Хроники Хранителей 12 июля 1851 года
Несмотря на тщательный обыск дома, воровку, которую видели рано утром в доме лорда Горацио Монтроуза (Внутренний Круг) в замке Бурдон, обнаружить не удалось. Вероятно, ей удалось вылезти через окно в сад.
Экономка, миссис Мейсон, составила список похищенных вещей. Столовое серебро и драгоценные украшения леди Монтроуз, среди них колье, подаренное герцогом фон Веллингтоном матери лорда Монтроуза.
Леди Монтроуз на данный момент проводит время в сельской местности.
Отчёт: Дэвид Лойд, адепт второго уровня.
Глава пятая
– Вид у тебя убитый, – заметила Лесли на перемене.
Мы вышли во двор школы.
– Если б ты только знала, как ужасно я себя чувствую.
Лесли взяла меня за руку:
– Но даже эти круги под глазами тебе идут, – она попыталась хоть как-то взбодрить меня. – А глаза у тебя из-за них кажутся даже голубее.
Я не могла не улыбнуться. Какая же Лесли всё-таки милая! Мы сидели на лавочке под каштаном и шептались. Говорить громко не получалось, потому что прямо за нами примостилась Синтия Дейл со своей подружкой. А с другой стороны пищалка-басилка Гордон Гельдерман и двое других мальчишек из нашего класса спорили о футболе. Мне не хотелось, чтобы они слышали нашу с Лесли беседу. Я и так казалась им более чем странной.
– Ах, Гвен! Тебе надо было всё же поговорить с мамой!
– Ты повторяешь это раз, наверное, пятидесятый за день.
– И ещё раз повторю! Ведь правда же. Не могу понять, почему ты этого не сделала!
– Да потому что… честно говоря, я и сама не знаю. Я всё ещё немножко надеялась, что это не повторится.
– Взять хотя бы твоё ночное приключение – ведь произойти могло что угодно! А пророчество твоей бабушки: оно может означать только одно – ты в большой опасности. Часы – это путешествия во времени, высокая башня – это опасность, а птицы… эх, не надо было тебе её будить! Может, она выдала бы ещё что-то интересное. Я постараюсь разведать как можно больше сегодня после уроков: ворон, сапфир, башня, рябина. Я наткнулась в Интернете на одну страничку, кстати, довольно неплохую. Там описаны всякие необъяснимые явления. А ещё у нас теперь целая куча книг про путешествия во времени. И фильмов. «Назад в будущее», с первой по третью часть. Может, нам оттуда тоже что-нибудь пригодится.
Я с удовольствием вспомнила, как весело обычно валяться у Лесли на диване и пересматривать фильмы. Иногда мы выключали звук и сами говорили вместо героев.
– У тебя голова кружится?
Я отрицательно покачала головой. Сейчас я испытала на собственной шкуре, каково приходилось Шарлотте последние несколько недель. Эти вопросы кого хочешь с ума сведут. Плюс я постоянно прислушивалась к собственным ощущениям и каждую секунду ждала нового головокружения.
– Если бы только знать, когда это случится снова, – сказала Лесли. – Это так нечестно, Шарлотту готовили-готовили, а тебе теперь отдуваться.
– Вот уж не знаю, что бы на моём месте сделала Шарлотта, если бы сегодня ночью её так же, как и меня, преследовал этот дядька в ночнушке, – сказала я. – Что-то не верится, что фехтование и танцы хоть сколько-нибудь помогли бы в такой ситуации. Жаль, конечно, но и коня, чтобы погарцевать вокруг, там и в помине не было.
Я захихикала, представив себе, как Шарлотта вместо меня бегает по дому, спасаясь от дикого Вальтера-из-шкафа. Может, она бы вытащила из стены шпагу и устроила бедной прислуге порку по-шарлоттински.
– Нет же, дурочка ты. Но всего этого не произошло бы, потому что она просто перелетела бы куда-нибудь в другое время с помощью хронографа. Давай, рискуй дальше собственной жизнью, вместо того, чтобы рассказать семье, что не ту они учили все эти годы.
– Может, Шарлотта тоже за это время успела прыгнуть во времени. Мы ведь с тобой не в курсе. Тогда они получили то, что хотели.
Лесли вздохнула и начала сворачивать в трубочку распечатки, лежавшие у неё на коленях. Она придумала для меня что-то вроде папки с очень полезной информацией. Или не очень полезной. Например, она собрала фото старых автомобилей и подписала для каждого из них год выпуска. Согласно этому каталогу, машина, которую я встретила вчера, была собрана в 1906 году.
– Джек Потрошитель орудовал в Ист-Энде. И это было в 1888 году. Ужасно глупо, но кто он был такой, этот Джек, так и не выяснили. Подозреваемых было море, но доказать их вину не получалось. В общем, если ты вдруг заблудишься в Ист-Энде 1888-го, помни, что в этом райончике особенно опасно.
Великий лондонский пожар случился в 1666. Чума была, в сущности, во все времена, но в 1348-м, 1528-м и 1664-м дела с ней обстояли совсем плохо.
Так, дальше. Бомбардировки времён Второй мировой войны. Начались в 1940-м, весь Лондон был разрушен. Тебе надо выяснить, пострадал ли твой дом, если нет, то ты в безопасности. Если его всё-таки взорвали, то неплохое местечко для укрытия – Собор Святого Павла. Туда несколько раз попал снаряд, но собор чудом устоял. Если припечёт, можешь попробовать укрыться там.
– Как-то всё это ужасно опасно, – сказала я.
– Ага, я тоже раньше представляла себе прошлое в гораздо более романтичном ключе. Мне казалось, что Шарлотта живёт в своих собственных исторических фантазиях. Что она танцует с мистером Дарси на балу. Влюбляется в сексапильного шотландского горца. Говорит Анне Болейн, что она ни в коем случае не должна выходить замуж за Генриха VIII. И всё в таком духе.
– Анна Болейн – эта та, которой голову отрубили?
Лесли кивнула.
– Был такой суперский фильм с Натали Портман. Могу взять в прокате… Гвен, пообещай мне, что поговоришь сегодня с мамой.
– Обещаю. Поговорю сегодня вечером.
– А где, собственно, Шарлотта? – из-за дерева высунулась голова Синтии Дейл. – Так хотелось скатать у неё сочинение по Шекспиру. То есть, я хотела сказать, я позаимствовала бы у неё парочку опорных пунктов.
– Шарлотта заболела, – сказала я.
– Что же с ней такое?
– Э… ну…
– Понос, – сказала Лесли. – Совершенно зверский понос. Всё время в туалете торчит.
– Фи-и-и, уж пожалуйста, избавь от подробностей, – сказала Синтия. – А можно тогда почитать ваши сочинения?
– Мы пока ещё сами не дописали, – сказала Лесли. – Мы хотим ещё посмотреть фильм «Влюблённый Шекспир».
– Моё сочинение можешь прочитать, – сказал глухим басом Гордон Гельдерман. Он появился с другой стороны от Синтии. – Всё дословно скатал из Википедии.
– Я уж тогда в Википедии и посмотрю, – сказала Синтия.
Раздался звонок.
– Полтора часа английского, – простонал Гордон. – Врагу не пожелаешь. Но Синтия, небось, только и ждёт своего принца на белом коне.
– Гордон, заткнись.
Но затыкаться Гордон как раз не любил.
– Уж не знаю, чем вам всем так нравится мистер Уитмен. Он же голубой!
– Бред, – сказала Синтия и возмущённо встала.
– Ясное дело, голубой, – Гордон последовал за ней к двери.
До третьего этажа он Синтию так заболтает, что мало не покажется, у него это хорошо получается, даже передышку на вдох-выдох может не делать.
Лесли поморщилась:
– Пойдём уже! – сказала она и протянула руку, чтобы поднять меня со скамейки.
– К бельчонку-принцу!
На лестнице между вторым и третьим этажом мы снова нагнали Синтию и Гордона. Они всё ещё перемывали косточки мистеру Уитмену.
– Да уже по одному глупому перстню с печаткой всё понятно, – сказал Гордон. – Такие штуки только геи носят.
– Мой дедушка тоже всегда носил перстень с печаткой, – сказала я, хотя мне вовсе не хотелось вмешиваться.
– Тогда твой дедушка тоже гей, – отреагировал Гордон.
– Ты просто завидуешь, – сказала Синтия.
– Завидую? Кому? Этому тюфяку?
– Именно! Потому что мистер Уитмен самый симпатичный, самый мужественный, самый красивый, самый гетеросексуальный мужчина в мире! И потому что ты рядом с ним просто глупый хиленький малютка.
– Спасибо большое за комплимент, – сказал мистер Уитмен. Он незаметно оказался за нашими спинами. Под локтем у него была зажата кипа бумаг, а выглядел он как всегда непревзойдённо. (Но всё-таки немного по-беличьи.)
Синтия стала красней самого красного помидора. Мне было искренне её жаль.
Гордон злорадно усмехнулся.
– А тебе, дорогой мой Гордон, стоит почитать что-нибудь о перстнях и тех, кто их носит, – сказал мистер Уитмен. – До конца недели жду от тебя на эту тему маленькое сочинение.
Тут пришёл черёд покраснеть Гордону. Но в отличие от Синтии, он был в состоянии переспросить:
– По английскому или по истории? – проблеял он.
– Я бы с удовольствием прочитал в твоём сочинении об исторических аспектах этого вопроса. Но оставляю тебе полную свободу действий. Решай сам. Итак, пять страниц до понедельника! – мистер Уитмен открыл дверь в кабинет и озарил нас сияющей улыбкой. – Вы проходите? – спросил он Гордона.
– Только после вас, – пробурчал тот.
Лесли ободряюще похлопала Гордона по плечу:
– Я думаю, всё дело в противоположности взглядов.
– Пожалуйста, скажи мне, что это был только сон, – сказала Синтия.
– Это был только сон, – охотно отозвалась я, – и мистер Уитмен не слышал ни слова о том, что ты считаешь его самым сексуальным мужчиной на планете.
Синтия со стоном плюхнулась на стул.
– О, земля, поглоти меня!
Я села на своё место рядом с Лесли.
– Бедняжка всё ещё красная как рак.
– Думаю, этот оттенок останется у неё до конца школьных лет. Ой-ой, и правда, неудобно получилось.
– Может, он будет ей теперь оценки завышать.
Мистер Уитмен посмотрел на место Шарлотты, и лицо его при этом стало задумчивым.
– Шарлотта заболела, – сказала я. – Не знаю, успела ли тётя позвонить в школу и предупредить…
– У неё понос, – брякнула Синтия.
Очень уж ей не хотелось, наверное, быть сегодня единственным поводом для насмешек.
– Всё в порядке, – сказал мистер Уитмен. – Она будет отсутствовать ещё несколько дней, пока всё не… нормализуется.
Он отвернулся от нас и написал на доске: Сонет.
– Кто знает, сколько сонетов написал Шекспир?
– Что это он имел в виду под своим «нормализуется»? – шёпотом спросила я Лесли.
– Уж точно не понос, – ответила Лесли.
Мне тоже так показалось.
– А ты когда-нибудь рассматривала его перстень? – прошептала Лесли.
– Нет, а ты?
– Там изображена звезда! Двенадцатиконечная звезда!
– И что с того?
– Двенадцать кончиков, как в часах.
– Нет в часах никаких кончиков.
Лесли нервно поморщилась:
– Ты что, не понимаешь? Двенадцать! Часы! Время! Путешествия во времени! Говорю тебе, он… Гвен! Что с тобой?
– Вот чёрт! – сказала я. Мой желудок снова катался на американских горках.
Лесли озадаченно уставилась на меня.
– О нет!
Я также была озадачена. Последнее, чего бы мне хотелось, так это раствориться в воздухе на глазах одноклассников. Поэтому я встала и поковыляла к двери, прижав руку к животу.
– Боюсь, меня сейчас вырвет, – сказала я мистеру Уитмену и, не дожидаясь его ответа, распахнула дверь и вывалилась в коридор.
– Может, кто-нибудь проводит Гвендолин? – спросил мистер Уитмен. – Лесли?
Лесли выскочила следом и захлопнула дверь класса.
– Так, быстрей! Побежали в туалет, там нас никто не увидит! Гвен? Гвенни?
Лицо Лесли исчезло, голос доносился откуда-то издалека, а потом она пропала.
Я стояла в коридоре, расцвеченном роскошными золотыми обоями. Под моими ногами вместо прочного панельного пола простирался отполированный до блеска, прекрасный инкрустированный паркет.
По всей видимости, на дворе была ночь или, по меньшей мере, вечер. На стенах горели свечи в изящных канделябрах. На расписном потолке сверкали люстры, в которых, потрескивая, плавились свечи. Всё утопало в мягком, золотистом свете. Первое, что я подумала, было: О, отлично, я никуда не провалилась. А второе: Где же тут спрятаться, пока меня никто не нашёл?
В доме я была не одна. Снизу доносилась музыка – кто-то играл на скрипке. И пел. Было слышно много голосов. Очень много голосов. От знакомой мне обстановки коридора школы Сент-Леннокс не осталось почти ничего.
Я попробовала вспомнить, как располагались кабинеты, то есть, комнаты.
За моей спиной – дверь в наш класс. Прямо напротив миссис Каунтер как раз проводит урок географии для шестого класса. Рядом – подсобка. Если спрятаться там, то хотя бы возвратиться мне удастся незамеченной.
Но подсобка почти всё время была заперта. Да уж, не лучшая идея, надо придумать что-то другое.
Если я вдруг ни с того ни с сего окажусь в закрытой комнатке, придётся выкручиваться. То есть, правдоподобно наврать, каким образом я умудрилась туда забраться.
Если же я отправлюсь в другую комнату, то какому-нибудь классу и учителю предстоит лицезреть весёлую картину, как я материализовываюсь из ниоткуда прямо в их кабинете. В такой ситуации объясняться будет ещё сложнее. Наверное, просто останусь тут в коридоре и буду ждать, пока меня не унесёт обратно. Два моих первых прыжка длились не более пары минут, можно надеяться, что и тут я надолго не задержусь.
Я прислонилась к бархатной стене и стала с тоской следить за собственными ощущениями – не начинается ли новое головокружение. Снизу доносились смех и звон бокалов, затем снова кто-то заиграл на скрипке. Казалось, что тем людям внизу очень весело. Может, среди них был и Джеймс. Он ведь жил здесь когда-то. Я представила себе Джеймса, совершенно живого. И вообразила даже, как он танцует где-то там, внизу.
Жаль, что мы не встретимся. Хотя он вряд ли бы обрадовался, если бы узнал, как мы познакомились. То есть, откуда мы были бы знакомы, если бы он уже умер. То есть, после того, как он уже умер. Знать бы, от чего он умер, можно было бы его предостеречь. Например, так: Привет, Джеймс, пятнадцатого июля на Парк Лейн тебе на голову упадёт кирпич, так что лучше пережди пятнадцатое июля дома. Жалко, но Джеймс не знал, отчего скончался. Он вообще был не в курсе, что умирал… что умер. То есть, что умрёт. То есть, что умер бы, если бы… чем больше я думала обо всём этом временном винегрете, тем больше запутывалась.
На лестнице раздались шаги. Кто-то бежал мне навстречу.
Ой, их было двое. Чёрт! Уже и пару минут спокойно постоять не дадут. Куда же теперь деваться? Я решилась забежать в кабинет напротив, где учились шестиклашки. Ручка двери никак не поддавалась. Прошло ещё несколько секунд, пока я поняла, что нажимать надо не вниз, а вверх.
Когда я наконец проскользнула в комнату, те двое были уже совсем близко. На стене комнаты тоже горели свечи. Какое легкомыслие, оставлять огонь без присмотра! Меня ругали, даже если я просто забывала вечером задуть малюсенькую свечку.
Я огляделась в поисках укромного места, но в комнате было почти пусто. Стояли только диван на витых золочёных ножках, письменный стол и стулья с дорогой обивкой. Существу крупнее юной мышки спрятаться здесь было совершенно негде. Мне не оставалось ничего другого, как только встать за ниспадавшие до земли золотые шторы. Не очень-то оригинальное укрытие. Но ведь никто меня и не искал.
В коридоре послышалась беседа двух голосов.
– Ты куда? – спросил мужской голос. Он казался очень рассерженным.
– Куда угодно! Лишь бы подальше от тебя, – ответил второй голос. Это был голос девочки. Плачущей девочки, если быть точной. К моему ужасу, она вбежала именно в эту комнату. А за ней и мужчина. Их мерцающие тени были видны через штору.
Конечно, иначе и быть не могло! Из всех комнат на этаже они, ясное дело, выбрали именно эту.
– Оставь меня в покое, – сказал женский голос.
– Не могу, – сказал мужчина. – Каждый раз, когда я оставляю тебя одну, ты совершаешь что-нибудь необдуманное.
– Поди прочь! – повторила девочка.
– Нет, я этого не сделаю. Послушай, мне действительно жаль, что так получилось. Я не должен был этого допустить.
– Но допустил ведь! Потому что ты глаз с неё не сводишь!
Мужчина тихо засмеялся.
– Да ты ревнуешь!
– А тебе только этого и надо!
Прекрасно! Любовная ссора! Такое могло затянуться надолго. Я тут усохну за этой шторой, пока дождусь прыжка обратно в своё время. А там придётся сделать сюрприз миссис Каунтер, появиться на её уроке прямо у подоконника. Может, сказать миссис Каунтер, что я участвовала в опыте по физике? Или что я там давно стою, а она вот только заметила.
– Граф будет нас искать, – сказал мужской голос.
– Пусть твой ненаглядный граф пошлёт за нами своего названого брата из Трансильвании. Может, он никакой и не граф. Титул его такая же фальшивка, как и розовые щёчки этой… как её там? – девочка гневно шмыгнула носом.
Эта привычка показалась мне знакомой. Очень знакомой. Крайне осторожно я отодвинула штору. Спорщики стояли возле двери, я могла разглядеть их профиль. Девочка действительно оказалась девочкой, на ней было фантастически красивое платье из тёмно-голубого шёлка и вышитой парчи, с таким длинным подолом, что он вряд ли прошёл бы в обычную дверь. Волосы у неё были белоснежные. Они громоздились на голове в виде башни и ложились на плечи изящными кудряшками. Это наверняка был парик. У мужчины волосы тоже были светлые, собранные на затылке в хвост. Они оба выглядели очень молодыми и симпатичными, особенно мужчина. Вообще, это был скорее мальчик, лет, эдак, восемнадцати-девятнадцати. Выглядел он просто сногсшибательно. Прекрасный мужской профиль, как раз по мне. Я смотрела и не могла насмотреться, высунувшись довольно далеко из своего укрытия, намного дальше, чем следовало.
– Вот уж снова я забыл ваше имя! – сказал, смеясь, юноша.
– Лжец!
– Граф ничего не может сделать для господина Ракоци, – юноша снова стал совершенно серьёзным. – Он накажет его со всей строгостью. Ты можешь не любить графа, но уважать обязана.
Девочка снова презрительно шмыгнула носом, и у меня опять появилось чувство чего-то до боли знакомого.
– Ничего я не обязана! – сказала она и резко развернулась к окну. А значит, ко мне. Я хотела снова спрятаться за шторой, но застыла как вкопанная. Этого не может быть! У девочки было моё лицо! Я глядела в мои собственные глаза, в мои собственные испуганные глаза!
Девочка, кажется, тоже растерялась, но пришла в себя от испуга гораздо быстрее меня. Она выразительно замахала рукой: Прячься! Исчезни!
Тяжело дыша, я снова укрылась за шторой.
Кто это такая? Не может быть, чтобы в двух разных людях было столько сходства. Я должна посмотреть на неё ещё раз.
– Что это было? – раздался голос юноши.
– Ничего! – сказала девочка. Это что же, мой голос?
– У окна.
– Ничего там нет!
– Там может кто-нибудь прятаться и подслуши…
Предложение закончилось неожиданным возгласом.
Вдруг стало совсем тихо. Что там ещё снова случилось?
Не раздумывая, я отодвинула штору. Девочка, которая выглядела как я, прижала свои губы к губам юноши. Сначала он просто стоял и не сопротивлялся, а потом положил руки на её талию и притянул девочку к себе. Та закрыла глаза.
Вдруг у меня в животе словно бабочки закружились. Странное было чувство – наблюдать, как я сама с кем-то целуюсь.
Кажется, я неплохо справлялась. Было ясно, что девочка целовала его только затем, чтобы отвлечь от окна.
Очень мило с её стороны, но с какой стати ей меня спасать? И как бы проскользнуть мимо них незамеченной?
Бабочки в животе превратились в парящих птиц, а целующая пара растаяла перед глазами. Враз я очутилась посреди кабинета шестиклашек. Нервы мои были на пределе.
Ни звука.
Я, вообще-то, надеялась как минимум на ошеломлённые возгласы с разных сторон. А потом кто-нибудь, – может, миссис Каунтер? – свалился бы в обморок от ужаса.
Но в классе никого не было. Я застонала от облегчения.
Хоть в этот единственный раз мне повезло. Я плюхнулась на стул и положила голову на парту. Случившееся было выше моего понимания. Девочка, симпатичный юноша, поцелуй…
Эта девочка не просто выглядела точно как я.
Этой девочкой была я.
Ошибки быть не могло. Я узнала себя по родинке на виске в форме полумесяца, которую тётя Гленда всё время обзывала «смешным бананом».
~~~
Такое сходство просто невозможно.
Опал и янтарь – это первая пара,
Агат задаёт в си-бемоле, он с волчьим оскалом,
Вступает с напевом аквамарин,
Следом за ним изумруд и цитрин,
Близнецы-карнеолы, они в скорпионе, два братца,
Нефрит, номер восемь, засыпать и дать настояться,
В ми-мажор затянул турмалин,
Сапфир – светлый фа, тот, что прямо за ним,
Далее, гордою поступью льва,
Алмаз, это семь, и одиннадцать – два.
Время – опасней реки не найти,
Рубин – вот конец и начало пути.
Из тайных записей графа Сен-Жермена
Глава шестая
Нет, это не могла быть я.
Я ведь ещё ни разу не целовалась. Ну, то есть, почти ни разу. Во всяком случае, не так. Кто-то просто распустил сплетни про меня и Мортимера. Будто что-то там между нами было прошлым летом. Мы с ним встречались ровно две недели и полдня.
Мы были вместе по двум причинам. Немного из-за того, что я в него влюбилась. Но главным образом потому, что он был лучшим другом парня Лесли, Макса. Мы так чудесно смотрелись вместе. Но с поцелуями у нас как-то не складывалось. Он всё старался понаставить мне засосов на шею, используя их в качестве отвлекающего манёвра, чтобы засунуть руки мне под футболку. Он так старался, что мне приходилось даже на тридцатиградусной жаре повязывать на шею платок. Всё время, что мы были вместе, я была занята вытягиванием рук Мортимера из-под моей футболки (особенно в тёмном кинозале, там у него вырастали как минимум две дополнительные клешни). Через пару недель мы решили по обоюдному согласию разорвать наши «отношения». Я была для Мортимера слишком «незрелой», а Мортимер был для меня слишком уж… э-э… приставучим.
Кроме него я целовала только Гордона, когда мы всем классом ездили на остров Уайт. Но тот поцелуй не считается, потому что, во-первых, он бы частью игры под названием «Правда или поцелуй» (я сказала правду, но Гордон настоял на том, что я вру), и во-вторых, это не был настоящий поцелуй.
Гордон даже жвачки изо рта не вытащил.
Кроме «засосной истории» (как выражалась Лесли) и мятного гордонова поцелуя я была ещё ни разу не целованной.
Возможно, даже и «незрелой», как считал Мортимер. Как-то я поздно начинала, в шестнадцать с половиной лет, это я и сама знала. Лесли, например, уже целый год встречалась с Максом. Но даже она считала, что поцелуи сильно переоценивают.
Лесли признавала, что, ей, возможно, просто не везло в жизни. Но те, с кем она в своей жизни успела перецеловаться, получили от неё по французскому поцелую двойку с минусом.
Надо ввести такой предмет в школе, назвать его «Целование» и поставить, например, вместо религиоведения, которое всё равно никому не нужно.
Мы много говорили о том, как должен выглядеть идеальный поцелуй, и посмотрели целую кучу фильмов только потому, что там были романтичные моменты с поцелуями.
– Ах, мисс Гвендолин, изволите вы ли сегодня обмолвиться со мною хотя бы парой слов или снова хотите пренебречь? – Джеймс увидел, как я выхожу из кабинета шестиклашек и подлетел ближе.
– Который час? – я оглянулась в поисках Лесли.
– Я, вероятно, кажусь вам похожим на говорящие часы? – Джеймс посмотрел на меня возмущённо. – Вы же, кажется, осведомлены – время не играет для меня никакой роли.
– И то правда, – я отошла в угол, чтобы глянуть на часы в конце коридора. Джеймс последовал за мной.
– Меня не было всего двадцать минут, – сказала я.
– Не было где?
– Ах, Джеймс! Мне кажется, я побывала у тебя дома. Очень миленько там всё. Столько золота. И свечки вместо ламп – так уютно.
– Да уж, не столь мрачно и безвкусно, как здесь, – сказал Джеймс и взмахнул рукой, указывая на серый коридор. Мне вдруг стало его очень жаль. Он же был ещё совсем молодым, а уже мёртвым.
– Джеймс, а ты уже с кем-то целовался?
– Простите?
– Ну, ты уже кого-нибудь целовал?
– Не подобает говорить об этом, мисс Гвендолин.
– Не целовался, значит?
– Я – мужчина, – сказал Джеймс.
– Что за ответ такой? – я засмеялась, потому что Джеймс состроил ужасно возмущённую мину.
– А ты хоть знаешь, когда родился?
– Хочешь оскорбить меня? Само собой разумеется, я знаю дату своего рождения. Это тридцать первое марта.
– Какого года?
– 1762-го, – Джеймс вызывающе выпятил подбородок. – Три недели тому назад мне исполнилось двадцать один. Я славно покутил с друзьями в Уайт-клаб, а отец покрыл долги в карты по случаю праздника и подарил мне гнедую кобылу дивной красоты. Угораздило же меня свалиться с этой глупейшей температурой. Потом проснулся, а всё вокруг – другое, и какая-то нахальная пигалица обзывает меня привидением.
– Мне искренне жаль, – сказала я. – Очевидно, ты умер от высокой температуры.
– Что за глупость! Это было лишь лёгкое недомогание, – сказал Джеймс, но в его взгляде мелькнула неуверенность. – Доктор Бэрроу не считал, что я мог заразиться оспой от лорда Стенхоупа.
– Хм, – пробурчала я. Надо будет как-нибудь погуглить про оспу.
– Хм. Что ещё за хм? – Джеймс выглядел сердитым.
– О, вот и ты! – Лесли вбежала в девчачий туалет и кинулась мне на шею. – Я прямо извелась вся.
– Порядок. Вернулась я, правда, в класс миссис Каунтер, но там никого не было.
– Шестиклашки сегодня на экскурсии в Гринвичской обсерватории, – сказала Лесли. – Как же я рада тебя видеть! Я сказала мистеру Уитмену, что ты в туалете, скоро душу выплеснешь. Он послал меня сюда, чтобы я тебе волосы с лица убирала.
– Отвратительно, – сказал Джеймс, закрывая нос платочком. – Передай веснушчатой, что о таких вещах благовоспитанным дамам говорить негоже.
Я больше не обращала на него внимания.
– Лесли, произошло нечто странное… что-то… необъяснимое.
– Тут я тебе верю, – Лесли повертела телефоном у меня перед носом. – Вот, на, я его у тебя из-под парты достала. Ты сейчас же берёшь телефон и звонишь маме.
– Лесли, она на работе. Не могу же я…
– Звони! Ты три раза прыгала во времени, последний раз на моих собственных глазах. Вдруг – хоп! – и тебя не стало! Это было так… нереально! Ты должна рассказать обо всём маме, чтобы это не случилось снова.
Показалось, что в глазах Лесли блеснули слёзы.
– Не иначе, у веснушчатой сегодня снова день наполнен трагедиями! – сказал Джеймс.
Я взяла телефон и глубоко вздохнула.
– Пожалуйста, – повторила Лесли.
Моя мама работала в больнице Святого Варфоломея. Я набрала первые несколько цифр и посмотрела на Лесли. Та попыталась улыбнуться.
– Гвендолин? – мама сразу узнала номер моего телефона. В её голосе звучала тревога. Такого ещё не случалось, чтобы я беспокоила её из школы. – Что-то не так?
– Мама… мне нехорошо.
– Ты заболела?
– Не знаю.
– Наверное, заразилась гриппом, сейчас новая инфекция гуляет. Значит так, иди домой и ложись в постель. Я сделаю тебе апельсиновый сок и обмотаю горло тёплым шарфом.
– Мама, это не грипп. Это хуже, чем грипп. Я…
– Может, оспа? – предположил Джеймс.
Лесли посмотрела на меня ободряюще. «Давай же! – прошептала она. – Скажи ей!»
– Доченька, что там?
Я глубоко вздохнула.
– Мама, кажется, я как Шарлотта. Только что я была… не знаю, когда. И сегодня ночью тоже…. Вообще-то всё началось вчера. Я хотела тебе рассказать, но боялась, что ты не поверишь.
Мама молчала.
– Ма-а-ам?
Я поглядела на Лесли.
– Она мне не верит.
– Ты всё неправильно объясняешь, – прошептала Лесли. – Попробуй ещё раз.
Но этого не потребовалось.
– Не уходи оттуда, – сказала мама совсем другим голосом. – Жди у ворот школы. Я возьму такси и скоро буду.
– Но…
Мама уже повесила трубку.
– Мистер Уитмен будет злиться на тебя, – сказала я.
– А мне фиолетово, – сказала Лесли. – Я подожду, пока не приедет твоя мама. О бельчонке позабочусь потом, это дело нескольких минут.
– Что же я натворила?
– Ничего! Только правильные вещи, – заверила меня Лесли.
Я сообщила ей всё, что только успела, о моём коротком путешествии в прошлое.
Лесли считала, что девочка, которая выглядела совсем как я, могла быть моим предком.
Я так не думала. Два человека не могут быть настолько друг на друга похожи. Если они не однояйцевые близнецы, конечно. Эту теорию Лесли тоже не оставила без внимания.
– Точно! Как в «Двойной Лоттхен» Кестнера, – сказала она. – Я при случае возьму этот фильм в прокате.
Я чуть не разревелась. Когда теперь у нас с Лесли хватит времени на то, чтобы, уютно устроившись, смотреть фильмы?
Такси приехало быстрее, чем я ожидала. Машина затормозила перед воротами школы. Мама открыла заднюю дверцу:
– Залезай скорей! – сказала она.
Лесли стиснула мою ладонь.
– Давай, удачи! Позвони, как только сможешь.
Слёзы наворачивались на глаза.
– Лесли… спасибо!
– Держись! – сказала Лесли, тоже едва не плача.
Даже в фильмах мы всегда плакали в одинаковых местах.
Я забралась к маме в такси. Мне очень хотелось, чтоб она обняла меня, но выражение лица у неё было таким странным, что я съёжилась на краешке сидения.
– Темпл, – сказала она шофёру. После этого стекло между кабиной водителя и задним сидением поднялось, и такси тронулось с места.
– Мам, ты на меня злишься? – спросила я.
– Конечно нет, любовь моя. Ты не можешь ничего поделать.
– Точно! Это противный Ньютон во всём виноват… – я попробовала было пошутить, но мама явно не была настроена на весёлый лад.
– Нет, он тут тоже ни при чём. Если уж разбираться, это лишь моя вина. Я надеялась, нас минует такая участь.
Я смотрела на неё во все глаза.
– То есть как это?
– Я… думала… надеялась… я не хотела тебя… – мама никогда так раньше не запиналась. Она казалась напряжённой и серьёзной. Я видела её такой лишь однажды, когда умер папа. – Я не хотела верить и всё это время надеялась, что Шарлотта – та самая.
– Да ведь все так думали! Никому и в голову не могло прийти, что Ньютон просчитался. Бабушка ужасно разозлится.
Такси нырнуло в густой поток машин на площади Пикадилли.
– Что подумает твоя бабушка, сейчас не так уж важно, – сказала мама. – Когда это случилось в первый раз?
– Вчера! По пути в «Селфриджес».
– Во сколько?
– В начале четвёртого. Я не знала, что делать, поэтому пошла обратно к нашему дому и позвонила в дверь. Но прежде, чем кто-нибудь успел открыть, я уже прыгнула обратно.
Второй раз был сегодня ночью. Я спряталась в шкафу, но там кто-то спал, какой-то посыльный. Очень свирепый посыльный. Он гонялся за мной по всему дому. Меня хотели схватить, потому что решили, что я – воровка. Слава Богу, я прыгнула обратно прежде, чем они меня обнаружили. А третий раз был только что. В школе. На этот раз я, наверное, запрыгнула ещё дальше, потому что люди там были в париках… Мам! Если это будет случаться каждые пару часов, то я не смогу больше нормально жить! И всё только потому, что какой-то дурацкий Ньютон… – я и сама почувствовала, что шутка несколько приелась.
– Надо было сразу же рассказать мне! – мама погладила меня по голове. – С тобой могло приключится всё, что угодно!
– Я хотела, но ты сказала, что у нас семья фантазёров.
– Но это ещё не значит… Ты совсем такого не ожидала. Прости.
– Это же не твоя вина, мама! Никто ведь не знал!
– Я знала, – сказала мама. После короткой, но мучительной паузы она продолжила: – Ты родилась в тот же день, что и Шарлотта.
– Нет, не в тот же! У меня день рождения восьмого октября, а у неё – седьмого.
– Ты тоже родилась седьмого числа, Гвендолин.
Я не верила своим ушам, с каждым её словом мне становилось ещё страшнее.
– Я лгала всем насчёт твоего дня рождения, – продолжала мама, – это было несложно, ты родилась дома, а акушерка, которая принимала роды, отнеслась с пониманием к нашему положению.
– Но почему?
– Я просто хотела защитить тебя, любовь моя.
Я её не понимала.
– Защитить? От чего? Это же всё равно произошло.
– Мы… я хотела, чтобы у тебя было нормальное детство, не обременённое ничем, – мама сурово на меня посмотрела. – А ведь могло выясниться, что ген вовсе не у тебя.
– Несмотря на то, что Ньютон рассчитал точную дату?
– Надежда умирает, как известно, последней, – сказала мама. – И хватит уже про Исаака Ньютона. Он лишь один из многих. Эта вещь намного сильнее, чем ты можешь себе представить. Намного сильнее, намного старше и намного могущественней. Я не хотела тебя втягивать.
– Во что?
Мама вздохнула.
– Это было глупо с моей стороны. Я должна была подумать. Пожалуйста, прости меня.
– Мама! – я задохнулась от волнения. – Не имею ни малейшего понятия, о чём вообще речь, – с каждой её фразой моё непонимание и отчаянье только возрастало. – Я знаю только, что со мной происходит что-то необычное. Чего происходить не должно. И что это действует мне на нервы! Через каждые два часа кружится голова, а потом я прыгаю в другое время. И я не представляю, как это прекратить!
– Поэтому мы сейчас и едем к ним, – сказала мама.
Я понимала, что ей больно видеть моё отчаянье. Никогда ещё я не видела её такой взволнованной.
– А они – кто?
– Хранители, – ответила мама. – Очень старое тайное общество, его ещё называют Ложа графа Сен-Жермена, – она посмотрела в окно. – Мы почти на месте.
– Тайное общество! Ты хочешь привести меня в какую-то подозрительную секту? Мама!
– Это не секта. Но они все и правда очень подозрительные, – мама глубоко вздохнула и на секунду закрыла глаза. – Твой дедушка был членом этой ложи, – продолжала она. – А ещё раньше – его отец, а ещё раньше – его дедушка. Исаак Ньютон был таким же членом ложи, как и Веллингтон, Клапрот, фон Арнет, Ганеманн, Карл фон Гессен-Кассель, все де Виллеры, конечно, и многие, многие другие… Твоя бабушка утверждает, что Черчилль и Эйнштейн тоже участвовали в этом предприятии.
Большинство имён мне вообще ни о чём не говорили.
– Хорошо, но что они делают?
– Ну, они… они занимаются древними мифами. И временем. И такими, как ты.
– А таких много?
Мама отрицательно качнула головой.
– Всего двенадцать. И большинства из них давно уже нет в живых.
Такси затормозило, стекло между водителем и нами снова опустилось. Мама передала шофёру несколько купюр.
– Сдачи не надо, – сказала она.
– Что мы здесь ищем-то? – спросила я, когда мы вышли на тротуар. Водитель высадил нас недалеко от Флит-Стрит. Вокруг шумели машины, толпы людей плыли по тротуарам. Кафе и рестораны на противоположной стороне были забиты до отказа. У бордюра стояли два красных двухэтажных автобуса. Туристы, которых они привезли, фотографировали с открытого второго этажа здание Королевского суда.
– Там, напротив между домами, начинается район Темпл, – мама убрала волосы с моего лица.
Я посмотрела на узкую улочку, на которую она указала.
Кажется, я здесь раньше не бывала.
Мама, наверное, заметила моё озадаченное лицо.
– Вас что, никогда не водили на экскурсию в Темпл? – спросила она. – Церковь и сад – обязательная программа для каждого. И Фонтейн-Корт. Там находится мой самый любимый фонтан во всём городе.
Я сердито посмотрела на маму. Она решила вдруг провести для меня экскурсию?
– Пойдём, нам нужно на другую сторону улицы, – сказала она и взяла меня за руку. Мы следовали за группой японских туристов. У каждого из них была в руках огромная карта города.
За домами начинался совсем иной мир.
Деловитая суета Стрэнда и Флит-стрит осталась позади. Здесь, среди величественных и прекрасных сооружений, которые плотно прилегали друг к другу, царили мир и спокойствие.
Я кивнула на туристов.
– А эти что тут ищут? Самый симпатичный фонтан во всём городе?
– Их поведут смотреть Церковь Темпла, – сказала мама, не реагируя на нотки раздражения в моём голосе. – Она очень старая, с ней связано множество легенд. Японцы такое любят. А на сцене в Миддл Темпле впервые была поставлена «Двенадцатая ночь» Шекспира.
Мы некоторое время следовали за японцами, потом повернули налево и пошли по мощёной дороге, то и дело сворачивая. У меня появилось чувство, будто мы в деревне: пели птицы, пчёлы жужжали над цветочными клумбами, даже воздух казался свежим, словно выхлопных газов в нём не было вовсе.
У каждой двери висела медная табличка с выгравированными рядами имён и фамилий.
– Это всё адвокаты. Доценты института правоведения, – сказала мама. – Не хочу даже задумываться, сколько это может стоить – снимать здесь такой офис.
– И я не хочу, – сказала я обиженно. Как будто нет сейчас более важных тем для разговора, ну честное слово!
У следующего входа она остановилась.
– Вот мы и пришли, – сказала она.
Это был простой, скромный дом. Выглядел он очень старым, не смотря на безупречный фасад и недавно выкрашенные оконные рамы. Я поискала глазами табличку с фамилией, но мама быстро запихнула меня внутрь и подтолкнула к лестнице на второй этаж. Две молодые женщины, которые вышли нам навстречу, приветливо поздоровались.
– И всё-таки, где это мы?
Мама не отвечала. Она нажала на кнопку звонка, поправила пиджак и откинула волосы с лица.
– Не бойся, родная моя, – сказала она. Я не поняла, говорит она это мне или себе самой.
Дверь отворилась с лёгким гудением и мы вошли в светлую комнату. На вид она была обычным офисом. Шкафы, полные папок, письменный стол, телефон, факс, компьютер…
Светловолосая женщина средних лет выглядела вполне обычно. Только очки были немного страшноватые, чёрные как смола, с такой широкой оправой, что лица почти не было видно.
– Чем могу быть полезна? – спросила она. – Ах, это вы, мисс… миссис Монтроуз?
– Шеферд, – поправила её мама. – Я вышла замуж и не ношу больше девичью фамилию.
– О, конечно, – женщина улыбнулась. – Но вы ничуть не изменились. Я бы узнала вас везде и всюду по вашим волосам, – её взгляд соскользнул на меня. – Это, вероятно, ваша дочь? В отца пошла, правда? Как там поживает…
Мама оборвала её на полуслове.
– Миссис Дженкинс, мне нужно срочно поговорить с моей матерью и мистером де Виллером.
– Боюсь, ваша мать и мистер де Виллер на важном совещании, – миссис Дженкинс с сожалением улыбнулась. – А много у вас…
Мама снова перебила её:
– Я хочу присутствовать на этом совещании.
– Но… Вы же знаете, что это невозможно.
– Значит, сделайте так, чтоб стало возможным. Скажите, со мной рубин.
– Что-что? Но ведь… – миссис Дженкинс переводила удивлённый взгляд с меня на маму.
– Просто делайте, что вам говорят, – моя мама никогда ещё не выглядела такой уверенной.
Миссис Дженкинс вышла из-за стола.
Она рассматривала меня с головы до пят. Мне стало так неуютно. На мне всё ещё была неуклюжая школьная форма. Волосы я сегодня не помыла, а просто собрала в хвостик и затянула резинкой. И не накрасилась тоже. (Красилась я вообще очень редко.)
– Вы в этом уверены?
– Конечно, уверена. Думаете, я могу себе позволить так глупо шутить? Пожалуйста, поспешите, дело не терпит отлагательств.
– Ждите здесь, – миссис Дженкинс развернулась и исчезла между двух шкафов за внутренней дверью.
– Рубин? – повторила я.
– Да, – сказала мама. – Каждому из двенадцати путешественников во времени присвоено имя определённого драгоценного камня. Ты – рубин.
– Откуда ты знаешь?
– Опал и янтарь – это первая пара,
Агат задаёт в си-бемоле, он с волчьим оскалом,
Вступает с напевом аквамарин,
Следом за ним изумруд и цитрин,
Близнецы-карнеолы, они в скорпионе, два братца,
Нефрит, номер восемь, засыпать и дать настояться,
В ми-мажор затянул турмалин,
Сапфир – светлый фа, тот, что прямо за ним,
Далее, гордою поступью льва,
Алмаз, это семь, и одиннадцать – два.
Время – опасней реки не найти,
Рубин – вот конец и начало пути.
Мама грустно улыбнулась мне:
– Я до сих пор помню его наизусть.
Пока она читала, у меня мурашки поползли по коже. Это нечто выглядело не как стих, а скорее, как заклинание. В сказочных фильмах злые ведьмы приговаривают что-то подобное у своих горшков с тайным зельем.
– Что это значит?
– Просто анаграмма, составленная и зарифмованная мудрыми людьми, для того, чтобы усложнить и без того сложные понятия. «Двенадцать цифр, двенадцать путешественников во времени, двенадцать тональностей, двенадцать предков, двенадцать шагов к изготовлению философского камня…»
– Философского камня? Что ещё за…? – я осеклась и глубоко вздохнула.
Хватит уже, всё время задаю вопросы, и ни на один из пока не получила нормального ответа. С каждым последующим всё больше запутываюсь.
Мама тоже, казалось, не горела желанием отвечать. Она выглянула из окна.
– Здесь совсем ничего не поменялось. Время словно остановилось.
– Ты часто бывала здесь раньше?
– Мой папа иногда брал меня с собой, – сказала мама. – В этом отношении он был чуть добрее матери. Да и что касается всяких тайн – тоже. Маленькой мне тут очень нравилось. А потом, когда Люси… – она вздохнула.
Я боролась с собой всего минуту, но потом любопытство победило.
– Бабушка Мэдди сказала, что Люси – путешественница во времени. Поэтому она решила сбежать из дому?
– Да, – сказала мама.
– А куда она убежала?
– Этого не знает никто, – мама снова погладила меня по голове. Ей явно было не по себе, я никогда не видела, чтобы она так сильно нервничала. Если бы я сама не волновалась, то обязательно пожалела бы её.
Мы немножко помолчали. Мама снова выглянула из окна.
– Значит, я – рубин, – сказала я. – Это такой красный, да?
Мама кивнула.
– А Шарлотта какой камень?
– Никакой, – сказала мама.
– Мам, а у меня, случайно, нет какой-нибудь сестры-близняшки, о которой ты забыла мне рассказать?
Мама повернулась ко мне и усмехнулась:
– Нет, доченька, сестры-близняшки у тебя нет.
– Ты уверена?
– Да, на сто процентов. Я там тоже была, когда ты рождалась. Забыла?
Откуда-то раздались шаги. Они приближались.
Мама приосанилась и глубоко вздохнула.
В дверь вошла всё та же очкастая, а вместе с ней – тётя Гленда. За ними семенил маленький лысый старичок.
Тётя Гленда выглядела рассерженной.
– Грейс! Миссис Дженкинс утверждает, что ты сказала..
– Всё правильно, – сказала мама. – И у меня нет никакого желания тратить драгоценное время Гвендолин на то, чтобы убеждать тебя в своей правоте. Мне срочно нужно попасть к мистеру де Виллеру, Гвендолин нужно как можно скорее внести в хронограф.
– Но это же… полная чушь! – тётя Гленда почти перешла на крик. – Ведь Шарлотта…
– Ещё не прыгнула, верно? – моя мама повернулась к маленькому толстому джентльмену. – Простите, я помню, мы знакомы, но не могу вспомнить вашего имени.
– Джордж, – сказал он. – Томас Джордж. А вы – младшая дочь леди Аристы, Грейс. Я вас прекрасно помню.
– Мистер Джордж, – сказала мама. – Конечно! Вы гостили у нас в Дархеме после рождения Гвендолин. Это она – рубин, которого недоставало.
– Этого не может быть! – пискляво возразила тётя Гленда. – Это невозможно! У Гвендолин не та дата рождения. И вообще, она появилась на свет на два месяца раньше срока. Недоношенный, недоразвитый ребёнок. Вы только посмотрите на неё.
Мистер Джордж последние несколько секунд только этим и занимался. Он изучал меня приветливым взглядом светло-голубых глаз. Я изо всех сил старалась смотреть по сторонам и не показывать, как мне неловко.
Недоношенный, недоразвитый ребёнок! У тёти Гленды явно не все дома! Во мне уже было почти метр семьдесят росту, а лифчик я носила второго размера. И скоро, между прочим, собиралась переходить на третий.
– Вчера она прыгнула в первый раз, – сказала мама. – Я просто хочу, чтобы с ней ничего не случилось. С каждым неконтролируемым прыжком риск увеличивается.
Тётя Гленда показательно засмеялась:
– Не берите в голову. Это просто ещё одна тщетная попытка перетянуть одеяло на себя.
– Гленда, помолчи! Я бы ничего так не желала, как оставаться подальше от всего этого и уступить твоей Шарлотте неблагодарную роль подопытного кролика для одержимых псевдоучёных, которые помешаны на эзотерике и тайных знаниях! Но унаследовала этот идиотский ген вовсе не Шарлотта, а Гвендолин! – мамин взгляд горел яростью и презрением. – Это тоже было для меня полнейшим открытием.
Мистер Джордж тихо засмеялся:
– Да, вы о нас не лучшего мнения, миссис Шеферд.
Мама пожала плечами.
– Нет, нет, нет! – тётя Гленда в изнеможении рухнула на стул. – Не могу больше слушать эту ерунду. Она ведь даже на свет появилась не в предсказанный день. И вообще родилась недоношенной!
Эта деталь с моей недоношенностью явно казалась ей чрезвычайно важной.
Миссис Дженкинс прошептала:
– Может, чашечку чая, миссис Монтроуз?
– Ах, вы тут со своим чаем… – отмахнулась тётя Гленда.
– Желает кто-нибудь чаю?
– Нет, спасибо, – сказала я.
Мистер Джордж тем временем продолжал исследовать меня своими бледно-голубыми глазами.
– Итак, Гвендолин, ты уже прыгала во времени?
Я кивнула.
– И куда же, позволь узнать?
– Туда, где в то время находилась, – сказала я.
Мистер Джордж улыбнулся.
– Я имел в виду, в какое время.
– Без малейшего понятия, – я нахохлилась. – Там нигде не было написано, в каком я году. А сказать мне никто не пожелал. Послушайте, я не хочу! Я хочу, чтобы это прекратилось! Не могли бы вы сделать так, чтобы это прекратилось?
Мистер Джордж не ответил.
– Гвендолин появилась на свет на два месяца раньше срока, – сказал он как будто сам себе. – Восьмого октября. Я лично проверял свидетельство о рождении и запись в книге регистрации. Ребёнка я тоже проверял.
Я задумалась над тем, что же можно проверить у такого маленького ребёнка. Настоящий он или нет?
– Она родилась вечером седьмого октября, – сказала мама и голос её немного задрожал. – Мы подкупили акушерку, чтобы она записала другое время.
– Но почему? – мистер Джордж, казалось, понимает так же мало, как и я.
– Потому что… после того, что случилось с Люси, я хотела уберечь своего ребёнка от этих перипетий. Я хотела защитить её, – сказала мама. – И молилась, чтобы ген унаследовала вовсе не она, чтобы седьмое октября оказалось простым совпадением, чтобы ген проявился у Шарлотты. В сущности, все надежды были на неё, когда Гленда родила девочку.
– Только не ври! – вскрикнула тётя Гленда. – Ты всё подстроила! Твой ребёнок должен был родиться в декабре, но ты ускорила беременность и пошла на рискованные преждевременные роды, лишь бы родить в тот же день, что и я. Но тебе это не удалось! Твоя дочь появилась на свет на один день позже. Я так смеялась, когда узнала.
– В общем-то, доказать это не сложно, – сказал мистер Джордж.
– Фамилию акушерки я забыла, – сказала мама поспешно. – Помню только, что звали её Дон. Да это и неважно.
– Ха, – сказала тётя Гленда. – Я бы тоже так говорила на твоём месте.
– Фамилия и адрес акушерки указан в наших записях, – мистер Джордж повернулся к миссис Дженкинс. – Это важно, наведите, пожалуйста, справки.
– Не нужно, – сказала мама. – Оставьте бедную женщину в покое. Она получила от нас совсем немного денег.
– Мы только хотим задать ей пару вопросов, – сказал мистер Джордж. – Прошу вас, миссис Дженкинс, выясните, где она сейчас живёт.
– Уже бегу, – сказала миссис Дженкинс и снова исчезла за дальней дверью.
– Кто ещё об этом знает? – спросил мистер Джордж.
– Только мой муж знал, – сказала мама. В её голосе зазвучали заносчивость и радость. – А его вам допросить уже не удастся. Он, увы, умер.
– Я знаю, – сказал мистер Джордж. – Рак крови. Сожалею, – он расхаживал по комнате из стороны в сторону.
– Скажите, а когда это началось?
– Вчера, – сказала я.
– Трижды за прошедшие двадцать часов, – сказала мама. – Мне страшно за неё.
– Уже трижды! – мистер Джордж остановился. – А когда в последний раз?
– Примерно час назад. Примерно.
С тех пор, как всё начало случаться с такой скоростью, мне казалось, что я теряю чувство времени.
– Тогда у нас есть ещё маленький перерыв, чтобы всё подготовить.
– Вы же ей не верите? – сказала тётя Гленда. – Мистер Джордж! Вы знаете Шарлотту. А сейчас посмотрите на эту девочку и сравните её с моей Шарлоттой. Вы что, действительно поверили, что перед Вами номер двенадцать?
Магией ворона он окрылён,
Венчает он Круг и Начало Времён.
Вы в это верите?
– Ну, такой шанс есть всегда, – сказал мистер Джордж. – Хотя ваше объяснение кажется мне более чем подозрительным, миссис Шеферд.
– Пусть так, – холодно ответила мама.
– Если бы вы действительно хотели защитить своего ребёнка, то не оставляли бы его в неведении на столько лет. Это очень опасно, прыгать во времени безо всякой подготовки.
Мама кусала губы.
– Просто я надеялась, что Шарлотта – та самая…
– Она и есть та самая! – крикнула тётя Гленда. – Уже два дня у неё все симптомы. Это может случиться в любой момент. Может, это происходит именно сейчас, пока мы с вами теряем время на то, что выслушиваем наглую ложь моей завистливой сестрицы.
– Гленда, включи-ка мозг для разнообразия, а? – сказала мама. Вдруг голос у неё стал очень усталым. – Зачем нам выдумывать всё это? Ну кто, кроме тебя, пожелает такую судьбу своему ребёнку?
– Я продолжаю настаивать, что… – тётя Гленда вдруг остановилась, не досказав, на чём же она настаивает. – Скоро выяснится, что это просто зловредная чепуха. Однажды она уже хотела всё испортить, и вы знаете сами, мистер Джордж, к чему это привело. Цель близка, мы не можем позволить себе оступиться.
– Всё не так просто, – сказал мистер Джордж.
– Следуйте за мной, миссис Шеферд. И ты, Гвендолин.
Усмехнувшись, он продолжал:
– Без паники!
~~~
О время! Когти льва, чуть стар, тупи нещадно,
Земные существа земле и предавай,
У тигра зубы рви из пасти кровожадной
И феникса в крови его же сожигай.
Уильям Шекспир. Сонет XIX[4]
Глава седьмая
Нас провели по лестнице наверх. Затем мы перешли по длинному коридору, который петлял то вправо, то влево, то спускался на пару ступенек вниз, то поднимался вверх. Вид из окон, мимо которых мы шли, всё время менялся. Сначала мы глядели на большой сад, потом на какое-то здание, а после на задний дворик.
Путь, казалось, длился вечно. Сперва мы шли по паркету, потом его сменили каменный пол и мозаики на стенах. Позади нас оставалось множество запертых дверей. Стулья были составлены вдоль коридора бесконечными рядами. На стенах красовались картины в широких рамах. Вдоль возвышались шкафы, заполненные книгами в кожаных переплётах и фарфоровыми фигурками, статуями и рыцарскими доспехами.
Всё это очень напоминало музей.
Тётя Гленда бросала на маму ядовитые взгляды.
Мама же пыталась не замечать свою сестру, насколько это было возможно. Она побледнела и вообще выглядела напряжённо. Мне так хотелось взять маму за руку, но тогда бы тётя Гленда поняла, как сильно я боюсь. А этого мне сейчас хотелось меньше всего.
Нет, невозможно: не могли мы всё ещё находиться внутри этого же дома. Как подсказывала моя интуиция, мы прошагали как минимум через три здания, пока мистер Джордж, наконец, не остановился и не постучал в дверь.
Зал, в который мы попали, был полностью обит тёмным деревом, прямо как наша столовая. Даже на потолке были тёмные балки. Всё было украшено изящной резьбой, иногда цветной, иногда однотонной. Мебель тоже была тёмной и массивной.
Наверное, комната должна была бы выглядеть мрачной и грозной, но сквозь высокие окна в неё струился солнечный свет и открывался вид на цветущий сад. За каменной оградой можно было даже различить, как сверкает в лучах Темза.
Приветливым и весёлым был не только вид из окна и солнечный свет. Даже резные потолки и стены излучали что-то радостное. Хотя без нескольких жутких рож и черепов на них не обошлось. Казалось, узоры вот-вот оживут. Лесли была бы в полном восторге – всего тут было трогать-не перетрогать: старинных узоров, весёлых звериных голов и бутонов-обманок, так похожих на настоящие цветы. За каждым из них могло оказаться потайное устройство. Со стен комнаты за нами наблюдали крылатые львы, соколы, звёзды, планеты и солнца, драконы, единороги, эльфы и феи, корабли и деревья. Казалось, будто резные звери вот-вот спрыгнут со стены в комнату.
Самым впечатляющим был дракон на потолке, который словно бы парил над нами. Расстояние от его острого хвоста до большой чешуйчатой головы было метров семь, не меньше. Я едва смогла оторвать от него взгляд.
Как же прекрасно всё это выглядело! От удивления я почти забыла, зачем мы здесь, и то, что в этом зале мы были не одни. Все присутствующие совершенно опешили, когда мы вошли.
– Кажется, у нас возникли непредвиденные трудности, – заметил мистер Джордж.
Леди Ариста, которая, гордо приосанившись, стояла у окна, сказала:
– Грейс! Разве тебе не надо быть сейчас на работе? А Гвендолин в школе?
– Мы бы с удовольствием… – ответила мама.
Шарлотта сидела на диване, прямо под прекрасной русалкой, у которой хвост состоял из множества филигранно вырезанных чешуек, раскрашенных во все возможные оттенки от тёмно-синего до бирюзового. К широкой каминной решётке прислонился какой-то мужчина. На нём был чёрный костюм с иголочки и очки в чёрной оправе. Даже галстук – и тот был чёрным. Мужчина поглядывал на нас откровенно хмуро. Мальчик лет семи крепко держался за его пиджак.
– Грейс! – из-за письменного стола поднялся высокий мужчина. У него были седые кудрявые волосы, которые львиной гривой спадали на широкие плечи. Глаза его были выразительного золотисто-коричневого цвета, напоминавшего блеск янтаря.
Лицо его выглядело намного моложе, чем можно было ожидать, посмотрев на седые волосы. Это было одно из тех лиц, забыть которое невозможно. Настолько оно было притягательно. Когда мужчина улыбнулся, обнажились его красивые белые зубы.
– Грейс. Как давно мы не виделись, – он обошёл вокруг стола и подал маме руку. – Ты ни капли не изменилась.
К моему удивлению, мама покраснела.
– Спасибо. То же можно сказать и о тебе, Фальк.
– Я поседел, – мужчина пренебрежительно махнул рукой.
– Это тебе к лицу, – сказала мама.
Эй! Что происходит! Она что, заигрывает с этим дядькой?
Его улыбка стала ещё шире, затем он перевёл свой янтарный взгляд с мамы на меня. Снова я почувствовала себя не в своей тарелке. Меня опять внимательно разглядывали. Эти глаза были действительно очень странными. Они могли бы принадлежать волку или дикой кошке. Мужчина протянул мне руку:
– Я – Фальк де Виллер. А ты, должно быть, дочь Грейс, Гвендолин, – его рукопожатие было крепким и сердечным. – Первая не рыжая девочка из семейства Монтроузов, которую я знаю.
– У меня папин цвет волос, – смущённо сказала я.
– Давайте, может, перейдём к делу? – сказал человек в чёрном, который стоял у камина.
Фальк де Виллер отпустил мою руку и подмигнул мне.
– Пожалуйста.
– Моя сестра в очередной раз хочет облапошить нас, – сказала тётя Гленда. Было видно, как она едва сдерживается, чтобы не закричать. – А мистер Джордж меня выслушать не пожелал. Она утверждает, что Гвендолин – Гвендолин! – уже три раза совершила прыжок во времени. Она знает, что доказать обратное невозможно, поэтому Грейс на скорую руку выдумала подходящую к случаю сказочку, которая объясняет, почему девочка родилась в неправильный день. Я хотела бы напомнить о том, что произошло семнадцать лет назад, и что Грейс проявила себя тогда не с лучшей стороны. Сейчас, когда цель так близка, я вовсе не удивлюсь, что она вдруг является сюда и пытается сорвать всё предприятие.
Леди Ариста отошла от окна и приблизилась к нам.
– Грейс, это правда? – выражение лица у неё как всегда было строгое и не терпящее возражений. Иногда я задавалась вопросом, может, это из-за туго зачёсанных назад волос, которые сковывают мышцы лица. Наверное, эти мышцы всегда были зажаты на одном месте. Только глаза двигались, если бабушка была чем-то озабочена. Как сейчас.
Мистер Джордж сказал:
– Миссис Шеферд утверждает, что она и её муж подкупили акушерку и та записала другую дату в свидетельстве о рождении. Чтобы никто не заподозрил в Гвендолин носительницу гена.
– Зачем ей так поступать? – спросила леди Ариста.
– Она говорит, что хотела тем самым защитить своего ребёнка и, к тому же, она надеялась, что ген у Шарлотты.
– Надеялась! С какой стати?! – крикнула тётя Гленда.
– Мне всё это кажется достаточно логичным, – сказал мистер Джордж.
Я посмотрела на Шарлотту. Та сидела на диване, бледная как мел, и лишь переводила взгляд с одного лица на другое. Когда наши глаза встретились, она быстро отвернулась в другую сторону.
– При всём моем желании, не могу найти в её словах ничего логичного, – сказала леди Ариста.
– Мы проверяем эту версию, – сказал мистер Джордж. – Миссис Дженкинс найдёт акушерку.
– Спрошу ради интереса: сколько ты заплатила той женщине, Грейс? – спросил Фальк де Виллер. Его глаза сузились. Чем больше он разглядывал маму, тем сильнее он походил на настоящего волка.
– Я… я не помню, – сказала мама.
– Ну, сумма вряд ли могла быть пристойной, потому что, насколько я припоминаю, доход у твоего мужа был более чем скромный.
– Точно-точно! – подлила масла в огонь тётя Гленда. – Этот голодранец…
– Может и так. Значит, это действительно была небольшая сумма, – ответила мама. Неуверенность, которую вызвал в ней взгляд мистера де Виллера, исчезла, как ни бывало. Щёки больше не пылали.
– Зачем же тогда акушерка пошла на подлог? – спросил мистер де Виллер. – Это было и остаётся преступлением, подделкой свидетельства. Оно карается законом.
Мама опустила голову:
– Мы рассказали, что наша семья будто бы состоит в сатанинской секте. И что в этой секте многое зависит от гороскопов. Мы сказали, что ребёнок, рождённый седьмого октября, обречён, и что его будут использовать для сатанинских ритуалов. Она нам поверила. У этой женщины было доброе сердце, и она не любила сатанистов. Поэтому она пошла на обман и исправила дату в свидетельстве о рождении.
– Сатанинские ритуалы! Какой срам, – чёрный дядька возле камина зашипел, как змея, а маленький мальчик прижался к нему ещё плотнее.
Мистер де Виллер понимающе улыбнулся:
– Неплохая история. Поглядим, подтвердит ли её акушерка.
– Мне кажется, не очень-то умно с вашей стороны тратить время на такие проверки, – вставила леди Ариста.
– Правильно, – сказала тётя Гленда. – Шарлотта может прыгнуть в любой момент. Тогда мы поймём, что история Грейс высосана из пальца. Что это глупая выдумка, сочинённая для того, чтобы вставить нам палки в колёса.
– А почему бы им вдвоём не унаследовать ген? – спросил мистер Джордж. – Ведь такое уже случалось.
– Да, но Тимоти и Джонатан де Виллеры были однояйцевыми близнецами, – сказал мистер де Виллер. – И так предсказывало пророчество.
– Поэтому в хронографе предусмотрены два карнеола, две пипетки, два ящичка с двенадцатью элементами и две шестерёнки, – сказал человек у камина. – Рубин же один.
– Тоже правда, – сказал мистер Джордж. Его круглое лицо выглядело озабоченным.
– Важно проанализировать мотивы моей сестры. Почему она врала. Или врёт, – тётя Гленда смерила мою маму взглядом, полным ненависти. – Если ты хочешь, чтобы хронограф считал кровь Гвендолин и сломался, то ты глупее, чем я думала.
– Как она вообще может надеяться, что мы поверим хоть слову из её рассказа? – сказал человек у камина.
Он вёл себя так, будто нас с мамой в комнате не было. Как по мне, то уж очень высокомерно.
– Я хорошо помню, как Грейс солгала тогда, чтобы защитить Люси и Пола. Она помогла им в самый ответственный момент. Если бы не она, возможно, катастрофу удалось бы предотвратить.
– Джейк! – сказал мистер де Виллер.
– Какую катастрофу? – спросила я. – И кто такой Пол?
– Уже само присутствие здесь этой персоны кажется мне недопустимым, – сказал человек у камина.
– А вы, собственно, кто такой? – взгляд и интонации у мамы стали холодными и колючими. Я была поражена, как ей удавалось оставаться такой спокойной.
– Это к делу не относится, – он даже не удостоил маму взглядом.
Светловолосый мальчик осторожно высунулся из-за его спины и посмотрел на меня. Своими веснушками он немножко напоминал Ника, когда тот был поменьше, поэтому я ему улыбнулась. Бедняжечка – с таким дедулей ему в жизни точно ничего не светит. От испуга он широко распахнул глаза, увидев мою улыбку, а потом снова исчез в укрытии за чёрным пиджаком.
– Это доктор Джекоб Уайт, – сказал Фальк де Виллер безразличным тоном. – Гений в области биохимии и медицины. Обычно он более вежлив.
Лучше б его звали Чёрным Джеком, да – «Джек Блек», как-то так. Даже цвет его лица отливал чернотой.
Мистер де Виллер посмотрел на меня, затем его взгляд опять соскользнул на маму:
– Так или иначе, нам пора решать. Тебе можно верить, или ты снова что-то задумала?
Пару секунд мама сверлила его сердитым взглядом. Затем она опустила глаза и тихо сказала:
– Я здесь не для того, чтобы помешать вашей великой тайной миссии. Я здесь, чтобы спасти свою дочь. Можно обезопасить с помощью хронографа путешествия во времени, и она могла бы жить более-менее нормальной жизнью. Это всё, чего я хочу.
– Именно! – сказала тётя Гленда. Она подошла к дивану и села рядом с Шарлоттой. Я бы тоже с удовольствием посидела сейчас, ноги совсем устали. Но никто не предложил мне стул, поэтому ничего другого не оставалось, как только стоять дальше.
– То, что я совершила тогда, мало касается… вашего дела, – продолжала мама. – Честно говоря, я вообще почти ничего не знаю, а если что и знаю, то всё равно не понимаю до конца.
– Тогда я удивляюсь ещё больше, как вы посмели вмешаться в дела, о которых не имеете ни малейшего представления, – продолжал чёрный доктор Уайт.
– Я же просто хотела помочь Люси! – сказала мама. – Она была моей любимой племянницей. Я заботилась о ней, когда она была ещё совсем маленькой. И она попросила меня о помощи. Как бы вы поступили на моём месте? О Боже, они были так молоды, так влюблены и… я просто не хотела, чтобы что-то стало у них на пути.
– Да, и у вас прекрасно получилось!
– Я любила Люси как сестру! – мама взглянула на тётю Гленду и добавила:
– Больше, чем сестру.