыслей и желаний — и я попытаюсь прийти сюда, где бы я ни был, и собрать тебя. Я обещаю тебе, что попытаюсь.
Затем он расхохотался, как если бы его обещание было слишком смешным, чтобы быть правдоподобным.
— Эти слова следует произносить поздно вечером, — сказал он, все еще смеясь, — но никогда утром: утро наполняет нас оптимизмом, и такие слова утром не имеют смысла.
Толчок земли.
— Давай выйдем на дорогу к Оаксаке, — сказал мне дон Хуан, — где-то там нас дожидается Хенаро.
Его предложение застало меня врасплох. Я ждал его весь день для продолжения объяснений. Мы вышли из дома и пошли в молчании через город в направлении немощеной автодороги. Мы шли долго не спеша. Неожиданно дон Хуан начал беседу.
— Я рассказал тебе не все относительно великих находок, сделанных древними видящими, — сказал он, — так же, как они нашли, что органическая жизнь — это не единственная форма жизни на земле, они также открыли, что и сама земля — это живое существо.
Он помедлил немного перед тем, как продолжить. Он улыбнулся мне, как бы приглашая прокомментировать свое замечание. Я не знал, что сказать.
— Древние видящие видели, что у земли есть кокон, — продолжал он, — они видели, что шар охватывает землю: светящийся кокон, перехватывающий эманации Орла. Земля — это гигантское чувствующее существо, подверженное действию тех же сил, что и мы.
Он пояснил, что древние видящие, обнаружив это, сразу же заинтересовались практическим использованием своих знаний. Результатом явилось то, что наиболее развитая часть их колдовства была связана с землей. Они считали землю окончательным источником всего, чем мы являемся. Дон Хуан подтвердил, что древние видящие не ошибались в этом отношении, поскольку земля действительно наш последний источник.
Он не сказал больше ничего, пока мы не встретили Хенаро примерно через милю. Тот дожидался нас, сидя на камне в стороне от дороги. Он очень тепло приветствовал меня и сказал мне, что нам следует взобраться на вершину небольших пересеченных холмов, покрытых чахлой растительностью.
— Мы все трое сядем спиной к камню, — сказал мне дон Хуан, — и будем смотреть на отражение заката на восточных горах: когда солнце зайдет за западные пики, земля может позволить тебе увидеть настройку.
Когда мы достигли вершины холма, то сели, как сказал дон Хуан: прислонившись спиной к камню. Дон Хуан посадил меня посередине.
Я спросил его, что он планирует делать: его неясные утверждения и молчание содержали что-то угрожающее. Я чувствовал большое опасение, однако он не ответил мне: он продолжал говорить так, как если бы я ничего не сказал.
— Именно древние видящие, — сказал он, — открывшие, что это восприятие есть настройка, наткнулись на нечто монументальное. Досадно только, что их заблуждения опять удержали их от того, чтобы понять, что они совершили.
Он указал на цепь гор к востоку от небольшой долины, где был расположен городок.
— На этих горах достаточно отблеска, чтобы подтолкнуть твою точку сборки, — сказал он мне, — как раз перед тем, как солнце скроется за западные пики, у тебя будет достаточно мгновений, чтобы схватить весь отблеск, в котором ты нуждаешься: магическим ключом, который открывает дверь земли, является безмолвие плюс что-либо сияющее.
— Что точно я должен делать, дон Хуан? — спросил я.
Оба они изучающе смотрели на меня. Мне казалось, что я вижу в их глазах смесь любопытства и отвлеченности.
— Просто отсеки внутренний диалог, — сказал мне дон Хуан.
Но меня охватило интенсивное чувство тревоги и сомнения, — у меня не было уверенности, что я смогу добиться этого волевым усилием. После начального мгновения унылого отчаяния, я заставил себя просто расслабиться.
Я осмотрелся и заметил, что мы забрались довольно высоко, что позволяло мне видеть сверху длинную узкую долину. Более половины ее было погружено в вечерние тени. Солнце все еще светило на холмы восточной цепи гор по другую сторону долины. Солнечный свет придавал выветренным горам охристый оттенок, а более далекие пики голубоватых гор приобрели пурпурную окраску.
— Осознаешь ли ты, что уже делал это? — спросил дон Хуан шепотом.
Я ответил ему, что ничего не осознаю.
— Мы сидели здесь раньше по другому случаю, — настаивал он, — ну, да это неважно, потому что только этот случай идет в счет. Сегодня, с помощью Хенаро, ты собираешься найти ключ, который отворяет все. Ты пока не сможешь им пользоваться, но будешь знать, что он такое и где он. Видящие заплатили очень дорого, чтобы знать это. Ты сам платил за это все годы.
Он объяснил: то, что он называет ключом ко всему — это знание из первых рук о том, что земля является чувствующим существом, и, как таковое, может дать воину мощный толчок, импульс, идущий от сознания самой земли в то мгновение, когда эманации внутри кокона воина настраиваются на соответствующие эманации внутри кокона земли. Ну, а поскольку и земля, и человек — чувствующие существа, их эманации совпадают или, лучше сказать, у земли есть все эманации, присутствующие в человеке и во всех чувствующих существах — органических и неорганических. Когда приходит момент настройки, чувствующие существа используют эту настройку ограниченным образом и воспринимают свой мир, однако воины используют эту настройку либо для восприятия, как и все, либо как толчок, позволяющий им входить в невообразимые миры.
— Я ждал, пока ты задашь мне единственный осмысленный вопрос, но ты так и не задал его, — продолжал он, — ты обычно спрашивал, находится ли тайна всего этого в нас или же она вне нас. Теперь ты приблизился к разрешению этого.
Неведомое в действительности не лежит внутри кокона человека, хотя бы в эманациях, неприкосновенных для сознания, и все же оно здесь, так сказать. Это как раз то, чего ты не понял. Когда я сказал тебе, что мы сможем собрать семь миров, кроме известного, ты принял это, как внутреннее мероприятие, поскольку вообще склонен верить, что только в воображении происходит то, что ты делаешь с нами. Поэтому ты никогда не спрашивал меня, где же реально лежит неведомое. Годами я вращал своей рукой, указывая на все окружающее, и говорил тебе, что неведомое — там, но ты никогда не смог установить связи.
Хенаро начал смеяться, затем закашлялся и встал: «он до сих пор не установил связи», — сказал он дону Хуану. Я сказал им, что если нужно установить связь, то мне не удалось сделать этого.
Дон Хуан утверждал все снова и снова, что доля эманаций внутри кокона находится там только для сознания, и что сознание соединяет эту долю эманаций с подобной же долей их в великом. Они называются «эманациями в великом» потому, что огромны, так что сказать, что вне человеческого кокона находится непостижимое, все равно, что сказать: непостижимое находится внутри кокона земли. Но внутри кокона земли находится также неведомое — это эманации, нетронутые сознанием. Когда свет сознания касается их, они активизируются им и могут настроиться на соответствующие эманации в великом. Когда это происходит, неведомое воспринимается и становится известным.
— Я слишком туп, дон Хуан: тебе следует разбить это на более мелкие части, — сказал я.
— Хенаро собирается разбить это для тебя, — ответил дон Хуан.
Хенаро встал и начал изображать ту же походку силы, которую он делал раньше, когда кружил около громадной плоской скалы на кукурузном поле вблизи своего дома, а дон Хуан следил за этим с восхищением. На этот раз дон Хуан зашептал мне в ухо, что я должен попытаться услышать движения Хенаро, особенно движения его бедер, когда они ударяются об его грудь при каждом шаге.
Я следил за движениями Хенаро глазами. Через несколько секунд я почувствовал, что какая-то часть меня поймалась на ногах Хенаро. Движения его бедер не отпускали меня, я почувствовал, что как бы иду с ним, я даже выбился из дыхания. Затем я понял, что действительно следую за Хенаро: я на самом деле шел с ним, удаляясь от места, где мы сидели.
Я не видел больше дона Хуана, а только Хенаро, идущего передо мной тем же странным образом. Мы шли так много часов. Моя усталость была такой, что ужасно разболелась голова, и внезапно меня начало тошнить. Хенаро остановился и подошел ко мне. Вокруг нас было интенсивное сияние, и этот свет отражался на чертах лица Хенаро. Его глаза светились.
— Не смотри на Хенаро! — приказал мне голос в ухо, — осмотрись!
Я повиновался. Я подумал, что нахожусь в аду! Шок от того, что я увидел, был таким сильным, что я вскрикнул в ужасе, но не услышал звука своего голоса. Вокруг простиралась совершенно живая картина всех описаний ада моего христианского воспитания. Я увидел красноватый мир, горячий и подавляющий, темный и пещеристый, без неба, без света, только в зловещих отражениях красноватых отблесков, которые метались вокруг.
Хенаро опять начал идти, что-то потянуло меня за ним. Эта сила, заставившая меня следовать за Хенаро, удерживала меня от того, чтобы оглядываться: мое сознание было приклеено к движениям Хенаро.
Я видел, как Хенаро шлепнулся, словно он окончательно выдохся. В тот момент, когда он коснулся земли и вытянулся для отдыха, что-то во мне освободилось, и я опять был способен оглядеться. Дон Хуан смотрел на меня инквизиторским взглядом: я стоял перед ним лицом к нему. Мы были на том же месте, где сидели: на широком каменистом уступе на вершине небольшой горы. Хенаро пыхтел и сопел, и то же делал я. Я покрылся испариной, волосы совершенно намокли, а одежда была мокрой, хоть выжимай, словно меня опустили в реку.
— Боже мой, что же это происходит! — воскликнул я совершенно серьезно и с беспокойством.
Это восклицание прозвучало так глупо, что дон Хуан и Хенаро начали смеяться.
— Мы пытаемся заставить тебя понять, что такое настройка, — сказал Хенаро.
Дон Хуан мягко помог мне сесть и сел рядом.
— Помнишь ли ты, что произошло? — спросил он меня.
Я сказал, что помню, и он настоял на том, чтобы я рассказал ему то, что видел. Его требование не соответствовало тому, что он говорил мне: что единственная ценность моего опыта — это движение точки сборки, а не содержание видений.
Он объяснил, что Хенаро пытался помогать мне и раньше, очень подобно тому, как он только что сделал, но что я ничего не помнил. Он сказал, что на этот раз Хенаро вел мою точку сборки так же, как и раньше, чтобы собрать мир с другими из великих диапазонов эманаций.
Последовало долгое молчание. Я был нем, поражен, однако мое сознание было ясным, как никогда. Я думаю, что понял, наконец, что такое настройка. Что-то во мне, что я активизировал, сам не зная как, давало мне уверенность, что я понял великую истину.
— Я думаю, что ты набираешь собственный момент движения, — сказал мне дон Хуан, — пойдем домой: для одного дня и этого хватит.
— О нет, продолжай! — сказал Хенаро, — он сильнее быка. Его следует еще подготовить.
— Нет! — сказал дон Хуан подчеркнуто, — мы должны беречь его силы. Он и так уже достаточно получил.
Хенаро настаивал, чтобы мы остались. Он посмотрел на меня и подмигнул:
— Взгляни, — сказал он мне, указывая на восточную цепь гор, — солнце едва сдвинулось на дюйм на этих горах, а ты уже протопал в аду много часов. Не кажется ли тебе это чем-то чрезвычайным?
— Не смейся над ним без необходимости! — запротестовал дон Хуан почти неистово.
Тогда-то я и увидел их маневр: в это мгновение голос видения сказал мне, что дон Хуан и Хенаро — это команда великолепных следопытов, играющих со мной. Именно дон Хуан всегда выталкивал меня за пределы моих возможностей, но он всегда позволял Хенаро перевесить. В тот день у дома Хенаро, когда я вошел в опасное состояние истерического страха, когда Хенаро допрашивал дона Хуана, следует ли меня еще толкнуть, а дон Хуан уверял меня, что Хенаро развлекается за мой счет, Хенаро в действительности боялся за меня.
Мое видение было настолько поразительным для меня, что я начал смеяться. Оба они посмотрели на меня с удивлением, затем дон Хуан, казалось, понял, что со мной происходит. Он сказал об этом Хенаро, и оба они засмеялись, как дети.
— Ты взрослеешь, — сказал мне дон Хуан, — как раз вовремя: ты и не слишком туп, и не очень-то блистаешь — точно так, как я. Но ты не похож на меня в своих заблуждениях. Здесь ты больше подобен нагвалю Хулиану, за тем исключением, что он был блистательным и в этом.
Он встал и потянулся. Он взглянул на меня совершенно проницающим, свирепым взглядом, какой я когда-либо видел. Я встал.
— Нагваль никогда никому не позволяет узнать, что он начеку, — сказал он мне, — нагваль приходит и уходит, не оставляя следов: свобода — это то, что делает его нагвалем.
Его глаза мгновение горели, а затем закрылись облаками мягкости, доброты, человечности и опять стали глазами дона Хуана.
Я едва удерживал равновесие: я безнадежно падал в обморок. Хенаро прыгнул ко мне и помог сесть. Оба они сели по бокам.
— Ты собираешься получить толчок земли, — сказал мне дон Хуан в одно ухо.
— Думай о глазах нагваля, — сказал Хенаро в другое.
— Толчок придет в тот момент, когда ты увидишь отблеск на вершинах тех гор, — сказал дон Хуан и указал на высочайший пик высочайшей цепи.
— Ты никогда не увидишь опять глаз нагваля, — прошептал Хенаро.
— Иди с толчком туда, куда он поведет тебя, — сказал дон Хуан.
— Если ты подумаешь о глазах нагваля, то поймешь, что у монеты есть две стороны, — шептал Хенаро.
Я хотел думать о том, что оба они мне шепчут, но мои мысли не повиновались мне. Что-то давило на меня: я чувствовал, что сжимаюсь. Я ощутил приступ тошноты. Я видел, как вечерние тени двигались быстро вверх по восточным горам: мне казалось, что я бегу за ними.
— Итак, мы идем, — сказал Хенаро мне в ухо.
— Следи за большим пиком, следи за отблеском, — сказал дон Хуан в другое.
Там, куда указал дон Хуан, действительно была точка особой яркости — на высочайшем пике этой цепи. Я следил за последним отражающимся там лучом солнца. Я чувствовал дыру в ямке под ложечкой, как если бы был на плавательной доске на прибое.
Я почувствовал, а не услышал, отдаленный грохот землетрясения, который внезапно охватил меня. Сейсмические волны были такими громкими и такими огромными, что потеряли для меня всякий смысл: я был незначительным микробом, извивающимся и скручиваемым.
Постепенно это движение замедлялось. Последовал еще один толчок и все остановилось. Я попытался осмотреться. У меня не было никакого ориентира. Казалось, я был посажен, как дерево. Надо мной был белый, сияющий, немыслимо большой купол. Его присутствие возвышало меня. Я летел к нему, скорее, был выброшен, как снаряд. У меня было чувство покоя, напитанности, безопасности. Чем ближе я поднимался к куполу, тем интенсивнее становились эти чувства. Наконец, они переполнили меня, и я потерял всякое ощущение себя.
На следующий день дон Хуан, Хенаро и я отправились в Оаксаку. Пока мы с доном Хуаном гуляли вокруг главной площади, а время приближалось к вечеру, он внезапно начал говорить о том, что мы делали вчера. Он спросил меня, понял ли я, о чем он говорил, когда сказал, что древние видящие столкнулись с чем-то монументальным.
Я ответил ему, что понял, но не могу объяснить этого в словах.
— А как ты думаешь, что было главным в том, что мы хотели, чтобы ты нашел на вершине той горы? — спросил он.
— Настройка! — сказал голос в мое ухо, и в то же мгновение я сам подумал об этом.
Я обернулся в рефлексивном движении и натолкнулся на Хенаро, который шел сразу за мной, следуя по пятам. Скорость моего движения поразила его. Он захихикал, а затем обнял меня.
Мы сели. Дон Хуан сказал, что он очень мало может сказать о толчке, который я получил от земли, и что воины всегда одиноки в таком случае, а истинное осознание приходит гораздо позднее — после многих лет борьбы.
Я сказал ему, что моя проблема в понимании еще больше увеличивается от того, что они с Хенаро совершают всю работу, а я просто пассивный субъект, способный только реагировать на их действия. Я никогда в жизни не смогу начать никакого действия, поскольку не знаю, ни каким, собственно, должно быть это действие, ни того, как его начать.
— В этом именно вопрос, — сказал дон Хуан, — предполагается, что ты еще не знаешь. Ты останешься здесь, сам по себе, чтобы реорганизовать на собственной основе все, что мы для тебя делаем сейчас: эта задача стоит перед всяким нагвалем.
Нагваль Хулиан сделал то же самое для меня, и гораздо более безжалостно, чем мы поступаем с тобой. Он знал, что делает: он был блестящим нагвалем, способным реорганизовать в несколько лет то, чему его научил нагваль Элиас. Он сделал, вне всякого времени, нечто, что потребовало бы целой жизни от тебя или от меня. Разница в том, что нагвалю Хулиану требовалось только легкое указание — его сознание брало его и открывало единственную имеющуюся дверь.
— Что ты имеешь в виду, дон Хуан, под единственной дверью?
— Я подразумеваю то, что когда точка сборки переходит некоторый критический предел, то результат всегда одинаков для всякого человека. Методики этого движения могут быть самыми различными, а результаты всегда одинаковы, что означает, что точка сборки собирает другие миры с помощью толчка земли.
— Для всех ли одинаков толчок земли, дон Хуан?
— Конечно. Трудностью для среднего человека является внутренний диалог. Только тогда, когда достигается состояние внутреннего безмолвия, ты можешь воспользоваться этим толчком. Ты подтвердишь эту истину в тот день, когда попытаешься воспользоваться им.
— Я не стал бы тебе рекомендовать, чтобы ты воспользовался им, — сказал Хенаро искренне, — нужны годы, чтобы стать безупречным воином, чтобы выстоять под воздействием толчка земли, ты должен быть лучше, чем ты сейчас.
— Скорость толчка растворит все в тебе, — сказал дон Хуан, — под его воздействием мы становимся ничем. Скорость и индивидуальное существование несоизмеримы. Вчера на горе я и Хенаро удерживали тебя, как якоря, иначе ты не вернулся бы. Ты был бы подобен тем людям, которые целенаправленно воспользовались им и до сих пор парят где-то в этой непостижимой громадности.
Я хотел, чтобы он подробнее остановился на этом, но он отказался. Внезапно он изменил предмет беседы.
— Есть еще одно, чего ты не понял относительно земли как чувствующего существа, — сказал он, — и Хенаро, этот ужасный Хенаро, хотел толкнуть тебя, пока ты не поймешь.
Оба они засмеялись. Хенаро игриво показал мне, подмигивая, как он произносит слова: «да, я ужасен».
— Хенаро — это ужасный натаскиватель, подлый и безжалостный, — продолжал дон Хуан, — ему наплевать на твои страхи, он толкает тебя безжалостно. Если бы не я...
Тут он изобразил совершенную картину себя: задумчивый пожилой джентльмен. Он опустил глаза и вздохнул. И оба они разразились громовым хохотом.
Когда они успокоились, дон Хуан сказал, что Хенаро хочет показать мне то, чего я еще не понял: что верховное сознание земли — это то, что позволяет нам измениться и выйти на другие великие волны эманаций.
— Мы, живые существа, восприниматели, — сказал он, — и мы воспринимаем потому, что некоторые эманации внутри человеческого кокона настраиваются на другие внешние эманации. Следовательно, настройка — это тот тайный проход, а толчок земли — ключ.
Хенаро хочет, чтобы ты проследил момент настройки. Следи за ним!
Хенаро выступал, как цирковой фокусник, и сделал поклон, а затем показал нам, что у него ничего нет в руках или в брюках. Он снял ботинки и потряс их, чтобы показать, что и там ничего не скрывается.
Дон Хуан смеялся от души. Хенаро двигал руками вверх и вниз. Это движение сразу же создало во мне какую-то фиксацию. Я почувствовал, что все мы трое немедленно встали и пошли с площади, причем я был между ними.
Пока мы шли, у меня исчезло периферийное зрение, — я больше не различал ни домов, ни улиц. Я не заметил также никаких гор или растительности. В какое-то мгновение я понял, что потерял из виду дона Хуана и Хенаро: вместо этого я видел две светоносные связки, движущиеся вверх и вниз около меня.
Меня охватила мгновенная паника, которую я немедленно подавил. У меня было необычное, неизвестное чувство самого себя, и в то же время я не был самим собой. Я, однако, осознавал все окружающее с помощью странной и все же очень знакомой способности. Вид мира вернулся ко мне сразу же. Я вышел весь: то целое, что в своем нормальном сознании я называл телом, было способно воспринимать, как если бы оно было огромным глазом, схватывающим все. То, что я воспринял первым, после того, как увидел два пузыря света, был четкий фиолетово-пурпурный мир, составленный как бы из того, что казалось цветными панелями и диванами. Плоские, подобные экранам панели неправильных концентрических кругов были повсюду.
Я чувствовал вокруг большое давление, а затем услышал голос, говорящий мне в ухо. Я «видел». Голос сказал, что давление обусловлено движением. Я двигался с доном Хуаном и Хенаро. Тут я почувствовал слабый толчок, как если бы разорвал бумажную преграду, и обнаружил себя лицом к лицу со светящимся миром. Свет исходил отовсюду, но не ослеплял. Было так, как если бы солнце прорывалось сквозь прозрачные облака. Я взглянул вниз на источник света: зрелище было изумительным. Земли не было видно, только легкие пушистые облака и свет — мы шли по облакам.
Затем что-то опять заключило меня в свои тиски. Я шел в том же ритме, как и два пузыря света по бокам. Постепенно они начали терять свою яркость и стали, наконец, доном Хуаном и Хенаро. Мы шли по пустынной боковой улице, удаляясь от главной площади. Затем повернули обратно.
— Хенаро только что помог тебе настроить эманации с теми эманациями в великом, которые принадлежат другой полосе, — сказал мне дон Хуан. -настройка должна быть очень мирным, незаметным актом — никакого шума.
Он сказал, что трезвость, необходимая, чтобы позволить точке сборки собрать другие миры, это нечто, что нельзя сымпровизировать. Трезвость должна созреть и стать силой в себе, прежде чем воин сможет разбить барьер восприятия безнаказанно.
Мы приблизились к главной площади. Хенаро не сказал ни слова. Он шел молча, как бы в задумчивости. В тот момент, когда мы выходили на главную площадь, дон Хуан сказал, что Хенаро хочет показать мне еще одну вещь: то, что позиция точки сборки — это все и что мир, который это позволяет воспринять, настолько реален, что не остается места ни для чего, кроме реальности.
— Хенаро позволит своей точке сборки собрать другой мир для твоего блага, — сказал мне дон Хуан, — и тогда ты осознаешь, что, когда он воспринимает его, сила его восприятия не оставляет места ни для чего другого.
Хенаро вышел вперед, а дон Хуан приказал мне повращать глазами против часовой стрелки, пока я смотрю на Хенаро, чтобы избежать увлечения им. Я повиновался. Хенаро был в пяти или шести футах передо мной. Внезапно его формы размылись и в одно мгновение он улетел, как пух по ветру.
Я подумал о научно-фантастических кинокартинах, которые видел, и удивился, осознаем ли мы свои возможности.
— Хенаро отделился от нас в данный момент силой восприятия, — сказал спокойно дон Хуан, — когда точка сборки собирает мир, этот мир полный. Это чудо, на которое натолкнулись древние видящие, но никогда не сумели понять, что это такое: сознание земли может дать нам толчок настроить другие великие диапазоны эманаций, и сила этой новой настройки заставляет исчезнуть этот мир.
Всякий раз, когда древние видящие делали новую настройку, они верили, что погружаются в глубины или поднимаются к небесам. Они не знали, что этот мир исчезает, как дуновение, когда новая полная настройка заставляет нас воспринять другой полный в себе мир.
Накатывающая сила.
Дон Хуан собирался уже было начать свои объяснения о мастерстве управления сознанием, но передумал и встал. Мы сидели в большой комнате, соблюдая молчание.
— Я хотел бы, чтобы ты попытался видеть эманации Орла, — сказал он, — но для этого ты должен сначала сдвинуть свою точку сборки, пока не увидишь кокон человека.
Мы вышли из дома и направились в центр города. Мы сели на пустую потертую парковую скамейку напротив церкви. День клонился к вечеру. Он был солнечным и ветреным. Большое число народа мельтешило вокруг.
Он повторил опять, как если бы хотел вбить это в меня, что настройка — уникальная сила, поскольку она либо помогает сдвигу точки сборки, либо приклеивает ее к ее обычному положению.
— Тот аспект настройки, — сказал он, — который удерживает точку неподвижной, называется волей, а аспект, сдвигающий ее — намерением. Он заметил, что одной из самых захватывающих тайн является вопрос о том, каким образом воля, безличная сила настройки, превращается в намерение — личную силу, которая находится в распоряжении каждого.
— Наиболее странной частью этой тайны, — сказал он, — является то, что превращение очень легко осуществить. Но гораздо труднее убедить себя в том, что это возможно. Здесь, и именно здесь, находится наша спасительная зацепка. Нас следует убедить в этом, однако никто не хочет быть переубежденным.
Он сказал мне, что я нахожусь в самом остром состоянии сознания, поэтому могу испробовать намерение сдвинуть свою точку сборки глубже влево в позицию сновидения. Он сказал, что воину никогда не следует делать попытки видеть без помощи сновидения. Я возразил, что заснуть на публике мне не очень-то улыбается. Он разъяснил свое заявление, сказав, что увести точку сборки с ее нормального положения и удерживать в новом, это и значит спать: при соответствующей практике видящие овладевают способностью быть в состоянии сна и все же вести себя так, как будто с ними ничего не происходит.
После незначительной паузы он добавил, что с целью видения кокона человека следует смотреть на людей сзади, когда они уходят. Бесполезно смотреть на них лицом к лицу, поскольку лицевая часть кокона человека ограждена щитом, который видящие называют «лицевой пластиной». Она представляет собой почти непроницаемый несгибаемый экран, который защищает нас всю нашу жизнь от натиска некоей особенной силы, порождаемой самими эманациями.
Он также посоветовал мне не удивляться, если мое тело затвердеет, как замороженное. Он сказал, что я буду чувствовать себя, как некто, стоящий в середине комнаты и глядящий в окно на улицу, и что существенна здесь скорость, так как люди будут проходить перед моими окнами очень быстро. Затем он велел мне расслабиться, отсечь внутренний диалог и позволить точке сборки отойти под воздействием внутреннего безмолвия. Он побудил меня ударять себя мягко, но крепко, по правой стороне между подвздошной костью и грудной клеткой.
Я сделал это трижды и глубоко уснул. Это было совершенно особое состояние сна: тело спало, а я прекрасно осознавал все, что происходило. Я слышал слова дона Хуана и мог следовать всякому его указанию, как если бы не спал, и все же я совершенно не мог двинуть телом.
Дон Хуан сказал, что сейчас перед моим окном видения пройдет человек, и что я должен попытаться видеть его. Я сделал безуспешную попытку повернуть голову, и тут появилась сияющая яйцеобразная форма. Она была великолепной! Я пришел в благоговейный ужас от этого зрелища, но оно исчезло до того, как я сумел оправиться от удивления. Она уплыла, покачиваясь вверх и вниз.